Глава 37. Пропади оно все пропадом!

Николай с Леной переглянулись, генерал вскочил и, схватив со стула брюки, принялся лихорадочно натягивать, прыгая на одной ноге и матерясь. Потом вновь сбросил уже наполовину одетые брюки вспомнив о трусах. Вой сирены сводил с ума. В полутьме закрытой комнаты Лена сжалась в комочек посреди смятых простыней и не сводила полных ужаса глаз с Кожевникова. Генерал, задержал взгляд на ее лице и вдруг с нежностью, которую и сам не ожидал от себя, притянул к себе и крепко поцеловал, прошептав:

— Все будет хорошо, милая.

Помогло. Ужас в глазах женщины, нет, не исчез, но отступил куда-то в глубь. Она вскочила, как была нагая, суетливо схватила свою одежду, аккуратно сложенную на столе, но тут же оставила ее и бросилась к Кожевникову. Стала помогать ему, застегивать пуговицы рубашки и завязывать галстук. Николай Иванович не сводил глаз с качающихся ее грудей, отстранил руку от воротника.

— Полно, не до галстука! — негромко сказал он. Справа от двери стояла раковина с краном, генерал быстро, фыркая и брызгая вокруг ледяной водой умылся и, выпрямившись, оглянулся на Лену. Та, уже полуодетая, прижала режущим сердце беззащитным движением к груди блузку, которую держала в руках.

— Что это, Коля? Что случилось?! — ее голос дрожал, вой сирены, вошедший в душу каждого советского человека как символ невыразимого ужаса и опасности, придавил ее невыносимым грузом.

— Не знаю, Лена… Вернее знаю, что ничего хорошего! — он уже держал руку на замке двери, — одевайся, приводи себя в порядок и выходи вслед за мной минут через пять.

В коридоре, выходя из архива, генерал чуть не столкнулся с совершенно ошалевшим сотрудником из второго отдела. Он несся с выпученными глазами, одновременно застегивая ремень полевой формы и поправляя противогазную сумку. Он и сам, наверное, не понял, что, чуть не сбил с ног начальника Управления, перед которым в обычное время дрожал осиновым листом и заикался. Кожевников проводил его взглядом до поворота на лестницу, стараясь вспомнить фамилию… то ли Романцев, то ли Румянцев. Но одно было ясно, стряслось что-то серьезное. Сирена воздушной тревоги, завывавшая, не смолкая, сомнений не оставляла. Он добрался до приемной, пересек пустую комнату с сиротливо пустующим столом секретаря и распахнул дверь кабинета. Дубровин со своими двумя неразлучными спецами-аналитиками что-то живо обсуждали, сгрудившись у большого стола. Полковник оглянулся на звук открываемой двери. Молодец старик, никаких глупых вопросов, только кивнул вошедшему генералу.

— Рассказывай! — коротко бросил ему Николай Иванович и добавил уже в адрес Миши и Гриши, — позвоните в дежурку, скажите отключить уже эту долбанную сирену, по мозгам бьет!

— Начну, Николай, с того, что мы в полной заднице. И не мы с тобой, а в целом, Союз Советских Социалистических Республик. Вот тут-то мы с тобой, выходит, что крайние. Только что звонил Андропов, довел, так сказать обстановку. С ебуками и воплями, но я его отчасти понимаю, проблема возникла почище Карибского Кризиса…

— Даже так… однако! — прошептал генерал, чувствуя, как пробрало холодом.

— Наш с тобой клиент из мест весьма отдаленных, вчера в лесах и болотах учудил. То ли взорвал что то, или еще как-то нам насрал, но разнонаправленный импульс был такой силы, что засекли его во всем мире. Кроме того, он спалил на орбите всю группировку спутников США над Европейской частью, а может и над всем полушарием. Да так, что сам, можешь представить, какой сейчас стоит визг и в Вашингтоне, и в Брюсселе.

Дубровин устало присел на стул, неторопливо достал откуда-то платок и протер взмокший лоб.

— Опять ядерный взрыв? — спросил Николай Иванович, пододвигая к себе стул и садясь рядом с полковников.

— Если бы… сам понимаешь, Ювелир по телефону в подробности не вдавался. Только сказал, что очкарики в Академии Наук, которых среди ночи под белые ручки свезли на ЗКП в Подмосковье, так до сих пор и сидят с вытаращенными глазами и открытыми хлебалами, мол, не может быть такого. Совершенно неизвестный спектр излучения, они ему даже названия придумать не могут. Импульс и все… Американцы и их жополизы из НАТО, обосрались и закатили истерику, что у коммунистов появилось какое-то супероружие, разрушающее паритет и дающее нам преимущество первого удара. С минуты на минуту можно ожидать объявления ими мобилизации, а ты сам понимаешь, обратного пути уже не будет.

— А если они узнают… — начал наконец Кожевников понимать сложившуюся ситуацию.

— Да! Как только они поймут, что мы не контролируем эти технологии, тут же ударят по нам первыми, не дожидаясь, пока мы с этими странностями освоимся. Пока хоть какой-то есть шанс. А ведь кроме их спутников потеряна связь и со всеми нашими, о чем они, если и не знают пока, то это дело нескольких часов. В лучшем случае дней. Их агентура пронюхает. Цейтнот, брат Кожевников! На Смоленской площади, в МИДе, светопреставление. Здание аж шатается, все орут, мечутся. Громыко ночью вылетел в Вашингтон, будет ссать там Картеру в уши и делать хорошую мину при плохой игре, в меру пугая, и в то же время стараясь удержать от истерики. В штаб-квартиру НАТО отправился Мальцев, он в Брюсселе займется тем же, чем его шеф в Америке…. Таким образом, у нас и у них палец на кнопке запуска ракет, вопрос у кого первым нервы не выдержат. У нас преимущество, но исключительно в том, что мы знаем, откуда ноги растут, а они просто боятся. Ну, и как ты понимаешь, виноват некий полковник Дубровин, допустивший стратегический просчет в оценке ситуации…

— Как же так?! Павел Петрович, они же сами отменили операцию по захвату, велели дождаться переговорщика из МИДа — возмутился Кожевников.

Старик усмехнулся:

— Эх Коля… ты, право, как ребенок, хоть и голова седая. Итальянский проныра — фашист, граф Чиано, как-то сказал: «Как обычно, у победы находится сотня отцов, а поражение — сирота». Вот и тут, нужен крайний, и он найден. Кстати, еще сказано было, виноват некий генерал-майор, но я считаю, что лысой головы старого полковника на плахе, будет вполне достаточно. Это если не начнется Третья мировая, а если… ну, тогда уже все равно. Пока же все распоряжения отменены, и нам нужно срочно захватить, этого Кудашева. Причем блажь о сотрудничестве закончена, но вся эта заморочка с секретностью пока остается. Чтобы не пришлось потом объяснять войсковую операцию в центральной России. Действовать нужно быстро и жестко. Причем Андропов намекнул, что предпочтительно не захват, а ликвидация и тщательная зачистка местности. Но без особого шума. Есть серьезное опасение, что вероятный противник, будет требовать допуска на место для обследования его международной комиссией, а сам понимаешь, нам это надо как козе баян. Только мы тут с моими парнями пораскинули мозгами и решили, что процентов на пятьдесят мы опоздали.

— Это почему? Думаешь, он сбежал? — генерал аж привстал от возбуждения.

— Да если бы мог, он давно бы восвояси убрался. Мы думаем, он понял, что обложили его крепко, и решил уйти, громко хлопнув дверью. Именно так, пулю в голову пустить, это они запросто, сам помнишь, что в 1945 было. Но для него, паскуды, слишком просто. И ведь если так, эта тварь, точно все рассчитала! У него-то дома война с СССР и западными плутократами. Вот он и тут решил нам нагадить, устроил напоследок тарарам… Мы, того и гляди, ему на радость вцепимся с американцами друг другу в глотки. И еще, я буквально сразу после звонка из Москвы поднял кой-какие свои связи на верхах и узнал, что ночью было экстренное заседание Политбюро. И что-то там пошло не так. В Кремль срочно вызывали медицинский вертолет, была первоначально суета, но потом все подозрительно быстро утихло. Я подозреваю, что кто-то из больших и важных людей, ночью отправился на Поля вечной охоты, как говорят жертвы американского империализма — индейцы. И отчего-то мне кажется, что это Сам. Здоровье, сам знаешь, у него последнее время неважное, возраст, нервы, с дочерью скандалы… Если это так, то только этого нам и не хватало, чтобы в период кризиса, верха еще начали грызться за власть. И ведь начнут, даже на пороге Третьей мировой. Что тут судьбы, какого-то полковника и генерал-майора…

— Вот паскудство! — генерал потер лоб рукой. Совершенно неожиданно навалились такие серьезные проблемы, что волнение последних дней стали казаться не существенными. По сравнению с забрезжившей реальной перспективой Третьей мировой, прежние хлопоты с пришельцем — мелочь. Хотя он же стервец, и виноват во всем.

— Что предприняли, Павел Петрович? — спросил он старика.

— Поднял Управление по тревоге и ввел «Военную опасность», через пятнадцать минут должны собраться твои замы. Я им накручу хвосты в пределах компетенции. Пусть готовят эвакуацию на ЗКП и все мероприятия, полагающиеся на случай войны. Ну а через час группа готова будет к выезду. По дороге захватим моих ребят и разведчиков Мельгузова. Ты же тоже едешь?

— Глупый вопрос. Конечно! Может, успеем перекусить? Ты как? — Кожевников поднялся со стула.

— Нет, Николай, кусок в горло не лезет, если только чаю покрепче! — устало покачал головой полковник и тут же, будто начальника Смоленского КГБ и не было в кабинете, наклонился над картой, что-то говоря Мише и Грише. Тыкал пальцем в топографические знаки.

Кожевников, для которого слова о завтраке было не более чем поводом выйти из кабинета, на слабых в коленях ногах двинулся к двери и аккуратно прикрыл ее за собой. Лена уже сидела за столом на обычном своем месте, бледная, с криво накрашенными губами. Видимо, тоже нервы были на пределе, раз в таком важном для женщины деле, дрогнула рука.

— Лена, набери мой домашний… — он остановился у стола, оперся руками на края стола. Под конец фразы голос его предательски сорвался на пару тонов ниже. Женщина замерла и с ужасом уставилось на перекосившееся лицо начальника и любовника. Таким она его не видела никогда. Наконец, справилась с эмоциями и закрутила диск наборника телефона. Через несколько мгновений протянула трубку генералу.

— Алло… — голос жены был заспанный, тихий и усталый. Не мудрено, под утро самый сон, да и уснула, наверное, совсем недавно. Ждала его, кобеля, сколько могла, — Это ты, Коля?

— Да, Марина! Кто же еще разбудит тебя посреди ночи. Просыпайся, мне нужно, чтобы сейчас твоя голова была ясной… — Кожевников, просто физически чувствовал, как жена отлично знакомым движением руки, сейчас смахивает закрывающую глаз прядь волос. Он постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, но обмануть женщину, столько лет делившую с ним все невзгоды и проблемы не удалось.

— Что случилось, Николай? — он тоже по голосу, как по открытой книге, прочел все ее беспокойство.

— Марина, прошу, не задавай мне сейчас вопросов, ты же понимаешь, я не могу тебе на них ответить, но сделай все так, как я скажу.

— Я слушаю. — голос жены стал ледяным.

— Как можно быстрее собери все, что есть в доме из продуктов длительного хранения. Сложи в мой рюкзак, что на антресолях. Отнеси в машину. Да, прежде всего консервы. Что? Банки с вареньем? Да, возьми пару штук. Крупу, макароны, сахар. И сразу уезжай из города. Да, в деревню. Что?! Планы на завтра. Послушай, Марина, у тебя больше нет этих планов. И, пожалуйста, как можно быстрее. Одежду возьми. Да, походную. И…на всякий случай теплую тоже. Мою… Да и мою тоже. В гараже две канистры. Перелей бензин в бак. Да, сколько войдет, если останется в канистре менее половины, просто вылей на улице у стены. Да! Так нужно! По дороге, на выезде, ты знаешь где, круглосуточная заправка, нальешь их полные. Как приедешь, на даче, сразу освобождай погреб, да… как я тебе рассказывал. Все, что найдешь, всю посуду, все ведра и банки, заполни водой из колодца и спусти туда. Все запасы, которые там у нас есть, тоже. Что делать дальше, если… если начнется… ты, наверное, уже понимаешь сама, о чем я, ты знаешь. Надеюсь, ты успеешь. И жди. Я обязательно приеду. Ты все поняла?

— Да. — голос в трубке был тих и безжизненен.

Он хотел еще что-то сказать жене ободряющее, но услышал только короткие гудки, впивавшиеся в сердце Кожевникова, как раскаленные иглы. Маринка всегда была волевая и сильная женщина, настоящая жена генерала. Николай Иванович почувствовал болезненный укол совести. Но что есть, то есть… Он присел в приемной на стул у стены задумался, глядя в окно на рассветный сумрак.

Дачу в деревне, в сто сорока километрах от Смоленска, на север, он завел лет пять назад. Добротный бревенчатый дом-пятистенок с печкой, садом, колодцем и приличным участком с огородом. Специально выбирал место подальше от предприятий и воинских частей. Со службой времени на садоводство и огородничество не оставалось. Всем заправляла жена, которую к сорока годам страстно стало тянуть к земле. Он только немного подновил дом. Но одним вопросом озаботился особо. Сделал погреб. Вернее, «погреб» было совсем не подходящее название. Воспользовавшись старыми связями и своим нынешним положением, он подтянул кое-кого из военных инженеров и дачный погреб, по сути, являлся самым настоящим приличным бомбоубежищем. Небольшим, на трех-четырех человек. Но больше и не требовалось. Он да жена. Сын служил, и начнись-то, для чего погреб был нужен, его бы точно, в тот момент, не оказалось рядом. Жена неуверенно пыталась скандалить, особенно когда Кожевников сполна, к удивлению полковника-стройбатовца, оплатил всю работу из совместно накопленных ими денег.

Надеялся, что не понадобится, но мало ли. Вот, все же понадобилось…

Генерал поднял голову и встретился с полным ужасом взглядом Лены. Она дурочкой никогда не была, догадалась, еще когда в коридорах жутко завывала сирена воздушной тревоги, но только теперь со всей ясностью осознала весь кошмар происходящего. В неожиданном порыве Кожевников привстал, перегнулся через стол, привлек женщину к себе, крепко обняв за дрожащие плечи, целуя лоб и пробор волос, и шепча какую-то чушь, вроде: — Не бойся… Все будет хорошо!

Какое там, в пизду, хорошо!? Худо, совсем худо! Хуже может быть только когда над городом, над его Смоленском, поднимется клубящийся гриб взрыва от НАТОвской ракеты.

Скрипнула позади дверь из коридора, Кожевников обернулся. В приемную заходили его заместители и начальники отделов. У всех тревожно вытянувшиеся бледные лица. Генерал кивнул на дверь кабинета и образовался небольшой затор из толпящихся офицеров. Он последовал за ними, еще раз крепко сжав Лене руку.

Руководство Управление рассаживалось по привычным местам, без обычных разговоров меж собой в полголоса и покашливаний. Только на привычном, его, Кожевникова месте сейчас сидел полковник Дубровин, по левую руку от которого, на углу стола, на приставленных стульях примостились Рощин с Забелиным. Сам генерал взял из простенка стул и поставил его справа от Дубровина. Старик окинул собравшихся пристальным взглядом и заговорил твердым, хорошо поставленным, начальственным голосом.

— Товарищи офицеры! Ситуация осложнилась. Это непосредственно связано с группой диверсантов в юго-западной части области, на розыск которых я ориентировал вас третьего дня. Ситуация выходит из-под контроля, она получила серьезные осложнения, уже на международном уровне. Буду с вами откровенен. СССР и Варшавский Договор на грани войны с американцами и их сателлитами. Никто надеюсь, товарищи, не испытывает иллюзий относительно наших союзников?

По собравшимся офицерам прокатилось ворчание и тихий гул голосов.

— Да, вижу вы реалисты. Иначе и быть не может, принимая во внимание звезды на ваших погонах. Расхлебывать эту кашу, в любом случае придется СССР. Политбюро и Министерство Иностранных дел, принимают все меры для недопущения открытого конфликта. Сейчас на самом высоком уровне ведутся переговоры в США и в Бельгии. Но ситуация сложная. Если характеризовать ее по циферблату часов, — полковник протянул руку мимо головы Кожевникова указывая на висящие на стене часы, сейчас — 23.55. При том, что полночь — военный конфликт, с применением оружия массового поражения. С этой минуты, отменяются все выходные дни, личный состав отзывается из отпусков и переводится на казарменное положение. Я не буду ставить задачу каждому из вас. Все вы коммунисты, все не первый день на службе. У каждого в кабинете, в сейфе есть особая папка с конвертами. Приказываю вскрыть красные конверты и действовать по пункту «б» — «Военная опасность до объявления мобилизации». И быть готовыми перейти к пункту «а». Сегодня, будет осуществлена операция по нейтрализации инфильтрованной к нам группы противника. Возглавит ее, лично, Николай Иванович, я еду с ним.

Кожевников кивнул. Сложив руки на столе перед собой, он молча переводил взгляд с одного лица на другое. Почти всех присутствующих офицеров он знал давно. Всех проняло услышанное от Дубровина. Генерал с удовлетворением заметил, как обострились черты лица его товарищей. Стали похожи на волков. На этих положиться можно. У пары-тройки, как раз из тех, к кому и в обычное время были вопросы, наоборот, дрожали подбородки и руки, когда они, достав платки, вытирали взмокшие лбы. В глазах какая-то смесь гадкой жалости к себе и страха. Тыловик, начальник второго отдела… Ну что же, вот в такие времена и проверяются люди.

— Все свободны, товарищи! Что бы там ни было, победа будет за нами! — Дубровин встал, давая понять, что пора действовать.

Все разошлись быстро и молча, стараясь не смотреть в лица друг друга. У двери тыловик замялся, держась за ручку двери и переступая с ноги на ногу, и придерживая рукой дрожащий подбородок. Глаза как у побитой собаки, подумал, глядя на него Николай Иванович, трус, паскудный трус… Но, тот так и не решился что-то сказать или спросить. Вышел, даже не прикрыв за собой дверь. Кожевников вздохнул, встал из-за стола и прошел к сейфу. Неторопливо достал из кармана ключ, старый, кодовый замок давно не работал, а может быть и работал, только того кода, у привезенного в 1946 году из Германии сейфа, никто давно не знал. Генерал достал наплечную кобуру с пистолетом Коровина, скинул пиджак, закрепил на плечах лямки кобуры, подтянув ремешки. Переодеваться в «полевку» и идти в оружейную комнату за Макаровым никакого желания не было. Будь что будет и пропади все пропадом!

— Готов? — спросил Дубровин, и после того, как генерал кивнул, добавил, — поехали быстрее, пока еще какая-то московская сука, опять не дала новую вводную.

Полковник в два глотка допил из стакана давно остывший крепкий чай, махнул рукой своим помощникам и вслед за ними вышел из кабинета. Кожевников, будто в последний раз окинул взглядом привычные стены, книжный шкаф, портрет Дзержинского, подошел к окну и зачем-то плотно прикрыл распахнутую настежь форточку. Чуть помедлил, пытаясь унять волнение. На душе было неожиданно пусто, словно в давно пересохшем колодце, накатила апатия. Что бы ни должно было случиться, пусть это случится быстрее. Не зря же считается, что страх смерти, хуже самой смерти!

Из кабинета вышел уже обычный генерал Государственной Безопасности Николай Кожевников, никто не смог бы сказать, что несколько секунд назад, он боролся со слабостью и отчаянием. Или почти никто.

Лена ждала его, выйдя из-за своего стола и стоя у двери в коридор. Раскрасневшееся лицо, покрасневшие глаза, закушенная губа, но твердый взгляд и прямая спина. Некоторым его коллегам у этой женщины стоило поучиться выдержке и силе воли.

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться! — голос ее был не громкий, но твердый и отчетливый. Генерал удивленно посмотрел по сторонам. Кроме них, в приемной никого не было, а наедине сроду они не были столь официальны друг с другом.

— Товарищ генерал! Я понимаю, что моя просьба против всех правил! И знаю, как необычно это звучит, но позвольте мне ехать с вами!