Глава 30. Каждый на своем месте

В гараже управления рычали на разные лады моторами автобус и два УАЗа, суетились нарочито весело, нервно переругиваясь, сотрудники группы, готовившиеся к посадке в транспорт. Кожевников, конечно, решил ехать сам, и, хотя формально руководил операцией полковник Дубровин, вся организация выезда легла на генерала. Старик, вернувшийся в кабинет, после того как проводил Берг, был молчалив и задумчив. Они, азартно споря, обсудили детали, анализируя все услышанное от старой разведчицы.

Наконец-то многое стало на свои места. Оказалось, что чертов немец и не немец вовсе, а вполне русский. Это предположение, не приходившее сначала и в голову, объяснило, если и не все, но многое. Стало понятно, как и почему этот тип ловко втерся в доверие к местным и вертел потом ими, как хотел. Остальное решено было выяснить, крепко взяв фашиста за глотку, в переносном, да, пожалуй, и в прямом смысле. Для операции по захвату, собрали дюжину офицеров потолковей. С ними ехал и майор Ткачук, на нем настоял полковник, да и местность Ткачук уже знал, а более всего горел желанием поквитаться за свой конфуз с «рыбалкой» С Дубровиным из Управления отправлялись Миша и Гриша. Взвод его парней из особого отряда, прилетевшего вчера и остановившихся у пограничников, должен был присоединиться к ним по дороге. Так же, как и разведчики Мельгузова, уже побывавшие на месте загадочного инцидента, и он сам. По мнению Кожевникова пары взводов, было более чем достаточно для поимки этого самого «пришельца». Организовывать чуть ли не войсковую операцию не имело смысла. Большим количеством только наделали шуму на весь район поисков, а как раз шуму и огласки и хотелось избежать. Все решили для непосвященных, как и прежде, обставить легендой о сбежавших уголовниках. Тем не менее, решили ехать срочно, не откладывая ни на час.

Николай Иванович, одетый в полевую форму с начищенными сапогами, нетерпеливо посматривал на наручные часы, и ерзал на неудобном сидении УАЗа справа от водителя, горячил кровь, подзабытый уже азарт охоты и адреналин. Дубровин, наоборот, был хмур и молчалив, раскинув руки на спинке заднего сидения машины, он смотрел в окно как комитетчики, непривычно вооруженные Калашниковыми и отягощенные подсумками, лезут в автобус. Собственно, этот милитаризм был излишен. Им предстояло только перекрыть дороги из села в лес, непосредственно брать диверсанта и его пособников, должны были люди Дубровина при возможном содействии разведчиков-погранцов.

Наконец, небольшая автоколонна начала движение, выезжая во двор управления к воротам. Первый ехавший УАЗ с генералом остановился, чуть не уперевшись стальным бамперов в ворота с красной звездой. Водитель, чувствуя настрой начальства, нетерпеливо ударил по большой круглой клавише сигнала на руле. Из проходной выбежал рябой кривоногий прапорщик-дежурный и что-то закричал, разведя руки и пожимая плечами.

— Что, блядь, там еще! — выругался Кожевников, открывая дверь. А со стороны крыльца бежал к ним дежурный по Управлению капитан Максимов с раскрасневшимся от волнения лицом.

— Ну что такое? — крикнул ему генерал.

— Срочно… — тяжело дыша, прохрипел дежурный, — срочно к телефону товарища полковника!

Николай Иванович сразу почувствовал неладное и переглянулся с Дубровиным. Тот, чертыхаясь, стал выбираться из машины, вмиг став еще более мрачным.

Старик, одернув форменную куртку с защитными погонами, в сердцах хлопнул тугой металлической дверью автомобиля, пошел в здание, Кожевников за ним. Непонятно отчего, но генерал вдруг понял, никуда они сегодня уже не поедут.

В дежурной части капитан чуть дрожащей рукой, не попадая иной раз по клавишам пульта, соединил Дубровина с канцелярией, благоговейно шепча:

— Из Москвы!

Полковник, взяв трубку, сухо сказал:

— Дубровин у аппарата.

Долго слушал, говорившего на другом конце провода, морщась и потирая пальцами переносицу. Пару раз пытался было вставить, фразу-другую, но не получалось. Устало качал головой, становясь все мрачнее. Под конец разговора все же попробовал возразить:

— Я понял вас, Юрий Владимирович! Но прошу, поверьте, мы только зря потеряем время, ничего из этой затеи… Было слышно, что в ответ начали кричать, перебивая говорившего. Максимов, слыша рев и ругань, чуть слышные из неплотно прижатой телефонной трубки, стал деревенеть членами, вдруг поняв с каким Юрием Владимировичем, столь вольно говорит приезжий старик-полковник.

Наконец телефонный разговор завершился, и Дубровин, под очень крепкое выражение через стиснутые зубы, почти бросил трубку на пульт дежурной части. Он обернулся на встревоженного Николая Ивановича, стоявшего позади и вопросительно смотрящего на него.

— Распрягай, Коля! Приехали! — в сердцах махнул рукой полковник и пошел к выходу. Начальник Управления, быстро отдав Максимову распоряжения о отмене операции, поспешил вслед полковнику. Нагнал его уже у кабинета. В приемную вошли вместе. Николай, как на нож, наткнулся на встревоженный взгляд секретарши. Звонили напрямую в кабинет, и телефон брала, и потом соединяла с дежуркой она. Неизвестно, что слышала, но встревожена была явно. Это мелькнуло в мозгу, как вспышка зарницы. Ничего, в этой женщине он был уверен. Кожевников пропустил вперед старика, а сам чуть задержался у приоткрытой двери в кабинет.

— Лена, ночевать, скорее всего будем тут, — он, глядя на эту женщину, вдруг почувствовал всю двусмысленность слова «ночевать», хотя сейчас явно было не для утех. — сообрази что-нибудь нам на ужин и, пожалуй, выпить.

Дубровин мешком рухнул на ближайший стул и поставив локти на столешницу спрятал лицо в ладони.

— Блядские идиоты! — негромко сказал он, не поднимая головы.

— Что случилось? — спросил Николай Иванович, садясь на стул рядом.

— Ты уже понял, что это Андропов звонил, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал полковник. Кожевников молча кивнул.

— Плохо, Коля, все плохо. Откуда-то пошла утечка. Ночью по данному вопросу срочно, по инициативе Суслова, собрали Политбюро. Наш бесится, откуда тот про операцию узнал. Я и сам не пойму. Но скорее всего кто-то на Лубянке — крыса. Такое признать не просто, вот он на меня и орал, будто это я доложил. Подняли там историю про Кенигсберг в 1945 году, и про Норвежский случай с бабой, решили, что нужно максимальную выгоду получить. Какой-то шибко умный, блядь, член, подозреваю что Громыко, подал идею поиграть в дипломатию. Мол, если «там», — старик махнул головой в сторону окна, — до сих пор с американцами война, они нам «тут», помогут против НАТО.

— Так как же… — попытался перебить его, генерал, но Дубровин только отмахнулся.

— Приказали приостановить операцию, до прибытия эмиссара, уполномоченного вести переговоры. И самое, сука, интересное, как ты думаешь, Николай, кто станет этим переговорщиком?! Не в жизнь не догадался бы! Эта жирная, пархатая задница — Примаков! Он якобы имеет опыт сложных переговоров на Ближнем Востоке. И ни у кого, блядь, ни у одного сраного долбоеба, не щелкнуло в мозгу, что они хотят отправить еврея договариваться с фашистом! Фашистом, из мира, где они победили в войне и уничтожили СССР! Это не говоря уже, что переговоры хотят вести не на уровне правительств или каких-то высокопоставленных персон, а с обычным пилотом, хорошо, если в звании лейтенанта, к тому же, скорее всего, застрявшего у нас против своей воли. Который и рад бы отсюда свалить, да не может!

Кожевников ошарашено молчал. Услышанное не укладывалось в голове, казалось диким, иррациональным и просто глупым. Или это только с его, уровнем знания ситуации так выходило? А если в Политбюро смотрели на все шире, имели еще, какие-то не доступные ему сведения? Одно точно, эти новости вносили свои коррективы, и серьезные. Открылась дверь и Лена с подносом бочком протиснулась в кабинет. Составила тарелки на стол, вышла и тут же сразу вернулась с бутылкой «Посольской» и стопками, оставила их рядом с тарелками и вопросительно взглянула на шефа.

— Спасибо, Лена, иди, отдыхай, дальше мы сами, — сказал ей генерал. Секретарь кивнула и молча вышла.

Несмотря на все тревоги и волнения, а может быть и благодаря им, вдруг страшно захотелось есть. Офицеры придвинули тарелки. Ничего особо изысканного, картофельное пюре, по паре небольших котлет на тарелке, миска с салатом, порезанные куски селедки на блюдце. Николай Иванович, распечатал холодную, только видимо из морозилки, бутылку, налил себе сто грамм и вопросительно посмотрел на Дубровина. Тот на секунду задумался, но отрицательно покачал головой, потянулся за стоявшим на столе графином с водой, налил себе в обычный, граненый стакан, стоявший на подносе рядом с графином. Ели молча, каждый думал о своем, поглядывая в окна на опускающиеся сумерки.

Кожевникова одолевали хмурые мысли и самые отвратительные предчувствия. Вот ведь ввязался в историю! Который раз уже, за время всей этой катавасии, с того дня, как нарочный привез из Москвы коричневый пакет, он подумал, как славно было бы, упади и взорвись потом этот проклятый чужой самолет не в Смоленской области, а где-то под Калугой или у белорусов. Это по масштабам Смоленска он, генерал-майор КГБ, серьезная фигура. А в большой игре, которая стремительно развивалась сейчас, после того как к ней проявили настойчивый интерес руководители государства, он был рядовой пешкой. И хорошо если эту пешку, пойди все не так как хотелось бы, просто стряхнут с доски, отправив на пенсию. Но ведь принимая во внимание всю серьезность ставок, могут и некролог организовать в газете, мол, «скоропостижно скончался на посту». Много знаю… да еще и надумают, что знаю еще больше, чем на самом деле. Мне ли не знать, как это делается. Генерал, рот которого вдруг наполнился желчной горечью, отложил в сторону вилку. Аппетит пропал. Вспомнились фотографии офицеров-химиков из личных дел. И те несколько оперативных фото с их похорон. Молодая женщина, в черной косынке, с запрокинутой головой у гроба, которую поддерживают под руки двое военных… жена. Крохотная девочка, с огромными глазами, не понимающая что происходит. Пожилая женщина с отсутствующим взглядом и растрепанными седыми волосами, сидящая на табурете у другого гроба и гладящая по голове мертвого сына. Он вдруг представил на их месте Ленку и свою Марину, а в стоящем рядом офицере, сына. Вот ведь блядство! Генерал вновь потянулся к бутылке, налил себе полстакана, стараясь не смотреть на Дубровина.

Павел Петрович, жевал так же без аппетита, уставившись в одну точку, ему не давала покоя какое-то смутное чувство тревоги. Не потому что неожиданная задержка увеличивала шансы этого фашиста, как там его звали, сбежать и прочно залечь на дно. И это, конечно, было, но смутную тревогу вызывало что-то другое. Застрял немец тут прочно, как бы не прятался, найдем. Чужак, он и есть чужак. Много ли без документов протянет? Нужно будет, завтра же все автостанции, вокзалы, да что там, все дома, будут оклеены его портретом, нарисованным со слов видевших его людей. Конечно, о секретности придется забыть, но деваться этому «Юрию» точно некуда. Из всего выходило, что наилучшим выходом для пришельца, самому сдаться. Или пустить себе пулю в лоб, если он такой уж фанатик, или удавиться там в лесу, на каком то, особо приглянувшемся дереве. А вот это уже хреново. Нам не его труп нужен, нам нужна информация, которую он нам даст. Уж добывать сведения мы умеем. Какой бы идейный не был, расколем. Как ту бабу в Норвегии.

Воспоминания о норвежском провале окончательно убили у Дубровина аппетит. Он чувствовал, что упускает что-то важное, то, отчего может зависеть все. Но что, что… Вспомнился весь ужас, связанный со смертью женщины в Норвегии. Откуда у нее эти эзотерические знания? Без «Аненербе» там явно не обошлось, а она же на допросе упомянула, что проект связанный с параллельными мирами, изначально курировался «Наследием Предков». А что если и этот тип не так прост? И как я сразу не подумал!

— Николай! — прервал полковник молчание, — ты помнишь, как твой Ткачук, описывал их встречу?

Кожевников, вырванный из плена своих унылых размышлений, не сразу понял вопроса.

— Помню, конечно. Они приехали на пасеку. Там перекинулись буквально парой слов. И все… Дед им самогона дал. Но они, все трое, клянутся, что там, на заимке, не пили. Если ты об этом. Я тоже сразу подумал, что их чем-то опоили. Оказывается, нет. Да и самогон тот они с собой в управление привезли, не много, грамм триста. Наши химики проверяли. Обычное пойло, причем не хуже, а то и лучше магазинной водки.

— Я не об этом, — Дубровин тоже отодвинул тарелку, откинулся на кресте сложив руки на груди и потирая подбородок уставился на потолок, стараясь поймать за тоненький хвостик какую-то важную мысль, — стало быть, пока они ехали туда, они знали, что на задании. А как только поговорили с теми двумя, с местным пасечником и этим нашим клиентом, то враз решили, что едут ловить рыбу и вообще радоваться жизни!

— Ну да, выходит, что так. Это же самое странное в их истории. Кто-то из трех мог головой заболеть, всякое бывает. Но не все же трое. Опоить их не могли или как-то иным образом одурманить. У всех троих мочу и кровь на анализы брали. Не считая того, что они трое суток, пили, все нормально. Странно…

— Странно-то странно… Но есть такая штука, контроль сознания называется…

— Гипноз что ли? — перебил генерал, явно заинтересованный разговором.

— Нет, тут все посложнее будет. Что есть гипноз? Мы в свое время хорошо его изучили. Гипноз, конечно, сопровождается изменениями в работе мозга, но зависит не только от навыков гипнотизера, но и гипнабельности испытуемого. Иными словами, гипнотезер может ввести в состояние гипноза человека, имеющего к этому склонность, но не сможет с равным успехом воздействовать на троих мужчин, разных по возрасту, темпераменту, психическому состоянию. К тому же, загипнотизированные люди сохраняют память, способны лгать, сопротивляться внушениям, гипноз не может заставить людей проявлять несвойственную им физическую силу или делать нехарактерные, или неприемлемые для них вещи. Так что тут не гипноз.

Кожевников пожал плечами, он никогда не сталкивался с гипнозом, хотя и слышал о нем самые разные слухи и сплетни.

— В истории не новость массовые психозы и истерии. Не знаю, известно ли тебе, хотя вряд ли, в Средние века в Германии, Италии и Голландии не редки были психические эпидемии, вроде пляски Святого Витта. Еще вчера нормальные люди внезапно начинали прыгать, танцевать кругами и биться в конвульсиях. Плясали целыми деревнями и городами, пока не падали замертво. До сих пор неизвестно, отчего так было, хотя у меня на это свое мнение имеется… Но ни один массовый психоз не может заставить троих толковых офицеров КГБ СССР, выехавших на задание, забить на все болт и три дня спокойно ловить рыбу и жрать самогон. Есть, Коля, такое понятие, «измененное состояние сознания» по сравнению с ним гипноз, как детский сад с университетом. Не засирая тебе мозги, скажу только, что оно свойственно наркомании, а ты сам говорил, что на наркотики их проверяли… Или той сфере, что принято называть… магией. Это всего лишь искусство манипулирования реальностью с помощью специальных предметов, заклинаний и ритуалов, основанных на тайных знаниях и силах.

Генерал побледнел, мигом вспомнив все рассказы старика и прошептал:

— Вот ведь блядь, еще проблема!

Дубровин казалось, не слышал последних его слов. Наконец-то он ухватил не дававшую ему покоя мысль. Старик вскочил нервно заходил по кабинету от стола к окну и обратно. Он бормотал про себя, то разводя руками, то сжимая ладонями виски.

— Физический контакт! Ему необходим был физический контакт! Ты помнишь Колька их объяснительные? Этот гад сразу, не говоря ни слова пожал им руки, и только потом они стали разговаривать… До этого момента они ехали с секретным заданием, а после, уже будучи в отгуле на рыбалку! А помнишь этого алкоголика — вахтера в общежитии? Он, увидев парня в крови, которого чуть ли не затаскивали в двери, собирался звонить в милицию! А потом, тоже, после неожиданного рукопожатия с ним, отправился спокойно допивать водку к себе в комнату, уже и не думая звонить куда-то!

Генерал на мгновение задумался. Действительно все так, памятью старика пока бог не обидел, никто до этого на эти обстоятельства внимания не обращал, а оно вот как выходит… Стало страшно. Одно дело ловить не рядового, странного, но все же привычного шпиона или диверсанта, а другое дело все эти жутковатые дела, о которых он узнал от Дубровина за последние дни.

Проклятье! Чем дальше, тем хуже….

От прежней меланхолии старика-полковника не осталось и следа. Он уже вызвал по телефону в кабинет своих аналитиков, судя по всему, не смотря на сгущавшиеся за окном сумерки, работа только начиналась.

— Сейчас привезем сюда и повторно допросим всех, с кем у нашего визави, был контакт. Ткачука, двух других оперативников, вахтера из общежития, продавцов из обувного магазина, — а потом, внимательно взглянув на Николая Ивановича, Дубровин добавил, — а ты езжай Коля домой. Что-то лица на тебе нет. Отдохни!

Спорить Кожевников не стал. Хватит на сегодня нервотрепки из Москвы, диких историй про колдунов и леденящих душу, предчувствий краха. Он вышел в приемную, снял с вешалки пиджак, закинул его через плечо и пошел по коридору к лестнице. Здание к вечеру затихло. Объявленное усиление держало людей на службе до девяти вечера, а кого-то и на казарменном положении. Но сейчас все же уже большинство покинули управление. Четыре десятка, преимущественно молодых и не женатых, разместились двумя этажами ниже в актовом зале и классе службы на двухъярусных кроватях, которые специально имелись на такие случаи и до поры до времени хранившиеся у тыловиков на складе за зданием управления.

Проходя мимо двери в архив, Николай Иванович вдруг остановился. Как раз напротив двери архива, обитой, как и положено толстой жестью, с маленьким откидным окошком, сейчас закрытым изнутри. В комнате без окон, заставленной металлическими шкафами, двумя сейфами с плошками пластилиновых печатей, кроме большого старого стола, в углу стоял массивный кожаный диван. По установленному распорядку Лена, в случае объявления казарменного положения, должна была оставаться ночевать в архиве. На нижнем ярусе шкафа, как помнил генерал, хранилась подушка, темно-синее, толстое, шерстяное армейское одеяло и комплект постельного белья. Но до сих пор, правда нужды переводить всех, да еще женщин, на «казарму» нужды не было. Кожевникову, вдруг невероятно захотелось, чтобы она сейчас оказалась там. Обдало жаром, прилила к лицу кровь, галстук вдруг невыносимо сдавил шею. Он рукой, держащей на плече пиджак, оттянул, освобождая ворот, галстук, а другой толкнул выкрашенную серой краской обивку двери архива. Сам себе не веря, он, почувствовал, как дверь подалась, приоткрылась на ширину ладони и замерла. Моментально пересохло в горле. Рука машинально метнулась к левой груди, где не оказалось наплечной, оперативной кобуры с наградным пистолетом Коровина. Он постоянно носил с собой этот компактный пистолет в наплечной кобуре, но сегодня, собираясь на операцию, оставил его в кабинетном сейфе, получив перед выездом в оружейке штатный ПМ, а сдав его, уже не доставал Коровина из сейфа.

Кожевников осторожно вошел в кромешную тьму архива, закрыл дверь, прижался к ней спиной и уронив на пол пиджак, зашарил левой рукой по стене, ища выключатель.

— Я знала, что ты придешь! — послышался из темноты тихий голос Лены, с чуть хриплыми нотками, так сводящими его с ума.