Глава 24. В дебрях познания

Профессор Кривицкий представил себя со стороны и поморщился. Дурак дураком, уже полчаса пересказывал военным и местному начальнику-чекисту какие-то невероятные байки о дурных, проклятых местах, чертовых оврагах и перекрестках. И что самое, на взгляд профессора, важное, общение их началось с того, что ему без особых разъяснений сунули под нос, напечатанный на машинке листок. Буквально вложили в руку ручку. Обязательство о неразглашении полученной информации, которое будет в случае чего, расценено, как государственная измена. Кривицкий, конечно же, под пристальными взглядами присутствующих, подписал чуть дрожащей рукой, там, где ему указали. Но если изначально генерал Кожевников слушал его без всякого интереса, присев сбоку на стул и перебирая какие-то бумаги, только время от времени поглядывая на рассказчика, то военные проявляли искренний интерес. Иногда то один, то другой переспрашивали что-то, причем задавая довольно толковые вопросы. Не будь на них военной формы и заметной выправки, можно было запросто принять за ученых. Уже потом он вдруг понял, что в тот миг ему даже не показалось странным, что люди эти не представились, и он даже не знал по имени тех, с кем разговаривал.

Вот воспользовавшись какой-то паузой в рассказе профессора о привидении в Смоленском костеле и странных письменах на его стенах, тот холеный, с усами, видно в продолжении бывшего между ними разговора, упомянул о рукописи Войнича. Кривицкий моментально сделал стойку, как хороший охотничий пес, затаил дыхание в ожидании продолжения. Но странные военные умолкли, и все трое очень странно посмотрели на ученого.

— Афанасий Филиппович, конечно, истории про привидения украденных и замученных девиц в различных смоленских дурных местах, тема практически неисчерпаемая, — пожилой человек в форме, сказал это без всякого скрытого сарказма, к которому признаться, профессор уже привык, — но нас интересует кое-что конкретное. Вот, к примеру, наверняка, вы наслышаны о теории множественности миров? Да, по лицу вижу, не впервые слышите. Так вот есть мнение, что имеются в различных местах по всей планете, так называемые точки перехода, в которых грань между мирами наиболее тонкая и есть возможность через нее проникнуть. Нас интересует, как вы уже поняли, не дальние регионы вроде Латинской Америки или Азии, а родная ваша Смоленская область. А если еще более сузить границы, то вот, — он пододвинул к Кривицкому большую военную карту и обвел часть ее, используя вместо указки остро оточенный карандаш, — юго-западная часть, скажем так… Рославльский, Шумячский и Ершичский районы, то есть, граница области с Белоруссией и Брянской областью.

Профессор немного попыхтел, собираясь с мыслями:

— Конечно, товарищи, я наслышан о таких местах. В самых общих, конечно, чертах, но кроме постоянных мест перехода, которых в России немного, существует много так называемых «мест проколов», то есть таких, где, в следствии, неких стечений обстоятельств, может такой переход открыться. Это в народе называют обычно местами силы или по общей необразованности и не изжитым еще суевериям, — дьявольскими местами, или — чертовыми местами. Чаще всего эти места отмечены местами древних поселений, языческих капищ и святилищ. Военные дружно кивнули, давая понять, что он верно уловил их интерес. Ободренный Кривицкий склонился над картой и продолжил:

— Что могу сказать… Человеческие поселения у нас в области, прослеживаются с палеолита 12–10 тысяч лет назад. До прихода славян тут обитали племена среднеднепровской культуры или племена шнуровой керамики. Носителей этой культуры считают индоевропейцами. По-видимому, на Верхнем Днепре индоевропейцы вступили во взаимодействие с местными охотничьими племенами, стоящими на уровне технологий каменного века, и привели к образованию древних балтов. К эпохе бронзы относятся могильники скотоводов фатьяновской культуры. Но к сожалению, товарищи, информация о тех временах, крайне скудная. Вот к началу нашего тысячелетия уже можно говорить о интересующих вас местах точнее… Ну сразу назову старое капище на острове посреди озера Дго, о том месте много всяких слухов… Хотя нет, это на Севере, в Демидовском районе. Чертово Городище на берегу озера Велисто, но это тоже на севере. У озера Поганое два кургана с очень, скажу вам, дурной славой, тоже в Демидовском районе.

Профессор задумался, обхватив подбородок, что-то вспоминал, шепча про себя. Военные смотрели на него выжидающе.

— Знаете, как-то в интересующем вас районе ничего примечательного. В районе Шумячей по моей информации какие-то курганы есть, где «черти народ кругами водят», но туда я на добрался еще. Везде, даже при желании, не покопаешь…фонды понимаете, бюджет. Да и места не особо примечательные для археологов. Ведь у нас, где ни посмотри, все городища да курганы по берегам больших рек и озер, а тут на юго-западе, — он указал на карту, леса да болота, ну и речушки, которые больше на ручьи похожи.

— А что вы про болота скажите? — поинтересовался один из военных, чуть полноватый, с простым таким, не запоминающимся лицом, — в народе о них ведь издавна слава дурная.

— Совершенно с вами согласен, товарищ офицер, я, конечно, не гидролог, но болота образуются, как правило, на месте озер. Так знаете, было себе озеро давным-давно, несколько тысяч лет назад. Постепенно зарастало и вот вам, — болото. А что касается дурной славы, так и не мудрено. На болотах, как правило, ягоды лучше всего растут, народ их собирать и идет. Но, сами понимаете, оступиться там и сгинуть без следа, проще простого. Отсюда и суеверия, и дурная слава.

— Вот видите, как раз вот тут, — пожилой, лысый мужчина в военной форме указал на карте место, — есть болото, называемое местными Ведьминым и — Чертовым, довольно большое, подскажите, нет ли информации о том, что раньше тут было озеро или река? Это, если принимать за основу мнение о том, что места силы, как правило, были обозначены курганами или капищами, а те, в свою очередь, основывались на островах или на берегу рек.

Кривицкий, опершись обеими руками на стол, молча склонился над картой, пристально рассматривая топографические обозначения. Многолетняя работа в поле позволила хорошо ориентироваться в картах.

— Думаю, нет оснований полагать тут какие-либо селища, городища или курганы. По крайней мере у меня таких данных нет. — уверенно ответил он.

— Скажите, профессор, а за какое время средних размеров озеро превратится в болото? — задал вопрос третий военный, красавец, с внешностью киногероя-злодея.

Афанасий Филиппович, развел руками:

— Трудно сказать, товарищ офицер, даже при отсутствии стока воды из озера, может пройти очень много времени, тысячи лет… десятки тысяч.

— То есть, — подхватил разговор пожилой, — в период, который практически не охвачен в этой местности археологическими изысканиями? То, что можно смело характеризовать временами до позднего палеолита?

— Совершенно с вами согласен, товарищ! Озеро могло быть, но в те времена в этой области никого не могло быть, кто мог оставить какой-либо культурный слой. К тому же последнее оледенение…

Трое военных переглянулись, и старший, улыбнулся профессору. Кривицкому улыбка не понравилась. Так, с какой-то жалостью, улыбаются малым, неразумным детям или не очень здоровым на голову.

— Так ли вы уверены в своих словах, Афанасий Филиппович? В том, что исторический период на европейской территории нашей страны, ограничен тремя-четырьмя тысячами лет, в лучшем случае поздним мезолитом, а до них по степям и лесам бродили только дикие кроманьонцы?

— Знаете, что меня удивляет больше всего, — чуть помедлив, ответил Кривицкий, задетый за живое словами странного военного, — это то, что мне выговаривает на эту тему, офицер Советской армии, ориентирующийся в эпохах развития человечества, получше некоторых аспирантов-историков. Очень уж странные офицеры, в разговоре свободно и аргументированно упоминающие рукопись Войнича и антикитерский механизм. Возможно, товарищи, стоит раскрыть карты и объяснить мне, что вы ищите? Так будет проще и мне и вам.

Пожилой военный продолжал смотреть на профессора с улыбкой, но она уже перестала быть обидной, а стала какой-то злой, похожей на оскал черепа. Блестящая лысая голова делала это сравнение особенно зловещим. Двое других и начальник местного КГБ с тревогой смотрели на этого человека. Наконец, лысый, перестав улыбаться, расстегнул верхнюю пуговицу полевого кителя и подошел почти в плотную к Кривицкому. Они были с ним почти одного роста, но профессор как-то сжался и смотрел на незнакомца снизу-вверх.

— Возможно, вы правы, Афанасий Филиппович, стоит говорить с вами напрямую, —что-то в его голосе было такое, отчего профессора бросило в дрожь, — и наверняка это будет более продуктивно. Но, извините, мне придется рассказать вам слишком много, за одним словом последует другое, за одной государственной тайной, еще одна. Они создадут в вас критическую массу, которая сделает жизнь такой сложной, что вы воспримете пулю в лоб, которую я вам пущу после нашего разговора с благодарностью, как истинное избавление! Так что? Вы хотите, дабы я, как вы, профессор выразились, раскрыл карты?

— Нет, нет, что вы! — вскричал Кривицкий, который был самым натуральным образом напуган, — я все понял, уверяю вас, как говорится, всяк сверчок, знай свой шесток.

Страх был липкий, противный, затягивал будто трясина. И от того, что лысый старик в советской военной форме говорил столь страшные слова столь спокойно, ничуть не повышая голоса, пробрала настоящая жуть.

— Верный выбор, товарищ Кривицкий, — вновь хищно улыбнулся лысый, — к тому же вы больше ничем не сможете быть нам полезным. Только последний вопрос, что вам говорит фамилия… Лопатин?

Афанасий Филиппович, испуганный так, как, наверное, в молодости, когда сидел в НКВДшном подвале, не сразу понял, о чем старый военный спрашивает. И только после того, как вопрос повторили, понемногу начал соображать.

— Э-э-э… да… конечно… Лопатин… Да собственно, товарищи, ничего особенного. Корни фамилии смело можно вывести из известного шанцевого инструмента. А если рассматривать производное от прозвища, то в основе прозвища могли лежать переносные значения слова, применимые к человеку — например, форма бороды. Ну… еще, возможно, появление фамилии от названия места жительства, но у нас в области не припомню сел или деревень с таким названием. А вот еще что, — углубляясь в свой исторический мирок как рак-отшельник в свою раковину, Кривицкий постепенно успокаивался, — был такой действительный статский советник, Александр Григорьевич Лопатин, губернатор Смоленский во второй половине ХIX века… Добрую память о себе оставил. Да вот вроде и все.

Судя по лицам находящихся в кабинете людей, особенно местного начальника Кожевникова, необходимость в услугах профессора отпала. Они явно они рассчитывали на нечто большее, и Кривицкий даже неуклюже развел руками, мол чем смог, тем помог.

— Благодарю вас, профессор. Николай Иванович, проводите товарища Кривицкого, да возвращайтесь, есть у нас новости, по-нашему… вопросу. — старик уже отвернулся к столу, явно выбросив местного историка из головы.

Неожиданно для себя самого, Кривицкий уже направлявшийся в сопровождении начальника Смоленского КГБ, к двери, остановился. Откуда-только взялась, смелось и решительность:

— Простите, товарищ! Не смею настаивать больше, узнать что-то запретное, но прошу быть ко мне снисходительным, как к ученому, отдавшему многие годы предмету своего интереса. Что-то мне подсказывает, что мы с вами практически коллеги. В чем я не прав?

По лицу генерала Кожевникова, видно было, что он не понял вопроса, а вот трое незнакомых военных как раз сразу уловили суть. Тот, что был низенький и чуть полноватый, одобрительно кивнул, глядя на профессора, а красавчик с усиками даже негромко сказал:

— Молодец старикашка.

Их главный лысый старик повернулся к Кривицкому и пристально посмотрел ему в лицо.

— Ну что же… Вы действительно заслуживаете это знать. Ваша беда в том, что ученые, подобные вам, слишком консервативны. Вы знаете, что такое шоры?

Профессора был озадачен:

— Э-э-э… если вы о предмете конской упряжи, то знаю…

— Да, именно об этом. Шоры ограничивают зрение лошади, не позволяют ей отвлекаться на посторонние предметы, позволяют оставаться ей уравновешенной и спокойной. А в вашем случае роль этих шор играют так называемые исторические догмы. Вам вбили в голову, что чего-то не может быть, потому что быть не может. А тем временем, огромный мир остается вами непознанным из-за этой зашоренности. Вы просто не видите его. Вам, и подобным вам кабинетным сидельцам, в голову даже не приходит сомневаться во многих вещах. Например, в том, что пирамиды на плато Гизы в Египте построены рабами с использованием медных инструментов как усыпальницы для своих фараонов, и история человеческой цивилизации с трудом насчитывает три или четыре тысячи лет до нашей эры и начинается с Шумеров. И отчего, — скажите уж мне, вы, профессиональный историк, — человечество, вступившее в наше тысячелетие с копьями и луком со стрелами, к его концу обладает ядерным оружием? Сколько люди пользуются луком, а? Скажем так, тридцать или сорок тысяч лет. Ведь предыдущие тысячелетия люди оставались все с теми же копьями и луками. Ну разве что додумывались менять на них наконечники, с костяных и каменных на бронзовые, а потом на железные? В наше тысячелетие человечество так же встретило с этим, признаю, довольно эффективным оружием убийства, но к концу тысячелетия, появилось ядерное оружие, способное убивать миллионы одним нажатием кнопки. Что, судя по вашему лицу, вы этим вопросом просто не задавались? А вы попробуйте!

Человечество как современный вид по общепринятой версии существует всего десятки тысяч лет. Возраст цивилизации исчисляется жалкими тысячами, ну а современной высокотехнологичной цивилизации от силы сто пятьдесят-двести лет. Когда же мы изучаем геологическую историю Земли, мы имеем дело с десятками и сотнями миллионов лет, таким образом, получается, что срок существования гипотетической доисторической цивилизации ничтожен и проскочить его — проще простого. Кто может реально опровергнуть версию, что, ну, скажем… в силурийском периоде более 400 миллионов лет назад, не существовала на Земле другая цивилизация? Он длился 25 миллионов лет. Сколько цивилизаций могло возникнуть и погибнуть за это время? Иных цивилизаций, в которых господствовал совсем не человек, а скажем рептилии.

Стоит вам скинуть эти шоры и очистить голову от догм, как информация сама хлынет вам в голову неудержимым потоком. Только… прежде задайте себе вопрос, нужно ли это вам. Не зря царю Соломону приписывают слова:

— И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

Я сказал. И вижу, вы профессор, меня поняли. Прощайте!

****

Кожевников «сдал» заметно ошалевшего профессора Кривицкого в дежурную часть. Распорядился, чтобы его отвезли домой и вернулся к Дубровину минут через пятнадцать. Когда он вошел, Миша и Гриша сосредоточенно шуршали бумагами, стоя по разные стороны большого стола. Полковник, сложив руки на груди, смотрел в окно и даже не обернулся, когда хлопнула дверь.

— Что, товарищи, зря выходит профессора с его дачки вытащили? Не особо он помог в нашем деле? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Кожевников.

— Отчего же, зря, — отвернулся от окна Дубровин, — как раз то, что он него требовалось, он рассказал. На кое какие мысли меня навел.

— Ты, Павел Петрович, еще скажи, что тот деревенский Лопатин, из благородных, от самого Смоленского губернатора, родом! — усмехнулся генерал.

— Полно язвить, Николай, конечно к губернатору наш Лопатин, отношения никакого не имеет. Однофамилец, не более. А вот про места силы, что на островах и берегах рек, тут здравое зерно может быть.

— Так там же болота гиблые кругом, и Кривицкий этот ясно сказал, что болото из реки и озер образуется за многие тысячи лет. Какие еще там — места силы? — Кожевников даже поморщился от недоумения.

— Хм… на тебе, товарищ генерал-майор. Те же шоры, что у лошади и у вашего Смоленского профессора! Тебе-то простительно. Как разведчик ты толковый, а в остальном с тебя и спросу нет. Но тут такое дело… Есть такое собрание древних текстов Авеста. Очень древнее. Там кроме прочего упоминается Ариана Ваэджа — прародина древних ариев. И находилась эта страна далеко на севере. Как раз в свое время с Барченко в тех местах и искал остатки ее. Рассказывал я тебе немного об этом. Арии, представители последней белой расы, создали свою цивилизацию в Арктиде, это материк, существовавший ранее в Северном, тогда еще не Ледовитом океане.

Северный полюс находился в те времена на севере полуострова Лабрадор. Это территория современной Канады, так что в Арктиде был довольно-таки умеренный климат, а на современной территории России были тропики. Умеренный климат был и в Антарктиде.

— Помню, как не помнить, рассказывал, но то в Карелии, Лапландии и на Мурмане, а у нас тут все же европейская часть.

— Я и не утверждаю, что тут центр Арианы. Но империя эта, Коля, как спрут щупальца, форпосты свои раскидывала далеко. А вдруг… и тут что-то было. А времени прошло с тех пор, намного больше, чем нужно, чтобы из реки или озера болото образовалось. Так-то! Это, конечно, домыслы, не более, но в нашем случае и это уже что-то.

— Павел Петрович, оставь эти домыслы и догадки на потом. Что там у тебя накопали ребята? Не томи! — генерал нетерпеливо посмотрел на людей Дубровина.

Старик, хитро прищурившись глянул на Кожевникова и широким жестом указал на стол.

— Не терпится? Оно и верно. Понимаю тебя, понимаю… а ведь ты не верил, что мои бойцы что-то нароют в твоей бумажной помойке. Ну сейчас, сейчас, не злись.

Они подошли к столу, оба аналитика Дубровина выжидающе посмотрели на начальника. Тот кивнул, докладывайте, мол.

Старший прапорщик Забелин придвинул к генералу большую стопку бумаг, потом еще примерно такую же, и еще. Затем положил рядом уже заметно меньшую горку рапортов. И чуть в стороне оставил совсем маленькую кучку бумаг. Кожевников посмотрел ему в лицо и вздрогнул, какие странные глаза…

— Товарищ-генерал, — начал прапорщик, — при разработке предоставленного материала с помощью наших не раз проверенных алгоритмов мы разделили оперативную информацию Смоленского Управления, поступившую после введения в действие мероприятий, по плану «Особой важности» на три неравные части. Самая большая, — категории «0», эта, — он указал на одну стопку поменьше, — по категории «Z» и, наконец, то, что можно охарактеризовать как категорию «Альфа».

Кожевников непонимающе перевел взгляд с Забелина на полковника:

— А теперь еще раз и по-человечески!

— Все просто, Николай, вот эту груду, — Дубровин указал на три большие стопки исписанных листов, — можно смело передать в ваши сортиры, вытирать задницы. Как раз три стопки, на все три этажа хватит. Иными словами, полная чушь, не имеющая ничего ценного. Вот эта писанина, в четыре раза поменьше, уже может тебе пригодится. По ряду признаков тут прослеживается оперативный интерес, связанный с иностранной агентурой. Да, не делай такие круглые глаза, похоже, большая часть иностранных разведок, забросив все иные дела по Союзу, начала проявлять интерес, что там новенького в Смоленске. Что интересно, тут похоже не только ЦРУ и их союзников ушки торчат, что и так ожидаемо, но и наших «друзей» из Польши и, не поверишь, из Румынии. Казалось бы, голожопой Румынии, оно зачем… Но факт, дорогой наш брат, Николае Чаушеску, вот очень интерес к твоей вотчине проявляет. Поручи своим орлам взять на контроль. Можно поднять серьезную дичь, в иное время за такое орден гарантирован. А вот эти листочки, — полковник взял со стола то, что, судя по всему было категорией «Альфа», — и есть искомая иголка в стоге сена.