Глава 9. Дежавю

Они шли молча, Маша крепко прижалась огненным, как казалось Кудашеву, боком к его бедру, держала его за руку. К выходу из парка он уже успокоился и даже сам недоумевал, что так резко и неадекватно, отреагировал на знакомую музыку. Диким казалось, что ее играет оркестр в беседке с красными флагами и транспарантом, призывающим строить коммунизм.

— Извини, милая, напугал я тебя сильно, — тихо сказал, почти прошептал Юрий, — вот так бывает… вдруг ни с того, ни с сего, накрывает. Ты… если тяжело со мной, с таким, оставь меня, не обижусь, пойму.

— Дурак! — только ответила девушка, не поднимая головы и еще плотнее прижимаясь к пилоту.

Со слов Лопатиной, до общежития где, их ждал ужин и предстояло переночевать, было недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом. Центральные улицы незаметно сменились менее широкими, безликие похожие друг на друга пятиэтажки соседствовали с более старыми трехэтажными домами, явно знававшими лучшие времена, с массивными стенами и полу обвалившейся со стен лепниной. Солнце уже терялось за крышами, опускаясь все ниже к горизонту. Когда они свернули в один из проходных дворов обострившиеся чувства Кудашева дали сигнал тревоги на пару секунд раньше, чем Маша резко сбавила шаг и инстинктивно сжала ему предплечье, всматриваясь в сгустившуюся после входа в подворотню тень у стены.

— Давай… давай, другой дорогой пойдем, тут можно еще одной улицей…, — ее голос предательски дрожал.

У дальней стены, проходного двора, уже плохо видные в наступающих сумерках, сидели на корточках и курили несколько человек. Еще один, в паре шагов от них, повернувшись спиной, справлял нужду на раскидистый куст сирени в палисаднике. По реакции девушки, Юрий понял, что эту компанию она знает и знает далеко не с лучшей стороны. Их заминка не осталась незамеченной и один из сидевших, резко вскочил и ловко запустил в их сторону щелчком окурок, вспыхнувший красным огоньком.

— Ой! И хто это у нас тут идет? — голос говорившего, был донельзя неприятный, с каким-то непередаваемо мерзким акцентом, явно ненатуральным, а нарочито наигранным.

Маша отпрянула, прижавшись к Кудашеву. Он почувствовал, как девушку бьет дрожь. Она слабо упиралась, но он взял ее под руку и молча, не обращая внимания на подозрительную компанию, сделал несколько шагов в сторону выхода из двора. Но путь им преградили двое мужчин, тот кинувший окурок, сутулый, среднего роста, жилистый, смуглый с острым носом и бегающими глазами, стриженый коротко и коряво. Второй, рослый, скорее грузный, чем здоровый с туповатым лицом полудебила с перебитым носом и слюняво осклабившийся в ожидании потехи. Еще двое, плохо видные в тени стены дома, по-прежнему сидели на корточках, то и дело красными огоньками вспыхивали при затяжках папиросы.

От всей компании, явственно тянуло угрозой. Самой откровенной, животной. Наконец, не торопясь, нисколько не стесняясь невольных зрителей, завершил отправление естественных потребностей, обильно полив сирень, рослый мужчина. Он повернулся, и сразу стало ясно, кто тут шакалы, а кто — тигр. Те двое, отступили на полшага. Подошел парень. Крепкий, коренастый, в надвинутой на глаза кепке, так, что лицо было не разобрать. Только блеснули глаза и сверкнули во рту пара золотых зубов, когда он смачно сплюнул в сторону.

Одет он был, в отличии от своих приятелей, с претензией на некий вкус. В отглаженных брюках, в расстегнутом светло-сером пиджаке, на воротник которого был выпушен белый ворот рубахи, расстегнутой до середины груди, на которой блестела желтым, золотая цепочка.

— Кто тут у нас, Чмырь? — спросил он, хотя и сам великолепно мог рассмотреть в не сгустившихся еще сумерках, молодого, не особо плечистого, худощавого парня и прижавшуюся к нему испуганную девушку с распущенными темно-русыми волосами чуть ниже плеч.

Сутулый, носивший не особо звучную кличку Чмырь, услужливо махнул в сторону парочки рукой и с угодливыми нотками зачастил.

— А… это… Гоша, баба та, из общаги медицинской, я видел ее несколько раз, даже подкатить по весне хотел, и хахаль какой-то малахольный с ней…

Юрий остро чувствовал угрозу, исходящую от этой компании. Тут не нужно было каких-либо необычных способностей. Наоборот, странно было бы, если любой человек не понял, что дело плохо. Но что-то подсказывало, что сейчас, именно в этот момент, ничего серьезного не случится. Такое быдло всегда брало наглостью и нахрапом, стараясь ошеломить испугать с первых мгновений. Но не на тех напали. И хотя Маша, судя по всему, близка была к обмороку от испуга, Кудашевым овладело ледяное спокойствие.

— Мы с вами, граждане, не знакомы и поверьте, желания знакомиться не имеем, поэтому позвольте пройти! — с этими словами, обершарфюрер крепче ухватил девушку под руку, другой рукой решительно отодвинул с дороги Чмыря, но почти сразу наткнулся на тупорылого здоровяка.

— Ты сука, рамсы попутал, не иначе! — взвизгнул сутулый, — Лобан, не пускай их!

Здоровяк, по-видимому, отзывавшийся на Лобана, опять оскалился во всю широкую морду и развел руки в сторону, преграждая дорогу. Он был на голову выше Кудашева и, наверное, за центнер весом, но из всех трех явно был самым неуклюжим и медлительным. Юрий, поддерживая находившуюся в полуобморочном состоянии Машу, сделал обманное движение вправо, а когда Лобан качнулся туда, толкнул его, добавляя ускорение, а сам сделал шаг влево и миновал преграду. Но на встречу, бросив окурки в сторону, поднялись от палисадника еще двое.

— Ловок! Не торопись, пацан! Тебе ведь некуда теперь торопиться! — послышалось сбоку. Явный главарь этой дурной компании, которого сутулый назвал Гошей, неторопливо обошел их и преградил дорогу.

— Вижу, ты не прост. Военный или мент? Хотя мне похуй. Вертел я на конце вашу братию… Давай так! Ты моих корешей растолкал, буром прешь, уважуха! За это выбирай, зубы тебе выбить или сломать что-нибудь? Ну и попиздуешь отсюда галопцем. А подружка твоя с нами останется… Глянулась она мне!

— Да вы что творите! — девушка, наконец, обрела дар речи и звонким голосом закричала, — да вы бандиты настоящие! Я вас…

В доме напротив звучно захлопнулась оконная рама, затем еще одна. Местные жители явно не собирались вмешиваться.

— Успокойся, Машенька. Мы сейчас просто пойдем дальше, этим людям не нужны неприятности… — придерживая ее пыл, сказал Юрий, пристально глядя в глаза Гоше.

Возможно, что-то во взгляде этого парня удивило главаря, но он замешкался, а еще через мгновение один из стоявших ближе к выходу из проходного двора хулиганов, издал короткий свист и сдавленно, сипло проговорил: «Шухер, пацаны!»

Со стороны улицы раздались звонкие молодые голоса и под сводами двора зашумели шаги и смех. Компания парней и девушек лет, человек шесть или больше шла им на встречу.

— Ну… ваше счастье нынче! Валите! Только чую, сойдемся мы еще на узкой дорожке… — Гоша вновь сплюнул и засунув руки глубоко в карманы отошел в сторону. За ним, матерясь шмыгнул Чмырь: — Я знаю ее… а пидора этого, первый раз вижу! расслышал Кудашев его слова.

Маша отдышалась только на соседней улице. Ее била дрожь, и Юрию пришлось удерживать ее неспешным своим шагом, иначе она бы побежала.

— Успокойся милая, все хорошо! — прошептал ей обершарфюрер, почти касаясь губами уха. А потом уже в полный голос добавил: — Весело у вас тут!

— Какие мерзавцы! Когда же этому конец придет! Осенью и зимой их ребята из нашей студенческой дружины гоняют, а сейчас, летом, они совсем распоясались! — всхлипывая от возмущения и избытка чувств, выпалила девушка.

— А при чем тут дружина? В милицию заявление напишите. — Кудашев понятия не имел о какой дружине речь, но интуитивно понял, что это что-то вроде отряда местной самообороны из красных активистов.

— Да писали уже… Они поспокойней были, дармоеды эти, а как их главный, этот Гоша, весной из тюрьмы освободился, совсем житья не стало.

****

Общежитие медицинского университета располагалось в новом девятиэтажном кирпичном здании. По причине лета, оно стояло почти пустым, но Машу на крыльце ждали пара девушек и парень.

— Ну, где вы ходите! Мы заждались уже. Ужин, наверное, совсем остыл! — этими словами встретила Кудашева с подругой одна из них, с явным украинским акцентом и голодными глазами.

— Да извини, Оксанка, сами не думали, что так долго! — успокоившаяся Лопатина явно была тут, как дома.

Но добраться до вожделенного ужина оказалось не так просто. В фойе за дверью, среди каких-то плакатов с красными флагами и портретами неизвестных Кудашеву мужчин и женщин, их встретил плешивый, высокий старикан, обутый в старые синие галифе и сапоги, несмотря на теплую погоду. Засаленный серый пиджак украшали наградные колодки в два ряда, выдавая в вахтере советского ветерана, а похожий на картошку, сизоватый нос с прожилками, откровенно говорил, что ветеран большой любитель водочки.

— Та-ак! И кто это тут у нас приехал? — старик упер руки в бока, всем видом своим, показывая, что вахтер тут величина значимая.

— Здравствуйте, Иван Никитич! — Маша улыбнулась старику, не смотря на ее веселый тон, Юрий сразу понял, что не очень она его привечает.

— Ну тебя то, Лопатина, я знаю, а с тобой кто? — вахтер указал сухим, длинным пальцем на Лениного гостя.

— Ну не начинайте, Иван Никитич, я же днем с вами говорила, это Юра, моего брата друг, он на пару дней в Смоленске.

— Не знаю, не знаю… документов о вселении я не видел и вообще… — старик замотал головой, стараясь не встречаться с Машей глазами.

Девушка, отвернулась и прошептала Кудашеву: — Вот гад старый, опять на водку клянчит!

— Ладно вам, ребята, пошли уже, — парень встречавших их махнул рукой и пошел в сторону коридора, ведущего к лестнице — мы все уже приготовили!

Оксана скользнула к старику и что-то зашептала ему, откуда ни возьмись, в ее руке появилась маленькая бутылка-чикушка, быстро перекочевавшая к Ивану Никитичу. Он довольно крякнул, попытался хлопнул Оксану по заду. Она увернулась и засмеялась, а вахтер повернулся к своей комнате, то и дело, оглядываясь на ребят.

— И чтобы последний раз у меня! — послышалось вслед молодежи уже поднимавшейся по лестнице.

К комнате, довольно большой, посреди, стояли два стола составленных воедино и покрытых разноцветными клеенчатыми скатертями. Шесть кроватей отодвинуты по углам, два шкафа и несколько тумбочек, так же убранных, чтобы освободить побольше места. На столе стояло несколько бутылок, большая банка с какой-то этикеткой, приличных размеров кастрюля в центре и здоровенная миска, по-видимому с салатом. Два парня лет и две девушки ждали с нетерпением прихода гостей. Когда Кудашев и Маша вместе с «группой встречающих» зашли в комнату, поднялся сущий бедлам, сначала все окружили Лопатину, девушки с объятиями и веселым гамом, парни более спокойно, косясь на гостя. Потом последовала процедура знакомства, Маша представляла своего спутника, а он немного ошалело, пожимал протянутые руки, со словами: «Очень приятно, Юрий!»

Обершарфюрер не особо старался запомнить имена новых знакомых, суета стала утомлять, и когда, наконец, все расселись за стол к давно ожидаемому ужину, он облегченно вздохнул. Что ни говори, а советская столовая, которую посетили они в обед, давно стала не очень приятным воспоминанием. Есть хотелось зверски.

Студенческое застолье не блистало изысками, но, несомненно, было милей сердцу чем местный общепит. В большой кастрюле посреди стола оказались макароны с тушенкой, в здоровой миске самый простой салат из огурцов, помидор и редиса, с петрушкой и укропом, сдобренный ароматным растительным маслом. Две бутылки зеленого стекла, оказались местным портвейном, и одна бутылка с водкой. В трехлитровой банке, судя по этикетке и цвету, находился яблочный сок. Дружно застучали ложки, молодежь, громко разговаривая и смеясь, потянулась к кастрюле и миске с салатом. Юрий сидевший чуть дальше своей подруги, подал ей тарелку, и вскоре уже накалывал на вилку тонко нарезанные кусочки огурцов и помидор. Подняли граненые стаканы за встречу. Парни разлили себе грамм по сто водки, хотели и ему, но Кудашев потянулся за портвейном. Совсем не хотелось сорокоградусной. Дневная жара еще не совсем сменилась ночной прохладой, хотелось просто пить. Стакан не дурного сока, предшествовал всем остальным напиткам. Зазвенели граненые стаканы. Кудашев пригубил почти красный, чуть в коричневый тон, напиток с резким запахом, содрогнулся, но несколькими глотками допил до дна. Все! Больше это не пить! Он поддел вилкой салат и отправил в рот, другой рукой потянулся за банкой с соком и налил себе в стакан.

Португалия, по меркам его мира, — нищая страна, расположенная где-то на задворках, на побережье Атлантики. Единственное, чем она славилась и что исправно поставляла на европейский рынок и в Рейх в частности, было вино. Не то что бы Юрий Кудашев был любителем вин, он и с Ролле постоянно спорил, оставляя пальму первенства в напитках за немецким пивом. Но с портвейном он был знаком. Настоящий португальский портвейн и белый Ларгима, который пьют только холодным, закусывая мясом с оливками и рыжевато-коричневый Тони с ореховыми тонами во вкусе. Но то что ему налили сейчас, он глянул на этикетку «Портвейн 72», явно не имело никакого отношения к уважаемым португальским брендам вроде «Offley Forrester» и «Smith Woodhouse». Судя по вкусу, советские виноделы, виноградные выжимки смешали с сахаром, этиловым спиртом и черт еще знает с чем, а затем беззастенчиво, нагло назвали получившееся пойло «портвейн». На желтой этикетке второй бутылки, красовалась виноградная гроздь и надпись: «Анапа крепкое». Дегустировать напиток из этой емкости у обершарфюрер никакого желания не возникало. Он отказался от спиртного, уверенно и кратко сказав: «Извините, мне больше врачи не разрешают». Второй тост, за знакомство, он пил яблочный сок. Этот напиток даже советская власть испортить не смогла.

Разговор не затихал и во время еды. Кудашев рассматривал ребят в комнате. Нравились они ему куда больше, чем колхозники в Черневском клубе. Что ни говори, интеллигенция, будущие врачи. Хирурги, педиатры, гинекологи. Когда-то и он хотел стать медиком, но судьба повернула иначе, очень резко повернула. Постепенно, он выделил, что все кроме встречавшей их веселой и смешливой хохлушки Оксаны, разбиты по парам. В глубину их отношений вникать желания не было, но явно трое девушек с парнями состояли в каких то, отношениях, выходящих за дружеские. Простые, хорошие русские лица... Обсуждали каких-то общих знакомых, конечно, ему, Кудашеву, не известных, разговаривали про какие-то университетские дела, кого-то ругали, спорили. Но без какой-то злобы. Спиртное им развязало немного языки и добавило румянца на молодые лица. Заметил Юрий и то, что все смотрят на него с явным интересом. Любопытно, что Маша им про меня наговорила?

Незаметно, опустела тарелка, но вновь наполнилась, Маша ему улыбнулась:

— Ты кушай, не ресторан, конечно, но мы тут частенько засиживаемся по вечерам. Привыкли. Третий тост ожидаемо был за «прекрасный пол» и тоже у Кудашева прошел с яблочным соком. Разговор стал громче и оживленнее, краем уха он услышал, что рядом говорят о нем. Юрий прислушался. Оксана, постреливая из-под красивых черных бровей в его сторону, расспрашивала Лопатину:

— А ты и не говорила, что он такой красавчик! И не пьет почти. По нашим временам непьющий парень нечасто попадается! Машка, вот ты мне честно скажи, у тебя с ним как? Ой, ой…. Да не в жизнь не поверю, что не запала!

— Оксанка, ну перестать, у тебя все мысли о мужиках! — шепотом, смущенно отмечала Маша, — ничего у нас нет, я же рассказала вам! Он друг моего брата, который погиб на службе. Он после ранения в отпуске, и к нам заехал.

Кудашев про себя хмыкнул, то, что испытывала к нему девушку явно далеко переходило грань «ничего у нас нет». Но и то, что не хотела она рассказывать об этом подругам, тоже было вполне понятно.

Оксану явно Машины слова воодушевили. И так, проявляя к нему заметный интерес, она, узнав о отсутствии у подруги видов на парня, стала похожа на охотничьего пойтнера, принявшего стойку. А что, ничего девчонка, подумалось ему… Но не нужна ты мне голубушка, опоздала…

— Спасибо, Машка, мне только этого и нужно было знать! Вот увидишь! Сегодня же заберусь ему в штаны… — Оксана томно улыбнулась в сторону обершарфюрера, полагая что он их не слышит.

Но не тут-то было! Маша, отвернувшись от Кудашева, крепко ухватила подругу за запястье и зашипела: «Вот только попробуй, сучка!»

— Ну чо ты, чо ты… Я же спрашивала тебя! Тю. Дура! Сразу бы сказала! — тихий голос украинки стазу стал расстроенным, — Пусти руку уже!

Их прервал один из парней, кажется Алексей. Спортивного вида, с короткой стрижкой, настоящий нордид, подумалось Юрию, на нем отлично смотрелась бы наша форма, с рунами на воротнике.

— Ребята, уже почти десять, чуть не пропустили! Включайте!

Что не пропустили и что включать, Кудашев сразу не понял. Но когда увидел, что сидевшая на противоположном конце стола пухленькая блондинка с забавными кудряшками щелкнула тумблером телевизора, решил, что дело в какой-то программе.

Он наклонился в Маше:

— А что мы чуть не пропустили?

Девушка посмотрела на него немного удивленно:

— Сегодня же показывают «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады!»

Все повернулись в мерцающему экрану. Телевизор потрескивая лампами постепенно прогревался и серый экран, светлея, превратился в картинку. Наверняка, даже по советским меркам, телевизор был старым барахлом. Юрию не верилось, что подобное дерьмо могли выпускать в их время, одновременно запуская людей в космос. Изобретение Владимира Зворыкина, в мире Кудашева, распространилось быстро и то, что он видел в общежитии советских студентов в 1979 году, с трудом соответствовало уровню его 1950 года. Он тактично промолчал, в его ли положении сейчас обсуждать прогресс.

Тем временем, по стаканам разлили остатки портвейна. Неведомо откуда, появилась на столе еще бутылка, уже без этикеток, с виду водка. На экране что-то напевал по-чешски и пританцовывал средних лет мужчина. Неплохо, нужно признать, пел. Ребятам тоже нравилось. Кудашев хотел было тихонько спросить Машу, что такого в этой программе, что ждут ее так, но не стал. Ответ мог оказаться настолько очевидным, что вопрос, мог вызвать у нее ненужные подозрения. Между вторым и первым номером, они успели выпить еще раз, он уже и не понял, за что пили. Сок в банке почти закончился и судя по всему, о дополнительном запасе никто не позаботился. Не то что о водке! Вторыми пели и кривлялись, какие-то негры. Что-то о Белфасте. Он знал, что это город в Ирландии, столица прежней Британской Северной Ирландии, но о чем песня понять так и не смог. Тупой набор слов. Что-то про то что все люди и все дети и они куда-то уходят… Но студенты явно млели от негритянских песен на английском. Интересно, они понимают, о чем поют эти негры?

Обершарфюрер уже не смотрел на экран телевизора, изучая лица присутствующих, пользуясь тем, что все их внимание поглощено музыкальной программой. Он уже пропустил начало следующего номера, решив, что ничего интересного он не увидит и не услышит. Но при первых же аккордах и звуках высоко женского голоса, коряво звучащего на плохоньком аппарате, вздрогнул и обернулся на экран.

Ti amo

Je t'aime

Ti amo

Je chante

Ti amo

Que je le veuille ou pas

Tout me ramène à toi

Rien qu'à toi

Эту песню на французском он не знал. Не удивительно, у него дома она, наверное, и не написана, и не спета. Он выронил из руки вилку, она звякнула о край тарелки, но никто, увлеченный телепрограммой не обратил на его неуклюжесть внимания. Никто кроме Маши, которая неведомо отчего, обернулась за мгновение от черно-белого экрана на своего спутника.

Я тебя люблю.

Хочу, тебя, люблю.

Когда ты меня не любишь,

Я тебя уже люблю.

Да, уже.

Сколько постелей и женщин

Ты оставил за собой.

Забудь, что я твоя женщина.

Посмотри на меня,

Солдатик

Он узнал ее сразу. Она постарела, ведь прошло, наверное, лет двадцать с того дня. Но не для него. Для обершарфюрера Юрия Кудашева и его товарищей, она месяц назад пела «Melodie aus alter Zeit» в солдатском клубе в Бергене. Не отрываясь, сжав зубы, так что на скулах играли желваки, он смотрел в экран. Машу, не сводившего с него взгляда пугало лицо Кудашева. Почти такое же, как сегодня в парке. Что с ним? Отчего? Почему он так странно реагирует на музыку? Что сейчас у него в голове? Ей давно нравилась Далида, она даже иной раз напевала про себя что-то, не особо понимая слов… Но почему он сейчас смотрит в телевизор так, будто готов встать и выбросить его в открытое окно… или разрыдаться.

А Кудашев не мог отвезти взгляда от скуластого лица с чарующей улыбкой и копной густых волос. Экран черно-белый, но он чувствовал, что они ярко рыжие, как золото Рейна. Хотя он и знал, что природный цвет волос итальянки из Калабрии, родившейся в Каире, Иоланды Кристины Джильотти, черный как вороново крыло. Далила так было написано на немецких афишах. В это время по экрану побежала строка букв, остановившихся в слово «Далида». Ну надо же, почти как у нас…

Ему стало невыносимо душно. Он, не сводя глаз с экрана, в котором звучали последние аккорды песни, протянул руку к бутылке с водкой на столе. Не глядя плеснул в стакан и залпом опрокинул в горло. Дыхание перехватило. Огненный ком встал в горле, а потом реактивным снарядом, в огненных струях слетел куда-то вниз. Студенты по давней традиции пили не водку, а не особо сильно разведенный медицинский спирт. Кудашев, пытаясь отдышаться, тряхнул головой, встретился взглядом с Машей, пошатываясь встал из-за стола и нетвердой походкой вышел из комнаты.

— Видела! Не пьет, не пьет… а спиртяги полстакана махнул как воды выпил, не поморщился! Мужииик! — зашептала Лопатиной на ухо неугомонная Оксана, для которой неожиданных уход приятеля подруги, стал такой же неожиданностью, как и для нее самой.