Глава 32. Гнев, страх, слезы и немного колдовства

— Гад! Гад! Гад!.. — девушка оторвала заплаканное лицо от подушки.

— Ладно тебе, Машка! Может, врут все! Сама посуди… — но Лена, сидевшая на краю кровати рядом с подругой, была рада, что та не обернулась. Она самым натуральным образом сейчас врала. Она верила. Стыдно было, что поругалась с мужем, обвинив во лжи, но ведь и не мудрено. Но если Машка страдала, потому что ее возлюбленный скрывал от нее то, кто он есть на самом деле, то нужно было помочь как-то… Жена милиционера сама, правда, холодела от ужаса, думая о вероятных последствиях. Само по себе появление тут пришельца со столь странной историей было удивительно и тревожно. А уж после случившегося в Смоленске, ясно стало, что ничем хорошим закончится не могло. И ее Серега, старший лейтенант, участковый инспектор милиции, оказался замешан во всем самым невероятным образом. Горохов отличался редкой честностью и принципиальностью, она уважала мужа именно за это. А сейчас и он, и Лопатин не только покрывали этого пришельца-фашиста, но и активно помогали. Вот куда они ездили позапрошлой ночью и вернулись пьяными? Ведь ясно, что с этим Кудашевым связано, хоть и был он с Машкой в Смоленске. Ой, беда, беда.… А тут еще обмолвились, что КГБ их ищет. И все эти проверки, посты на дорогах именно из-за него…

Лена почувствовала, как холодеет в груди. Что будет-то?! Она уже два дня пытается ему сказать, и все не удается. То одно, то другое. А ведь думала, что по сравнению с этой радостью, все остальное вокруг будет казаться мелочным и не серьезным. Она беременна! Еще позавчера поняла это женским своим естеством. И тогда хотелось кричать от радости! Хотелось повиснуть на сильной шее мужа, прижаться к мускулистой груди… Хотелось закричать и сейчас. Но уже от страха! Что же с ними будет… Обвинят в том, что шпиону помогали. Суд, тюрьма… или еще хуже. Ой! Что же делать! Не выдержав, Лена навзрыд заплакала, закрыла лицо ладошками.

У всех, наверное, есть свои, потаенные с детства, с молодых лет запавшие в сердце страхи. Вот сегодня Машу Лопатину придавил самый большой страх ее юности. Самым привычным и любимым развлечением ее ранней юности был поход в колхозный клуб. По субботам он набивался битком колхозниками с детьми. Старый завклубом, вечно пьяненький дядя Гриша, крутил кино. Маша и не помнила, когда первый раз посмотрела «Сорок первый» Григория Чухрая. Заболела этим фильмом. Отыскала в библиотеке повесть Бориса Лавренева, по которой он был снят, и почти выучила ее наизусть. Просыпающаяся в девочке-подростке женщина по-своему и очень близко к сердцу восприняла трагичный финал любви Марютки и поручика Говорухи-Отрока. Сколько раз, после очередного просмотра, она со слезами на глазах, представляла себя Марией, грезила о такой же любви. Олег Стриженов, в роли белогвардейца, стал ее первой девичьей безответной страстью. Она собирала его фотографии. И они аляповато украшали, несмотря на ворчание матери, боковину шкафа в их с братом комнате. Их же носила в учебниках, приклеивала в альбом. В ее девичьих грезах они вместе спасались в той злосчастной лодке и оказывались не белогвардейцами, а красными. И все у Марютки с Вадимом было хорошо… Но более всего мучал девушку страшный вопрос, а смогла бы она? Смогла бы превозмочь любовь ради долга? Убить, застрелить самого близкого и родного человека? И хуже всего, несмотря на весь гнев и слезы, чувствовала Маша, что просто не может представить себе жизни без этого парня. А что на сердце было после выстрела у Марютки? Жутко!

Подруги, вволю дав дорогу слезам, лежали, всхлипывая. Лена неожиданно поняла, что, если не поделится сейчас тем, что лежит на сердце, просто сойдет с ума.

— Машаня… а ведь я беременна. Маленький будет… — прошептала она.

Лопатина, привстав на локте, пристально посмотрела на нее опухшими глазами и улыбнулась:

— Правда, что ли? Радость какая! Ну хоть кому-то счастье! Видишь, даже к профессору в Москву ехать не пришлось…

Маша принялась целовать подругу в заплаканные щеки, глаза им лоб.

— Серега знает?

— Нет! Да пусти, задушишь, ведь! Я сама это поняла пару дней назад. Все собиралась сказать, да не получалось…

— А как это? Узнать…

— Ой, Машка, даже самой странно… знаешь, сколько я всего про это прочитала, страсть как много, а все оказалось по-другому. Недавно еще месячные были, и вдруг утром просыпаюсь и чувствую…все иначе, я уже не одна… — Лена прикрыла глаза рукой и протяжно вздохнула.

— Дура! Ну что ты вздыхаешь-то?! Сама об этом мечтала сколько, а теперь вздыхаешь! — подруга, отвлеченная от своих тягостных мыслей новостью подруги, с недоумением посмотрела на нее и села на постели.

— Это ты дурочка легкомысленная! Меня теперь гложет, что с нами будет! Если так все серьезно с этим Кудашевым! И КГБ, и оцепление на дорогах, и это происшествие в Смоленске. Получается, мы помогаем ему. А Серега — больше всех, он же милиционер, ему бы следовало первому…задержать этого…твоего… а он наоборот, ему главный помощник. А ведь и так ясно, чем закончится! А с нами что будет? С Сережкой? Ведь это тюрьма… — голос женщины вновь задрожал.

— А еще, не говорила тебе… сон мне перед этим за пару дней приснился странный. Коля приснился. В какой-то серой робе и в тельняшке с номером на груди. Разговаривал со мной ласково и по голове гладил. Про моего ребенка сказал, что вся беда, в том, что я виню себя в его смерти. Это мешает нам с Сережей детишек завести. Что это не так все. И женщина с ним была. Красивая, молодая… с белокурыми волнистыми волосами и тоже, вроде как в военной форме. Смотрела на меня ласково и как-то… как на малого ребенка. Сказала, что у меня будет четверо детей…

Маша не нашлось, что сказать. Некоторое время подруги молчали. Маша глядела в окно, оперевшись на стену, а хозяйка дома шмыгала носом, уткнувшись ей в бедро. Первой не выдержала Лопатина.

— Та-а-ак! Ленка! И что мы тут в слезах и соплях лежим? От наших страданий никому лучше не станет! Беги в правление! Тебе не откажут. Попроси подводу, наври им что-нибудь. В конюшне всегда есть свободные. Поехали к нам на заимку. Неизвестно, что они там делают!

Жена милиционера, рывком села уставившись в лицо подруге:

— И что мы там будем делать? Я просто не знаю…

— Я тоже не знаю! На месте и решим. А тут сидеть уже мочи нет!

****

Андреич, у которого эмоции вечера отобрали все силы, с трудом поднялся из-за стола, сказал, что пойдет спать.

— Пойдем, дед, постелю тебе. — позвал он Головкина.

Но тот неожиданно отказался:

— Ты иди, Васятка, ложись. Я уже давно почти не сплю. Да и последнюю ночь хочу под звездами провести, под небом.

Лопатин, ничего не ответив, ушел в дочкину комнату и плотно прикрыл за спиной дверь.

Вниманием Сергея завладели лежащие на столе предметы. Он взял револьвер, отщелкнул барабан, убедился, что он пуст, посмотрел через ствол на лампу, удовлетворенно хмыкнул, отложил оружие в сторону. Покрутил в руках пачку с патронами, вытащил один, осмотрел не спеша со всех сторон и убрал обратно. Потом открыл коробку из-под папирос, принялся внимательно разглядывать, перебирать незнакомые, пожелтевшие фотографии. Прерывать его Юрию не хотелось. У самого было чем заняться. Маяк они установили, но это только малая часть. Нужна гроза, нужен разряд молнии в тот дуб. А там…может быть и сработает. Только гроза когда будет… Что будет, то факт, но может разразится и завтра, и послезавтра, и через неделю. Чутье со всей ясностью подсказывало, что местные чекисты явно не собираются ждать, как он, капризов погоды. И так неимоверно везет, что удалось вернуться из Смоленска.

Кудашев вышел на крыльцо и поежился. Начало августа, лето на исходе. Будут, конечно, еще жаркие дни и теплые ночи, но сейчас дул холодный пронзительный ветер, гоня по небу плотные облака. Через них изредка проглядывали яркие августовские звезды, да где-то над лесом то и дело мелькала луна. Жара, изматывавшая всю вторую половину июля, отступила, сменилась той летней порой, когда пасмурные дни то и дело «радуют» обильными дождями. Позади скрипнула дверь. Обершарфюрер оглянулся, кряхтя и опираясь на свою клюку, шел дед Архип.

— Я туточки посижу, на крыльце. Ты, паря, внимания-то на меня не обращай. — проскрипел дед, с трудом опускаясь по ступеням и усаживаясь на нижних.

— Не холодно вам будет? — участливо поинтересовался Юрий, пропуская старика.

— Да вот, Васька, ватник старый дал, подстелю да укроюсь. Хочу тут посидеть, можа и до рассвета. Думы подумаю да с белым светом попрощаюсь.

— Вы точно решились?

— Точней некуда, князюшка, точней некуда. Ты меня в отличии от энтих, — дед качнул головой в сторону входа в дом, — понимаешь.

Кудашев кивнул, но так и не понял, обратил ли старик на его кивок внимание в темноте или нет. Да и вряд ли тому сейчас до этого дело. Сам он, осторожно ступая, что бы не задеть Головкина спустился с крыльца во двор, растеряно покрутил головой и, отойдя в сторону, сел на низенькую скамейку для ведра у колодца.

Не успел усесться, как почувствовал несильный толчок в голень. Юрий глянул вниз, с трудом рассмотрел изрядно подросшего за несколько последних дней маленького кота. Хоть и знал, что это не совсем кот, но перестать думать о нем, как о обычном зверьке, не мог. Призывно похлопал по бедру, и повторять приглашение не пришлось: котенок запрыгнул к нему и ткнулся мокрым носом в ладонь.

— Вернулся, наконец! — послышалось в голове, — что так долго?

Интонации были, как и прежде. Этакая забавная смесь наглости и ворчливости.

— А ты соскучился будто? — в тон ему с улыбкой ответил пилот. Он предпочитал негромко отвечать, хотя они великолепно могли общаться, не открывая рта.

Мишка, удобно устроившись на ногах собеседника, угнездился. И под громкое мурлыкание подставил ему под руку плотно набитый живот. Обершарфюрер, неторопливо стал поглаживать маленькое мохнатое тельце.

— Да-а-а-а.. здорово у тебя получается! — мурлыканье стало громче, — да как тебе сказать… не то, что соскучился, поболтать хочется. Я вообще на тебя злой был! Почто не сказал хозяину про корову?

— Ну, извини, не до того нам сейчас! Василий Андреевич весь изнервничался, придется повременить тебе с молочком.

— Да знаю я о ваших проблемах! Чую… Все из-за тебя, колдун! Как ты появился, началось не пойми что!

— Думаешь, я хотел этого?

— Это верно, не хотел. Да ежели бы в жизни все по хотению случалось…

— Погоди, — перебил его Кудашев, — а почему ты меня колдуном назвал?

— А кто ты есть? — фыркнул кот и даже на мгновение перестал урчать, — колдун, ты и есть колдун! Давно я вашего брата не видел… Последний раз… даже и не помню, когда, наверное, лет сто пятьдесят назад! Конечно, в прежние года, таких побольше было. Хотя может и сейчас где есть. Я-то, как приставлен за этой семьей доглядывать, в других местах и не бываю. Так… по окрестным деревням если только.

— А кем приставлен? И прочему именно котом?

— Вот все тебе, колдун, знать нужно! Кем надо, тем и приставлен! А вообще… я не всегда котом был. Бывало и волком. Но котом мне больше всего нравится…

— Да как -то… Михайло, не особо ты впечатляешь, в кошачьем обличье. — усмехнулся Юрий.

— Да, колдун… учиться тебе и учиться еще! Ведь нашему брату все равно, в каком виде явлену быть. Силы Боги дают не по размеру, а по естеству! Я много что умею, но…ленюсь. А лениться в кошачьем облике намного приятней и естественней чем, скажем, в волчьем! Ты вот не слышал историю, как два волка студеной зимой себе хуй отморозили?

— Нет! — Кудашев засмеялся, — расскажешь?

— Отчего не рассказать, расскажу…, но потом как-нибудь! Я вот думаю, у тебя поважнее дела сейчас есть, чем о волчьих хуях сказки слушать! Притащил ты моим Лопатиным беду на хвосте! Придут за тобой сюда, и им, Лопатиным, мало не покажется. А ты хоть знаешь, кто за тобой сюда придет?

— Прав ты мохнатый, не до сказок сейчас, — Кудашев сразу стал серьезным, — местные власти крепко за меня взялись. В Смоленске понимаешь…

— Ой, вот только не нужно мне еще раз все это рассказывать! Я под окном сидел, слышал все. Да и знал, что добра от твоей поездки не будет, еще когда ты только туда ехать собрался. Но самого важного и не знаешь. Тот, кто придет за тобой, он… вроде тебя, но не такой как ты. Фу, всю голову изломал, не могу объяснить! А что с моими будет? С Василием? С Машей? Да… на счет Машеньки! Я ведь чую, что между вами было! Шло к этому с вашего первого дня! Оно и хорошо вроде, от могучего колдуна понести, любой женщине честь! Да вам бы еще в живых остаться…Я ее больше всех люблю!

— Ну… вот так получилось…, — Юрию самому было странно сейчас оправдываться перед этим наглым комком шерсти, — помог бы лучше, и так на сердце тошно, ты еще пилишь.

— Чем я тебе помогу? Ты вон с Серегой штуку эту к дереву привязал, ждешь что заберут тебя отсюда, а что с моими людьми будет? Тоже с собой прихватишь? Ага…чую, что нет! Хорошо, что утащил эту жуть из дома, а то как подумаю о ней, так шерсть дыбом!

— Так чтобы забрали, еще включить ее нужно, я вот голову изломал как. И с чего у тебя от передатчика шерсть дыбом?

Кот завозился и сел на коленях Кудашева, зевнул и перестав мурлыкать, пристально уставился большими желтыми в лунном свете глазами ему в лицо.

— Дурак! Вот как есть — дурак! Уж прости за грубость! Какой ты на хрен колдун? Что дите малое. Силы в тебе немерено, мне аж страшно сколько, но пользоваться ты ей не умеешь. Учиться тебе еще и учиться! Она же живая та штука! Ну или не то что бы живая. В нее сила заключена, да поболе моей.

— Пусть так, наверное, ты прав! Но мне теперь нужно, чтобы молния в дуб ударила. И этот передатчик, чтобы он не представлял из себя, — сработал и моим товарищам, указал время и место где меня искать!

— И всего делов? — кот лениво потянулся, припав грудью к коленям обершарфюрера, вытянув вперед лапы, и закогтил ими, — в прежние-то времена любой самый хилый колдун мог дождь и грозу вызвать! А тебе и вовсе повезло, погода испортилась. Не завтра, так на днях итак гроза будет, уж поверь, я точно чувствую.

— Да в том-то и дело, что мне ждать нельзя ни до завтра, ни тем более до третьего дня!

— Верю! Но помочь не могу, для этого слова заветные знать нужно и произносить их особо. А я даже если бы и знал их, кроме «мя-я-у-у-у», сказать ничего не могу!

— Слова… наверное, ты прав, — Кудашев задумался, — ведь то, что называется заклятием, это вид ритуально-магической речи, произнесенной с особой интонацией.

— Мудришь ты что-то… но вроде понял. Да, и слова-то эти на особом древнем языке нужно знать. На нем говорили в ту пору, когда еще вашего народа и не было. Эти…, — кот мысленно указал в сторону болота, — должны были знать, но за давностью лет все позабыли.

— А ты и про них знаешь? — удивился князь.

Кот опять совершенно по-человечески фыркнул, казалось даже, — с пренебрежением.

— Ха! Мне ли с ними не знаться! Я сколько тут уже обитаю… Хоть они и старше меня, но суть у нас одна. Они служат, и я служу! С той разницей, что мое дело — оберегать поколения этой семьи, а их дело — прошлое. Их создали и бросили, податься им некуда. Привязаны к тому месту крепче, чем цепями. Я с ними не особо лажу… Их дело — болото, а мне там делать нечего. Грязно, сыро и воняет!

— Что же мне делать? — сокрушенно спросил Юрий.

— Как что? Ты же неупокоенных можешь видеть! Вот как сына моего Василия — Кольку! У них и спроси. Не у него, конечно, это тебе нужно найти какого-то колдуна посильней, из древних!

— А ты знал таких?

— О! Мне ли не знать! Если вспомнить… самый старый, кого я знал, это… Да точно! Всеслав Чародей! Его еще Всеслав Вещий звали — Всеслав Брячиславич, князь полоцкий. Что мордой крутишь, не слышал про такого. Да откуда вам… а ведь великий был колдун!

— Да мне то что от того, слышал, не слышал? Как мне грозу вызвать, да с молниями?

— Это как… ну вот как тебе объяснить? Попробую…смотри.

Неожиданно на сознание Кудашева словно опустилась тьмы, скрыв мелькающий в разрывах облаков лунный свет. Пропал порывистый холодный ветер, перед глазами будто замелькали все быстрее и быстрее страницы книги, закружилась голова, и постепенно стало приходить знание. Не о том, как вызвать бурю с дождем и грозой, а о том, как то знание получить!

Наваждение оставило его так же неожиданно, как и нахлынуло, оставив после себя головную боль и знание.

— Кажется, понял! Ай, спасибо, котейка! — он потрепал по ушастой маленькой голове кота.

— За спасибо молока не купишь, колдун! И смотри у меня, если с Машей что-то плохое из-за тебя случится! Я и за гранью тебя найду, морду исцарапаю и в башмаки нассу!

Обершарфюрер рассмеялся. Какой он все же забавный. И хоть в народе и называется малой нечестью, а если служит тебе, вернее защитника не сыскать!

— Успокойся, Михайло! Будет тебе корова. Повремени немного, все к тому, что у Василия Андреевича, похоже, теперь новая хозяйка в доме появится. А там и до коровы дойдет. Если…если живы останемся.

Что за спиной кто-то стоит, Кудашев почувствовал за пару мгновений до того, как раздался голос Сергея.

— И давно ты с Лопатинским котом разговаривать начал? Вот не знай я ничего, точно сказал бы, что в дурдоме самое тебе место. Ты еще мне скажи, что этот мелкий засранец, тебе отвечает!

Котенок недовольно зашипел и спрыгнув на землю, скрылся за колодцем.

— Передай ему, что он сам засранец! — мелькнуло напоследок в голове.

Юрий улыбнулся, поворачиваясь к почти не видному в темноте Горохову:

— Он просил передать, что ты сам засранец!

— Аха-ха-ха! Ага, ну типа я поверил! — милиционер, совсем уже протрезвевший, пристроился на скамью рядом с пилотом.

— Время уже, наверное, за полночь, что не идешь спать? — спросил он.

— Да вот… думаю, как бы грозу с молниями организовать, не ждать же когда она сама сподобится?

— Даже так? Сможешь? Хотя… знаешь, устал я удивляться. Да и от всего остального устал. Страшно устал. И боюсь. Не за себя, за Ленку, Машу, за Андреича. Это я так, душу изливаю. Знаю, что тебе сказать нечего, хоть ты всему причина, но не виню. Понимаю, что сам ты попал как кур в ощип, хуже нас всех. Ведь, положа руку на сердце, даже если долбанет молния в этот дуб, даже если сработает та болванка, ведь не прилетят за тобой. А если и прилетят? Когда? Наши, чекисты, не завтра, так послезавтра уже тут будут и всех загребут…

— Послезавтра… это, пожалуй, вряд ли. Это, друг Сергей, был бы просто подарок судьбы. Нет, завтра к вечеру, надо ждать. Итак, мне просто невероятно, дьявольски везет! Сам посуди, первым человеком, кого я тут встретил, кто меня нашел у нашего корабля, оказался дядя Вася, а если бы не он, то и по-иному все пошло. Тебя вот встретил, а если бы другого кого? Тоже неизвестно, что и как было. А в Смоленске? Все могло быть и много хуже и намного лучше. Не встреть мы с Машей тех бандитов… Да что теперь голову ломать, что и как могло быть? Все так, как есть и не иначе. Я просто чувствую, что мне невероятно везет, но любое везение рано или поздно заканчивается. Если это просто везение, а не чья-то воля…

— И что будешь делать? — спросил Горохов, положив руку на бедро собеседника и смотря ему в лицо сквозь ночную тьму.

— Ну… все же попробую грозу вызвать, — обершарфюрер решительно поднялся со скамьи.

— Можно…. Можно мне посмотреть? — нерешительно спросил Сергей.

Кудашев пожал плечами, поднялся и пошел в сторону леса. У самого забора сел на траву. Расслабился, прикрыл глаза, почувствовал снизу через выпавшую уже ночную росу, землю. И провалился в глубь сознания, словно в колодец, у которого недавно сидел.

Сергей проводил взглядом князя, и принялся лазить по карманам в поисках сигарет, а потом и спичечного коробка. Видел, как Юрий сел у забора лицом в сторону темневшего вдалеке леса, не сводя с него глаз. Затем начал разминать в пальцах сигарету, зажал ее в зубах и чиркнул спичкой. И забыл о ней. Вокруг почти невидного в темноте Кудашева ночной воздух стал клубиться туманом, который все ярче наливался молочно-белым светом, обволакивая тело пришельца в матовый кокон. Обожгла пальцы спичка, милиционер бросил ее под ноги. Автоматически достал еще одну, чиркнул о коробок, закурил, глубоко затянувшись. То ли казалось, то ли на самом деле, фигура Кудашева оставаясь сидеть, чуть приподнялась с земли и колыхалась, качаясь на ветру. Сергей, против своей воли научившийся видеть существ иного мира, уже начал понемногу к фокусам таким привыкать, но тут выронил из приоткрытого рта святящуюся багровым огоньком сигарету. То, что он поначалу воспринял как матовую сферу, заключившую в себя Юрия, теперь, он четко видел, включала в себя бесчисленное множество бестелесных фигур, и не только человеческих. Все эти не пойми кто кружились вокруг Кудашева. Нахлынул дикий всепоглощающий ужас. Горохов вскочил и шепча про себя:

— Ну на хуй…, — быстро пошел, почти побежал, натыкаясь в темноте, то на ведро, то на колоду, то на сидящего на ступенях деда Архипа.

В комнате, не зажигая лампу, скинул рубаху и рухнул на кровать. Укрылся с головой одеялом и моментально уснул. Только потом, спросонок, поднял голову от подушки, слушая громовые раскаты. Услышал и первые удары дождевых капель о подоконник, которые сменились шумом настоящего ливня. Но тут же голова поникла, и он уснул опять, на этот раз до утра.