Глава 4. Смоленск

В автобус Лена с Юрием садились уже без спешки, удивительно, но им нашлось пара мест в середке салона. От автостанции он отъезжал даже не полным, по дороге кто-то будет подсаживаться, кто-то сходить. Это обершарфюрер узнал от своей подруги, которая явно чувствовала себя неуверенно рядом с ним и пыталась скрыть это в чрезмерной суете и говорливости. Он же только кивал, слушая ее и вертел без устали головой, впитывая новые впечатления.

Направо от них, по другую сторону от прохода расположились две пожилые женщины с обычными славянскими лицами, ну разве что с неизгладимыми следами постоянной усталости, рано постаревшие. Обе в каких-то невзрачных блузках. У одной — застиранного зеленого цвета с каким-то мелким рисунком, у другой — голубая с набирающими влагой потными подмышками. Были они в похожих, будто одинаковых темных юбках чуть ниже колен. Женщина у окна щеголяла в видавших виды светлых туфлях, а соседка вовсе была в шлепанцах, из которых торчали не очень чистые пятки. Обе везли по нескольку сумок, а та, что у окна еще и корзинку, закрытую беленым холстом. Они оживленно и несколько громко, по мнению Кудашева, разговаривали, будучи, судя по всему, давно знакомы. Через несколько минут он уже знал, что одну из них зовут Любка. А та что у окна — Зойка. Именно так, а не Люба и Зоя, называли они друг друга. Зойка ехала в Смоленск в гости к дочери, и намеревалась остаться заночевать, чтобы хоть немного «отдохнуть от моего пьяного мудака». В корзинке везла внучатам позднюю, последнюю клубнику и переживала, что она в этой духоте потечет, ведь собирала вчера вечером. Любка что-то везла из деревни родственникам в городе, и намеревалась, купив в Смоленске колбасы, успеть вернуться к ночи в Шумячи.

Кудашев, невольно слушая их разговор, про себя удивился, что из села едут в областной центр за колбасой, а не наоборот. Ну кто его знает, может в Смоленске колбаса какая-то особая, сортовая что ли. В Черневском магазине за то короткое время пока там был, он внимания особо не обратил, была ли колбаса и какая. Основное внимание, вполне заслуженно, занимала там знакомая Василия Андреевича. Молодых людей в автобусе было мало, наверное, на работе все. Все больше пожилые женщины и пара мужчин за сорок. Сзади, шумно переговаривались о чем-то своем и задорно смеясь, расположилась группа парней гитлерюгендовского возраста и две молоденькие девушки. Едва мелькнула в голове эта мысль, Юрий усмехнулся. Привычка определять ребят шестнадцати-семнадцати лет по возрасту организации гитлеровской молодежи, была в Советской России дикой, хорошо, что никто не слышит его мыслей. Хотя он вроде помнил, что у коммунистов так же было для парней и девушек этого возраста что-то схожее. Комсомол, про который упомянул вчера Сергей. Ребята или уже окончили школу или учились последний год, да и летом, кажется у них каникулы. Постоянно поворачиваться назад и рассматривать их было неудобно.

К тому времени как видавший виды автобус дребезжа и громыхая на плохой дороге, покинул поселок Шумячи, Кудашев немного неуверенно обнял за плечи Машу молча принялся смотреть в окно. Девушка доверчиво прижалась к нему и положила голову на плечо. И неожиданно Юрий почувствовал, что она задремала под дорожную тряску. Он тихонько уткнулся носом в ее светло-русые волосы, глубоко вдыхая запах ромашки и еще каких-то цветов. До Смоленска было примерно 130 километров, на этом автобусе и по такой дороге, больше двух часов. Автобус приезжает в городской центр, в район железнодорожного вокзала. А ведь я так и не сказал ей куда еду и зачем… Есть время привести мысли в порядок. А они, мысли, скакали неудержимо, с одного на другое.

Они выехали из поселка и сразу замелькали по обе стороны дороги зеленые кусты и деревья с проглядывающими средь них засеянными полями. Время от времени на выпасах виднелись стада черно-белых коров. Идиллия. Казалось, прикрой глаза, а потом откроешь и ты — где-то у себя, проезжаешь по Восточной Пруссии или Швабии, но тут же автобус потряхивал пассажиров на очередном ухабе и вместо схожести сразу бросались в глаза отличия. Вокруг запущенность. Где-то деревья следовало опилить, кусты подрезать. А вот там, вдалеке, страшным трупом с проглядывающими из багрового мяса белыми костями на пригорке мелькнула заброшенная церковь. Ему вспомнилось как они с отцом в пятьдесят первом году делали пересадку на пути в Ростов и Краснодар, где-то на аэродроме в окрестностях Смоленска. Летели они на «Хейнкеле-111», которые давно, как безнадежно устаревшие перевели из Люфтваффе в гражданскую авиацию. Там, чуть переделав, установив удобные сидения и сняв оборонительное вооружение, их с успехом использовали как среднемагистральный лайнер. Несмотря на продолжавшуюся войну, они продолжали нести уже гражданскую службу на территории Рейха и всей Европы с Россией, там, куда не добраться было истребителям янки и их оставшихся прихвостней.

Позади балагурили парни с девчатами, обсуждая какой-то фильм. Справа тетки перемывали кости некой своей знакомой, обсуждая какая она «блядь ненасытная». Сам не заметил, как под мерное тарахтение автобусного мотора Юрий Кудашев заснул, уткнувшись в макушку спутницы.

Проснулись они одновременно от того, что автобус тряхнуло особо сильно. Он уже въезжал на площадь у железнодорожного вокзала. Вот незадача — немного зацепил за бордюр колесом. А, возможно, водитель давал знать, что все, мол, приехали. Юрий переглянулся с Машей, и оба улыбнулись. Он потер занемевшую от неудобного положения шею, а она распрямила спину, запрокинув голову. Ткань платья жадно обхватила грудь, Кудашев почувствовал, как к лицу прилила кровь и вновь, бросило в жар. Щека девушки покраснела там, где она прижималась во сне к его плечу, и наверняка, его лицо сохранило такой же быстро исчезающий след ее макушки.

— Здорово мы с тобой прокатились, — сказал Юрий, продолжая потирать шею. Маша кивнула, словно и не замечая его смущения, но блеск в глазах выдавал ее с головой. Автобус, тяжко вздохнув всем своим металлическим естеством, остановился. Мимо них, пыхтя, пробрались к выходу женщины с сумками и кошелкой, а потом, весело галдя, потянулась молодежь с задних сидений. Судя по солнцу, время уже около полудня, решил Кудашев. Подавал руку спускающейся по ступенькам девушке.

— Ну, какие планы? — поинтересовалась она, поправляя прическу, — мне нужно в наше общежитие заглянуть, тут недалеко, договорюсь, что ты у нас заночуешь. Вообще-то с этим целая проблема, но думаю, все решится. Со мной пойдешь, или встретимся где-то через часик или полтора?

На автостанции было довольно людно, сновали по своим делам пассажиры бывшие и будущие, обершарфюрер растеряно закрутил головой:

— Ну… я бы осмотрелся пока, но совсем не знаю города, даже не представляю, где мы встретимся?

— А ты иди вон по улице в ту сторону, там центральная площадь. Вокруг площади скамейки, вот там и встретимся. По дороге магазинов куча, несколько столовых, так что и не успеешь оглянуться, как час пройдет. Ты только без меня не ешь, вместе, куда-нибудь перекусить сходим. Столовая институтская на лето закрывается, так что обедать будем, чем бог послал, а ужин в общаге приготовим. Там некоторые ребята и летом живут, так что компания будет… — быстро чмокнув немного растерянного друга в щеку и одарив улыбкой, она быстро пошла, почти побежала по улице. На первом же перекрестке, оглянувшись и помахав ему рукой, свернула направо.

Кудашев огляделся по сторонам, с уходом Маши, сразу, благостное настроение улетучилось. Он в чужом городе. У потенциальных врагов. Любое неосторожное слово, действие, чревато большими проблемами, да что там, смертью чревато, и не только ему, а и этой замечательной девушке. Что там сельский милиционер говорил? «У нас теперь все не так…» Нет, Сережа, просто ты тут родился и вырос, для тебя окружающее привычно и вроде как по-другому и быть не может. Нет! Не верю я, что Совдепия и их НКВД так уж изменились. Те же самые упыри с красными флагами у власти. Поэтому нужно быть внимательным и осторожным. Осторожным, трижды осторожным…

Обершарфюрер неторопливо шел по тротуару из плохонького асфальта, вдоль невзрачных домов из силикатного кирпича в указанном подругой направлении. Старался запомнить и проанализировать как можно больше увиденного. Свежий ветер несильно трепал начинающие отрастать волосы. По дороге проезжали незнакомые машины, легковых, очень мало, все больше грузовые, фургоны, автобусы. Несколько раз бросались в глаза небольшие легковушки очень похожие на хорошо знакомый — «Опель Кадет». Странно, но новых с виду автомобилей было мало. Грузовики, из которых так же некоторые напоминали трофейный американский — «Студд», но явно не он, так вообще будто ехали в последний путь, на свалку. Несмотря на то, что Смоленск, большой, областной город, и находился Кудашев почти в самом центре, проезжая часть оставляла желать лучшего. Испещренная какими-то заплатами. Лязг и скрежет от проезжающих машин был похожий на тяжелый стон и жалобу на свою тяжелую участь. Легковушки перед особо выдающимися ухабами сбрасывали скорость и стонали меньше, но, подумалось, что до немецких дорог, да и русских, там… дома… им далеко. Дома… Вот бы закрыть глаза, и, открыв их, оказаться у родительского дома на Мауэрштрассе. Он чуть замедлил шаг, но тут же гудок автомобильного сигнала прервал эти мысли и открыв глаза, первое что увидел Юрий был большой красный транспарант у крыши дома напротив, через дорогу: «Решения XXV съезда КПСС в жизнь!»

Кудашев невесело усмехнулся, тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Так дело не пойдет, нужно собраться с мыслями! Он присел на скамейку, стоявшую под раскидистым кленом, между двумя домами, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу. Поморщился… Вот куда и нужно в первую очередь зайти, так это купить новую обувь. Ботинки, оставшиеся на заимке от Николая, как минимум на размел были малы и наверняка, одарили обершарфюрера мозолями. Он скинул обувь, так и есть, стянул носок, да… с этой обувью он не ходок, еще немного и проще будет вовсе босиком ходить. А это точно, до первого милиционера. Решено, цель номер один — магазин обуви. Знать бы, где тут ближайший. Юрий разул вторую ногу и блаженно пошевелил пальцами, прикрыв глаза.

Расслабился, уже привычно унял дыхание до самого минимума и на выдохе распахнул сознание. Тут же в голову ворвался настоящий хаос, стало неприятно, аж до степени острой головной боли. Кудашев тут же закрылся. Большой город, это тебе не лес на краю болота и не село. Что бы вычленить, что-то важное, нужно привыкнуть, научиться. Только времени на учебу и привыкание не было. Пока непосредственной опасности не чувствуется, уже хорошо.

— Эй… эй, парень! Тебе часом не плохо?

Юрий вздрогнул, открыл глаза и выпрямился. Рядом, у скамейки стояла и с тревогой смотрела на него пожилая, плотного телосложения женщина в зеленом не первой свежести сарафане, с цветастой косынкой на голове, повязанной сзади. В руке она держала за ручку большой алюминиевый бидон, литра на три.

— Смотрю, сидишь, разумши, голову запрокинул, глаза закрыты… — уже спокойнее сказала она, видя, что Кудашев подал явные признаки жизни.

— Спасибо за заботу, матушка, присел вот отдохнуть.

— Матушка, — повторила за ним женщина, словно пробуя это слово на вкус, — чудно сказал, так это у попа матушка, а меня тетка Люда, зовут.

Но, видно было, обращение такое ей понравилось.

— Что, ноги стер в штиблетах энтих? — кивнула Люда на покрасневшие суставы кудашевских ступней.

— Да, вот ведь незадача. Пока не сел и не разулся, еще терпимо было.

— Это ты зря, парень, сделал. Теперича и вовсе итить не сможешь, больно будет. — покачала она головой.

— Вы, тетя Люда, мне подскажите, где тут поблизости купить обувь можно? — спросил Юрий.

— Ты поди со станции идешь? Ну да, откель еще, я тут завсегда за молоком хожу. А раньше тебя не встречала… Ты, парень, не дошел метров пятьдесят. — она указала рукой вдоль по улице, — Вона прямо на перекрестке, на улице Желябова и будет магазин. Только…тебе бы на рынок лучше, если деньги есть.

— Спасибо, тетя Люда, куда мне до рынка, мне бы эти пятьдесят метров осилить! В пору босиком идти. — поблагодарил женщину Кудашев.

— Ну, как знаешь, хлопчик! Пойду я, молоко перекипятить нужно, пока не скисло. — она кивнула ему и торопливо зашагала в переулок между домами, переваливаясь и шаркая старыми, стоптанными туфлями.

Юрий принялся обуваться. Не пропаду, думал он, вокруг русские люди, да, изъязвила им советская власть душу, но шестьдесят лет слишком мало, чтобы совсем вытравить все хорошее из народа. Обувшись, пилот поднялся и тут же охнул, опершись на правую ногу. И правда, как только шел до этого? Пятьдесят метров до магазина на перекрестке показались ему долгими словно морские мили, которые он миновал, стиснув зубы. Со стороны просто неторопливо шел молодой парень, а у парня аж испарина выступила. Магазин расположился на первом этаже пятиэтажного здания красного кирпича, старой постройки с вычурными маленькими балкончиками, лепниной и большой вывеской «Обувь». Наконец, Кудашев остановился у большой, красиво оформленной витрины, на которой красовались лакированные женские туфли-лодочки, сандалии, ботинки и сапоги различных фасонов. Юрий рассматривал все эти прелести социалистического рынка, просто стараясь перевести дух и, как можно меньше опираясь на особо сильно стертую, правую ногу.

Рядом, откуда-то вынырнув, оказался вертлявый, сутулый мужчина лет тридцати. Одет он был, несмотря на теплую погоду, в застегнутую на молнию серую парусиновую куртку с английской, кирпичного цвета, полукруглой надписью. Перевел Юрий: «ковбойские джинсы». Внутри полукружия надписи, грубо, по трафарету было намалевано изображение. По-видимому, должное изображать американского пастуха на лошади. Но более всего, оно напоминало странного горбатого уродца на четырех лапах. На ногах у мужчины были синие застиранные на коленях брюки из грубой ткани. Как Кудашев услыхал краем уха, Лена Горохова расспрашивала Машу, «где достала», обсуждая такие же похожие брюки, видимо тут они были популярны. Мужчина был не приметен: худое, угреватое лицо с острым носом, близорукий взгляд, за стеклами круглых очков. Он, бросив мимолетный взгляд на витрину, стал пялиться на обершарфюрера, то ли ожидая вопроса, то ли желая сам спросить, но не решаясь. Чудной какой тип, подумал Юрий и, собрав силы на последний рывок, стал подниматься по ступеням к двери магазина.

Обладатель куртки «Cowboy Jeans» проводил его, каким-то странным взглядом и отвернулся, еще больше ссутулившись, засунул руки в карманы куртки.

Большое помещение магазина, метров тридцать квадратных, почему-то оказалось не соответствующим красивой витрине. По периметру, вдоль стен, располагались высокие полки. В дальней от входа части за большим, остекленным прилавком у кассы виднелась одетая в синий жилет женщина-продавец. Еще одна женщина, в точно такой же безрукавке, скучающе смотрела в окно метрах в пяти от входа. Посреди торгового зала стояли четыре коричневые кожаные банкетки. Светлые, бледно-желтые стены магазина навевали тоску. Еще большую тоску навевал ассортимент, расположившийся на стеллажах. Они отнюдь не пустовали. По правую руку полки были заняты мужской обувью, по левую — женской. Справа, на нижних полках, тесным рядком, как гренадеры в кителях цвета Feldgrau, тянулись ряды русских валенок. Повыше, чернели резиновые сапоги с широкими голенищами. Самую верхнюю полку, занимали черные войлочные ботинки на толстой резиновой подошве с застежкой-молнией. В дальнем углу, ближе к прилавку, чернели какой-то грубой кожей сапоги. Уже немного прихрамывая, Кудашев растеряно рассматривая товар, прошел до конца ряда стеллажа с мужской обувью, сопровождаемый любопытными взглядами обеих продавщиц.

Обратно он вернулся вдоль женского ряда. Конечно, он знал, что в России валенки носят зимой и мужчины, и женщины, но сейчас был разгар лета… к тому же судя по всему, у местных женщин, размер 44–45 был особенно в ходу. Оказывается, у смолянок пользовались популярностью сапоги резиновые, но уже не черные, как у мужчин, а синего, темно-зеленого и ржаво-красного цветов. Кудашев взял один из сапог и прочел на болтавшемся сером картонном ценнике — «ГОСТ 5375-79 Сапоги формовые женские. Завод «Красный треугольник» г. Ленинград, цена — 10 рублей».

Кроме цвета, женские сапоги отличал более высокий резиновый каблук черного цвета и выдавленные на резине декоративные пряжки. В стороне, так же как кожаные сапоги из кирзы, в мужском, в женском ряду особняком, как две буржуйки перед пролетариями, стояли две пары сапожков из коричневого хрома с меховой отделкой на резиновой пористой подошве. Производства фабрики «Парижская комунна» г. Москва. Но цена в шестьдесят пять рублей, видимо, отпугивала покупателей. На обеих сторонах свое почетное место занимали еще и галоши. Вещь, конечно, нужная, иной раз и необходимая, но ему, Кудашеву в данный момент совершенно не интересная. Были и тапочки. Почему-то исключительно белые и стояли они отдельно.

Закралась мысль, что он чего-то не видит или не понимает. Товаров, украшавших витрину с улицы, внутри не было и в помине. Юрий оглянулся. В любом нормальном магазине Рейха, да и любой страны мира, продавец давно бы предложил свои услуги, но не тут…

— Здравствуйте, я хотел бы купить себе ботинки или туфли. Что-нибудь, легкое для пешей ходьбы по городу, сгодятся кожаные туфли или какая-нибудь спортивная обувь, но я не уверен, что она подойдет под эти брюки. Вот, к примеру, эти темно-бардовые туфли на витрине, вполне меня устроят, — обратился Кудашев к продавщице, стоявшей у окна-витрины и указал на одну из пар мужских туфель из тех которые приметил еще стоя на улице.

Продавец, миниатюрная, не лишенная привлекательности брюнетка с явно приличной частью кавказской крови, примерно тридцати годов от роду, украсила себя несколькими золотыми цепочками, словцо цыганка монистами. Небольшие, но красивые серьги в мочках ушей дополняли наряд и не особо соответствовали облику продавца на рабочем месте. Смесь показного благополучия и безвкусия. На обершарфюрера она смотрела несколько ошарашено, будто он не обувь спросил в обувном магазине, а поинтересовался у эскимоса Гренландии как пройти на ближайший пляж. Ответила она не сразу, медленно переводя взгляд с его пыльных ботинок на лицо и обратно. Его облик, по всей видимости работницу советской торговли совсем не впечатлил.

— Извините, товарищ, я кажется не поняла вас — наконец, прервала она затянувшуюся паузу, — вы обувь купить хотите?

— Совершенно верно! Вас это что, удивляет? Не ошибся ли я магазином? — Кудашев, стертые ноги которого начали доставлять ему настоящую, серьезную боль, против воли начал нервничать, — У вас ведь тут обувью торгуют…

У продавца от волнения явственно прорезался восточный акцент: — Да, у нас обувь… вот на полках все, что есть!

— Вы так пошутить решили, верно? Валенки мне предлагаете, но сейчас начало августа, а уж никак не декабрь!

Женщина быстро закивала головой и выдав через силу:

— Пойдемте! Сделала приглашающий жест покупателю и направилась к прилавку, где у кассы с интересом прислушивалась к их разговору вторая женщина-продавец.

Стоявшая у кассы сотрудница, лет на пять постарше первой, явно была опытней. Одета не так безвкусно, даже с намеком на стиль, красивая и уверенная в себе женщина под сорок. Красивая той, уверенной в себе красотой, которая приходит к женщине после тридцати пяти, если, конечно, ее не заездила в усмерть бытовая неустроенность и непосильная работа.

Драгоценным металлом красотка так же не была обделена, но и тут явно всего было в меру. Но во взгляде, которым она окинула чуть прихрамывающего молодого парня, сквозила неприятная смесь наглости и чувства собственного превосходства. Столь свойственного советским людям, имевшим доступ к распределению дефицита или иным благам не доступным остальному большинству.

— Чем могу помочь, товарищ? В чем дело, Кариночка? — голос у второй женщины-продавца, был мягкий, с бархатистыми нотками, которые так любят мужчины, но Юрию сразу почувствовалась в нем неискренность и откровенная фальшь.

— Он…Он с витрины хочет туфли себе, э-э-э… те югославские… — нескладно начала было объяснять ей коллега.

Кудашев тем временем отвлекся. Он сразу и не обратил внимания на содержимое большой застекленной витрины у кассы. А выставлены там были вполне приличные мужские туфли трех видов и пара ботинок. Ценник рядом указывал на наличие его сорок третьего размера и отнюдь не отпугивал стоимостью в 18 рублей за аккуратные туфли из черной кожи.

— Здравствуйте! Будьте любезны, я бы примерил эту пару. У меня сорок третий размер. — он указал через стекло на приглянувшиеся туфли.

— Конечно, дайте, пожалуйста, ваше удостоверение. — кивнула ему старшая продавец, протягивая руку.

— Какое удостоверение? — искренне удивился обершарфюрер.

— Товарищ, тут же черным по белому, русским языком написано, товары пайщикам Смоленского ПОСПО. Предъявите удостоверение пайщика, или не трепите нам нервы! У нас фирменный магазин и высокая культура обслуживания! — бархатистые нотки из голоса дамы за прилавком исчезли, и на их место пришла сварливая интонация.

— Да… я уже заметил, — машинально ответил Кудашев.

— Так, что? Вы не пайщик Смоленского ПОСПО? Может вы работник ГорРАЙОНО, у них на этой неделе талончики на обувь отовариваем? Тоже нет? Так что же, товарищ, нервы нам мотаете?

— Любезная, умерьте свой праведный пыл! Я же не прошу подарить мне эту обувь! Я уплачу указанную цену, без всякого торга. Вы сомневаетесь в моей кредитоспособности? — Юрий достал из кармана Лопатинский конверт и достав купюры с пролетарским вождем, продемонстрировал их продавцу.

Взор работницы советской торговли задержался было на десятирублевках в руках молодого мужчины, но потом она вновь непреклонно ответила:

— Извините, молодой человек, ничем помочь вам не могу. Товар на витрине только пайщикам и по распределению сотрудникам городских служб. Купите себе сапоги. У нас хороший выбор, только извините, вашего размера нет. Остался сорок шестой и сорок седьмой размеры, но, если на теплые носки и со стелькой…. Зато валенки всех размеров.

Кудашев облокотился на витрину, на миг потеряв контроль над собой. Вот он какой, Советский Союз, переживший Вторую мировую войну. Царство красного хама, в котором человеком является только советский бюрократ, а остальные, рабы для ломовой работы и пушечное мясо на случай войны. Он, Юрий Кудашев, может усилием воли сейчас сжечь весь этот вертеп с валенками и этими наглыми людьми, но не может, законным образом купить пару ботинок. В любой стране мира, его мира, это просто немыслимо, а тут реально. То, что он слышал от отца, его друзей, о чем читал в книгах, развернулось во всей скотской неприглядности. Система специальных распределителей для красной элиты и унижение миллионов.

— Так что, молодой человек, будете брать сапоги или валенки? — не унималась продавец.

Кудашев тяжело вздохнул и повернувшись к женщине, пристально взглянул ей в глаза.

— Как ваше имя? Я так понял, вы в этом магазине руководитель?

— Валентина Андреева… Да, я директор магазина, — еще секунду назад, она и не собиралась говорить своего имени, но сейчас не могла отвести взгляда от лица этого молодого парня, усталого и какого-то чужого. Почему она сразу не обратила внимания? Таких лиц она не видела не весть сколько времени, или видела… может, в кино?

— Как же так, Валя? Почему у вас все как в абсурдном, непонятном сне? Почему обычный человек, не может купить, имея деньги, самого простого, ну вот хотя бы эту пару обуви? Как же вы живете таким образом? Вы же обречены! Так не может продолжаться очень долго… в голове не укладывается.

Негромкий голос незнакомца стучал в мозг молотком, забивающим гвозди. Она хотела было ответить что-то, но нужные слова просто не шли в голову и Валентина Андреева, директор магазина «Обувь», что на улице Желябова, округлив глаза, все смотрела, открыв рот на этого странного парня, уже не понимая, о чем он говорит.

Второй продавец, что назвали Кариночкой, испугано выглядывала из-за полки в противоположном конце магазина. Ну… не ходить же босиком, в самом-то деле! А с другой стороны устраивать сейчас погром в обувном магазине, ради пары дрянных туфель, не самый лучший способ поддержания инкогнито.

Неожиданно Юрий почувствовал, что его потянули за рукав рубашки. Позади стоял тот самый мужчина в очках и парусиновой куртке с надписью «Cowboy Jeans» в синих грубых, штанах. Мужчина кивнул ему в сторону входной двери, явно приглашая идти с ним, и сам направился к выходу. Это уже интересно, подумал Кудашев и стараясь не обращать внимания на боль в ногах вышел в след незнакомцу. В конце концов, валенки, калоши и резиновые сапоги уж точно никуда не денутся.

— Ботиночками интересуемся? Туфельками? — встретил его вопросом на крыльце, воровато оглядываясь, мужчина.

Юрий кивнул, сообразив наконец, что носатый очкарик, самый обыкновенный спекулянт. Ведь любой дефицит, рождает спекуляцию. Он выгоден теневым дельцам. По рассказам домашних, такими склизкими типами были полны улицы германских городов, пока Фюрер и НСДАП не взяли власть и не покончили с кризисом.

— Таки они есть у меня! Дорогой, любезный мой товарищ, имею предложить вам отличную пару югославских ботинок и пару кожаных туфель из Румынии, — шептал, обдавая нездоровым дыханием Кудашева, незнакомец, — и всего за жалкие, 30 рублей пара! Ну это же слезы! Исключительно, по причине моего к вам искреннего почтения!

Не прошло и пяти минут, как Кудашев примерял на скамейке в тени большого куста сирени, за домом в котором располагался злосчастный обувной магазин пару приличных туфель, пришедших как раз впору. Вертлявый еврей-спекулянт, сверх пары румынских башмаков добавил еще и пару носков, приговаривая, что у Яши Брыля есть все и недорого и дело он ведет честно, ибо не какой-то шахер-махер. Исчез он такой довольный, что Юрий понял, нагрел его Яша Брыль как минимум рублей на десять.

На душе было противно. После общения с жидом-спекулянтом осталось чувство брезгливости, желания вымыть руки с мылом, а еще лучше, как следует вымыться. Который раз подумалось, что Фюрер, избавивший Европу от их лукавого племени, только за это достоин всяческого почитания.

Валентина Андреева, после ухода из магазина странного молодого парня, никак не могла найти себе места. Слова его никак не шли из головы. Она ушла в подсобку и там металась из угла в угол. «Да кто он такой! Да как он смеет! Кто дал ему право так говорить! Сопляк!» — не унималась она. Ей хотелось высказать ему в лицо что-то обидное и гадкое. Она злилась на незнакомца, на дуру Карину, которую пристроили два месяца назад к ней в магазин по блату, через знакомых с Городянского рынка, вместо местной, русской женщины. Та хоть работала, а эта только деньги получает и тащит бесчисленной родне, все, до чего может дотянуться. Но более всего злилась на себя. Сама не знала почему… Немного успокоившись, села за стол и набрала хорошо знакомый номер телефона.

— Алло! Товарищ капитан? Здравствуйте, Максим Петрович. Узнали? И я рада вас слышать! — голос Валентины вновь ворковал, то повышался до звонких нот, но опускался до томных придыханий.

— Заехали бы к нам. Вчера завезли очень приличные чешские мужские туфли, думаю вам понравятся… Да конечно, оставлю! Сорок четвертый размер? Конечно, есть…для вас. Да… ага. Товарищ капитан, я еще вот по какому поводу звоню. Вы просили, если что. Парень сегодня в магазин заходил, странный. Такого мне наговорил! Нет! Не в женихи набивался… Кажется, мне он по вашей линии. Не наш он, чужой. Нет… вы все шутите! Парашют за ним не волочился, нет… а вот про Советскую власть сказал, что долго мы не протянем, что обречены. Какие шутки, так вот прямо и сказал! Из-за чего? Ну… он хотел туфли купить, а они только пайщикам, ну он и завелся… Деньги? Да, были у него, в конверте, целая пачка червонцев… Какой из себя? Та-ак… чуть выше среднего роста, волосы темные, нет, не брюнет. Телосложение худощавое, но не доходяга. Лицо… усталое какое-то, но вообще, парень красивый. Стрижен коротко. Будто в кино где-то его видела, в иностранном фильме. Одет… да запомнила. Рубашка голубая с закатанными рукавами, брюки серые с ремнем. Да обычно одет, скорее по-деревенски. Нет, не фарца, это точно. Нет, раньше не видела никогда. Его у магазина потом фарцовщик перехватил. Да, я уже раньше про него говорила. Брыль его фамилия… Ну а кто же? Еврей, конечно. Да…да… Рада помочь нашим доблестным органам государственной безопасности!

Валентина откинулась на спинку стула и положила телефонную трубку. Настроение заметно улучшилось. Она выдвинула ящик из стола и достала зеркальце, осмотрела лицо и осталась довольна увиденным, только вот морщинки у глаз становятся все заметней… но и тут есть средства. Она улыбнулась и вновь сняла трубку с телефона, набрала прежний номер.

— Алло! Товарищ капитан? Так точно, опять я! — и тут же добавила совсем другим тоном, — Максим… я та-ак соскучилась! Ну отправь ты свою мымру куда-нибудь в санаторий или пансионат на недельку! Я затрахаю тебя до изнеможения, товарищ чекист…

У прилавка Карина Зайтян, продавец валенок и сапог советским гражданам, тянула шею стараясь расслышать, о чем в подсобке говорит по телефону начальница. Опять эта шалава звонит кому-то из своих любовников! Ничего, нужно только немного подставить эту дуру, и из нее, Карины Зайтян, получится отличный директор магазина. Как раз племянница из Армавира собирается приехать, будет у нее продавцом. А пока нужно подобрать что-то приличное на ноги дяде Аванесу…