Глава 9. Прощание

Мне пришлось провести в больнице целых три дня. Доктора хотели, чтобы я задержался там подольше, но моим родителям удалось с ними как-то договориться (не исключаю, что не обошлось без «подарков» для лечащего врача) и забрать меня домой. У нас уже всё было готово к путешествию в Германию, в том числе и билеты на самолёт, и моё долгое пребывание в больнице неминуемо вызвало бы срыв срока переезда. В палате меня посетил сотрудник милиции, которому я поведал «байку» о том, будто подвергся нападению уличной шпаны в Новомелинке в тёмное время суток и что меня сразу же «вырубили» со спины, поэтому опознать хулиганов не представляется возможным. Не знаю, поверил ли он мне или нет, но больше я его не видел и никаких последствий наша беседа не имела. Своим родителям я рассказал то же самое и на вопрос моего отца, как я «вообще очутился в райцентре», ответил, что собирался посетить друзей-студентов и приехал туда на рейсовом автобусе. Это простое объяснение их вполне устроило, видимо, они были очень рады, что я отделался только синяками и ушибами, без переломов и серьёзных повреждений внутренних органов, хотя, по мнению доктора, мне в этом смысле необычайно повезло, так как почти всё моё тело было в кровоподтёках, и вместо того, чтобы отпускать «на волю», следовало бы оставить меня ещё на некоторое время под наблюдением.

Мы возвращались в Серебреки на «Жигулях» соседа, потому как свою «Ниву» к тому моменту уже продали, а другого транспорта, кроме моего мотоцикла, у нас не имелось. Как только мы подъехали к нашему двору, я первым выбрался из машины и, несмотря на протестующие высказывания матери, зашагал к дому Марины. Полностью игнорируя удивлённые взоры односельчан, встречавшихся мне на пути — на моём лице «красовались» ссадины и уже начавшие желтеть «фингалы», — и стараясь ни на секунду не замедлять темп шествия, даже если кто-то, особенно любопытный, предпринимал попытку завести со мной беседу, я за короткий срок достиг цели и, отворив калитку, принялся нетерпеливо тарабанить по наружной двери. Через пару минут на пороге появился отец Маринки и смерил меня хмурым взглядом. Запинаясь от смущения, я сказал ему, что мне срочно надо увидеться с его дочерью, и он с явной неохотой уступил моей просьбе, заявив, чтобы я подождал её на лавочке, расположенной с внешней стороны забора. Столь недружелюбный приём и холод в его голосе не сулили ничего хорошего, и я покинул двор с тяжёлым предчувствием на сердце и в мрачном расположении духа, поскольку у меня сложилось неутешительное впечатление, что моей персоне здесь больше не рады. Я сел на лавочку, которая много раз служила местом наших свиданий, пока родители Марины не предложили нам встречаться у неё дома, и стал ждать появления своей любимой.

Прошло, наверное, минут двадцать, и я уже почти потерял надежду, но тут вдруг послышались лёгкие шаги и Маринка наконец-то вышла на улицу. На ней было скромное длинное платье, её волосы были собраны в узел на затылке, а лицо приобрело отчуждённое, каменное выражение. Я вскочил и бросился к девушке, чтобы обнять, но она мгновенно отступила на шаг назад и холодно произнесла, предостерегающе выставив перед собой открытые ладони:

— Не прикасайся ко мне, Артур!

Эти резкие слова и жесты подействовали на меня так, словно моё тело внезапно оказалось под ледяным душем. Не зная, как реагировать в подобном случае, я замер в нерешительности, а Марина тем временем прошла мимо и села на самый край лавочки, сложив руки на коленях.

— Что тебе от меня нужно? — спросила она, даже не взглянув в мою сторону.

Я приблизился к ней и присел рядом, правда, не вплотную, вследствие чего между нами образовалась небольшая дистанция.

— Прости меня...

— За что? — Её лицо было направлено строго вперёд, как будто она боялась заглянуть мне в глаза.

— За то, что у меня не получилось защитить тебя...

— Это не твоя вина. Ты всё равно ничего не смог бы сделать.

— Ты хоть обратилась в милицию?

— Нет.

— Почему?!

— На это есть разные причины...

— Так нельзя, Марина! — воскликнул я и попытался прикоснуться к ней, но она тут же нервно дёрнула плечом, и моя рука остановилась на полпути в воздухе. — Эти твари должны быть наказаны! Тебе всего лишь надо написать заявление, и тогда они отправятся за решётку!

— Ничего я писать не буду! — упрямо объявила Маринка. — Ты что, не понимаешь? Все в деревне станут шептаться за моей спиной и тыкать в меня пальцем! Ты хоть представляешь себе, какой это позор?

Голос девушки задрожал, по щекам у неё побежали слёзы, и она поспешно вытерла их тыльной стороной ладони. Мне очень хотелось заключить свою несчастную подругу в объятия и крепко прижать к груди, однако я не осмелился сделать это...

— Плевать на мнение людей! Справедливость важнее.

— Да пойми ты, нет в нашей жизни никакой справедливости! Кстати, пока ты лежал в больнице, они приезжали сюда.

— Кто?

— Сначала Норт. Я не собиралась выходить к нему, но потом побоялась, что он устроит скандал или что-нибудь в этом роде...

— Он запугивал тебя?

— Нет. Наоборот. Извинялся.

— Вот скотина! И что ты ему сказала?

— Ничего. Как только поняла, что он не намерен бушевать, сразу же вернулась домой. Он потом уехал, а на следующий день прикатили его дружки: Сильвер и с ним ещё четверо — Стив, Винт, Дрон и Колчак. Приехали две машины...

— И кто прибыл на второй?

— Двое ментов. У них был милицейский уазик.

— Так тебе нужно было всё им рассказать!

— Прошу, не перебивай меня, Артур! — устало промолвила она. — Руслан и Виталий стали мне угрожать, убеждали, чтобы я «не смела рыпаться» и говорить кому-нибудь о том, что произошло. Они предупредили, что у «Интернационала» есть «мощная крыша, под которой всё районное мусорское начальство», и если я вздумаю «накатать заяву», то в таком случае не поздоровится не только мне, но и тебе и даже моему папе.

— Они просто понтуются! Не стоит им верить!

— Я тоже сперва так подумала, но затем Кит заявил, что мне следует «пообщаться с мужиками» во второй машине. Когда я подошла к уазику, один из милиционеров практически подтвердил слова Русика и Винта. Посоветовал забыть и больше не вспоминать о том «эпизоде», иначе всё будет только хуже для меня и моих родственников.

— Мрази... — удручённо пробормотал я и предложил: — Мы должны обратиться к их областным руководителям.

— Никуда я не буду обращаться! Не желаю рисковать.

— Но мы же не можем это так оставить!

— Причём здесь «мы»? — обронила Марина и на этот раз посмотрела на меня. — Это моё личное решение!

— Твои родители знают о том, что с тобой случилось?

— Нет. Я им ничего не говорила...

— Мне показалось, что твой отец сердится на меня.

— Я соврала папе и маме, что между мной и тобой всё кончено.

— Ты с ума сошла! Зачем ты это сделала? — У меня защемило сердце от того, с каким равнодушием она мне это сообщила.

— Мне пришлось обмануть их. Сказала, что застала тебя вместе с Ленкой Жарковой. Она ведь давно по тебе сохнет. Это всем девчонкам известно.

— Бред какой-то... И что теперь?

— Ничего.

— Как это «ничего»? — растерянно вымолвил я.

— Мы с тобой не будем больше встречаться. Отныне у каждого из нас своя жизнь!

— А что с нашими планами? Мы ведь хотели пожениться, и я забрал бы тебя в Германию.

— Ты так и не понял, Артур... Нам уже не суждено быть вместе.

— Но почему?! — возмутился я. Её упрямство не на шутку разозлило меня.

— Потому что ни я, ни ты никогда не забудем того, что они сделали со мной... Перед твоим внутренним взором всегда будет стоять та ночь. Ты, возможно, не станешь мне в этом признаваться, но я точно знаю, что тебе будет противно.

— Ты сильно заблуждаешься!

— Я права. Просто ещё слишком мало времени прошло, и в тебе говорят старые чувства, однако потом, с годами, воспоминания ведь никуда не исчезнут и будут каждый день мучить твою душу. Кроме того, я сама уже не смогу быть с тобой. Жить вместе и знать, что ты помнишь, как меня унизили и растоптали на твоих глазах... Нет, это невыносимо!

Мне трудно было опровергнуть такие жёсткие высказывания разумными аргументами, и я, желая хоть каким-нибудь образом утешить свою девушку, попытался нежно погладить её волосы, но она стремительно поднялась с лавочки, словно страшилась обжечься.

— Я же предупреждала тебя, чтобы ты не трогал меня! — с моментально раскрасневшимся лицом выкрикнула Марина. — Мне омерзительны мужские прикосновения! Даже когда папа обнимает, появляется такое чувство, будто меня тут же вырвет... Иди домой, Артур, и больше не приходи ко мне! Тебе скоро уезжать в другую страну. Забудь навсегда о том, что между нами было!

Она повернулась ко мне спиной и направилась к калитке, а я сидел как громом поражённый и не мог поверить собственным ушам. Неужели всё пропало? А что с нашей любовью? Она же казалась нам вечной и нерушимой... Как мне жить без Маринки? И, главное, зачем? Без неё моя жизнь потеряет всякий смысл... Я не мог пошевелиться и в то же время страстно хотел кинуться вслед за ней. Она вдруг остановилась и обернулась, и мне на краткий миг показалось, что Марина прочитала мои мысли, но её следующие слова были вовсе не о нас:

— Чуть не забыла... Вчера утром твой друг приходил.

— Какой друг? — разочарованно произнёс я, так как ещё секунду назад полагал, что она передумала и решила дать нам ещё один шанс.

— Алкоголик. Бывший учитель.

— Ёхан?

— Да. Он тоже, как и ты, пытался уговорить меня обратиться в милицию. И долго извинялся.

— За что?

— Иван всё слышал, но у него не хватило смелости выбраться из своей норы...

Я промолчал, потому что к тому времени сам уже пришёл к аналогичному выводу. О том, что Иоганн прятался в своём «убежище», пока я лежал связанный по рукам и ногам, а подонки «развлекались» с моей подругой, мне, как ни странно, вспомнилось только в больнице. Вероятно, психологический стресс так сильно подействовал на мой рассудок, что данный факт совсем вылетел у меня из головы. После визита к Маринке я намеревался навестить Ёхана и со всей строгостью «поговорить с ним по душам». Ну а теперь, узнав о том, что он уже побывал у неё, у меня возникло ещё больше вопросов к нему. Может быть, нам двоим, мне и Ивану, если мы будем действовать сообща, всё-таки удастся переломить её настрой, и она решится наказать подлецов? Окрылённый этой мыслью, я провозгласил:

— Я не согласен с тобой и считаю, что мы должны бороться за наши отношения!

Марина печально улыбнулась и отрицательно покачала головой, а затем закрыла за собой калитку и, даже не попрощавшись со мной, зашагала к порогу. Понимая, что на счету каждая минута, я также поспешил обратно к родному дому с целью как можно скорее «оседлать» свой «Восход» и добраться на нём до «точки» Иоганна Шефера. Моя мать встретила меня в нашем дворе и тут же принялась ругать из-за того, что я ушёл без объяснений, хотя «ещё не совсем здоров и вообще веду себя в последнее время очень странно». Она напомнила, что нам уже завтра надо будет уезжать из Серебреков и если я и дальше «буду заниматься непонятными делами», то мы «точно пропустим рейс на самолёт». Я слушал эти доводы вполуха, не пытаясь оправдываться, и только периодически кивал, чтобы успокоить её, а когда направился к мотоциклу, она быстро перегородила мне дорогу и подозрительно спросила:

— Ты куда собрался?

— Хочу в последний раз навестить друга.

— Какого друга? Ты же можешь дойти и пешком.

— Я к Ёхану...

— Мне он никогда не нравился! Зачем ты с ним связался? Этот Ёхан ведь намного старше тебя, да ещё и пьяница!

— Он хороший мужик.

— Слава богу, что мы уезжаем отсюда! Надеюсь, в Германии ты найдёшь себе нормальных друзей!

— У меня и здесь есть «нормальные» друзья... — К сожалению, это утверждение не являлось правдой. Некоторых одноклассников и ещё несколько других сельских пацанов можно было охарактеризовать всего лишь как моих приятелей, причём далеко не близких. Почему-то ни с одним из них я так и не сумел подружиться по-настоящему. Во время учёбы в институте у меня появились товарищи среди студентов, впрочем, их тоже нельзя было назвать «друзьями» именно в том определённом смысле, какой я вкладывал в данное понятие. По-видимому, я предъявлял слишком завышенные требования к статусу «друг» и никто из моего окружения, кроме Ивана и, возможно, Ербула, не соответствовал этим критериям.

— Твой так называемый «друг» был вчера тут, хотел с тобой срочно поговорить.

— Иоганн?

— Да, Шефер. Я сказала ему, что ты ещё в больнице, и после этого он попросил передать тебе письмо.

— Ты его прочитала?

— За кого ты меня принимаешь? — вмиг рассердилась моя мать и возмущённо всплеснула руками. — Оно в твоей комнате на кровати лежит.

— Ладно, мама, не злись... — примирительным тоном проговорил я и побежал к крыльцу дома.

— Да не торопись ты так! Никуда эта бумажка не денется, — изумлённо бросила она мне в спину.

Я нашёл заклеенный почтовый конверт на моей подушке, после чего сразу же разорвал его, развернул аккуратно сложенный тетрадный листок и принялся жадно читать. Поначалу от волнения буквы прыгали у меня перед глазами, но уже через несколько секунд я смог в достаточной мере сосредоточиться и уяснить смысл написанного.

Текст письма гласил: «Здравствуй, Артур! Для меня, естественно, представляется очевидным, что любые извинения и оправдания с моей стороны уже не исправят ситуацию, однако всё же прошу тебя прочитать это послание до конца. Да, я слабак и жалкий трус и определённо не заслуживаю прощения ни от тебя, ни тем более от Марины. Может быть, ты помнишь, как я однажды сравнивал себя с дрофой? Это был самообман! Для меня больше подходит сравнение со страусом, который, если верить глупой легенде, в случае опасности прячет свою голову в песок... Дело в том, что я слышал всё, что происходило у меня дома, когда вы оба были там. Тебе хорошо известно, что время от времени я сплю в своей „берлоге“. Так вышло и на этот раз. Меня разбудили громкие голоса, но в первый момент я не решился выбраться наружу, а потом всё моё тело буквально сковал жуткий страх. Я боялся пошевелиться, полагая, что тогда меня обязательно обнаружат, и вылез из „укрытия“ только после того, как все уехали и жилище моё опустело. Пару дней я провёл в чрезвычайном смятении духа и не мог ни есть, ни спать, а затем собрал остатки воли в кулак и навестил Марину. К моему удивлению, она ни в чём меня не винила, хотя и держалась со мной подчёркнуто отстранённо. Когда твоя невеста сообщила мне, что не собирается обращаться в соответствующие инстанции для того, чтобы справедливость восторжествовала, я тотчас попытался её уговорить сделать обратное и предложил свою помощь. Несмотря на мои усилия, мне не удалось добиться успеха и склонить Марину к правильному решению. Она осталась непоколебимой, тем не менее я не собирался сдаваться. В тот же день я помчался в Новомелинку с целью консультации с правоохранительными органами по этому поводу, но там меня ждал досадный и возмутительный сюрприз. Мне на вполне доходчивом языке объяснили, что я должен „молчать и не дёргаться“, в противном случае лично „попаду под молотки“ и никто за меня „не будет впрягаться“. Следует заметить, что грубые и примитивные угрозы этих коррумпированных представителей милиции не произвели на меня должного впечатления и я открыто заявил им, что не намерен останавливаться и в скором времени собираюсь нанести визит их областному начальству, ну а если и это не поможет, то доберусь и до самой Москвы. Они посмеялись над моими словами и сказали, чтобы я „не устраивал дешёвый цирк“, а лучше отправлялся домой „дальше бухать“, иначе меня постигнут „очень печальные последствия“. Вот такой вот у нас получился непродуктивный разговор... Артур, тебе скоро уезжать и поэтому не следует отягощать своё положение подобными неприятностями. Я сам во всём разберусь и, бесспорно, в конечном результате добьюсь своего. Преступники будут наказаны. Обещаю! Желаю тебе поскорее освоиться на новом месте, на родине наших с тобой предков, и забрать потом отсюда твою будущую супругу. Пусть у вас с Мариной будет всё хорошо! Счастливой вам совместной жизни! Прощай!»

Я сел на постель и ещё раз внимательно перечитал письмо. Какое-то смутное, беспокойное чувство зародилось у меня внутри, и в первые секунды мне, обескураженному признанием Ивана, а также его смелыми планами, было трудно определить, чем же оно вызвано, однако по прошествии нескольких мгновений я понял, что это не просто озабоченность или встревоженность, а самый настоящий страх. Страх за здоровье и жизнь моего друга! Меня прошиб холодный пот, я скомкал листок и засунул его в карман брюк, а потом бросился к выходу. К счастью, моей матери уже не было во дворе, и отец, похоже, ушёл куда-то по своим делам, так что мне не нужно было с ними объясняться... Спустя пару минут я уже мчался на «Восходе» по пыльной грунтовой дороге, что уходила прямиком в степь и через несколько километров соединялась с другой, которая в итоге должна была вывести меня к хижине Ёхана. Встречный ветер бил мне в лицо, и от него на глазах выступали слёзы, но моя правая рука не отпускала ручку газа, стараясь выжать из двигателя максимальную скорость.

«Точка» встретила меня абсолютным безмолвием, и даже овцы не издавали привычных слуху звуков и не кучковались снаружи, предпочитая солнечному загону тёмный зев кошары. Я спрыгнул с мотоцикла, поставил его на подножку и направился к дому. Почти бегом миновав коридор, я ворвался в зал и едва сдержался, чтобы не закричать во весь голос, обнаружив ужасающую картину: этажерка, магнитофон, тумбочка, стулья и другие предметы мебели были раскиданы по площади комнаты, а в её центре лежал труп Иоганна. В том, что мой лучший друг мёртв, я убедился с первого взгляда — для этого достаточно было посмотреть на посиневшее лицо, скошенный на бок нос, разодранные губы, открытый рот с обломками зубов и вылезшие из орбит глаза. Рубашка его была порвана во многих местах, и сквозь дыры на коже проглядывали большие тёмно-красные кровоподтёки. Пятна крови, уже высохшие к моменту моего приезда, виднелись повсюду: на голове, теле и руках, на полу и на одной из стен. Судя по всему, Ивана били с особой жестокостью и очень долго... Мне стало тошно, и я опустился на диван, спрятав лицо в своих руках. Неожиданно тишину разрезало противное, нудное жужжание, правда, оно быстро затихло после того, как жирная зелёная муха села на висок убитого мужчины. Я вскочил на ноги и подбежал к Ёхану, яростно ругаясь и размахивая руками в попытке согнать нахальное насекомое с его головы. Муха, конечно, мгновенно взлетела и перебралась по воздуху в безопасное место, чтобы переждать и затем снова вернуться туда, куда её гнал инстинкт, а я наклонился над телом и хотел было прикоснуться к нему, однако в последнюю секунду всё-таки отдёрнул руку, потому что чувство самосохранения внезапно напомнило мне, что нельзя оставлять отпечатки пальцев.

Я побрёл, словно сомнамбула, на непослушных, деревянных ногах к окну, пока не натолкнулся на стоявший там стол. Взгляд мой непроизвольно упал вниз, на его крышку, и я заметил на противоположном от меня крае, рядом с оконной рамой, обычную шариковую ручку и давно знакомую мне книгу. Взяв томик с баснями Крылова в руки и машинально его перелистав, я уже собирался отложить его в сторону, как вдруг на последней, бывшей когда-то пустой, странице, за которой следовала уже твёрдая обложка, обнаружил несколько строк, написанных корявым почерком и, скорее всего, в спешке: «Для Артура... И если гром великий грянет... Над сворой псов и палачей... Для нас всё так же солнце станет... Сиять огнём восьми лучей!»

В тексте было скрыто какое-то послание — это я понял сразу, вероятно, Иоганн таким оригинальным способом хотел сообщить мне что-то очень важное, в обратном случае он не стал бы «портить» свою любимую книгу и черкать в ней стихотворные фразы. Решив, что разберусь со всеми загадками позже, а сейчас необходимо срочно покинуть место убийства, пока меня не застали здесь случайные свидетели или милиция, я быстро вышел из дома, не забыв прихватить книгу с собой... В Серебреки я возвращался долгим окольным путём, изрядно исколесив просёлочные дороги и терзаясь при этом тяжкими раздумьями. Жизнь моя перевернулась с ног на голову, все надежды были разбиты, ведь я навсегда потерял верного друга и любимую девушку. Какие-то неизвестные люди убили Ивана, по всей видимости, из-за его намерения добиться правды, поскольку врагов он не имел и жил бедно, так что версии разбоя или «бытовых разборок» можно было даже не принимать во внимание. Моя совесть требовала мести, хотя в то же время я хорошо осознавал, что без весомых доказательств невозможно установить личности убийц, помимо того, после всего, что мне стало известно от Марины и из письма Ёхана, на служителей закона в этом случае полагаться не стоило. Я готов был волком выть от безысходности, отчаяния и собственной слабости. Моя подруга, самый дорогой человек, бросила меня, и мне больше не от кого было ждать сопереживания. Даже с родителями я не мог поделиться собственными горестями и эмоциями, так как не желал втягивать их во всю эту грязь.

Когда мотоцикл доставил меня до первой улицы посёлка, в моей голове уже созрел окончательный и, как мне в ту пору казалось, наиболее оптимальный план действий: я оставлю в покое Марину и не буду пытаться вновь сблизиться с ней; я не стану рассказывать людям об убийстве Иоганна Шефера и обращаться в следственные органы по данному поводу; я покину Россию, как и было задумано, и начну новую жизнь в другой стране; я сделаю всё возможное, чтобы навсегда забыть своего друга и любимую девушку; ну и самое главное — я никогда не вернусь в родные края!

***

Болтливый таксист без устали молол какую-то чепуху, а я полностью отгородил сознание от потока его бессмысленных слов, стараясь вызвать в памяти события двадцатипятилетней давности. Мне пришлось горько усмехнуться после мысли о том, как я ехал на «Восходе» домой и представлял, что сумею легко и просто забыть Ивана и Маринку... Тогда я считал, что могу не только обмануть самого себя, но и заставить замолчать свою совесть. Однако прожитые годы неумолимо и беспощадно показали мне, что эти намерения были ничем иным, как наивным заблуждением. Наоборот, с каждым новым днём кошмарные воспоминания мучили и жгли меня всё сильнее, взывая к неудовлетворённому чувству справедливости. В один прекрасный момент они достигли пика, и в ту же минуту мне стало ясно, что у меня не получится жить спокойно и как ни в чём не бывало, если я не отомщу за поруганную любовь и погибшего товарища. Вот тогда-то и появились первые соображения по физическому устранению убийц и насильников, ведь к тому времени я уже точно знал, кто именно ответственен за все злодеяния...

Я долго гадал над словами, которые успел запечатлеть Ёхан своей нетвёрдой рукой в той единственной книге, что хранилась у него, пока она не стала моей собственностью. Наверное, я мучился бы до бесконечности, если бы однажды меня не посетила вполне тривиальная идея проверить этот текст в интернете. Иоганн был, несомненно, неординарной и одарённой личностью, но мне казалось весьма сомнительным, что он стал бы ни с того ни с сего посвящать мне свои стихи. Открыв у себя на компьютере сайт широко известной поисковой системы интернета и набрав в строке запроса интересующие меня фразы, я моментально получил перечень возможных вариантов, причём большинство из них цитировало международный пролетарский гимн «Интернационал», чья последняя строфа заключительного куплета звучала следующим образом:

И если гром великий грянет

Над сворой псов и палачей,

Для нас всё так же солнце станет

Сиять огнём своих лучей!

Я помнил четверостишие Ивана наизусть и поэтому сразу обратил внимание на несоответствие в последнем предложении: там, где должно было стоять слово «своих», он написал — «восьми»... В тот же миг мой мозг будто сотряс раскат грома, и всё молниеносно стало на свои места. Я уяснил тайный смысл послания! Закрыв глаза, я мысленно представил, как незадолго до собственной гибели Ёхан, услышав звук моторов, подходит к окну, смотрит во двор и видит легковые машины — «шестёрку» и «семёрку». Из автомобилей высаживаются «самураи» в полном составе — все восемь. Мой друг понимает, что жизнь его висит на волоске, идёт к этажерке, берёт с полки том с баснями Крылова, быстро пишет на чистой странице сообщение для меня, зашифрованное в виде стихотворения, и кладёт затем книгу на стол поближе к оконной раме, чтобы она не притягивала к себе посторонние взгляды. Вероятнее всего, примерно в такой последовательности и произошли те давние трагические события... «Самураи» и «Интернационал» — эти два названия выбрали когда-то ублюдки под предводительством Роберта Фрицлера для новоиспечённой банды. Очевидно, их «пахану» Бороде стало известно о визите Иоганна в милицию и его угрозах и он поручил Норту «разобраться» с назойливым типом и свидетелем преступления, пока тот не устроил большие неприятности для всех восьми молодых подопечных новомелинского криминального авторитета, который недавно принял этих парней под своё крыло.

Иван был одиночкой, не имел родственников, и практически все жители посёлка Серебреки считали его «бухариком» и «бичом», в связи с чем никто бы не опечалился, если бы он вдруг умер в результате пьяной драки с каким-нибудь очередным собутыльником... Мне не требовалось дополнительных улик или доказательств причастности «интернационалистов» к его убийству, я и раньше предполагал, что это совершили они, а теперь, после расшифровки послания, во мне прочно укрепилась уверенность в их вине. Виноваты были все без исключения — Робот, Колчак, Хан, Сильвер, Дрон, Тигр, Стив и Винт, о чём недвусмысленно намекнул сам Ёхан, изменив оригинальный текст и добавив слово «восемь». Это означало, что понести кару должны будут все восемь мужчин. Учитывая тяжесть обоих преступлений, я выбрал высшую меру наказания — смерть! Только насильственная гибель негодяев могла стать достойной местью за страдания, причинённые ими Марине и Иоганну. Преступники были однозначно идентифицированы, однако до воплощения замысла по их ликвидации требовалось запастись терпением, ведь я решил уничтожить их тем же способом, каким они расправились с Иваном. Изверги, считавшие себя «крутыми» бойцами, забили его до смерти. Не пристрелили, не зарезали — именно забили! Что ж, их постигнет аналогичная участь, но для этого мне придётся серьёзно подготовиться. К сожалению, тренировочный процесс продлится наверняка несколько лет, впрочем, чем больше времени пройдёт, тем крепче и сильнее буду я и тем слабее станут мои враги, потому как они не имеют ни малейшего понятия о том, что их ожидает в будущем...

Вот такие думы занимали меня в прошлом, ну а в настоящем, когда первоначальный план выполнен, хотя и с некоторыми изменениями (Руслан погиб не от моей руки, а Роберта я сам оставил в живых), и пришла пора возвращаться в Германию, мне страстно захотелось побывать на родине, в Серебреках. Я отчётливо осознавал иррациональность и рискованность данного желания, однако ничего не мог с собой поделать, вернее, со своей душой, стремившейся туда назло всем мыслимым и немыслимым преградам. Спустя чуть больше часа после того, как я сегодня утром покинул гостиницу, не в меру разговорчивый таксист привёз меня к хижине нужного мне человека, который мог относительно быстро помочь осуществить мою заветную мечту. Я окинул взглядом знакомый дом, отворил скрипучую калитку, пересёк заросший дворик — хозяин так и не сподобился скосить траву, — поставил у своих ног сумку с «Чёрным рыбаком» и громко постучал кулаком по двери. Изнутри послышались крепкие ругательства, но потом всё-таки в замке провернулся ключ и на порог вышел голый по пояс Петюня.

— Артур! — обрадованно воскликнул он и полез обниматься. Потискав с минуту меня в объятиях, он наконец отстранился и спросил: — Ты где пропадал?

— Да так... Дела были... — улыбнулся я.

— А чё трубку не брал? Я много раз тебе звонил, а мне всегда отвечали, что «номер недоступен».

— Извини, забыл сообщить, что телефон сменил.

— Блин, я уже волноваться начал... Думал, случилось что-нибудь.

— Всё нормально. Не переживай!

— Хорошо, что так, — кивнул Пётр и вдруг спохватился: — Да ты заходи! Зачем торчать на улице?

Я последовал приглашению и снова очутился в его квартире, где со времени моего первого визита фактически ничего не изменилось, поскольку хаос воцарился там, видимо, на веки вечные. Телевизор был включен чуть ли не на всю громкость, и мне пришлось попросить Петьку убавить звук. Он сделал так, как я сказал, и затем проговорил:

— Срочный репортаж показывали. Первую часть. Очень интересный выпуск. У нас, оказывается, в области маньяк объявился!

— Ого! — сразу насторожился я и присел на диван. — Чё базарят?

Петюня опустился на стул и продолжил:

— Тип конкретно шизанутый. Убивает только мужиков, но при этом без оружия. Вроде мочит их голыми руками. Наверно, здоровый гад!

— Какой бы мощный он ни был, против ментовской пули всё равно не устоит, — усмехнувшись, промолвил я.

— Так его ещё поймать надо. Чокнутый ушлёпок до сих пор на свободе гуляет. Он, в натуре, садист! Вырезает на спине у своих жертв цифры, примеры или формулы какие-то, ему даже кликуху за это дали — «Математик».

— А рассказали, кто жертвы?

— Пока нет. Я так понял, во второй части будут всё подробнее описывать. Она уже скоро начнётся. Минут через десять-пятнадцать. Тогда вместе и посмотрим.

— Не... Не хочу всякой ерундой башку забивать. Выруби его.

— Зачем? Интересно же!

— Мне не интересно. У меня к тебе важный разговор.

— Ладно... — с явным разочарованием протянул Пётр, взял пульт дистанционного управления со стола и выключил телевизор. — О чём ты хотел потрещать?

— Мне завтра вечером улетать...

— Почему так рано? — с расстроенным видом пробурчал он. — Мы ведь хотели с одноклассниками встретиться и хорошенько твой приезд отметить!

— Это ты хотел с ними встретиться, — напомнил я.

— Ну да... Но ты обещал, что мы с тобой ещё поквасим.

— Не могу, братан. Мне пора валить отсюда.

Взгляд Петюни сразу потускнел, словно я лишил его последней радости в жизни. Он тяжко вздохнул и спросил:

— Маринку-то хоть нашёл?

— Нет. Не получилось.

— Жаль... — сочувственно произнёс Петька. — А с Коляном встречался?

— Конечно. Кстати, ещё раз спасибо тебе за то, что дал мне его адрес.

— И как прошло у вас? Он не смог помочь?

— Колчак ничего не знает. Мне вообще показалось, что его только бухло интересует.

— Это верно. Совсем спился мужик... Выходит, ты зря приехал в Россию?

— Почему зря? Меня же по работе сюда направили. Марину не удалось разыскать, зато все остальные свои дела сделал.

— Понятно...

— Знаешь, у меня к тебе просьба... Ты сегодня не занят? Может, сгоняем в Серебреки?

Лицо Петра вытянулось от удивления, и он пробормотал:

— Ты это серьёзно?

— Абсолютно! Понимаешь, меня ностальгия замучила... Здесь, в городе, всё равно не то... Обычная, суетливая обстановка. Что Европа, что Россия — без разницы... А вот как только подумаю о нашей деревне, так сразу в груди возникает тоскливое, щемящее чувство. Сильно тянет туда. Хочется пройтись по знакомым с детства улицам и вдохнуть свежий степной воздух. Если уж с Маринкой не повезло, то хотя бы родное село увижу.

— А сам чё не съездил?

— Времени не было. Работы дофига... Сегодня первый свободный день выдался, вот я и подумал, что стоит к тебе заглянуть. Вдвоём веселее будет. У тебя машина на ходу?

— Ага... — медленно обронил Петюня. Похоже, он ещё не до конца пришёл в себя после моего неожиданного предложения. — Но её нужно заправить.

— Без проблем! Зальём полный бак. Я финансирую. Между прочим, там, в посёлке, и бухнём. Устроим шикарный банкет в родных местах! А завтра после обеда вернёмся в город, в таком случае ещё в аэропорт на вечерний рейс успею...

— Ну, наконец-то, я услышал отличный вариант! — с заметным воодушевлением провозгласил Петька. — Когда выезжать?

— Чем раньше, тем лучше.

— Так это... — сразу заторопился он и даже вскочил со стула. — Мне только переодеться, и потом — в путь!

— Супер! Я знал, что на тебя можно положиться!

— Само собой, братуха! Все, кто там ещё о тебе не забыл, обалдеют. Устроим им приятный сюрприз!

Сказав это, Пётр быстро скрылся в спальне и спустя всего лишь несколько минут появился вновь, но уже в чистой, хотя и немного помятой, белой рубашке навыпуск с короткими рукавами и тёмных матерчатых брюках.

— Нормальный прикид! — После моей искренней похвалы на его физиономии заиграла довольная улыбка.

— Пойдём, гаражи недалеко отсюда, — заявил он и решительно направился к двери.

— Помню. Ты говорил в прошлый раз, — откликнулся я и бросил: — Подожди!

Петюня замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, наблюдая, как я склонился над своей сумкой.

— Что ты делаешь?

— Магнитофон. Аппарат мне больше не нужен. Оставлю его тебе.

— Нет, нет! — возразил он и протестующе замахал руками. — Это же подарок. Подарки не возвращают! Возьмём его лучше в Серебреки. Со своей музычей там намного прикольнее будет.

— Хорошо. Уговорил... — согласился я, подумав, что Петька прав и музыка уж точно не помешает. — Выбери что-нибудь из твоей рок-коллекции, а то попса меня уже достала.

Он отреагировал жестом одобрения, подняв большой палец вверх, приблизился к полке и, взяв из стопки кассет несколько штук, передал мне, чтобы я положил их в боковой карман сумки. Покончив с приготовлениями, мы вышли из дома и, после того как хозяин закрыл дверь на замок, в бодром расположении духа отправились к гаражам...

Красная «Нива» Петра лихо уносила нас вдаль, прочь из города, и он, сидя за баранкой, возбуждённо тараторил, не смолкая ни на минуту и порой путаясь в мыслях, а мне пришлось внимать пространным рассуждениям на следующие темы: наше «простое и бедное, но зато счастливое детство», общие знакомые, его немногочисленные любовные приключения, экономика и политика, «оборзевшие» чиновники, мировые проблемы, глобализация, «развалившиеся» колхозы и совхозы, сельская безработица, социализм и капитализм, плохое медицинское обслуживание, а также многие другие, в данный момент мало интересующие меня проблемы. Я в основном молчал и даже не пытался комментировать, только время от времени поддакивал, понимая, что Петюне необходимо выговориться, потому что во мне он нашёл терпеливого слушателя. Однако постепенно его монолог стал меня утомлять, и я уснул, хотя в начале нашего путешествия твёрдо собирался всю дорогу созерцать ландшафт и наслаждаться видом природы за окном.

Спал я без сновидений и, пробудившись, обнаружил, что Петьки нет в кабине, а «Нива» припаркована у какого-то придорожного кафе. Меня захлестнуло тревожное чувство, но вскоре оно улеглось, когда мой приятель появился в дверях здания и с улыбкой на лице зашагал к своей машине.

— Ты что там делал? — подозрительно поинтересовался я, как только он открыл водительскую дверцу.

— Чаю захотелось, — добродушно отозвался Пётр и забрался в салон. — Ты так крепко дремал, что я не решился тебя будить.

— Где мы?

— Уже в Новомелинском районе. До села недолго ехать осталось.

— Что-то не припомню такого кафе. По-моему, раньше этого заведения здесь не было.

— Тут много чего изменилось за двадцать пять лет, — ухмыльнулся он и завёл двигатель. — Кстати, я, пока там чай пил, с одним местным чуваком поболтал. Он говорит, в районе в последние дни все мусора на ушах. Маньяк этот, Математик, на одной из точек мужика завалил. И точка та где-то около Серебреков находится. Офигеть... Одно дело город, а другое — деревня. Какого лешего он здесь забыл?

— Кто? Математик?

— Ага... Конченный тип! Чё-то мне аж как-то не по себе стало...

— В мире много сумасшедших. Если из-за каждого придурка расстраиваться, то никакого психического здоровья не хватит.

— А вдруг я знаю этого человека?

— Маньяка? — Я внутренне подобрался и напряг мышцы всего тела, готовясь к самому худшему развитию событий.

— Не... Которого он убил. Если это недалеко от нашего посёлка произошло, то, вполне возможно, что он был мне знаком. Такой вариант нельзя исключать!

— Давай сначала доедем, а там уже со всем разберёмся, — вздохнул я с облегчением. — Односельчане, наверное, больше знают, чем тот чел, с кем ты разговаривал.

— Ты прав, Артур, — сказал Петюня и потянулся рукой к рычагу переключения передач...

Прошло около получаса, как мы покинули стоянку у кафе, и вроде бы ничто не предвещало беды, но у судьбы был, очевидно, иной план, совершенно отличный от того, какой сложился в моей голове. Впереди показался стоявший на обочине автомобиль «Лада» с синими полосками по бокам и световой панелью, или так называемой мигалкой, на крыше. Как и следовало ожидать, полицейских было двое — один сидел за рулём, а второй находился снаружи, на дороге, на расстоянии в несколько метров от капота. Заметив приближающуюся «Ниву», он взмахнул своим жезлом, и Петька вынужден был затормозить, заглушить мотор и опустить боковое стекло. Служитель закона подошёл к машине со стороны водителя, представился и потребовал документы. Пётр достал из кармана водительское удостоверение и паспорт и протянул их в открытое окно.

— Пассажир тоже, — буркнул полицейский.

— Что «тоже»? — поинтересовался я, стараясь не выдать интонацией своего беспокойства.

— Паспорт предъявите, пожалуйста!

— Он в сумке на заднем сиденье. Чтобы его достать, мне нужно выйти наружу. — Спортивная сумка с магнитолой внутри действительно лежала сзади за моим сиденьем.

— Ну так выходите! — с явным раздражением отреагировал мужчина в форме.

Я кивнул и выбрался из кабины. Полицейский обошёл кузов «Нивы» со стороны капота и остановился в шаге от меня. Он не успел даже охнуть, когда я сделал вид, будто потянулся к ручке дверцы, однако вместо этого в следующую же секунду обхватил правой рукой его шею и резко дёрнул на себя, одновременно обрушив локоть другой руки ему на голову. Мой противник мгновенно оказался в глубоком нокауте и рухнул на асфальт. Я сразу склонился над ним, заметив краем глаза, что другой полицейский в спешке покидает машину, и вырвал из вялой руки документы Петюни, а после того, как опять выпрямился, ощутил сильный удар в живот, что чуть не опрокинул меня, и услышал выстрелы. «Мент» целился, широко расставив ноги и удерживая оружие двумя руками, но при этом, по-видимому, не отличался меткостью стрельбы, благодаря чему почти все пули, кроме первой, пролетели мимо, так и не достигнув цели. Превозмогая адскую боль, я рывком открыл дверцу и упал в переднее пассажирское кресло.

— Ты что натворил? — с округлёнными от ужаса глазами выпалил Петька.

— Жми на газ! — прокричал я. — Потом всё объясню.

— Нам хана... — с побледневшим лицом промямлил он.

— Меньше разговаривай! Вперёд!

Не знаю, что подействовало на него в большей степени, — крик, применение огнестрельного оружия или же собственная растерянность и вызванная этим невозможность адекватно соображать. В любом случае Пётр решил покориться року в моём лице и выполнить указания. «Нива» рванула с места прямо навстречу второму полицейскому, и тому пришлось срочно отпрыгивать в сторону, чтобы не попасть под колёса. Боковое зеркало показало мне, что после падения на спину он снова пытается встать на ноги, а потом расстояние между ним и нашим автомобилем увеличилось и его фигура пропала из вида. Повернув голову, я увидел, как на руках Петюни, вцепившихся в руль, вздулись жилы от напряжения, к тому же он настолько крепко стиснул челюсти, что на щеке явственно проступили желваки.

— Гони до первой развилки! — выдохнул я, прижимая обе ладони к животу и ощущая, как мокрая и тёплая ткань футболки липнет к телу. — Там сворачивай на какую-нибудь просёлочную дорогу и попытайся скрыться в полях...

— А если мусор погонится за нами? — дрожащим от страха голосом спросил Петька.

— Не погонится, у него коллега вырублен. Он не бросит его. — Пока слова с трудом вырывались из моего моментально пересохшего горла, меня занимала одна единственная мысль: «Самое главное сейчас — не потерять сознание и сохранить ясность рассудка...»