Эпилог

Кто-то долго кричал мне в ухо и настойчиво тряс за плечо, и в конце концов ему удалось заставить меня открыть глаза.

— Слава богу, Артур! — выдохнул перепуганный Пётр. — Очнулся! Как ты себя чувствуешь?

Его рука осторожно соскользнула мне на живот, и он прошептал, явно испытывая сильное потрясение:

— Блин, уже вся футболка в крови...

Чрезвычайно встревоженный одноклассник нагнулся к бардачку, а я посмотрел вперёд через лобовое стекло и обнаружил, что мы остановились посередине грунтовки, беспредельной лентой уходящей вдаль, и по краям от неё во все стороны раскинулась необъятная степь...

Петюня резко выпрямился, держа в руке небольшой складной нож, которым торопливо вспорол мою футболку, после чего разорвал её спереди пополам.

— Дерьмо! — выругался он. — Я, конечно, не специалист, но у тебя, возможно, тяжёлое ранение. Всё очень фигово... Нужно срочно в больничку!

Петька бормотал ещё что-то, но я не обращал на него внимания, устремив свой взор в горизонт. Вдруг пышные заросли ковыля на обочине зашевелились и оттуда на дорогу неторопливо вышла большая птица, какую мне ещё не доводилось видеть собственными глазами, тем не менее я никогда бы не спутал её ни с одной другой. Это была дрофа... Пернатое животное двигалось с необъяснимой грацией — величественно и вместе с тем легко и непринуждённо.

— Смотри, дрофа! — прохрипел я.

— О чём ты?

— Птица. Дрофа. Видишь?

— Татуировка? Да, вижу. Большая. Классная. Это дрофа? Наверняка дорого стоила?

— Нет, не татуха... Живая дрофа... Там, на дороге...

Пётр замолчал на мгновение, а затем, покачав головой, промолвил:

— Артур, тебе нельзя разговаривать! Ты так только силы теряешь. Потерпи ещё немного! Мы уже почти доехали до Серебреков... В селе есть медпункт, но нам нужно в настоящую больницу. Я отвезу тебя в Новомелинку. Ты только держись!

Он снял свою рубашку, скомкал её и положил мне на живот, предупредив встревоженным тоном, чтобы я плотно прижимал её ладонями к ране, а потом повернул ключ в замке зажигания. Как ни странно, я не услышал звука работающего двигателя. В ту же минуту мне стало тесно внутри машины, а грудь сдавило так, будто её придавили чугунной плитой. Потянув за ручку, я открыл дверь и стал выбираться из кресла. До меня донеслись невнятные обрывки слов, вероятно, какой-то человек упорно стремился задержать меня. Я не мог припомнить его имени и, если уж быть откровенным, не собирался этого делать... Ступив на землю, я захлопнул дверцу «Нивы», отбросил подальше окровавленную рубашку, сорвал со своего тела обрывки футболки и поспешил к птице, которая всё ещё стояла впереди и смотрела в моём направлении. Первый шаг дался мне очень тяжело, впрочем, последующий был уже значительно легче предыдущего. Каждое новое движение многократно облегчало боль, а вскоре она и вовсе исчезла.

Дрофа не подпустила меня к себе. Когда до неё осталось всего лишь несколько метров, она отбежала и свернула с дорожной полосы в степь, ну а я, не задумываясь, последовал за ней. Сперва мне было немного боязно, что я потеряю её из вида, хотя она периодически замирала на ходу, словно поджидала меня, но как только дистанция между нами сокращалась до определённого размера, опять возобновляла своё шествие. К счастью, птица не использовала крылья и полагалась только на собственные ноги. Через некоторое время поле моего зрения существенно сузилось, по сути, оно стало фактически туннельным в связи с тем, что я полностью сконцентрировался на необычном поводыре и почему-то потерял способность визуально воспринимать периферийные объекты. Ощущая через подошву кроссовок твёрдость почвы, а сквозь ткань брюк мягкие прикосновения степных трав, я брёл, как под гипнозом, притом совсем не глядел под ноги и даже не заметил, когда на мне появилась новая, чистая футболка, скрыв под собой мой голый торс. Не знаю, долго ли продолжалось это странствие, иногда мне казалось, что я иду уже много часов, и в какой-то момент дрофа неожиданно остановилась, развернулась и побежала в мою сторону, размахивая большими крыльями. Набрав нужную скорость, птица оторвалась от земли и устремилась в солнечное небо, низко пролетев над моей головой, а я безотчётно вскинул ей навстречу руки, в глубине души надеясь на то, что она возьмёт меня с собой... Однако этого не случилось, и уже в следующий миг я вновь обрёл нормальное зрение, внезапно заметив, что стою перед въездным знаком — бетонной стелой, где крупными буквами было указано: совхоз имени Дзержинского.

Спустя пять минут я миновал пустую автобусную остановку и очутился в самом начале длинной улицы, что вела в центр поселения Серебреки. Одноэтажные деревянные и кирпичные дома по её бокам были мне хорошо знакомы, как и люди разных возрастов, сидящие на лавочках или идущие куда-то по своим делам, или болтающие о том о сём с соседями через забор, или играющие друг с другом в детские игры. И взрослые, и малышня провожали меня любопытными взглядами, но, скорее всего, из вежливости не пытались завести со мной разговор. По выражениям их лиц я понял, что они не узнали меня, и, немного поразмышляв над данной загадкой, обосновал для себя подобное поведение тем, что в последний раз мы виделись, когда мне было только девятнадцать лет.

Я прошёл уже почти всю улицу, как вдруг, бойко перебирая копытами, показалась гнедая кобыла, запряжённая в телегу, на которой с вожжами в руках со степенным видом восседал дядя Миша. Когда-то он работал конюхом, и мы с друзьями, ещё будучи мальчишками, время от времени посещали совхозную конюшню и помогали ему ухаживать за лошадьми, в том числе и чистили стойла от навоза, а в качестве вознаграждения он разрешал нам ездить верхом на его подопечных. Дядя Миша натянул вожжи, и кобыла, а за ней, естественно, и телега, поравнявшись со мной, остановились. Я приветливо улыбнулся, обрадовавшись, что хоть кто-то из деревенских жителей признал меня, но, как выяснилось, радость моя была несколько преждевременной.

— Ты куда, паренёк, собрался? — поинтересовался он и сразу ответил вопросом на свой же вопрос: — На работу приехал устраиваться?

— А что, есть свободные места? — совершенно опешив, обронил я. Судя по слову «паренёк», мой возраст значительно отличался от того, каким я его себе сейчас представлял, причём в лучшую сторону.

— Конечно! Директор ведь в газете объявление давал. Ты разве не по объявлению?

— Я только краем уха слышал. Вот и решил проверить, — солгал я.

— У нас в совхозе полно работы, особенно для таких крепких молодых ребят, как ты!

— Совхоз ещё существует?

— А куда он денется?

— Насколько мне известно, ни совхозов, ни колхозов по большей части давно уже нет...

— Ты что, с луны свалился? — удивлённо воскликнул дядя Миша и расхохотался так громко, что даже лошадь испуганно повела ушами. — Чудной ты какой-то!

— А кем у вас можно работать? — озадаченно спросил я.

— Комбайнёром, к примеру. У нас в этом году богатый урожай. Можешь комбайном управлять?

— Не знаю... Ни разу не пробовал.

— Ничего. Быстро научишься, — авторитетно заявил мужчина, который, в общем-то, был конюхом и сам обычно «управлял» лишь лошадьми. — Сначала поживёшь в общежитии, а потом, если решишь в Серебреках остаться, то и дом тебе подыщем! Ты женат?

— Нет...

— Мы тебе запросто подружку найдём! У нас, знаешь, какие девки? Кровь с молоком! Нигде таких нет! — усмехнулся мой собеседник и заговорщицки подмигнул мне. — Кстати, вон, смотри, идёт одна красотка. Чем не невеста?

Я повернул голову и обомлел. Из соседней улицы появилась стройная девушка в коротком летнем платье и босоножках. На вид ей было примерно лет восемнадцать, и меня тут же осенила мысль, что именно в этом образе она чаще всего являлась мне в моих снах... Марина не спеша приближалась к нам, а я стоял в полном оцепенении и не мог вымолвить ни звука.

— Эх, хороша чертовка! Только учти — у неё батя больно строгий. Он тебе сразу ухи пообломает, если будешь наглеть.

— Я знаю... — отозвался я.

— Да откуда тебе знать-то, чудак! — назидательно произнёс дядя Миша и опять заразительно засмеялся.

Маринка прошла мимо нас, коротко кивнув конюху, а затем замедлила шаг и обернулась. Наши взгляды встретились, и меня как будто ударило электрическим током, но при этом совсем не больно, наоборот, по всему телу пробежала тёплая, приятная волна. Её щеки вспыхнули румянцем, и она застенчиво улыбнулась мне. Увидев родную улыбку, я готов был тотчас же броситься к ней, чтобы заключить в объятия и расцеловать, однако в последний момент всё-таки сдержал страстный порыв, а Марина между тем продолжила свой путь. Я с замиранием сердца глядел ей вслед и думал о том, что отныне никто не в силах забрать её у меня и мне во что бы то ни стало надо добиться её любви, даже если она ещё и не подозревает о моих чувствах...

— Как тебя зовут, парень? — дружеский мужской голос прервал ход моих размышлений.

— Артур.

— Ты, Артур, иди скорее в контору, пока люди на обед не ушли. Видишь, там здание стоит красивое, двухэтажное? Обратись в отдел кадров, ну или напрямую к директору. Они всё устроят. Документы у тебя с собой?

— Документы? — пробормотал я, невольно потрогав задние карманы джинсов, и, к своему изумлению, нащупал в одном из них твёрдый прямоугольник.

Недоумение моё стало ещё больше при взгляде на этот предмет, который оказался ничем иным, как моим старым, самым первым, паспортом. Раскрыв его, я увидел имя — Артур Эдуардович Шнайдер, а когда перелистнул страницу — свою фотографию и графу «национальность», где было записано: немец.

— Выходит, всё в порядке! — подытожил дядя Миша. — Не забудь сообщить в конторе, что тебе негде жить. Тогда получишь комнату в общежитии. Ну, пока!

— Подожди! — В голову мне пришёл один очень важный вопрос, и я удивился, почему не задал его ещё в начале нашей беседы: — А ты Ёхана знаешь?

— Какого Ёхана?

— Ивана Шефера...

— Иоганна Готлибовича? Да его здесь каждая собака знает! Отличный учитель! Наши ученики и ученицы постоянно занимают призовые места на районных и областных олимпиадах. Между прочим, в этом году директор школы на пенсию уходит, так поговаривают, что Готлибовича на его должность поставят. А ты где про Шефера слышал?

— В газете, кажется, читал... — брякнул я первое, что пришло на ум.

— О нём много раз статьи писали, да и он сам частенько научные очерки публикует про историю, природу и животных нашего края. Ладно, Артур, мне пора... Удачи тебе!

Он хлопнул вожжами по спине кобылы, и та послушно тронулась бодрой поступью, а я развернулся к ней и её хозяину спиной и уже собрался было последовать совету своего давнего знакомого, как вдруг на меня могучей лавиной низверглись мучительные воспоминания и душа моя затрепетала от позднего раскаяния. Я вспомнил всё плохое, что совершил, а также всех до единого, кому умышленно причинил зло: Николая, Султана, Андрея, Тиграна, Сергея, Виталия и Роберта. В тот же самый момент ко мне пришло понимание, что я обязательно должен предпринять какие-нибудь меры, чтобы забыть не только этих людей, но и те трагические и жестокие эпизоды моей жизни, какие произошли за последние двадцать пять лет. Забыть так крепко, словно ничего и не было...

Неожиданно что-то — то ли подсознание, то ли интуиция — подсказало мне один верный способ, который непременно поможет избавиться от тягостных мыслей. Для данной цели понадобятся несколько ручек или карандашей и много бумажных листов. Вначале мне придётся изложить свою историю на бумагу, а потом, по завершении этого проекта, я разведу жаркий костёр и буду бросать в него лист за листом, чтобы каждый из них, каждая воспламенившаяся строка и каждая сгоревшая буква выжигали напрочь из моей памяти события, намерения, поступки, последствия и имена... А когда от прежних мрачных дней останется лишь серая и остывшая горстка пепла, для меня начнётся светлая и счастливая жизнь!