Глава 2. Дорожная пыль

Одевался Юрий торопливо. Чужая, ношеная, но чистая одежда непривычно лежала на теле. Да что уж там говорить, была не в пример удобней прежней. Светло-голубая рубаха не жала в подмышках, темно-серые брюки пришлись в пору. А самое главное в длину были как по нему сшитые. Только ботинки жали, но тут уж куда деваться.

— Ну, Сергей, даже не знаю, как и благодарить! — повернулся он от зеркала к стоявшему рядом Горохову, смотревшему на примерку.

— Да ладно, что уж там, какая там с самоубийц благодарность, прошелся по мужикам деревенским. Смотрели, правда, как на придурка, но все вот нашлось. Еще раз, прошу, откажись ты от этой поездки, не о тебе отчаянном, переживаю, о Машке…

— Сережа… Я чувствую, а ты мне в этом, надеюсь, веришь, поездка наша будет благополучной, вернемся живы и здоровы. Не изводи себя! Спасибо за все!

Милиционер только обреченно махнул рукой. Делай, мол, что хочешь. Юрий быстро стянул рубаху, которую только что примерял, и в майке, взяв со спинки ступа полотенце, пошел умываться. На кухне уже слышался веселый щебет Маши и хозяйки дома.

Когда сели завтракать, Маша уже обеспокоенно поглядывала на настенные часы.

— Не опоздать бы на автобус! — озабоченно проговорила она, обращаясь ко всем сразу.

— Не суетись, Машуня, — успокоила ее подруга, — Серега сказал, что довезет вас в Шумячи до автостанции. На мотоцикле.

Девушка радостно взвизгнула, вскочила из-за стола и принялась обнимать угрюмо жующего бутерброд милиционера:

— Серенька! Ты прелесть!

Закончив завтракать, мужчины вышли во двор, а Маша осталась с подругой наводить последний лоск. Женская логика. Раз не нужно бежать к автобусу, то можно лишние несколько минут покрутиться у зеркала.

Кудашев присел на корточки у тарахтящего мотоцикла, который Горохов завел и оставил прогреваться. Сергей нервно закурил, сломав пару спичек. Быстро, в несколько глубоких затяжек, выкурил сигарету, потом взял лежащую на сиденье в люльке планшетку из коричневой кожи и достал оттуда сложенный пополам небольшой листок.

— Возьми! — протянул он его обершарфюреру, — пригодится!

Юрий поднялся, развернул листок с синим угловым штампом Шумячского городского отдела милиции и печатью внизу, быстро пробежал глазами напечатанный на машинке текст.

В паспортный стол по месту жительства

Справка

Дана гражданину Кудашеву Юрию Николаевичу 30 мая 1954 года рождения, уроженцу г. Таллин Эстонской ССР, проживающему по адресу: Брянская область, г. Клетня ул. Калинина д.12 в том, что он обратился в Шумячский городской отдел милиции по факту утери им паспорта на его имя и военного билета при неустановленных обстоятельствах.

Исп. 2 экз. Участковый инспектор Шумячского ГОМ

1 — в адрес _____старший лейтенант

2 — в _____дело милиции_____Горохов С.А.

Прочитал и опустил руки с листочном. Дыхание перехватило, слова все из головы как ветром выдуло.

— Сергей! Я… я даже… Благодарю… ты….

— Да ладно тебе, на шею мне еще кинься… Будет! По памяти писал, вроде все верно, адрес, конечно, от балды. Вернее, не совсем. Парень там знакомый живет, служили вместе. И само собой, год рождения изменил. Одно помни… если что, эта бумажка — мне приговор. И не только мне.

Милиционер исподлобья пристально смотрел прямо в глаза Кудашеву. Юрий вдруг понял, что его совсем не заставляет нервничать кокарда с гербом и звездой, на этой фуражке. Дело всегда ведь в людях. А что… Очень многие, боевые товарищи отца, начинали войну под большевистской красной звездой, а заканчивали под русским трехцветным флагом.

Позади, хлопнула дверь. С крыльца спустилась Маша. С рассыпавшимися по плечам русыми волосами с крупными локонами, в пестром платье чуть выше колен, немного свободном. Видимо, принадлежало оно подруге, которая была немного шире в кости. С перекинутой через плечо сумочкой, в развевающемся на ветру платье девушка диво как была хороша. Кудашев залюбовался ею, до того шел ей этот наряд. Маша пробежала к мотоциклу и на ходу, сияя от произведенного эффекта, чмокнула оторопевшего обершарфюрера в щеку.

— Ну что встали?! Едем или нет? — весело крикнула она, устраиваясь в люльке и поправляя на коленях платье.

Мужчины вдруг заторопились, засуетились. Сергей пару раз провернул рукоять газа, мотоцикл отрывистым рыком на это отозвался, плюнув сизым дымом из выхлопной трубы. Юрий уселся на заднее сидение, крепко ухватив руками за ручку спереди. Прежде чем выехать в открытые ворота, Сергей махнул рукой жене, придерживающей воротину, и крикнул, перекрывая треск мотоциклетного двигателя

— К обеду не жди, милая, в районе в отдел заеду!

Утро было чудесным. Жара спала, но начало августа радовало мягким теплом и свежестью, а взгляд притягивали наливающиеся на деревенских деревьях яблоки. Замелькали заборы и палисадники, где из крашеного штакетника, где посеревшие от времени, а где и по-старому — плетни. Потряхивая на небольших ухабах деревенской улицы, мотоцикл проскочил клуб, потом заброшенную церковь с провалившимся куполом, из выщербленного красного кирпича, с когда-то белеными стенами. Сейчас они представляли собой жалкое зрелище. Юрий проводил развалины взглядом, вспомнив, что рассказал вчера в бане милиционер. Дальше по улице, метров через пятьдесят, миновали добротное двухэтажное здание из белого силикатного кирпича, с широким крыльцом и какими-то плакатами рядом на стойках. Перед этим казенным зданием маленькая площадь, с каким-то несуразным белым памятником на высоком беленом постаменте того же цвета. Мужчина в пиджаке вытянул правую руку вперед, а левой держится за лацкан. Уже когда они скрылись за спиной, Кудашев вдруг узнал памятник. Дорогу к большевистскому светлому будущему, черневским колхозникам указывал рукой Ульянов-Ленин. Бланк по матери, Юрий никогда раньше не видел таких памятников, только на старых советских фото и в хронике. Он, крепко держась за ручку спереди, обернулся, но клубы уличной пыли, поднятой мотоциклом, скрыли и памятник, и площадь. Деревня закончилась, и они выехали с проселка на плохо, но асфальтированную дорогу. Мотоцикл разогнался километров до шестидесяти. Встречный ветер свистел в ушах, глаза слезились и смотреть через плечо Сергея вперед, было просто невозможно. Оставалось только рассматривать поля, засеянные пшеницей и овсом, да поглядывать на сидящую в люльке Машу Лопатину, в белом мотоциклетном шлеме с очками-консервами.

Километров через десять, они выехали на шоссе. Горохов сразу сбросил скорость и съехал на обочину. Обершарфюрер почувствовал, как тревожно екнуло сердце. На перекрестке поперек дороги, выехав передними колесами на проезжую часть, чем значительно ее сузил, стоял крашенный в защитный зеленый цвет незнакомый колесный бронетранспортер, задрав в небо крупнокалиберный пулемет на небольшой башенке. Возле него несколько солдат в форме цвета хаки, с зелеными погонами и с такого же цвета околышами фуражек с штурмовыми винтовками, на плече, показавшимися Кудашеву очень похожими на старые немецкие StG.44. Солдаты скучающе глазели по сторонам и явно обрадовались их появлению, как хоть какому-то развлечению. Метрах в двадцати далее по дороге стоял так же поперек дороги большой трехосный грузовик с покрытым брезентом на высоких дугах, деревянным кузовом, тоже явно военный, выкрашенный в темно-зеленый цвет, с такой же кабиной и выдающимся вперед на добрых полтора метра капотом. Грузовик так же частично перекрывал дорогу. И всякий едущий в ту или иную сторону должен был, сбросив скорость, медленно проезжать между броневиком и армейским грузовиком.

У грузовика, метрах в пяти от остановившегося мотоцикла, стояло трое мужчин, двое в такой же серо-голубой форме и фуражках, как и милиционер Горохов, но в погонах унтер-офицеров. А один, лет тридцати, в защитной форме, в кителе с отложным воротником, бриджах с сапогами и перетянутый портупеей с кобурой на поясе, в защитной фуражке с зеленым околышем и такими же погонами обер-лейтенанта, как и у Горохова. Или как тут у них принято, старший лейтенант. К удивлению выходца из военной семьи, Кудашева, двое милиционеров, один из которых был грузный, в возрасте, в сдвинутой на затылок фуражке и с глазами на выкате, при виде офицера вовсе не отреагировали ожидаемым образом. То есть, не оправили форму и не подняли руку к козырьку фуражки, а тот, что постарше, просто лениво помахал Сергею рукой. Тот, что моложе, с простым, рябоватым русским лицом, воскликнул:

— Здорово, Серега! — и пошел навстречу спешившемуся черневскому участковому, фамильярно протягивая руку.

Обменявшись с Гороховым рукопожатием, этот городовой в звании старшего унтер-офицера. Потом Юрий узнал, что в Советской России их называли постовыми. Мужчина приветливо улыбнулся снимающей шлем Маше и перебросился с ней парой слов. Кудашев понял из их разговора, что этот милиционер из соседней с Чернево деревни родом, учился в той же школе что и Лопатины с Гороховыми, только раньше и был с ними хорошо знаком. С Юрием общительный милиционер обменялся улыбками и тоже поздоровался за руку. Полный милиционер с погонами фельдфебеля то и дело вытирал замусоленным платком пот со лба. Выглядел неопрятно.

Сергей прошел к грузовику. Офицер, в котором сразу чувствовалась кадровая выправка, встретил участкового рукопожатием. Отдал честь. Горохов, чуть помедлив, так же взял под козырек, кивнул головой в сторону мотоцикла и пассажиров:

— Ребята вот на автобус опоздали, я их и прихватил до райцентра, как раз в отдел собирался заехать. Что-то начальник вызывает…

Он повернулся уже было обратно, но толстый милиционер окликнул его:

— Горохов, ты там узнай в районе, долго еще торчать нам, на дороге? Уже неделю это усиление, а я с кумом как раз крышу на сарае перекрывать собирался, шиферу достал. А то дожди польют, так и погниет все. Погранцы, вот гутарют, их сменить обещали…

— Узнаю, Максим Петрович, обратно поеду, расскажу, — и Сергей с силой толкнул ногой рычаг стартера. Юрий увидел, что рука милиционера на руле мотоцикла дрожит, а может и показалось…

— Товарищи, ваш человек? Знаете его? — спросил офицер-пограничник милиционеров, пристально глядя вслед удаляющемуся в сторону Шумячей мотоциклу?

— Да, брось ты, старлей, прям, как границу охраняешь! Самому-то не надоело… Это Серега Горохов, участковый местный. — сказал толстяк и, покряхтывая, стал спускаться с обочины в придорожный куст расстегивая ширинку.

— А с ним кто был? — продолжал расспрашивать офицер второго милиционера.

— Да Черневские ребята. Машка Лопатина, она в Смоленске учится в медицинском, видная девка стала… Брат у нее погиб несколько лет назад, на флоте служил, была история, расскажу потом…

— А парень, тоже местный? — не унимался пограничник.

— Местный, местный, успокойся, кому тут еще быть. Я по парням-то не специалист, — милиционер ехидно улыбнулся, — я по девкам привык…Да… Машка-то хороша! Года два ее не видал, поди в Чернево фельдшерицей теперь, после институту пойдет! Ха, надо будет поболеть к ней приехать! Пусть полечит! Ха-ха-ха-ха! — заразительно заржал рябой милиционер.

Шумячи, гордо называвшийся райцентром, был чем-то средним между большой деревней и маленьким городом. Так и назывался — поселок городского типа. Когда-то входивший в черту оседлости с больше половиной населения — евреями и принадлежавший раньше, в царские времена, к Могилевской губернии. Юрий почерпнул информацию эту, мельком пролистав какую-то из книг в Черневской библиотеке, ничего больше примечательного не запомнил. Скорее это была все же большая деревня, а не маленький город. Они проехали через окраину, с промышленными строениями за покрытым въевшейся густой пылью бетонным забором. Как потом упомянула Маша, то был местный бетонный завод.

В центре на небольшой площади, окруженной кленами и кустами сирени, так же задрав руку в сторону светлого будущего, стоял памятник Ленину. Там же, напротив статуи, виднелось полускрытое зеленью панельное здание совдепа, наверно, построенного из продукции местного бетонного завода. В соседнем здании располагалась милиция, тут Сергей попутчиков своих и высадил.

— Ну… Хорошей поездки вам! Путешественники… — Горохов, странно серьезный, поцеловал девушку в щеку, потом крепко пожал руку Кудашеву и неожиданно, к удивлению Маши, обнял парня.

— Ты, Серенька, прям как навсегда прощаешься! — пошутила она, но милиционер, только махнул рукой и, не оборачиваясь, пошел к широкому крыльцу, на котором курили двое молодых мужчин в такой же как у него, серо-голубой форме.

Назвать автовокзалом небольшую площадку на противоположной от совдепа и милиции стороне площади тоже было бы явным преувеличением. На скамейках у остановки сидели женщины с сумками, несколько мужчин с целым набором котомок и баулов. В стороне, позади остановки, виднелись видавшие виды автобусы, покрашенные в блекло-коричневый цвет.

— Вон наш автобус, тот в котором одно окно фанерой закрыто, мы даже рано приехали, еще минут пятнадцать до посадки. — прервала тяжелые мысли Кудашева, осматривающего все это богатство и разнообразие, Маша.

День обещал быть хоть и не изнуряюще жарким, но очень теплым.

— Хочешь квасу? — спросила Маша и кивнула в сторону стоявшей в тени деревьев большой желтой бочки на колесах, к которой выстроилась небольшая очередь. Полная, не молодая женщина, в белом халате и в нарукавниках, сидевшая на деревянном ящике, споро наливала в стеклянные кружки коричневый, пенистый напиток. При виде него, у Юрия сразу пересохло в горле и еще сильнее захотелось пить. Он только и смог что кивнуть. Не прошло и нескольких минут, как они с Машей уже держали в руках по кружке. Квас еще не успел нагреться в бочке, был холодным и бодрящим, а кроме всего очень даже хорошим. Ну, может и похуже домашнего, который готовила Лена Горохова, но очень и очень недурным.

— Пойду к кассе, сейчас билеты будут продавать, вон там, видишь, допивай и подходи. — девушка улыбнулась и, помахивая сумкой, снятой с плеча, пошла в сторону кассы. Кудашев залюбовался. Маша не просто шла, а плыла, покачивая бедрами, ставя стройные ножки в линию, будто на Мюнхенском показе мод. Не сомневаясь, что обершарфюрер не спускает с нее глаз, уже подходя к зданию, она, лукаво улыбаясь, обернулась.

— Вот егоза! — послышалось рядом.

Юрий вздрогнул, и оглянулся. Рядом стоял краснолицый пузатый, низенький мужчина в светлой парусиновой кепке, тоже с полупустой кружкой кваса. Он проводил девушку взглядом и весело подмигнул парню.

— Смотри не упусти, кавалер! — произнес он, широко улыбаясь, в три глотка допил квас, и поставил опустевшую кружку на столик у бочки.

Кудашев поставил свою кружку там же и пошел к остановке. Чуть в стороне белел еще один памятник, поменьше. Юрий, помня, что минут десять у него еще есть, завернул к нему. Метрах в десяти, на широком помосте стояла большая плита, а рядом так же беленая, как Ульянов, фигура солдата в рост человека с винтовкой за плечами, в каске с опущенной головой. Сверху, на плите выбита была большая надпись: «Вечная память воинам, погибшим в боях за нашу Советскую Родину в Великой Отечественной войне 1941–1945» И ниже в несколько столбиков фамилии. Кудашев скользил глазами по строкам. Много…Ой, как много… Что там Лопатин говорил. Двадцать миллионов… Некоторые фамилии повторялись. Не вернулись с войны братья, сыновья, отцы, Тихонов А. Е. Тихонов Т. Е. Тихонов В. А…. Шувалов А. В., Шувалов М. В., Шувалов С. К. Шувалов А. И.

Да… история пошла иным путем. Дома, у нас, тоже крови пролилось много, но тут вовсе уже запредельно. А в результате… в результате имеем то, что имеем. Двадцать миллионов! В голове не укладывается!

Который уже раз, подумалось Юрию, что повезло ему с Лопатиным и Сергеем Гороховым несказанно. В этой реальности, в этом мире, он свалился на голову им в своей немецкой форме и был, пожалуй, изначально обречен. А ведь нет! Не выдали, не сдали. Помогают, как могут, знают ведь, чем рискуют с такой историей… Огромное чувство благодарности, к друзьям переполняло сейчас Кудашева. Не слова Василия, не глупый фильм про войну, в черневском клубе, не книги в сельской библиотеке, а этот памятник в русском захолустье убедил Юрия в том, что пропасть лежит между этими двумя мирами. Том, в котором родился и вырос молодой князь Кудашев и этим, в котором живет его любимая женщина.

— Юра! Я кричу тебе, кричу! — его тронули за плечо.

Кудашев вздрогнул, Маша Лопатина, с тревогой смотрела на него.

— Что случилось?! На тебе лица нет! Опять с головой что-то? — спросила она, дрожащим голосом.

Обершарфюрер встряхнул головой, отгоняя наваждение своих мыслей.

— Не волнуйся, Машенька, задумался просто, воспоминания…

Девушка, успокоившись, потянула его за рукав:

— Ну побежали, а то места все займут, будем до Смоленска все три часа стоять.

Через десять минут, автобус «Шумячи-Смоленск», гремя подвеской и разболтанными сдвижными дверьми, скрылся за поворотом. Стиснув зубы, глядел ему в след с крыльца райотдела старший лейтенант милиции, Сергей Горохов, потом бросил в урну прогоревшую сигарету и прошептал: «Ну, будь, что будет!»