Глава 20. Кровь на траве

Дорога, по которой Маша вела его до нового общежития университета, оказалась существенно длиннее. Само общежитие, соседствовало с незастроенным пока пустырем. Дорога, миновав старые трехэтажки и частные домики с высокими, старыми яблонями за облезлыми заборами, шла через какую-то промышленную зону. Опустился вечер, было очень тихо и все еще светло. Где-то за заборами рубили дрова, и кто-то не очень трезвый, сопровождал удары топора, то уханьем, то матерком. Чем дальше они шли, тем тревожнее было на душе у Кудашева. Старой дорогой, все же стоило идти, но что сделано, то сделано, он крепче взял девушку под руку и молодые люди, не сговариваясь прибавили шагу.

Тропинка тянулась вдоль длинного бетонного забора с одной стороны и небольшой насыпи с рельсами поверху. Судя по состоянию узкоколейки, составы по ней не ходили лет, наверное, десять. Чем ближе они подходили к концу забора, тем явственней было осознание опасности. У поворота, Юрий замедлился, подвинул встревоженную Машу себе за спину и решительно шагнул за угол. И чуть не столкнулся, нос к носу, со вчерашним хулиганом по имени Чмырь, прислонившегося спиной к забору и дымящего сигаретой. Маша испуганно ойкнула и ухватила обершарфюрера за плечо. Тот явно ждавший их, дурашливо скинул с головы кепку и гнусаво произнес:

— Здрасте, товарищи дорогие! Заждались мы уже вас, родненькие!

Из-за его спины, выступили двое его дружков, тот самый Гоша, блеснувший в ехидной ухмылке золотыми зубами и еще один, незнакомый, чернявый, похожий на цыгана. Чернявый, демонстративно поигрывал пальцами правой руки с холодно блеснувшим ножом с разноцветной, наборной рукоятью. Сзади, со стороны железнодорожной насыпи, послышался шум осыпающегося гравия. Обершарфюрер сделал шаг назад и быстро повернул голову в ту сторону. На заднице, неуклюже съезжал с насыпи вчерашний здоровяк откликавшийся на Лобана. Их явно ждали, путь назад был перекрыт.

— Ты, Гоша, прошаренный кент. За что тебе и уважуха по жизни, от правильных поцанов! Точно, тут они пошли, как в воду глядел! — сказал Чмырь, отходя в сторону и уступая дорогу главарю.

Гоша, тем не менее, бросил на Чмыря взгляд явно говорящий, что его он к этим самым, «правильным поцанам» вряд ли относит. Главарь неторопливо вышел вперед, не вынимая рук из карманов, чуть ссутулившись. Глаза неопределенного цвета, смотрели холодно исподлобья, что не вязалось с насмешливой улыбкой на его губах отсвечивающей золотыми передними зубами.

— Я же сказал, что мы еще сойдемся на узкой дорожке, гражданин товарищ, уж не обессудь, разговор то наш, не закончен остался. — Гоша явно наслаждался ситуацией.

Кудашев почувствовал, как из глубины сознания, гоня волны адреналина, начинает подниматься бешеная злость. На этот раз, явно мирно им не разойтись. В животе туго сжался холодный комок, а сердце бешено гнало кровь. Проклятье! Как некстати! Страха не было. Он явно знал, что если что и случится с ним, то не сегодня. Но если не было страха за себя, то вот за Машу волноваться стоило. Он оглянулся на девушку. Но случилось странное, в отличии от его ожиданий, она раскраснелась, откинула рукой волосы назад, грудь вздымалась от глубокого и частого дыхания, глаза сияли. Только подбородок подрагивал. Она была прекрасна в этой отчаянной ярости. Маша находилась на той грани, за которой следует или обморок, или бесконтрольная, и от этого глупая агрессия.

— Здравствуйте, ребята! — голос девушки дрожал, — ну все, пошутили и хватит! Дайте нам пройти, нас ждут.

— Эх, хороша! — тоже оценил девушку Гоша, — сегодня ты меня заводишь уже по-взрослому! У меня встал колом, того и гляди твоего малахольного, пуговицами с ширинки застрелю!

Бандит под противный смех Чмыря демонстративно схватил себя за промежность и потряс мотню. Стоявший позади чернявый только осклабился и плотоядно вытер губы внешней стороной ладони, не выпуская из руки нож.

Сразу было понятно, что слова взволнованной и напуганной девушки, подействуют на хулиганов прямо противоположно ее надеждам. Они почувствовали в жертве страх, и он действовал на мужчин опьяняюще. Кудашев осмотрелся. До высокого здания общежития, только показавшегося за какими-то строениями из грязного железобетона, было еще далеко. За забором, к которым их пытались прижать, в глубине двора, высился цех с большими закопченными окнами. В здании, наверное, работала вторая смена. Что-то грохотало, то звонко, то глухо. Время от времени через грязь и копоть окон пробивались вспышки сварки. Без сомнения, людям, находившимся там, в этом гуле и грохоте уж точно не слышно, что происходит на улице, за забором.

Значит, придется драться. Маша, чья отчаянная смелось, уже вышла вся, за его спиной дрожала всем телом, прижавшись в бетонной стене. Юрий быстро окинул взглядом бандитов. Здоровяк с тыла, ему показался наименее опасным. Слишком неуклюж, в групповой драке будет больше мешать своим. Хотя… под его кулак лучше не попадать. По силе удара, наверняка, может состязаться с паровым молотом. Чмырь — типичная тварь, в лоб нападать такие не мастаки, но вот за спиной следить нужно неустанно. Садануть чем-то острым в спину, это у такого типа людей, любимая тактика. Чернявый, которого про себя Кудашев назвал цыганом, то — темная лошадка. Но судя по тому, как крутит в пальцах нож, ловок и явно с острыми предметами, обращаться умеет. Ну а основная угроза — главарь этих ублюдков — Гоша. Насколько обершарфюрер понимал в людях, тертый он жизнью изрядно, и крови не боится. А его, Кудашева, слабина, вот она, за спиной, к забору прижалась. Стоит, кому-то из бандитов к ней пробиться и нож к горлу приставить, все, я уже не боец. Вопрос в том, насколько они готовы далеко зайти? Вряд ли они хотят его с Машей убить, постращать и поиздеваться, пожалуй. Но ошиблись вы, товарищи, ой ошиблись... Не на тех напали! Будь он один, пустил бы в ход свои новые, не понятые еще толком способности, как тогда на болоте, ударил бы так, что только брызги полетели. Но нельзя, тут нельзя, при Маше нельзя… Ну что же, не зря дома учили несколько лет, уж с советским уголовным отребьем, он постарается справиться. Предчувствие не било в голову безмолвным криком о смертельной опасности. Но не вовремя! Хотя… может ли быть что-то подобное «вовремя»?! Как бы то ни было, попробую с этими животными решить дело миром.

Он взял перепуганную девушку за руку, ободряюще улыбнулся ей, гладя в огромные от ужаса глаза и сделал маленький шаг навстречу бандитам.

— Давайте все же не переступать черту, мне это не нужно, а тем более вам. Сейчас мы с моей подругой, пойдем дальше, куда шли, а вы отправитель по своим делам. И вы и мы, вспомним это потом как шутку, а еще лучше, забудем все через несколько минут. — Юрий постарался вложить в голос всю уверенность в своих словах, которую только мог.

Но трое бандитов перед ним, только переглянулись с ухмылками.

— А ты складно лепишь, фраерок! Я признаться, вчера тебя за служивого принял, но ты, уж больно говорлив, не по масти, случаем не поп из церкви?

— Гыыы… — заржал рядом Чмырь, и затараторил, угодливо поглядывая на главаря, — а и правда! У меня в последнюю ходку, как уже мне откинуться, с блатной ратью семинариста пригнали. Чушкан этот, в Загорске в семинарии учился, а там они пидоры все, так и называют их семинарию —«голубятня». Так этот попик, повадился такого же под хвост драть, а тот его! Гыыы… В общем полная братская любовь! А потом, какой-то ихний бугор бородатый в рясе, долбаный архимандрит что ли, у него отбил любовника. А наш педрила заревновал, крышу снесло он и замочил, и хахаля своего в рясе и того поповского бугра. Слух был, что скандал поднялся на всю педрильню! Не потому что попы друг другу дымоход чистили, к этому-то там давно привычны, а потому, что у бугра из-под рясы погоны торчали. Да не туз мышиный, а поболее… Ну я к тому, что тоже говорливый был, но ему в первую же ночь, хуем рот заткнули. Гыыы…

Откуда-то из-за спины ему вторил громкий смех Сопли, надо же, эта обезьяна оказывается, любитель пошлого юморка… ну, ну.

Маша закрыла уши руками и зажмурилась. Ну да, подумалось Кудашеву, то что сейчас будет, тебе лучше не видеть, милая. Жаль, что не получается по-хорошему.

— Ладно! Шутки кончились! Вы сейчас нас пропустите и разбежитесь! Забьетесь в свои поганые, вонючие норы и будете сидеть там тихо и смирно. Или, что было бы намного лучше, исчезнете из этого города!

— Да ты что? — главарь был явно обескуражен напором и резкой сменой разговора, но отнюдь не испуган, — а если мы тебя, такого крутого поца, не послушаемся?

— Хуя се! Предьява! — вторил ему визгливо Чмырь.

— Я вас уничтожу! — просто и негромко ответил обершарфюрер.

— Тебе, мразь, — он кивнул на Чмыря, — я переломаю ноги и ты до конца своих недолгих дней, будешь выпрашивать кусок хлеба и глоток пойла у вокзальных бичей, прыгая на костылях.

— А ты, собравший вокруг себя все эти отбросы, будешь завидовать Чмырю, потому что, я сломаю тебе хребет, и ты будешь гадить под себя и гнить в этом говне пока будешь дышать. Тоже к счастью, недолго!

— А я? — вдруг спросил до этого молчавший, чернявый хулиган с ножом.

— Тебя я просто убью, потому что ты, по крайней мере, не открывал свой поганый рот! — недобро усмехнулся Кудашев.

Краем глаза он заметил, как рука Гоши скользнула из кармана, и на кулаке блеснул кастет. Да, этот самый опасный, еще раз мелькнуло в мозгу. Юрий сделал вид, что чуть поворачивается в сторону Сопли, не выпуская из поля зрения главаря, отличный момент для удара.

Он не ошибся. Правая рука Гоши стремительно распрямилась и устремилась ему в лицо. Время будто замедлило свой бег в несколько раз, рука двигалась медленно, будто преодолевая какое-то незримое, но мощное сопротивление. Движение Кудашева, наоборот, не только не замедлились, а приобрели не привычную ему самому, стремительность. Он услышал вскрик Маши за спиной, заметил, как она бессильно опадает у стены и подумал еще, что это даже хорошо, но подхватил ее, одновременно укорачиваясь от удара кастетом. Кулак Гоши прошел так близко от скулы, что он даже почувствовал легкое, как ветерок, касание. Оставив девушку лежать у забора, он перекатился, оказавшись неожиданно для нападавших сбоку. По-прежнему, будто в замедленном воспроизведении кинопленки, он видел ощерившийся криком и металлом рот главаря, руку Чмыря, в которой заблестело что-то блинное и острое, то ли заточенный прут, то ли отвертка, то ли длинное шило, налившиеся кровью глаза Цыгана.

Сейчас Гоша оказался чуть позади своих приятелей, они оба постарались одновременно ударить противника, но столкнулись, причем нога чернявого зацепилась за Чмыря, и он чуть не упал, потеряв равновесие. Со спины, паровозным гудком, раздался рев Сопли, несущегося на Кудашева. Юрий, отпрянув в сторону от быстрого, колющего удара Чмыря, и оказавшись сбоку, резко ударил его левой ногой в колено. Правая нога бандита согнулась совершенно под невообразимым углом, он рухнул, оглашая окрестности пронзительным, звериным ревом, в котором ничего человеческого уже не было. А обершарфюрер подкатом бросился под ноги несущемуся с открытой пастью Сопле. Тот споткнулся, перелетев через него, чуть не сбив с ног Гошу, с треском врезался в заросший кустами угол забора. На некоторое время здоровяк явно выбыл из драки, но оставшиеся два противника, набросились на Кудашева с удвоенной силой. Двое против одного, самый скверный расклад. Двое напав, не мешают друг другу, именно у двоих, больше всего шансов против одного противника. Цыган с Гошей, изрыгая проклятия, обходили его с разных сторон, не сводя глаз. Юрий поворачивался, стараясь не пустить их за спину. Чмырь не прекращая орал, лежа у железнодорожной насыпи согнувшись и обхватив разбитое колено. Из кустов раздался треск и сопение, неразборчивая брань и на четвереньках оттуда выполз Сопля. Юрий быстро оглянулся на него, тот явно был обладателем толстого черепа или очень небольшого мозга, крепкий удар головой о бетонный забор, выбивший бы дух из любого другого, только привел его в бешенство. Сопля вскочил и с криком устремился на Кудашева, замахиваясь пудовым кулаком для сокрушительного удара в ухо. Обершарфюрер стремительно сделал шаг назад, упал на одно колено и с разворотом ударил назад локтем левой руки. Бандит, удар которого пришелся в воздух вместо головы противника, сам налетел на локоть, угодивший ему в верх живота, отпрянул назад и согнувшись упал, побагровев лицом, выпучив глаза и хватая широко открытым лицом воздух как вытащенный из пруда карп.

Но удар центнером туши Сопли сбил с ног и Кудашева, он упал на колени вперед, успев выставить руки. Этим воспользовались оставшиеся еще на ногах двое противников. Даже со всей своей новоявленной быстротой и замедленностью врагов, он уже почти ничего не мог поделать. Гошина нога врезалась Юрию в бок, он как мог, старался уклониться, но на излете, все же поймал удар. С другой стороны, мелькнул перед глазами светлой молнией клинок и щеку обожгло будто огнем. Повезло, что Цыган нанес ему режущий удар в лицо, и то пришедшийся в скулу, а не как предполагалось, в шею, но положение явно усложнилось. Кудашев, отлетевший от удара в сторону по-прежнему орущего Чмыря, попытался встать, но не сразу смог. Удар пришелся в грудь. После аварии, в которой он выжил вопреки всему, это вполне могло его добить, поставив точку во всей его затянувшейся, странной истории. Но откуда-то взялись силы и Кудашев, пошатываясь, встал. Его глаза встретились с глазами главаря бандитов, и он вновь смог уклониться, изогнувшись назад от летевшего в лицо кулака с кастетом. Юрий перехватил руку золотозубого, другой рукой схватил его за одежду на груди и что было силы, в развороте, припечатал бандита спиной о лежавший у тропинки угол бетонной плиты, выглядывавшей из земли. Раздался сухой треск, запрокинутое лицо Гоши смертельно побелело, задергался кадык, он захрипел, и остался лежать недвижно.

Кудашев обернулся к оставшемуся противнику. Цыган оторопело смотрел на неестественно выгнувшегося на углу плиты и лежащего без движения главаря. Он попятился, оглядываясь на скулящего у насыпи Чмыря и свернувшуюся калачиком тушу Сопли. Потом, побледнев своим смуглым лицом, бросил на землю нож, повернулся и бросился бежать в ту сторону, откуда они с Машей пришли. Обершарфюрер превозмогая боль, стремительно схватил из-под ног нож Цыгана с наборной ручкой из пластика, подкинул его в руке, мгновенно оценивая баланс и метнул его вслед убегавшему бандиту. С глухим ударом, клинок вошел в основание затылка находившемуся уже метрах в шести Цыгану. Он безмолвно рухнул вниз лицом и замер. Пошатываясь, Юрий сделал несколько шагов к Чмырю который с ужасом, смотрел на происходящее. Он, скуля стал отползать от надвигающегося мужчина с окровавленным лицом.

— Нет, нет… не надо, умоляю… это все Гоша, тварь… — пытался он сказать сквозь громкие стоны.

Кудашев молча, с силой ударил сверху ногой по второму колену Чмыря, тот взвизгнул, закатывая глаза, а обершарфюрер добавил удар ногой по голове. Чмырь затих.

Послышался шум, неуклюже вскочив, упав, запутавшись в непослушных ногах и вновь вскочив, Сопля со скоростью локомотива и грациозностью раненого носорога полез на железнодорожную насыпь и через секунду уже скрылся на другой ее стороне. Преследовать убегающего врага сил у Кудашева не было. Он подошел к забору и опершись на него руками, медленно сел рядом с бесчувственной подругой, а потом рухнул ничком на траву рядом с Машей.

Забытье было кратким. Вновь Юрий почувствовал, как он вбирает в тело силу от земли, казалось, что тоненькие нити похожие на грибницы, стремительно прорастают в его тело, оплетают органы, сердце мозг. Сила волнами захлестывает его тело, очищая разум и загоняя куда-то вглубь, на задворки сознания боль в груди. Утихла, сменившись подергиванием боль в разрезанной щеке. Кровь остановилась. Кудашев потрогал рукой лицо, покрытое запекшейся уже кровью, вздрогнул, коснувшись раны. Судя по всему, быть ему теперь со шрамом. Но живому, хотя и со шрамом. Мужчина сел, опираясь на руки. Время вернулось к обычному течению. Стало почти совсем темно, в серой полутьме виднелись темными безмолвными кучами тела Цыгана и Чмыря. А ведь это был первый убитый враг. Вот так, в рукопашной. На войне, когда стреляешь ты и стреляют в тебя, это одно, а когда видишь зрачки недруга и чувствуешь его зловонное дыхание, это совсем иное. Ничего, даже отдаленно похожего на угрызение совести, или какие-то душевные терзания, не было. Юрий почувствовал, что Чмырь жив, но без сознания. Справа сломанной куклой распростерся Гоша, оттуда слышался хрип и какие-то шорохи… Тоже жив, если это можно так назвать. Ну что же, обещанное они получили. Сопля, при всей своей гадкой натуре, из них был самый безобидной тварью, наверное, поэтому и уцелел. Но как быстро он приведет сюда других своих дружков, вот в чем вопрос. Хотя, скорее всего он загадил себе штаны и вряд ли уже начал сносно соображать. Но лучше им отсюда убраться, тропинка-то хожая, и скоро кто-то наткнется на тела. Дальше закрутится все…милиция, выяснение, кто да что. Наверное, стоит добить эту мразь, подумал он о Чмыре, но вдруг понял, что еще одну смерть сегодня он уже не в силах принести. Даже этому отвратительному выродку. Пора отсюда убираться… Обершарфюрер, прикрыл глаза и собрав все силы послал зов. Далось это не легко. Особенно в его состоянии. Да и получилось ли, не понятно.

Он склонился над девушкой. Да, тут явно не лучшее место, чтобы прийти в себя. Кудашев нежно обнял Машу за плечи. Другой рукой взял под бедра, рывком оторвал от земли, стиснув зубы и замычав от боли в груди. Выпрямившись, он немного отдышался, поправил тело девушки на руках так, чтобы голова в копне русых волос не свешивалась, а покоилась у него на плече. Пошел по тропе в сторону здания общежития. Сил хватило метров на шестьдесят. Он уже в темноте, сойдя с дорожки, сел у какого-то старого дерева, притянул тело девушки к себе и закрыл глаза. Провел правой рукой по лицу, которое стянула засохшая уже кровь. Кровь. Теперь их связывает еще и кровь. Так же как отца и маму. Лишний раз убеждаюсь, что связь с этой чудесной девушкой предопределена ему свыше. Силами, которые выше пониманий большинства людей и которые только начал постигать он.

Маша вздрогнула, приходя в себя, резко оттолкнувшись от обершарфюрер руками, выпрямилась, закрутила головой пытаясь разобраться в темноте, что с ней и где она находится и протяжно всхлипнула.

— Милая, успокойся, это я. Все позади, родная моя! — Кудашев постарался вложить в голос всю любовь и нежность на которые был способен.

— Как? Где? Ты… Где они? — ее голос дрожал и она, не выдержав, зарыдала обвив его шею руками.

— Все, все. Милая, успокойся… — Юрий гладил девушку по волнистым волосам, укачивая в объятиях и целуя ее мокрые щеки.

Маша постепенно успокаивалась, всхлипывая в темноте и потом порывисто поцеловала его лицо и тут же вздрогнув, отстранила его.

— Кровь!? У тебя на лице кровь? — судя по голосу, она вновь была близка к истерике. Она резко попыталась встать, но не вышло, Маша оперлась рукой ему на грудь теряя равновесие. Кудашев сдавленно застонал.

— Что? Что с тобой, Юрочка?! Ты ранен? Тебя нужно в больницу! Ты можешь идти? Нужно вызвать скорую и милицию! — ее голос вновь сорвался, она обняла его, с силой прижимая к себе, доставляя этим еще большую боль, целуя окровавленное лицо парня и заливаясь слезами.

Кудашев отстранил ее, опираясь на ствол дерева, с трудом поднялся на ноги и подняв за руку с травы Машу, обнял ее, всхлипывающую, за плечи.

— Все хороша, родная. Немного потрепало, но где наша не пропадала, — неуклюже попытался он пошутить, — не надо мне в больницу. И милицию вызывать не нужно. Эти твари больше вас беспокоить не будут!

Было в его интонации что-то такое, отчего все незаданные девушкой вопросы, так и остались не заданными. Он оттолкнулся от дерева, чуть пошатнулся, но взял ее за руку и сказал:

— Пошли! У нас с тобой уже нет времени!