Глава 3. Султан (Хан, Конг)

Дверца микроавтобуса Mercedes-Benz Sprinter захлопнулась за моей спиной, и он направился дальше, следуя неизменному маршруту, соединяющему несколько крупных населённых пунктов области, к числу которых относился и районный центр Новомелинка, и шурша шинами по асфальтированной дороге, пролегающей посреди широкой степи, чью невозмутимую природную равномерность нарушали лишь скудные и однообразные лесополосы, сотворённые рукой человека. Прошло уже приблизительно четыре с половиной часа после того, как я занял место в салоне этого небольшого транспортного средства иностранного производства на городском автовокзале. Молодая кокетливая сотрудница отеля миловидной наружности охотно навела справки о нужном мне рейсе, воспользовавшись своим компьютером, и была, похоже, не прочь углубить знакомство со мной, причём на появление у неё личного интереса, скорее всего, в значительной степени повлиял мой заграничный паспорт (эта девушка пару дней назад оформляла регистрацию), но я вежливо сослался на «дикую нехватку времени и сумасшедшую загруженность работой», а затем, получив всю необходимую информацию, поспешно ретировался. В студенческие годы мне не раз приходилось добираться до родного посёлка на рейсовых автобусах. Тогда это были стандартные изделия советской автопромышленности, главным образом многострадальные «ПАЗики» с жёсткими, порой засаленными сиденьями, к тому же старые, шумные и вечно грязные как снаружи, так и внутри, и любое путешествие с их помощью представляло собой не очень приятный процесс. Сейчас многое изменилось: и марки автотранспортных средств, и их размеры, и, соответственно, максимальное количество перевозимых ими людей, да и перевозки пассажиров по территории области стали уже по большей части прерогативой индивидуальных предпринимателей, а не государства, как в прежние времена.

Я заблаговременно купил неброскую, серую бейсболку и старомодные чёрные солнцезащитные очки весьма отвратительного дизайна, однако хорошо маскирующие верхнюю часть лица. Низко надвинутый на лоб козырёк спортивной кепки и непроницаемые для любопытных взглядов стёкла очков должны были помочь мне остаться неузнанным, если бы вдруг среди пассажиров «Мерседеса» затесался какой-нибудь знакомый мне человек, например бывший односельчанин. К счастью, салон оказался заполнен только наполовину — сиденье рядом со мной так и осталось незанятым, и я поставил на него сумку с двухкассетником и одеждой — и никто из присутствующих людей не вызвал у меня опасений. При всём при этом я не терял бдительности и не снимал очки и бейсболку, пока не прибыл на место. Страх быть опознанным не позволял мне расслабиться и насладиться пасторальным пейзажем за окном, хотя я раньше (пока ещё находился в Германии) много раз представлял себе, как буду ехать по дороге в Новомелинку и с лёгкой грустью в душе рассматривать живописные окрестности. Увы, как бы мы подчас не хотели доказать обратное, но наши идеализированные представления в подавляющем большинстве случаев имеют мало общего с беспощадной действительностью, и в течение этой поездки мне лишний раз пришлось убедиться в правоте данного суждения...

Итак, микроавтобус укатил прочь, когда я вышел на пустой остановке, расположенной у стыка асфальта с грунтовкой, ведущей к деревне Серебреки. Моё сердце страстно рвалось туда, где мне довелось появиться на свет и провести свою юность, — я буквально нутром чувствовал притяжение, исходящее от родного села, и знал, что стоит только сделать первый шаг в том направлении, как ноги сами понесут меня, и, наверное, никакая сила в этом мире не сможет им уже помешать. Поэтому я развернулся в другую сторону, взглянул на часы с намерением засечь время, что понадобится мне до конечной цели путешествия, и, поправив кепку на голове и перекинув спортивную сумку с плеча за спину, отправился прямиком к животноводческой стоянке, или «точке» — так в здешних краях принято называть отдалённые одиночные степные поселения, — которая со слов Петра Воробьёва принадлежит сейчас фермеру Суронину. В былые годы этой «точкой» владел зажиточный торгаш Хамза и предназначена она была для разведения овец, а следил за всем хозяйством и жил там мой друг Иван Шефер, чьё имя по паспорту на самом деле звучало Иоганн, хотя в деревне практически все обращались к нему просто — Ёхан, переиначивая на свой лад немецкое произношение имени Johann... Мне предстояло пройти пешком расстояние протяжённостью в семь или восемь километров, и, в принципе, относительно долгая «прогулка» совсем не выглядела для меня затруднительной, даже напротив — я давно мечтал об этом.

От широкой просёлочной дороги, что уходила к Серебрекам, ответвлялась полоса поуже — она вела в сторону небольшого хутора Лютнев, выполнявшего в эпоху СССР функцию одного из отделений совхоза имени Дзержинского, значительная часть которого, включая административную, располагалась непосредственно на территории сельского поселения Серебреки, получившего своё наименование то ли благодаря фамилии его якобы первого жителя и основателя Серебрекова, то ли из-за того, что в далёком прошлом в нём поселились серебряники. Однозначного ответа на вопрос, кем же были эти самые «серебряники» — бедными крестьянами, задолжавшими серебро и вынужденными отрабатывать долг, или бывшими каторжниками, являвшимися в прежней своей жизни, ещё до отбывания наказания, специалистами по чеканке благородного металла, у местных историков-краеведов не имелось. С течением лет организационно-правовая форма хозяйственного объединения в посёлке Серебреки неоднократно менялась: в начальные годы советской власти это было «товарищество по совместной обработке земли» — ТОЗ, в более поздние времена сначала «коллективное хозяйство» — колхоз, потом «советское хозяйство» (по другой версии — «совместное хозяйство») — совхоз, ну а в заключительной фазе существования оно уже называлось «коллективное сельскохозяйственное предприятие» — КСП, причём с самых первых дней носило имя Дзержинского в честь знаменитого революционера и чекиста. В гораздо меньшем по размеру и значению Лютневе в годы его расцвета доля взрослого населения составляла около сотни человек, мужчины преимущественно работали трактористами (официально они именовались «механизаторы»), а вот чем занимались их жёны, я понятия не имел и никогда не задавался этим вопросом. Петюня поведал мне, что хутор после «развала» Союза и, как следствие, расформирования большинства совхозов и колхозов постепенно приходил в запустение, и на данный момент там проживает всего лишь несколько семей.

«Точка» Суронина, где с недавних пор поселился Султан, находилась за пару километров от Лютнева, и основной путь к хутору — или к тому, что от него осталось, — идеально способствовал моему продвижению вперёд, по крайней мере, на первом этапе. Я не спеша шагал по хорошо утрамбованной колесами машин и тракторов почве, не собираясь пока сходить с дорожного полотна на обочину. Из деревенского жителя мне давным-давно пришлось превратиться в городского, и ноги мои, привыкшие к асфальту и брусчатке, уже почти позабыли то неповторимое ощущение, какое возникает при соприкосновении подошв с первозданной, хоть и используемой, но всё же необработанной человеком поверхностью земли. Во время шествия ничто людское не нарушало моего добровольного одиночества и спутниками мне были только редкие птицы в безоблачном голубом небе, да насекомые в зелёной траве по краям дороги. От палящего солнца меня защищали бейсболка на голове, просторная белая футболка, льняные светлые брюки и свежий ветерок, обдувающий тело и приятно холодивший кожу. Чистый степной воздух наполнял мою грудь, и мне казалось, что я ещё никогда в своей жизни не дышал так глубоко и легко и не чувствовал себя настолько свободным, будто сама природа, а может, таинственная субстанция, сочетающая в себе пространство и время, или непостижимая для человеческого индивида вековечная первооснова безраздельно властвующей здесь экосистемы тихо и при этом настойчиво звала меня: «Иди ко мне, забудь обо всём, избавь свой разум от беспокойных мыслей, живи сейчас и не думай ни о прошлом, ни о будущем!»

Я всем сердцем поддался беззвучному магнетическому призыву в моей голове, как только завидел вдалеке размытые очертания невысоких построек — ещё сохранившихся домов хутора Лютнев, — и сразу свернул с дороги, а уже в следующий миг равнинный ландшафт полностью поглотил меня, приняв в свои заботливые объятия, словно отец, встретивший блудного сына после долгих лет разлуки. Поначалу в моей душе ещё гнездились опасения насчёт того, что передвигаться по девственной земле, на которой заросшие ковылём, полынью, типчаком, житняком и прочими, неизвестными мне, травами участки чередовались со светло-каштановыми голыми проплешинами, непонятно по какой причине не завоёванными всесильной растительностью, будет нелегко для меня, позабывшего, что такое дикая степь, но все сомнения оказались напрасными. Единственной обузой являлась лишь сумка, чей вес неизбежно становился всё ощутимее с каждым пройденным километром, однако в этом была исключительно моя вина, ведь чужеродный для данной местности искусственный предмет и его не менее противоестественное содержимое были сознательно привнесены сюда извне и, разумеется, не могли не вызвать своим нежелательным вторжением дисбаланс в окружающей меня идиллии. С другой стороны, балласт за спиной служил дополнительным напоминанием о непосредственной цели похода и тяжесть «Чёрного рыбака» волей-неволей вынуждала меня не замедлять темп шагов.

На удивление даже по прошествии стольких лет я всё ещё мог хорошо ориентироваться в пространстве, знал, куда нужно идти, и не сбивался с пути, что разительно отличалось от того ощущения, какое всецело охватило меня, когда я очутился в главном городе области. Там улицы и здания казались мне чужими и незнакомыми, тут же я чувствовал свою неразрывную тождественность с землёй, воздухом и природой, как будто моё естество насквозь пронзали незримые струны бытия этого на первый взгляд ничем непримечательного края и тесно связывали с ним и с населявшими его существами — растениями и животными. Мои чувства максимально обострились, и порой мне казалось, что я способен слышать недоступные для человеческого уха звуки: как тянется к небу зелёная травинка, неутомимо преодолевая силу притяжения родной планеты, и как пушистая гусеница неторопливо ползёт по её тонкому стеблю, как спящий суслик сопит в своей уютной прохладной норке, и как робкий тушканчик суетливо прыгает на задних лапках в зарослях дикорастущего кустарника в поисках пропитания. Время словно застыло, а ясный солнечный день вроде бы совсем не собирался уступать место тёмной звёздной ночи, и у меня постепенно сложилось устойчивое впечатление, что какая-то неведомая стихия усердно пытается остановить моё продвижение, тем не менее даже её первобытного могущества было недостаточно, и я упрямо шёл вперёд, хотя в других обстоятельствах с радостью подчинился бы этой доброй и заботливой власти.

Мой внутренний компас не подвёл меня, и расплывчатые силуэты строений возникли на горизонте именно в том месте, где я и ожидал их увидеть. Мне следовало соблюдать осторожность, однако я наперекор всему ускорил шаг, так как понимал, что лучше побыстрее пересечь открытую местность, если не хочешь быть обнаруженным преждевременно. Ещё одной серьёзной опасностью, которая, стоит заметить, совершенно вылетела у меня из головы, могло стать присутствие сторожевых собак на «точке», но мне повезло и никаких иных животных, кроме свиней, там на данный момент не оказалось. Скверно пахнущий деревянный хлев был первой постройкой, что встретилась мне на пути. Один жирный хряк и четыре почти не уступавшие ему в размерах хрюшки развалились на подстилке из соломы, лениво шевелили ушами и помахивали загнутыми крючком хвостами, полностью игнорируя меня и вообще весь остальной мир за пределами их тюрьмы. Мне всегда — ещё с самого детства — было жалко этих представителей домашнего скота, вынужденных проводить всё своё время в заключении. Короткая жизнь несчастных созданий в основном состояла из трёх процессов: ожидания корма, его поглощения и сна. Наверняка с гипотетической точки зрения самих свиней, о чём они, несомненно, сообщили бы людям, если бы обладали подобной возможностью, только насильственная смерть могла избавить их от бессмысленности и безнадёжности собственного существования, потому как в подавляющем большинстве случаев неумолимой судьбой им было отказано в смерти от естественных причин...

Недалеко от свинарника возвышался просторный и относительно новый на вид сарай — хозяйственное сооружение, имеющееся в наличии практически в каждом дворе любого сельского поселения. Сбоку от него лежало много тюков и рулонов сена и соломы, а уже за ним, на том месте, где раньше находилась кошара для овец, располагался большой коровник со всеми присущими ему характерными особенностями и признаками: вместительным загоном с длинными кормушками, широким навесом для укрытия животных в непогоду, а также кучками навоза и многочисленными отдельными «лепёшками», наваленными почти по всей площади, окружённой жердяной изгородью. Коровник был пустой, из чего напрашивался логический вывод, что его рогатые и безрогие, комолые, обитатели, вероятно, пасутся сейчас в степи, а Конг или следит за ними в качестве пастуха, или уехал куда-нибудь по своим делам — я заметил на земле следы от узких шин, похоже, мотоцикла с коляской, но самого транспортного средства нигде не было видно. В стороне, на небольшом отдалении, стоял вагончик на колёсах, называемый в просторечии «бытовка», с двумя зарешечёнными окнами сбоку и дверью в торце, к которой вела низкая металлическая лестница с проржавевшими перилами. Рядом из земли торчал столб линии электропередач (её провели как раз там, где разместилась «точка», хотя, вполне возможно, что эта самая «точка» появилась здесь уже после сооружения этой ветви сети обеспечения электроэнергией некоторых посёлков в округе), а из густых зарослей травы выпирали остатки фундамента — это всё, что осталось от кирпичного дома Ёхана. Время не пощадило его скромную лачугу, и люди, по всей видимости, не посчитали нужным сохранить это столь памятное для меня здание.

Я направился к вагончику и, поднявшись по трём ступенькам и не обнаружив замка, толкнул дверь рукой. Она легко поддалась, и моему взору предстала скудная обстановка жилища: круглый столик, две табуретки, маленький холодильник, пара шкафчиков, а у дальней стенки — раскладушка с замусоленным одеялом и плоской подушкой. Солнечный свет хорошо освещал внутреннее убранство бытовки даже сквозь решётки на стеклянных окнах, и мне не нужно было включать плафон, прикрученный к потолку, чтобы рассмотреть предметы интерьера. Я прикрыл дверь за собой и со вздохом облегчения опустил сумку на пол, затем сел на табурет и вытянул ноги, наслаждаясь заслуженным отдыхом после долгой ходьбы. Посидев немного, я поднялся и, заглянув в холодильник, нашёл там буханку чёрного хлеба, приличный шмат сала, несколько пол-литровых пластиковых бутылок минеральной воды и наполовину полную полуторалитровую бутылку без этикетки. Прежде всего я открутил крышку одной из маленьких бутылок и вдоволь напился газированной прохладной жидкостью. В сумке у меня имелся минимальный запас воды, однако за время пешего марша она нагрелась из-за полуденной жары и, соответственно, заметно отличалась по вкусу от той, что хранилась в холодильнике.

В большой бутылке вместо воды оказался самогон с резким, специфическим запахом, напомнившим мне мою юность, — тогда этот дешёвый алкогольный напиток был очень популярен в сельской местности и его легко можно было купить в нашей деревне у некоторых хорошо известных личностей, пытавшихся таким образом поправить или улучшить состояние собственных финансов. Я решил, что не стоит добру пропадать просто так, поэтому достал съестные припасы из холодильника и положил их на стол, потом отыскал в одном из шкафов пластмассовую разделочную доску, старый кухонный нож с рукояткой, обмотанной изолентой, а также сильно поцарапанную алюминиевую кружку с застарелым жёлтым налётом на внутренней поверхности и завершил свои приготовления тем, что нарезал хлеб на небольшие куски, а сало на тонкие ломтики и налил в кружку самогон. Первый же глоток жарким пламенем обжёг мне горло, и в носу засвербело от ядрёного сивушного «аромата», но мгновение спустя в груди приятно потеплело, а солёное сало и ржаной хлеб помогли компенсировать все неприятные ощущения. Меня вначале позабавила мысль о том, что Хан, очевидно, вовсе не склонен соблюдать религиозные традиции родного ему народа, раз у него в меню присутствует запрещённый продукт, но затем мне вспомнилось, что в «Интернационале» не приветствовались нормы и порядки, принятые в обществе обычных людей, каковых члены этой группы считали «лошарами» и «терпилами», и саркастическая улыбка исчезла с моего лица. Опустившись на табурет, я сделал большой глоток и допил содержимое кружки, после чего сосредоточенно принялся поглощать пищу, ощутив внезапно острый приступ голода. Насытившись, я выглянул в окно, и поскольку меланхоличный пейзаж снаружи совершенно не изменился, мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать возвращения Хана.

От долгого бездействия я сложил руки на столе, вслед за этим устало опустил на них голову и сам не заметил, как задремал, пока меня не разбудило многоголосое мычание вперемешку с трескучим шумом мотора. Я резко вскочил, опрокинув табурет, и метнулся к окну. Коровье стадо уже зашло на территорию «точки», а за ним показался чёрный мотоцикл «Днепр», которым управлял Султан. Конг сильно поправился — это было заметно даже издалека. Он, в принципе, и раньше не отличался стройностью тела и красотой лица, но за последние годы, по-видимому, совсем перестал следить за фигурой и превратился в толстяка. Учитывая его старое прозвище и новые пропорции, мне тотчас пришла на ум ассоциация с громадной человекообразной обезьяной из известной голливудской кинокартины, хотя своё второе «погоняло» Хан получил, собственно, за любовь к фильмам иной направленности и снятым в другой стране, вернее, городе. Султан остановил трёхколёсный транспорт у сарая, заглушил двигатель и, сойдя на землю, заковылял к загону коровника, чтобы открыть его ворота. Пока он был занят этой деятельностью, я вынул из сумки одежду и «Чёрного рыбака», поставил магнитофон на стол, скинул с себя лёгкие тряпичные кроссовки, светлые брюки и белую футболку и стал облачаться в свой «боевой костюм»: чёрные джинсы, чёрную футболку, ремень с викингом на пряжке и крепкие кожаные кроссовки. Потом отшвырнул пинком один — опрокинутый мной — табурет к раскладушке и сел на второй, положив ладони на колени и вперив взгляд в поверхность входной двери.

Спустя полчаса послышался звук приближающихся шагов и ступеньки приставной лестницы вагончика заскрипели под весом поднимающегося по ним тяжёлого человека. Дверь отворилась и впустила внутрь тучное тело Конга. Пухлая кисть хозяина бытовки привычным движением хлопнула по выключателю, и яркий свет с потолка залил помещение. Хан с широко распахнутыми глазами застыл, будто статуя, увидев меня в пределах своего жалкого и убогого «ханства». Его прямые волосы остались такими же чёрными, как и в годы буйной молодости, и плоское лицо почти не имело морщин. Помятая рубашка без рукавов была распахнута на безволосой груди, а изрядно потрёпанные брюки цвета хаки приобрели коричневый оттенок от пыли. Наверное, прошло уже две или три минуты, а он всё ещё стоял в прежней позе и не произнёс ни слова, не сводя изумлённого взора с моего лица, и только крупные капли пота выступили на его узком лбу. Я ухмыльнулся и протянул руку к магнитоле. Первые ноты музыкальной композиции поп-группы, состоявшей когда-то исключительно из парней, сотрясли воздух в вагончике, заставив Султана судорожно пошевелиться от смятения и страха. Дальнейшие его действия несколько озадачили меня своей непредсказуемостью: он молниеносно развернулся ко мне спиной и бросился наутёк, одним махом соскочив с верхней ступеньки лестницы на землю. Я ударил пальцем по клавише STOP/EJECT и бросился вдогонку за ним.

Конг не побежал к «Днепру», видимо, в связи с тем, что всё равно не успел бы завести мотор, а вместо этого рванул прямиком в степь с удивительной для его комплекции прытью. Он мчался абсолютно молча, определённо, стараясь сберечь силы, однако при этом периодически оглядывался на бегу и, снова и снова убеждаясь в том, что я не собираюсь отказываться от преследования, пытался увеличить темп. Поначалу ему даже удалось оторваться от меня, но с каждой новой секундой собственная масса становилась всё большим препятствием для него и расстояние между нами стало неумолимо сокращаться. Наконец осознав это, Хан пронзительно закричал от отчаяния и суматошно замахал руками в воздухе, ошибочно полагая, что таким образом у него получится увеличить скорость, хотя я уже буквально наступал ему на пятки и чуть ли не дышал в затылок. Через миг я подсёк его ногу сзади и беглец покатился кубарем по траве. Сделав несколько кувырков, он вскочил и повернулся ко мне с выражением дикого ужаса на лице. Я тут же взвился в прыжке с разбега, поджав одну ногу к колену другой и целясь пяткой верхней ноги противнику в грудь, и в результате этого действия он от мощного толчка свалился плашмя на спину. Предоставив ему возможность встать на ноги, я боковым ударом с подскоком попал левой стопой точно в солнечное сплетение и снова опрокинул его вниз, после чего Султан уже не смог подняться и остался лежать, прижимая руки к животу. Мне послышался болезненный стон или страдальческий всхлип, впрочем, у меня не было свободного времени в распоряжении, чтобы обращать на это особое внимание. Я подпрыгнул и приземлился обеими подошвами на его голове, а затем несколько раз повторил данную технику... Когда мне показалось, что он уже мёртв, я наклонился к телу с намерением внимательно осмотреть разбитую и растерзанную физиономию, преобразившуюся в кровавое месиво, и, полностью удостоверившись в отсутствии у врага признаков жизни, выпрямился и отправился обратно к «точке».

Путь мой пролегал мимо сарая, и меня посетила интересная мысль, что необходимый инструмент наверняка можно найти и там, и мне вовсе незачем возвращаться в вагончик и пачкать кухонный нож, который ещё пригодится для ужина. Моё предчувствие оказалось верным: среди множества разнообразных хозяйственных предметов — топора, вил, резиновых шлангов, лопаты, черпака, молотка, кувалды, ножовки и даже двуручной пилы — я обнаружил ржавые ножницы, висевшие на стене у входа и предназначавшиеся когда-то для стрижки овец. Сняв их с гвоздя и потрогав пальцем режущие кромки, я установил, что они уже затупилась, а вот кончики лезвий остались острыми и вполне годились для предстоящей работы. Много лет назад точно такие же ножницы имелись и у Ёхана, и мой друг однажды «по пьяни» решил доказать своему постоянному собутыльнику Ербулу, что способен не только философствовать и рассуждать о смысле жизни, но и состричь шерсть с какой-нибудь овцы из отары, за которой он должен был присматривать. К сожалению, эксперимент не удался — рука Ивана дрогнула в процессе стрижки и он нечаянно вспорол брюхо барану. Невинно пострадавшее животное пришлось умертвить, чтобы не мучилось, и Ербул приготовил из его тушки очень вкусный шашлык. Я присутствовал при этом происшествии и, с удовольствием поглощая жареное мясо с шампура, слушал комичный спор двух «бухих» товарищей о том, как лучше сообщить о прискорбном случае Хамзе (хозяину овец) и по возможности избежать справедливого наказания... Безусловно, представлялось крайне маловероятным, что в моих руках сейчас находились именно те ножницы, какими в тот памятный день был зарезан несчастный баран, хотя чем чёрт не шутит?

Прихватив инструмент и улыбаясь собственным мыслям, я покинул сарай и первым делом подошёл к лежавшей неподалёку на земле покрышке от трактора «Кировец К-700», доверху наполненной мутной водой, с целью смыть кровь со своих кроссовок, а потом направился к мёртвому телу и уже по дороге к нему догадался, почему Конг побежал в эту сторону. Интуитивно или, быть может, сознательно он выбрал именно то направление, что вело напрямую к хутору Лютнев. Живущие там люди, скорее всего, помогли бы ему избежать смертельной расплаты, если бы он сумел добраться туда. Тем не менее, как мне кажется, Хан в последние мгновения своей жизни прекрасно понимал, что шансов на спасение нет, и по этой причине панический страх полностью сковал его волю к сопротивлению. Он оказался совершенно беззащитен и не сумел ничего противопоставить моим атакам, невзирая на тот факт, что в молодости слыл неплохим бойцом, причём уже тогда имел проблемы с избыточным весом. Я слышал, что его оппоненты зачастую делали неправильные выводы, исходя лишь из визуальной оценки внешних данных. При кажущейся неуклюжести Султан всё же обладал незаурядной подвижностью и относительно легко побеждал заносчивых противников, предполагавших, будто такой «пухляш» не представляет для них угрозы. Несомненно, он ещё с детства имел склонность к единоборствам, и этот фактор мог сыграть решающую роль, когда его принимали в «Самураи», однако в дальнейшем ему, судя по всему, так и не удалось развить свой талант, ведь основные цели и задачи у набирающей силу группировки были другие, и хотя бойцовские качества кандидата являлись непременным условием для вступления в её ряды, повышение мастерства вовсе не считалось смыслом жизни членов «Интернационала».

Светло-изумрудный ковёр из полыни и ковыля хорошо скрывал труп, и мне не надо было прилагать дополнительных усилий и прятать мертвеца от посторонних глаз, пока я буду пребывать на территории «точки», к тому же меня не покидала уверенность в относительной безлюдности этих мест. Скудная обстановка вагончика наталкивала на мысль, что Конг вёл довольно замкнутый образ жизни и гости, по всей видимости, редко наведывались к нему, за исключением Колчака, который, со слов Петьки, иногда навещал своего старого приятеля для совместного распития спиртных напитков... Я повернул бездыханное тело на живот и оголил спину, задрав рубашку до плеч и прикрыв ею голову Хана. Бесспорно, вырезать цифры на человеке остриём ножниц не так удобно, как ножом, впрочем, через некоторое время я достаточно наловчился (правда, чтобы оттереть кровь с кожи, приходилось иногда опускать вниз край рубашки и лицезреть при этом изувеченную голову), и в итоге появилась, конечно, не образцовая, но всё-таки вполне разборчивая надпись: 8 – 2 = 6. Покончив с заковыристой «каллиграфией», я зашвырнул ножницы подальше в траву и зашагал к бытовке, где придётся провести ещё наступающий вечер, ночь и первую половину завтрашнего дня. Самое главное теперь — не пропустить обратный рейс микроавтобуса, который должен доставить меня в город. Мне предстояло вновь пересечь пешком большой участок степи, только уже в противоположном направлении — от «точки» Суронина до остановки, — и теоретически я мог бы сделать это на «Днепре», если бы не одно обстоятельство: в последний раз управлять мотоциклом, притом лёгким и двухколёсным, мне пришлось более двадцати пяти лет назад, и я резонно опасался, что не обладаю необходимыми для вождения подобного транспорта навыками и могу запросто устроить аварию и повредить себе что-нибудь. Пока моя миссия не свершилась, такого развития событий ни в коем случае нельзя допускать!

Красные коровы поворачивали свои белые головы в мою сторону, когда я проходил рядом с их огороженным пристанищем, и молчаливо провожали меня грустными взглядами из-под длинных ресниц. У меня возникла мысль, что перед отбытием следует выпустить бурёнок и хрюшек на свободу, потому что Султан умер и некому больше заботиться о скотине. Животные разбредутся по равнине, и рано или поздно их обнаружат люди, ну а я к этому времени буду уже далеко отсюда.

***

— Ёхан! Иван! — заорал я во всю глотку, заглушив мотор «Восхода».

Кричать, наверное, было глупо, ведь мой друг в эти минуты мог находиться не во дворе, а внутри своего дома и не слышать того, что творится снаружи, но меня прямо-таки распирало нетерпение и я был не в силах сдержаться. Мне хотелось поделиться с ним одной важной новостью, какую я ждал и вместе с тем боялся уже очень долго. Известие это обрушилось на меня сегодня как снег на голову и заключалось оно в том, что моя семья наконец-то получила так называемый вызов, или, другими словами, официальное разрешение на переселение в Германию по программе поздних переселенцев. Инициатором переезда была моя мать. Её сёстры со своими мужьями и детьми несколько лет назад перебрались на «историческую родину» и впоследствии взяли там на себя все заботы, связанные с оформлением приглашений для тех родственников, кто ещё оставался в России. Моего отца полностью устраивала простая, незамысловатая деревенская жизнь; он уже с самого начала занял пассивную позицию и не особо поддерживал эту затею, так что ей пришлось практически в одиночку заниматься подготовкой необходимых документов. Из нашей семьи моральную поддержку матери оказывал только я, несколько самоуверенно полагая (как и большинство молодых соотечественников в тот период времени), что обыкновенного, среднестатистического россиянина в любом случае ожидает намного лучшая участь в Европе, чем в стране с неясным будущим для населения вследствие отсталой экономики, зашкаливающего уровня коррупции в сферах государственной, политической и общественной деятельности, а также повсеместного распространения организованных преступных групп и их нарастающего влияния на качество жизни почти каждого человека... Вчера вечером я прибыл в родное село на каникулы после завершения очередного учебного семестра и услышал от родителей, что все формальности улажены и в скором времени мы можем уже начинать готовиться к отъезду. Как только наступило утро, я, проснувшись и позавтракав, первым делом поспешил к Маринке, намереваясь сообщить ей радостную весть, но её отец сказал, что она ушла к подружке, и у меня не осталось иного выбора, как отправиться к Иоганну. Мне позарез нужно было обсудить с каким-нибудь близким человеком это волнительное событие, и, кроме моей любимой девушки, лишь он один представлял собой подходящую кандидатуру для подобного разговора.

Поставив мотоцикл на подножку, я зашагал через двор к дому Ивана. В зале на диване лежал на спине и громко храпел во сне Ербул. Рядом на тумбочке, как всегда, занимал своё исконное место «Чёрный рыбак», а на полу валялись магнитофонные кассеты и две пустые бутылки, чьи этикетки гласили, что в этих сосудах ранее содержалась водка. На столе между гранённых стаканов стояла сковородка с остатками «царского» пиршества — несколькими ломтиками жареной картошки и даже одним кусочком мяса. В ответ на мои попытки растормошить и тем самым разбудить его, Ербулат начал бурчать что-то нечленораздельное, хотя потом всё же понемногу пришёл в себя и посмотрел на меня мутным взглядом.

— Ты чё, Артур, уже приехал? — проворчал он, наморщив лоб. — Сегодня не будем тренироваться... Давай лучше в литрбол сыграем...

Мой первый тренер, если его вообще можно было назвать таким словом, в нетрезвом состоянии всегда вспоминал о наших занятиях «самопальным» карате. К сожалению, в последние годы он окончательно попал под власть зелёного змия и от дерзкого бойца-самоучки, кого в прежние времена побаивались многие любители подраться в округе, осталась лишь бледная тень. Алкоголь сумел покорить тело и сломить дух, а на смену вере в собственные силы пришло безразличие. Ербул давно перестал тренировать меня, да и я уже вырос из того возраста, когда с открытым ртом слушал истории о «махачах», в которых он участвовал, и старался повторять его движения и заучивать приёмы самообороны. Сейчас единственной радостью в жизни для него стало «бухло» и в лице Иоганна Шефера он нашёл превосходного собутыльника.

— Где Ёхан? Ты один здесь, что ли? — Мой второй вопрос был чисто риторическим, и ответа на него, естественно, не последовало.

— Он уехал сразу после того, как мы оба флакона приговорили.

— Куда?

— Или за синькой, или дроф ловить. Этот кадр постоянно тех птах ищет, если у него в башке переклинит.

— Ясно...

— А ты чё хотел?

— Ничего важного... Просто потрещать с ним. Давно не виделись.

— Ты на моцике?

— Да.

— Тогда, может, привезёшь пузырь? — с надеждой в голосе спросил Ербулат. — У меня есть воздух...

— Ладно, давай, — нехотя согласился я, поскольку не мог отказать давнему другу, и, помимо того, у меня сегодня было много свободного времени.

Покопавшись в карманах брюк, он протянул мне несколько помятых купюр и сказал:

— Купи ещё чё-нибудь на закусь, типа колбасы! У Ивана вся нормальная жратва закончилась. Только один хлеб остался. Есть, правда, макароны, но мне в падлу их готовить... Или ты сваришь?

Я улыбнулся и отрицательно покачал головой, затем взял деньги и вышел из дома. Снаружи под палящими лучами солнца стоял мой зелёный «Восход», и пока я снимал его с подножки и запускал двигатель, из кошары раздавалось дружное блеяние. Возможно, таким образом кудлатые овцы и бараны комментировали и обсуждали действия человека, собиравшегося умчаться прочь на «стальном коне»... Сидеть и ждать Иоганна стало бы напрасной тратой времени. Очевидно, он уехал совсем не для того, чтобы раздобыть дополнительную порцию водки или самогона, иначе Ербул не послал бы меня с аналогичной миссией. Я больше склонялся к тому варианту, что он действительно отправился на поиски дроф, так как это являлось его излюбленным занятием, особенно после принятия «на грудь» приличной дозы спиртного. Выходит, мне придётся отложить беседу с ним на завтра или даже на послезавтра, пока он не протрезвеет. Смирившись с данной мыслью, я повернул ручку газа до отказа, и мотоцикл рванул вперёд по степной дороге, оставляя за собой клубы пыли.

Неподвижное алое пятно на изумрудном фоне зерновой культуры ещё издалека бросилось мне в глаза, и по мере уменьшения расстояния до этого объекта он всё отчётливее начал приобретать знакомые контуры. Поравнявшись с ним, я притормозил и окинул взглядом ровную стену побегов с толстыми цилиндрическими початками, чьи стержни были украшены сверху мохнатыми рыльцами. Кукурузное поле простиралось вдаль аккуратными колоннами, но тут, у обочины, где стоял «Иж Планета-5» с погнутым передним крылом, стебли в одном месте росли наклонно друг к другу, соприкасаясь метёлками и образуя таким образом своеобразный узкий туннель в почти идеально равномерном порядке рядов. По какой-то неведомой причине Ёхан либо умышленно приехал сюда, либо случайно остановился здесь после того, как что-то в посевах вызвало его любопытство. Выяснить это можно было только одним способом — последовать за ним в заросли кукурузы, что я и сделал. Отгибая в стороны высокие жёсткие растения, я двигался по прямой, никуда не сворачивая, до тех пор, пока не обнаружил Ивана, сидевшего спиной ко мне на земле в центре маленькой рукотворной поляны, которую он создал, придавив побеги вниз. Я подобрался ближе и увидел, что один стебель он оставил нетронутым и расположился точно напротив него, подавшись верхней частью тела вперёд и зажав свои руки между коленями. Голову с приоткрытым ртом Иоганн по-собачьи склонил набок, а взгляд остекленевших глаз устремил на широкий лист, отходивший от основания нижнего початка. Эта жуткая картина поразила меня до глубины души, и я почувствовал, как моя кожа покрылась мурашками.

— Ёхан, ты в порядке? — тихо спросил я и осторожно прикоснулся к его плечу.

Он вздрогнул и ошалело посмотрел на меня снизу вверх, но, узнав, моментально успокоился, и взор у него прояснился.

— Артур, ты что здесь делаешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Проезжал мимо и заметил твой мотоцикл.

— Куда направлялся? — как ни в чём не бывало поинтересовался мой взрослый друг, словно это и в самом деле его интересовало.

— В Серебреки... Встретил Ербула на твоей точке. У него отходняк, поэтому он меня за похмелятором отправил.

— Ну и нудный же тип! Сказал ведь, что привезу! Чё он тебя-то послал?

— Ты давно уехал, а ему уже невтерпёж, — усмехнулся я и добавил: — А что тебе в кукурузе понадобилось?

— Да сюда вроде зверь один метнулся. Испугался звука мотора. Вот я и подумал — может, дрофа? Хотя ни фига это не дрофа была. Больше похоже на лису или корсака...

— Тогда почему ты тут сидишь?

— Потому что я открыл великую тайну! — округлив глаза, взволнованно заявил Иван, и по специфическому выражению его лица я убедился в том, что он всё ещё пьян. У меня отлегло от сердца: значит, Иоганн не сошёл с ума и недавнее странное поведение вполне объяснимо.

— Какую ещё тайну?

— Их сотни, тысячи, сотни тысяч!

— Кого? — Как ни старался, я не мог сдержать иронической улыбки.

— Они неизвестны науке... Эти твари меньше тли, и их миллионы. Может быть, это легионы Зла из параллельной Вселенной...

Тут терпение моё лопнуло, и я расхохотался.

— Ты перепил? У тебя белочка? Что за бред?

— Болван ты, Артур! — рассердился вдруг Ёхан. — Хочешь доказательств? Сейчас будут! Садись!

По-прежнему улыбаясь, но в то же время не желая ещё сильнее распалять его гнев, я опустился на землю рядом с ним.

— Теперь смотри на кукурузу! Лучше всего их заметно на листьях, вероятно, у них там излюбленное место. Видишь?

— Нет. — Мне было чрезвычайно трудно сохранять серьёзность.

— Я тоже сначала не видел... Чтобы распознать эти создания необходима специальная визуальная техника. Если они явились к нам из параллельного мира, то и способ их обнаружения должен обладать похожими свойствами. Пару часов назад я изобрёл такой метод и назвал его «параллельное зрение».

— И в чём же он заключается?

— Ты должен смотреть на вещи по-другому. Не так, как всегда. Забудь привычную манеру! Тебе следует отпустить все мысли, расфокусировать взгляд и полностью переключиться на периферийное зрение, не пытаясь при этом придать объекту наблюдения логическую форму и естественный смысл. Всё, что кажется обыкновенным, нужно исключать, и тогда твоему взору откроются скрытые от большинства людей пласты мироздания... Я покажу, как это делается!

Он снова принял ту странную позу, которую мне уже довелось наблюдать, и замолк, уставившись на кукурузный лист, а спустя минуту прошептал:

— Их огромное множество! Эти существа облепили не только листья, но и стебель.

— Как они выглядят?

— Как насекомые... Шестиногие и косматые, серые, коричневые, даже багровые и притом микроскопически маленькие. Мне не дано детально их разглядеть, ведь я ещё не настолько хорошо освоил «параллельное зрение». Они постоянно копошатся... Тут целые колонии, многие участки растения покрыты густым ковром из загадочных сущностей!

Я взирал на Ивана со стороны и думал, что пора бы уже заканчивать с этим представлением. По-видимому, он попросту поймал «глюк» и его в данный момент конкретно «колбасит». Чтобы удостовериться в своих выводах, я перевёл взгляд на кукурузный побег перед нами и попытался смотреть на него под разными углами, поворачивая голову и так и сяк, однако, как и следовало ожидать, не обнаружил ничего необычного. В итоге мне всё это надоело и я объявил:

— Хватит пялиться! Нам пора сваливать отсюда. Вдруг твой «Иж» и мой «Восход» кто-то заметит и настучит агроному или директору, что мы тут шляемся и топчемся по совхозному полю.

— Так ты увидел или нет? — с нескрываемой досадой в голосе вопросил Иоганн.

— Ни фига... Я уже говорил тебе, что это галимый бред. Чепуха!

— Эх, Артур, всё-таки не созрел ты... Ну да ладно, у тебя ещё есть много времени в распоряжении. Когда-нибудь придёт и твой черёд познать сокровенное значение окружающих нас природных феноменов и осознать, как необычайно притягателен и прекрасен родной край!

— Ошибаешься. Нет у меня уже времени... — немного помолчав, промолвил я.

— Почему? — искренне удивился он.

— Поехали домой! Там всё расскажу. Грядут большие перемены, по крайней мере, для меня и моей семьи. И для Марины...

Я первым встал на ноги и, протянув руку, помог ему подняться с земли. Мы отряхнули штаны от комочков почвы и отправились в обратный путь к нашим мотоциклам.