Глава 45. Загонная облава

Что ни говори, жители Чернево, этот день запомнили на всю жизнь. Наверняка, старики и малым детям потом долго еще рассказывали. Чекисты Кожевникова, при самом активном содействии пограничников и людей Дубровина в камуфляжных комбинезонах без знаков различия, взяли колхозников в оборот быстро и без лишних нежностей. Село оцепили и всех, кто не оказался на полевом стане или еще где по колхозным делам, настойчиво «попросили» собраться в сельском клубе и в правлении колхоза. Не делали исключения ни для малых, ни для старых. Первое изумление у Черневцев, быстро сменилось страхом, затаенные корни которого, впитанные с молоком матерей легко пробуждались при виде синих петлиц чекистов, камуфляжей пограничников и хмурых Дубровинских спецназовцев в черных беретах. Некоторые бабы уже начали истерично подвывать, хотя и не в полный пока голос, зажимая ладошкой рты, испуганно косясь на дула автоматов в руках нежданных гостей. Никто покуда ничего не понимал и громкие голоса из шипящих мегафонов чекистов:

— Граждане, просим сохранять спокойствие! — наоборот, только рождали отчаяние, заставляли детей жаться к испуганным матерям, а тех к мужьям. Впрочем, мужчин было мало, страда — почти все в поле. Перемазанных маслом и копотью рабочих из колхозных мастерских, отчего-то сразу увели отдельно, что прибавило страха у их жен и матерей, провожавших своих кормильцев тревожными взглядами.

Сразу догадался, откуда и по чью душу все закрутилось, наверное, только председатель колхоза. Как только у здания правления, скрепя тормозами, остановился здоровенный, тентованный, армейский грузовик и из него резво запрыгали мордовороты в форме и с автоматами, Степан прошептал

— Ну, Васька! Ну, тварюга!

Слишком много какой-то странной возни было после его пьяной выходки в правлении, да со всех, самых неожиданных сторон. Хотя кто ж мог подумать, что и до такого вот дойдет. Еще у одного человека тревожно екнуло сердце, закружилась голова и дрогнули в коленях ноги от дурных предчувствий — у Натальи. Но пока только предчувствие.

Впрочем, обошлось без эксцессов. К счастью, никто из местных дурней, не решился дать деру через плетни огородами, рискуя получить пулю в спину, наверное, потому что особых грехов за собой не чуяли. Всяк олух понимал, что причиной происходящего был явно не стянутый из коровника мешок комбикорма или слитый намедни из колхозного грузовика бензин. У чекистов и военных тоже нервы оказались крепкими, и в общении с местными они старались палку не перегибать. Все же свои, советские люди. Хотя…, как известно, паршивая овца все стадо портит.

Дальше все пошло по накатанной. Смоленские чекисты в полном составе остались в селе для допросов и сортировки местных жителей. Остался с ними и недовольно сопящий прапорщик Забелин, задачей которого было отделять зерна от плевел, иными словами курировать допросы местных жителей. Две дюжины пограничников охраняли перепуганных людей и следили, чтобы никто не дал с дуру стрекача в сторону леса. Разбившись на тройки, принялись прочесывать дома, проверяя их на предмет возможных спрятавшихся. Люди Дубровина в составе взвода, во главе с самим полковником и Кожевниковым, Рощиным и майором Ткачуком, которого взяли с собой по настоянию Дубровина, приступили к фазе захвата, отправились в лес. Решено было насколько возможно близко доехать на ЗИЛах и УАЗе, а потом же идти пешком. Мельгузова, с людьми, которые уже знали местность, заранее отправили в обход, еще до приезда в село. Они должны были выйти в тыл Лопатинской заимке со стороны болота, в том месте, где произошел взрыв, ставший началом всей истории. По времени рассчитали, что разведчики Мельгузова на месте будут в аккурат ко времени подхода основного отряда по лесной дороге со стороны села. Связь держали, по новой, не поступившей еще в войска носимой радиостанции Р-159-Микрон. Один радист с ней был в отряде полковника Мельгузова, второй сейчас трясся, обняв свой аппарат, в кузове ЗИЛа. До выхода групп на исходный рубеж атаки решено было строго хранить радиомолчание. Да и в лесу рассчитывать на устойчивый прием со штыревой антенной, дальше чем на пять километров не имело смысла, а раскручивать и забрасывать на дерево канатик не было времени.

За рулем УАЗа Забелина сменил майор Рощин, а Ткачук, устроившись справа, указывал дорогу. Кожевников чувствовал, как азарт охоты, заставлявший хищно блестеть глазами окружающих, все больше забирает и его. Все же, а кабинетная работа, напрочь убивает в мужчине то, что и делает мужчину мужчиной. Когда-то молодой опер Колька Кожевников вот так же пробирался через закарпатский или волынский лес со СМЕРШем, окружая схрон бандеровцев. Так же потели от волнения ладони, сжимавшие ППШ, а дыхание перехватывало от напряжения. Эх, сколько лет прошло! Молодость, хоть и прошедшая в боях и опасностях, все равно вспоминалась как что-то значимое. А возможность получить пулю из ствола лесного брата, не такая уж большая плата, особенно если сравнивать ее с гипертонией и простатитом, заработанными генералом на склоне лет.

— Тормози! Да, правее объезжай! Я прошлый раз вроде тут на «Ниве» застрял, — Ткачук указывал рукой их водителю на заросшую густыми кустами обочину, а потом закрутил головой по сторонам, — точно тут, вон там, налево, видите, подростом уже поляна зарастает. Там до войны деревня была. Точно, вои и трубы кое-где еще видны…

Генерал с Дубровиным прильнули к окнам, рассматривая кое-где торчащие черные остовы из выщербленного кирпича, почти скрытые разросшейся к концу лета высокой травой и молодыми березками.

— Мы, пока мою машину выталкивали, извелись все, — продолжал чекист, — тут и милиционер этот на лошади подъехал, помог нам…

В это время навстречу почти остановившейся автоколонне из-за поворота, скрытого разросшимися деревьями, выехала запряженная лошадью телега. Сидевшие на телеге люди, несомненно, слышали урчание и подвывание двигателей автомашин, и встреча для них не была столь неожиданной, как для чекистов. Двое мужчин соскочили с телеги и спокойно, словно и не была эта встреча для них неожиданной, принялись освобождать военным дорогу. Молодой, рослый и крепкий рыжий парень, в светлой рубахе и кепке, шагнул в заросшую густой травой и кустами обочину, проверяя осторожными шагами, нет ли там ямы. А второй, не молодой уже мужчина с непокрытой седеющей головой, среднего роста, с небольшой, аккуратной бородой, в пиджаке и заправленными в сапоги штанами, взяв лошадь за узцы, стал сворачивать повозку с дороги в сторону. Оба посматривали на грузовики и УАЗ с плохо скрываемым интересом. На телеге виднелись головы двух женщин, они не сводили глаз с встречных и переговаривались, чуть наклоняясь, друг к другу.

Майор Ткачук, внимательно всматривающихся в седоков перегородившей им путь телеги, вдруг неожиданно ударил по металлической панели УАЗа рукой:

— Товарищ генерал! Да это же они! Вот тот, рыжий — тот самый милиционер, только сейчас по гражданке, а бородатый — пасечник Лопатин! У Ткачука аж дыхание сбилось от волнения. Кожевников и сам почувствовал, как замолотило неистово сердце, бросило в жар, а потом по плечам, вниз, к пояснице побежала холодная дрожь. До того неожиданной оказалась эта встреча. Не так, точно не так, представлялась ему встреча с объектами их операции.

Хлопнула дверь. Ткачук, стремглав вылетел из кабины на дорогу перед машиной и заорал, лихорадочно скребя непослушными от волнения пальцами пистолетную кобуру на правом боку:

— А ну стоять! Стоять, кому говорю!

Рыжий переглянулся с бородатым мужчиной.

— Ты что орешь-то, военный? — спокойно спросил бородатый, не отпуская поводья, — мы ж вам и так дорогу освобождаем!

— Майор! Прикрой рот и заберись в машину! — послышалось сзади. Позади Ткачука стоял полковник Дубровин, не сводящий глаз с людей у телеги. Ткачук, опасливо поглядывая на Дубровина, отступил назад, и взялся за ручку двери УАЗа.

— Нет, пиздуй в грузовик, и сделай милость, постарайся вообще оттуда не высовываться! — сказал ему Павел Петрович, не поворачивая головы. Майор, молча повернулся и потрусил в конец колонны, то и дело оборачиваясь через плечо, а Дубровин сделал несколько шагов вперед и остановился метрах в двух от людей у лошади.

— Лопатин? Василий Андреевич? — спросил он уже спокойно, поправляя фуражку на лысой голове, а потом обратился к молодому рыжему парню, — а вы, как я понимаю, гражданин Горохов?

Молодой кивнул, а бородатый мужчина, все так же, не отпуская упряжь, ответил:

— Да, мы самые. А вот вас что-то не признаю, вроде, как и не знакомы мы.

— Ну что же, давайте познакомимся, — Дубровин неторопливо козырнул, хотя отдавать честь гражданскому, было вроде и не к чему, — полковник Павел Петрович Дубровин. Мы вот как раз к вам и направлялись!

Сзади к полковнику подошел, вышедший из автомашины Кожевников, внимательно рассматривающий собеседников. Сразу бросилось в глаза, что встреча на лесной дороге, для Лопатина и его спутников, неожиданностью не была, уж больно уверенно оба держались.

— А в телеге, как я понимаю, ваша супруга, гражданин Горохов — Елена Сергеевна и Маша Лопатина? — скорее уверенно сказал, нежели спросил полковник.

— Да, вы правы, товарищ полковник, — ответил на этот раз уже не пасечник, а его спутник, — вот ведь удача, что встретились. Теперь и не нужно вам трястись по этой лесной дороге до самой заимки, признаться, скверная дорога, особенно по осени как дожди льют. Только что-то не припоминаю, когда мы с вами знакомство свели, товарищ полковник. Да и нет у нас потребности в этом знакомстве, так что давайте, разворачивайтесь да поехали, вы своей дорогом, а мы своей. Хотя тут до Чернево, дорога все одна.

Кожевников слушал Горохова с все возрастающей неприязнью. Наглость их с Лопатиным начинала бесить. И он не выдержал.

— Ах ты наглец! Сопляк! Ты мне еще указывать будешь, куда нам ехать и что делать! Предатели! Да я вас… — он шагнул вперед, почти сорвавшись на крик, но тут же почувствовал на предплечье железную руку Дубровина.

Крик его, тем временем, особого эффекта не принес, только сидевший за рулем УАЗа майор Рощин, приоткрыв дверь, наполовину высунулся из машины, подтянув на колени АКСу. Из кузова, остановившегося в пяти метрах от них ЗИЛа, выпрыгнули и застыли с оружием на изготовку несколько Дубровинских оперативников в непривычном трехцветном камуфляже и черных беретах.

Горохов с Лопатиным встревоженно, впервые со встречи с военными, переглянулись. Милиционер, набычившись, сунул руки в карманы, а Лопатин отпустил, наконец, повод запряженного в телегу коня и сделал шаг навстречу Кожевникову.

— А ты кто такой будешь и что ты орешь на нас?! Да мы вас впервые в жизни видим, да и предпочли бы вовсе не видать! Грозится еще…Мы тебе что, на конец наступили, что ты лаешь на нас псом! Вот полковник постарше тебя будет, а не кричит, не ругается! — так же на повышенных тонах ответил ему Андреич.

— Я генерал-майор Кожевников, начальник Управления КГБ СССР по Смоленской области… — выкрикнул генерал, ожидая, что наглецы прикусят языки, подавленные авторитетом если не его звания, то страхом перед всесильной Конторой.

Но его вновь одернул за руку Дубровин, почти оттащив назад.

— Извините товарища генерала, за столь эмоциональный порыв. — речь полковника, все так же оставалась спокойной, и он даже почувствовал невольное уважение к этим двум мужчинам. Дураками они явно не выглядели, следовательно, давно могли просчитать в какие неприятности ввязались, тем не менее, держались хорошо.

— Отчасти вы правы. Нам нужны не вы, а ваш гость, который нам, — Дубровин, повернувшись, окинул широким жестом левой руки, всю колонну машин, — известен как Юрий Кудашев, уж не знаю, как его на самом деле величать. Есть к нему вопросы у нас. Он ведь с вами? Там, в телеге прячется?

Горохов хмыкнул, оглянувшись на сидевших на телеге женщин, а пасечник, уже более спокойно ответил, обращаясь к Дубровину, демонстративно не глядя в сторону генерала:

— Да нет его с нами, у меня на пасеке остался. У нас дела свои, у него свои. Мне вот в Правление нужно, а Сергею, на службу завтра, так-то, товарищи военные, если он вам нужен, то и езжайте к нему. Он, кстати, ждет вас. Мы сейчас вам дорогу освободим, да и езжайте, а мы тоже поедем. Ну-ка, Серенька, глянь, там, за крапивой нет канавы, проедем?

Годы работы на должности начальника Управления, выработали у Николая Ивановича Кожевникова свои привычки и взгляды на жизнь. Не то, чтобы стал он самодуром, да и к тем, о ком говорили, что «должность его испортила», вроде тоже не относился, но не терпел, когда его выставляли дураком. Да и привык, что отношение к генералу КГБ, было соответствующим, а тут, какая-то антисоветская мразь чуть ли не в лицо смеется!

— А ну стоять! Сволочи! Руки за головы! Взять их! — генерал выхватил из оперативной кобуры пистолет, направил ствол на Лопатина и призывно махнул рукой. Но ничего не произошло. И солдаты у грузовика, и Рощин, с места не тронулись, не сводя глаз с полковника Дубровина, ясно давая понять, кто тут на самом деле командует. Полковник с осуждением глянул на Кожевникова и неторопливо взмахнул рукой. Тут же загремели солдатские десантные бутсы и уже через несколько минут, Лопатин с дочерью и Горохов с женой, стояли между УАЗом и грузовиком в окружении хмурых автоматчиков. Как и следовало ожидать, в телеге, под ворохом сена, застеленного брезентом, больше никого не оказалось. Спеси и самоуверенности у местных заметно поубавилось. Женщины, с покрасневшими глазами, держащие друг друга под руку, всхлипывали, дюжий Горохов, тревожно оглядываясь по сторонам, старался прикрыть широкой спиной женщин. Сам Лопатин, закусив губу, старался не поднимать взгляда. Видно было, что мужчины, чувствуя ответственность за жену и дочь, не помышляют о бегстве или сопротивлении.

— Ну что?! Предатели! Прихвостни фашистские! Поумерили свой пыл! Ну погодите… то-то еще будет! — генерал, убрал пистолет в кобуру и самоуверенно улыбнулся.

— А ты генерал, нас дерьмом не мажь! Мы никого не предавали и в прихвостни ты нас рановато записал! — ответил ему Лопатин и добавил не без ехидства, — ты вот, генерал, форму свою что, носить стесняешься, ежели в гражданском тут командуешь? Тот, кого ты фашистом назвал, своей формы не стесняется…

Кожевников аж задохнулся от нахлынувшего гнева, но в этот момент, стоявший подле него полковник, негромко сказал:

— Николай Иванович, отойдем в сторонку.

И неспешно пошел, не оглядываясь по обочине в хвост колонны, старательно, переступая через корни деревьев, вылезшие на дорогу.

С ненавистью бросив взгляд на четверых человек в окружении солдат, генерал поспешил за Дубровиным.

— Нет, ну ты видел, Павел Петрович, каковы подлецы! Твари! Сгною! Если под вышку не попаду, считай, повезло им! — зачастил он, обращаясь к полковнику. Но тот не отвечал, все так же неторопливо шел, пока они не оказались метрах в десяти позади последнего грузовика.

— Все? Выпустил пар? — просто, и спокойно спросил старик.

— Ну ты же видишь, что они за твари? — продолжал кипеть гневом генерал.

Дубровин внимательно посмотрел ему в глаза и осуждающе покачал головой.

— Иногда мне кажется, что я очень ошибаюсь в тебе, Коля! — в негромком голосе Дубровина проскользнула искренняя боль, — по возрасту, ты вполне мог бы быть мне сыном, и, наверное, я слишком многого от тебя хочу. Но будь, хотя бы профессионалом, ведь крепкие нервы для разведчика — главное. Позволь напомнить тебе, что висит на стенах всех отделов по стране: «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». И в этом Дзержинский был прав. Я следил за твоей карьерой все эти годы. Можешь мне не верить, но не без моей помощи ты стал начальником Смоленского Управления. Не делай такого удивленного лица…. Я же знал, с 1945 года знал, что произойдет тут на западе Смоленской области и поэтому позаботился, чтобы тут оказался в свое время толковый человек. Так не заставляй меня, генерал, жалеть о своем выборе. Сердце у тебя горячее, руки, на общем нашем фоне — чистые, а вот про холодную голову, это явно не про тебя.

Кожевников стоял как первоклассник перед строгим учителем, багровый лицом, не находя слов для ответа, с настоящим сумбуром мыслей, от которых кружилась голова. Дубровин, немного помолчал, явно дав ему осознать сказанное, а потом все так же спокойно и неторопливо продолжил: — Вот скажи, что толку от твоих воплей? Ты думаешь, эти четверо, старый пьяница Лопатин с дочерью и Горохов с женой хотели, чтобы этот немец свалился им на голову? Да у них больше было шансов, что на их дом в лесу свалится наш или американский спутник, сошедший с орбиты, чем фашистский самолет из другого мира! Как говорится, повезло, так повезло! Этого Горохова, все характеризуют как отличного парня. Служил в ЗГВ в Германии, не в стройбате кстати, а в диверсионно-штурмовых частях. Туда кого попало, не берут. В милиции уже три года, и на хорошем счету. Да, согласен, он покрывает человека, убившего двоих человек. Но вспомни, что это за люди, уголовники и бандиты и как знать, не оказал ли этот немец советскому обществу большую услугу. Нам сейчас нужно получить от них максимум информации и взять, наконец, пришельца, поставив точку на всей этой мутной истории. Ты же своими криками, угрозами сгноить на Колыме, добьешься только того что они замкнутся в себе. Поверь, я достаточно разбираюсь в людях, эти четверо, далеко не простофили и отлично понимают, в каком положении оказались. Дочь Лопатина по уши влюблена, старик, ее отец, далеко не боец, а милиционер, явно не предатель и не агент, чьей-то разведки. Так давай дадим им хоть иллюзию шанса выбраться из этой говеной истории чистенькими!

Кожевников потер чуть дрожащей рукой лоб и молча кивнул. Чуть помолчал и сказал тихо:

— Извини, Павел Петрович… ты прав. Командуй!

Дубровин чуть улыбнулся и, похлопав генерала по плечу, развернулся и также неторопливо пошел назад, сопровождаемый утратившим весь задор и пыл генералом.

— Не буду, вести слишком долгих разговоров, граждане! — обратился Дубровин к притихшим гражданским, когда они вернулись в голову колонны, — вы попали в неприятную историю, но я верю, что случилось это против вашей воли. А сейчас я даю вам шанс помочь органам государственной безопасности! Нам нужен этот человек! Я знаю, что и для вас он не безразличен, за эти дни вы прониклись к нему сочувствием и даже симпатией. Но он тут чужой! Он чужой для меня, для вас и вообще для нашего мира! Да, да, не переглядывайтесь так изумленно. Мы все о нем знаем. И не питаем к нему ненависти или злобы. Я знаю, что случившееся в Смоленске, — тут старик-полковник, сделал многозначительную паузу, — произошло против его воли, он защищался и защищал дорогого ему человека. Несомненно, решая его судьбу, мы все это учтем. Но для этого он нам нужен живым. Мы знаем, что он вооружен, и на этот раз недопустимо, чтобы пострадал кто-то из моих людей. Надеюсь, вы и это понимаете, в противном случае, я не могу ничего ему гарантировать. А теперь, вы готовы ответить на некоторые вопросы?

Сергей Горохов переглянулся с пасечником, и они почти одновременно кивнули с согласием.

— Отлично! — Дубровин сменил тон на самый что ни на есть деловой и жесткий, — он вооружен? Чем?

— А… да… пистолет у него и автомат. Я это…не видел такой раньше — сбивчиво начал отвечать Андреич. Но его перебил Горохов:

— Давай лучше я, дядя Вася. Лопатин облегченно вздохнул и закивал соглашаясь.

Полковник, так же всем своим видом демонстрировал готовность к сотрудничеству и самый живейший интерес.

— Пистолет — Вальтер П-38, в кобуре с двумя магазинами.

— А что за автомат?

— Очень похож на чешский — Sa. 25. Как я понял, 9×19 мм Парабеллум, я такие по службе помню.

— Боезапас?

— Видел я, товарищ полковник, этот пистолет-пулемет и подсумок к нему, ну стало быть на четыре, может, пять магазинов, да еще, магазины короткие, не на сорок патронов. Есть ли еще запас патронов, не знаю.

— Есть, — добавил внимательно слушавший его Лопатин, — у него еще цинк с патронами и вроде сумка с гранатами. Это все в этом…самолете ихнем было.

— И какие у вашего… гостя, планы? — поинтересовался Кожевников, на этот раз, после разговора с Павлом Петровичем, спокойным, деловым тоном.

— Да какие там планы…, — вздохнул Лопатин, — деваться-то ему не куда, позади топи кромешные, а с другой стороны вот вы за глотку берете. Со всех сторон лес. Нас он вот отправил подальше, а сам говорит, не дамся живым. Жалко ведь парня, молодой совсем… Да и не виноватый он…

Позади отца всхлипнула Мария Лопатина и уткнулась в плечо подруге.

Еще после нескольких уточняющих вопросов двое старших офицеров, вновь отошли в сторону.

— Ну что, Павел Петрович, вроде ясно все! Прижмем мы фрица. Мельгузов со своими, со стороны болота, мы со стороны дороги. Ему и останется, что только сдаваться. В лес бежать, да прятаться, резону нет, мог бы, давно ушел, да деваться ему некуда. Ну, может и постреляет, но для игры в войну у него силенок маловато. Автомат его, если это чех, прицельно хорошо если на сто метров бьет. Тепленьким возьмем…

— Да, да… — отвечал ему невпопад Дубровин, глядя куда-то на торчащие в стороне на заросшей поляне полу обвалившиеся черные трубы сгоревшей деревни и думая о чем-то своем.