XXVII Отрезвляющие открытия и неожиданная помощь
«Султан страны любви - и я во времени моем,
Пресс-папье из индийской пороховницы 17 века, периода Империи Великих Моголов - словно приковала взгляд, потемневших синих глаз. Сведенные над переносицей напряженные брови, образовали упругую морщинку, а глаза продолжали изучать линии слоновой кости, выточенной в форме раковины Наутилуса. Зрение, будто обострилось до предела: незначительные царапины то тут, то там - следы времени, мраморный узор на гладкой поверхности лака, цвета чёрного индиго, напоминал тонкие электрические всполохи молний, на вечернем небе... Красные вкрапления медного пигмента... Он проследил каждый завиток, цветочного золотого орнамента, что широкой лентой опоясывал изделие.
Можно было подумать, будто взирающий, собрался приобрести эту пороховницу на аукционе, а сейчас решал, стоит ли вещь, своей цены. На самом деле, это была попытка подавить клокочущий внутри гнев и борьба с желанием, схватив тяжелую канцелярскую принадлежность, зашвырнуть её прямо в самодовольное лицо напротив. Его энергичные черты, краснели, тщательно выбритыми складками. Те в свою очередь, были обильно увлажнены и одновременно раздражены, удушливым и густым шипровым одеколоном, который щипал и лез в любой нос, что имел несчастье оказаться с их обладателем, в замкнутом пространстве.
Ещё несколько дней назад, Ферранте репетировал умиротворяющую речь. Речь для оскорбленного отца, с чьей дочерью разорвали помолвку без сколь-нибудь существенных причин, а лишь исходя из - неслыханно! - собственного нежелания. Но с тех пор, как ему пришлось взять на себя некоторые рабочие обязательства, его собственного отца, он узнал так много, о цене многолетней дружбы, порядочности и чести, что теперь обрёл для разрыва самую вескую из причин!
Будущий тесть не только обворовывал его семейство, пользуясь доверием и заключая сделки на грани полной утраты репутации их фамилией и банка. Теперь он объяснял Ферранте - нимало не смущаясь - что всё, что он ни делал, преследовало исключительно единственную цель - обеспечение совместного их с Гидой будущего!
- Да ты благодарить меня должен! Я занял нишу, желанную для многих! К тому же... Ты ведь не глуп. Неужели ты и вправду полагал, что получив такое наследство, останешься вне поля внимания тех, кто стоял так или иначе у самых подходов к кормилу этой страны, ещё с того времени, когда ты был ростом едва с этот стол?
Гальбони затушил окурок в пепельнице, раздавив его будто жука:
- Ты ведь не просто так, воспитывался у Донны Петторано! Твоим родителям - как и всем нам - непросто пришлось в то время, что теперь называют «свинцовые семидесятые» ! Едва ли не каждодневные покушения, вошли в быт - никто не был в безопасности, никто не чувствовал себя защищённым. Особенно среди нашего сословия. В конце концов мы всё преодолели, лишь благодаря заботе друзей. Расспроси своего отца поподробнее! Он любит рассуждать о чести, честности, но и он скажет тебе, тоже, что и я: Chi mangia solo crepa solo - кто ест один, один и умрёт, и это в нашем контексте стоит понимать, вовсе не о семье, что ждёт тебя дома, а о друзьях, способных оказать покровительство!
Ферранте поднял на него глаза: chi t'accarezza più di quel che suole, o ti ha ingannato o ingannar ti vuole - если кто ласков с тобой более обыкновения, значит, обманул тебя или собирается обмануть - подумал он про себя, не проронив ни слова.
- Если ты не поедешь встретиться с нашими новым аргентинскими друзьями в Лондон, они сами приедут, но к твоему отцу.
Заново проигрывая весь разговор, то покрываясь холодным потом, то чувствуя жар пустынных песков, словно его закопали в них по шею, Ферранте судорожно думал. Опорожняя вторую бутылку вина прямо из горлышка и опершись на балюстраду, он вглядывался в почти черные кроны пиний, на фоне тлеющего в море солнца.
Получить свободу от семьи, чтобы оказаться в одной упряжке с людоедами, что будут диктовать куда ему вкладывать свои же деньги, как распоряжаться фабриками и собственной жизнью. Единственное, что помогло бы сейчас успокоиться, всего один звонок. А лучше призыв приехать наконец! - произнесенное в трубку любимым задумчивым голосом... Но это последнее средство, было утрачено для него. Утрачено, с той самой ночи, как оказавшись в номере лондонской гостиницы, несчастный заложник положения, обнаружил пропущенные, на забытом телефоне. Тогда же, он стал перезванивать, ослабив узел и сбросив наконец шелковую удавку от STENSER, с ворота рубашки. Не зная ещё, что его казавшаяся невинной и даже по-своему романтичной ложь - раскрыта и он не получит прощение легко...
Кто бы мог подумать, что ему в самом деле, придётся однажды действовать, словно сумасшедший фанат: названивать на все номера, слушая лишь гудки или как чужой голос сообщает, что он не должен беспокоить гера Олеандра. Караулить у входа, выкрикивать его имя из встречающей толпы, в жалкой попытке привлечь внимание. И однажды подкупив охрану, всё же попасть к двери, но лишь для того, чтобы быть скрученным, приехавшей на вызов полицией.
Здесь он снова способствовал коррупции и лишившись некоторой суммы, был избавлен от необходимости предоставлять своих документы. Он криво усмехнулся, вспомнив мечты отца, о своей политической карьере. Но он и впрямь словно обезумел... Это парализовало на время чувство собственного достоинства, осознания нелепости и униженности положения, до которого он был низведен, нет - сброшен! Безжалостно и в один миг. И лишь любовь и желание сломить непонятное жестокое упрямство, толкали на очередную попытку добиться в конце концов разговора. Пока однажды, ему не позвонила Саманта и сообщила о намерении последнего, обратиться в суд...
Он чуть было не принялся перечислять ей потраченные суммы и всё то, что он делал во имя карьеры последнего. Но осёкся, вспомнив: «Не вдавайтесь в извинениях в такие же крайности, как в оскорблениях». Кроме того, теперь даже в его голове, это выглядело попыткой купить особенное отношение... Разве тот просил его о таком деятельном участии? И разве не выглядит оно более чем странно, именно сейчас? Он смиренно слушал автоматную очередь из всевозможных обзывательств от Кристобаля, на которые только можно расшевелить воображение, будучи в бешенстве. И соглашался с ними мысленно и вслух. Лишь раз смог он вставить, умоляюще:
- Дай мне только один единственный шанс объясниться! А дальше будет, как решишь ты...
- Ты просишь дать тебе шанс, потому что подготовил свежий сценарий из нового вранья?! Вот что я тебе скажу и лучше послушай меня внимательно: надеюсь ты поглумился как следует, потому что больше такой возможности я тебе не дам! Если ты посмеешь снова выпросить у кого-то мой номер, приехать к моим дверям или пытаться караулить как делал до этого - клянусь я найму ребят покрепче и они остудят твой пыл! Даже такой невероятный наглец и лживый негодяй как ты, должен понимать что к чему.
- Ты... угрожаешь мне..? - спросил Ферранте сдавленно не веря собственным ушам и готовый списать ужасные слова, на помехи связи.
- Предсказываю твои ближайшие перспективы, если не остановишься и не прекратишь свои преследования аферист! - проорала трубка, а затем всё звуки в ней, оборвались, давая понять, что разговор окончен...
************
До него доходили слухи, как Кристобаль проводит теперь своё время и он холодел от ужаса. Но не терял надежды, чувствуя, что их разрыв - причина такому поведению, а значит, рано или поздно, его всё же захотят выслушать. Он без обиняков звонил Ангереру, настаивая, чтобы тот оказал воздействие, в обмен на оплату неустоек, всех сорванных выступлений. Звонил Жан-Пьеру, пытаясь купить и его помощь, что оскорбило последнего, но всё же он обещал присматривать за Кристобалем, в силу возможностей.
«Всё же речь шла не о ребёнке» - напомнил он - «а о молодом, самостоятельном мужчине, который сам решает на что тратить жизнь». Как объяснишь им, что для него, он и то и другое одновременно! И часть его самого. Часть, сонастроенная с вибрациями его собственной души настолько, что не в состоянии существовать теперь независимо, подобно сиамским близнецам с одним сердцем на двоих.
Он злился на себя, за эти неотступные ежедневные мысли, просиживая на закрытых совещаниях с финансовыми управляющими. А затем, почти засыпая в кабинете отца над его бумагами, когда в фойе банка наступала тишина до утра, а охрана, совершала полуночный обход. Проблемы торопили с решением. Днём, он бодро отчитывался синьору Ди Стефано, о том, как блестяще идут дела. Мать по-прежнему избегала встреч с ним, беспокоясь о планах Гальбони по телефону и не упоминая больше ни о чем, из их последнего разговора в кабинете. Со своей стороны, она предприняла определённые действия, обратившись к их давнему другу - судье Ла Роза. Тот обладал большим авторитетом, обширными связями и мог выступить в роли защитного форта с мортирами - для её сына, сделавшегося сладкой наживкой для хищных рыб. Нужно было лишь раздобыть бумаги, свидетельствующие о том, что Гальбони, действовал по собственному почину...
Этим и занимался теперь Ферранте, с утра до ночи, перекапывая тысячи документов и отчетов, пытаясь вместе с тем, склонить на свою сторону, некоторых незаинтересованных в смене руководства лиц. В коридорах банка царила суета, напоминавшая, активность пчёл в сотах. Люди сновали из кабинета в кабинет, стучали по мраморным лестницам вверх и вниз сотни ног. Факсы отправляли и принимали, оповещая о работе жужжанием, телефоны не замолкали, а человеческий рокот сливался в единый гул, от которого к концу рабочего дня, сдавливала виски усталость.
- Ты прямо глаз не сводишь с нашего молодого архонта - возле Саля, упали очередные папки заёмщиков - боишься, что не переживёшь перемен?
Правая рука Гальбони, с неизменными часами Omega, ухмылялся, глядя на молодого сотрудника. Тот ничего не ответил.
- Не трясись ты так, я замолвлю за тебя слово перед нашим новым шефом. Ты отлично работаешь, а уволить можно, отслуживших свой срок пыльных жуков.
Он хлопнул дверью, одарив его улыбкой авгура на прощание. На безбордом лице Саля, застыло что-то вроде кривой нервной усмешки. С тех пор как Ферранте, практически поселился в стеклянном кабинете напротив, ему и правда стало нелегко, сосредоточиться. Он работал уже четвёртый год и видел того от силы несколько раз за всё это время, но зато вспоминал эти моменты, потом целыми днями напролёт. Он перехватил обязанность варить кофе у их секретаря, только затем, чтобы иной раз, иметь возможность зайти к нему. С недавних пор, появился повод для того, чтобы заработать доверие, а может даже, что-то вроде дружеского расположения. Собственно, амбициозный управляющий Гальбони не был болтлив, но любил прихвастнуть перед младшим сотрудником, большей значимостью, чем обладал на деле. Так, Саль получил примерное представление, о том, где искать бумаги, что интересовали Ферранте, а последний - неожиданную помощь. Теперь они коротали ночи над бумагами вдвоём и расторопный Саль, делился всем, что знал сам. В конце концов, они тайно отправились в Аргентину, оформив Саля по доверенности управляющего Гальбони. И Ферранте наконец держал в руках списки украденного, одной из хунт: предметы живописи, различные ценности и раритетные авто - за подписью Гальбони.
Они остановились в каморке над каким-то баром, сняв одну комнату с двумя кроватями, на которой у Ферранте не вмешались ноги и он вынужден был стащить матрас на пол.
Они выпивали и перекидывались шутками, о том, что под старость лет, продадут историю этой авантюры, какому-нибудь мастеру детективного жанра, приукрасив действительность как следует. Саль порывисто и неожиданно даже для самого себя прижался мокрыми от пива губами к его, но не получив ответа, отстранился:
- Прости. Я не смогу дать тебе, того чего ты хочешь...
Тот непонимающе покачал головой:
- Мне некому хранить верность, а ты разорвал помолвку. Кому же ты её хранишь теперь..?
Ферранте поднялся и подошёл к окну, глядя на фонари и полупустой мощеный тротуар, мокрый от недавнего дождя. Прошло уже полгода, с тех пор как он держал в руках журнал, где красовалось крупное изображение: на ней, модель-блондинка, прижималась наглыми скулами в ярких румянах, к щеке его Кристобаля... Сообщалось о счастливом воссоединении пары! Нанятый им человек, подтвердил, что это не газетная утка или рекламная фикция - они действительно, снова живут вместе, как когда-то... Где-то даже писали, будто они скоро станут родителями. Но Ферранте прекратил всякую слежку и переключал радио в машине, как только волна натыкалась на первые знакомые такты, которым он раньше подпевал, весело барабаня по рулю.
Иной раз, он доставал коробку и смотрел на запонки, что тот прислал ему из Овернь, как на последнюю связующую нить между ними. Первая буква имени Кристобаль, была переплетена с первой буквой фальшивого имени, его фальшивого охранника и напоминала ему, о собственной вине во всем, что случилось... Часы пробили полночь, Золушка оказалась выброшена из кареты - та стала тыквой, а разодетые кучеры, сбросив ливреи, кинулись врассыпную стайкой мышей. Поделом! Старые журналы с фото, да записи интервью - всё что осталось ему от бала... Правда в его случае, Ферранте тосковал о потери простой рубахи... К тому же, в отличии от Золушки, он вновь оказался во дворце при полном параде и кучей обязательств, от которых казалось, так удачно сбежал в собственную мечту! И уж конечно Кристобаль не пошлёт гонцов во всё концы страны, и не станет разыскать его, с хрустальным ботинком сорок шестого размера, на бархатной подушке.
За всё это время, он не дал знать о себе ни разу... Мучительное ожидание, едва не обратилось безумием. Он забыл его. Он потерян для него! Потерян окончательно. Ферранте посмотрел на Саля, как игрок смотрит на зелёное сукно игрального стола, после проигрыша последней из фишек:
- Мне тоже некому - произнёс он тихо и опустил жалюзи.
