Глава 59. Жизнь продолжается

Сергей выкрутил жиклер оборотов холостого хода. Покрутил в пальцах, прижал отверстием к пистону ножного насоса и кивнул. Лена с силой надавила на поршень, и поток воздуха со свистом вынес из жиклера осевшую там грязь. Он бросил его в банку с бензином и поболтал.

— Вроде все, должен, гад, завестись! — сказал он, вставая и упираясь руками в поясницу.

Они с женой решили вернуться в село сразу и на Гороховском служебном мотоцикле, которым управлял Сергей, и на колхозной подводе, с Леной. Чтобы не произошло, жизнь продолжалась. Сегодня он должен был быть на совещании в райотделе милиции и, конечно, на него не успевал. Лене проще было с клубом. Но тоже тревожно было, не известно, что там в селе происходило после возвращения из леса отряда чекистов.

Минут десять ушло на сбор и установку на место карбюратора. Сергей включил подсос, качнул несколько раз, повернул ключ и резким движением толкнул ногой кикстартер. Мотоцикл зачихал, плюнул густой сгусток вонючего дыма из выхлопной трубы и ровно затарахтел. Милиционер облегченно вздохнул.

— Ну, если бензина хватит, и не будет из бака грязь сосать, то доедем.

— Ну я пошла к Машке, а ты сходи, позови дядю Васю с пасеки — ответила ему Лена.

Горохов проводил жену взглядом и покачал головой. Маша совсем расклеилась. Утром не встала к завтраку. Ленка рассказала, что подруга лежала на кровати, молчала, отвернувшись к стенке, не отвечала на ее вопросы. Ну что тут было не понять, тоска грызла девчонку и помочь было нечем. Как не банально это звучит, такую тоску лечит лишь время. Андреич, наоборот, выбивал из себя сторонние мысли и сомнения работой, с раннего утра хлопоча во дворе, а потом уйдя на пасеку. Да и то верно. Последние два дня было не до хозяйских дел. Сейчас вспомнить, самим удивительно, как живы только остались.

Лопатина Сергей встретил у калитки, выходящей на пасеку. Он, заслышав рев ожившего милицейского мотоцикла, уже сам шел проститься с семьей Гороховых.

— Завелся? — то ли спросил, то ли просто констатировал факт, Василий.

Сергей молча кивнул, и они пошли к противоположному краю двора.

— Машуня не выходила? — спросил пасечник.

— Нет, Ленка пошла за ней… — ответил милиционер и вздохнул.

— Ой, беда, беда! И чо делать, ума не приложу! — сказал отец.

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышли обе молодые женщины. Опять плакала, подумал Сергей, глядя на покрасневшие глаза Маши. Они спустились с крыльца и уже вместе пошли к запряженной телеге и мотоциклу.

— Значит, уезжаете? — безжизненным голосом тихо произнесла Маша.

— Ну так, доченька, у них тоже дела на селе, — ответил за Гороховых Андреич, участливо погладив дочь по плечу и добавил, — Серенька обещал послезавтра приехать.

— Тихо! — милиционер поднял руку, прислушиваясь, — ничего не слышите?

Все замолчали и встревоженно закрутили головами, прислушиваясь.

— Ничего вроде особенного, — негромко сказала Лена, — а что? К тому же твой драндулет так тарахтит, что я и тебя еле слышу!

Лопатин соглашаясь кивнул, а его дочь, по-прежнему безжизненно смотрела куда-то в сторону.

— Кто-то едет сюда… Далеко еще, я даже не слышу, а чувствую! — лицо Сергея изменилось, жесткая складка скривила рот, глаза зло прищурились.

— О как, опять что ли напасть какая, — удивился Василий, — ты теперича, тоже выходит, ясновидец?

Горохов раздраженно отмахнулся и пошел к воротам, Лена и Лопатины за ним. Они вышли на поляну и остановились у дорожной колеи, уходящей в лес. Все трое старались услышать хоть что-то помимо обычного щебетания лесных птиц да чуть слышного поскрипывания древесных стволов от ветра.

— Подъезжают… одна машина. Сейчас… еще немного и услышите, — Сергей немного расслабился, поняв, что это не грузовики военных, возвращающихся обратно.

Через пару минут, показавшихся всем очень долгими, они услышали шум и завывание мотора, стоны переваливающейся по ухабам подвески. Из-за поворота показался председателев УАЗ. Гороховы переглянулись с хозяином. Вот уж кого не ждали, так это местное начальство. И что им говорить? Как объяснить случившееся?

Автомашина остановилась, не доезжая ворот заимки метров пять, но она еще не окончила движения, как задняя дверь распахнулась и на траву прыгнула Наташа и бросилась к Лопатину. Он изумленно хлопал глазами. Женщина с разбегу бросилась на шею Андреичу и, перемежая плач с причитаниями, прижалась к мужчине. Следом показались председатель Бойцов и Хныкин. Они вели себя менее эмоционально и, подойдя к Сергею, обменялись с ним рукопожатиями. Хотели что-то сказать, но застыли с удивленными лицами, рассматривая измочаленный вчера пулями чекистов забор заимки. Забор и правда зиял многочисленными пулевыми отверстиями с отщепленной древесиной, а в паре мест, там, где перебиты были опорные столбы и вовсе покосился, грозясь упасть.

— Вот ведь, етить твою мать! — выругался завгар, почесывая затылок, — а я ведь, Васька, до последнего момента не верил!

Лопатин молчал, милиционер тоже, на ум ничего не приходило, ведь начни только говорить, слишком много скажешь, лишние проблемы. А их, проблем, и так достаточно.

Но председатель и Хныкин, к которым присоединился и водитель Бойцова — Максим, сами сбивчиво, перебивая друг друга, пересказали, чем закончился в Чернево вчерашний день. Горохов облегченно вздохнул, про себя подивившись, как ловко оболтал деревенских смоленский генерал. Лучше и не придумаешь! Да еще и про Архипа Головкина упомянул, что вообще казалось странным, так как о старике и его смерти чекисту знать и не полагалось вовсе. Сергей пристально посмотрел жене в глаза, та, поняв мужа, чуть кивнула. Лена, которую тоже беспокоила необходимость объясняться в селе, постаралась скрыть облегчение. Авось, и правда, обойдется без тех страстей, которые она представляла, с арестом мужа и ее с Лопатиными. Неожиданно пришло понимание, что неожиданный выход из положения, являлся прямым следствием странного происшествия с Кудашевым перед самым его отьездом. Когда он до полусмерти перепугал всех, особенно командиров чекистов своим преображением… В кого? Да кто его теперь поймет? Но помогло!

Лена шагнула к подруге, схватила ее под руку и оттащила на пару шагов от ворот, что-то зашептала на ухо.

— Да, вот ведь как вышло! — ответил на град сыпавшихся вопросов Сергей, понявший, что нужно ковать железо пока горячо, — но не могу, Степан Иванович, не могу ничего вам рассказывать! И Василий Андреевич тоже, и девчонки! Запретили нам! Теперь это, без всяких шуток, государственная тайна!

— Да какие уж тут, к хуям, шутки! — согласился председатель, — живы остались, и то хорошо!

— Да… — протянул Хныкин, бывший к удивлению присутствующих, совершенно трезвым, — а со старым Головкиным ишь оно как обернулось! Дед Архип, выходит, герой у нас!

Горохов сокрушенно вздохнул, развел руками, мол, вот так вот.

Лопатин молча гладил всхлипывавшую подругу по голове и невпопад отвечал ей. Сам недоуменно крутил головой, бросая взгляд то на милиционера, то на нежданных гостей, то на дочь с Ленкой. Наконец, и он, с облегчением понял, что к чему. Защипало в носу, на глаза навернулись слезы, перехватило дыхание. Нахлынула непередаваемая нежность к прижавшейся к нему женщине. Именно в такие моменты познается вся серьезность чувств.

Андреич, обнимая и поддерживая Наташу, прошел во двор, председатель с товарищами и Гороховым, за ним. Следом к дому шли жена милиционера с Машей. Посреди двора Бойцов остановился и покачал головой. Оба окна, выходящие на дорогу к селу, были разбиты пулями. Сергей подошел к тарахтящему мотоциклу и повернув ключ, заглушил мотор.

— Ну, Вася, ты не переживай! Колхоз поможет! Генерал вчера просил посодействовать. Да мы бы и сами... На неделе выпишу тебе пару машин досок с лесопилки, забор новый поставим. Да и с порубочным билетом решим. Заготовишь древесину зимой, отлежится, подновишь постройки во дворе.

Гороховы и председатель уехали только через три часа. Наталья, наотрез отказавшаяся возвращаться с Бойцовым в село, все время держала Лопатина за руку, словно все еще боясь потерять неожиданно обретенное счастье. Зато с ними уехала Маша, в этой суете немного отвлекшаяся от тоски по любимому. Понимала, что оказалась бы для отца и Натальи в этот день и особенно ночь третьим лишним. Отец, смущенный ее решением, пытался было остановить, но она, обняв Василия, прошептала:

— Все хорошо, папа. Я с Сергеем приеду.

На страсть до рассвета, как в прежние дни, у Андреича и Наташи сил не было. Слишком много их ушло в последние дни. Но любили в тот вечер друг друга они со всей мыслимой нежностью. И, застонав одновременно, обессилено замерли. А потом долго молча лежали, обнявшись, чувствуя, как постепенно успокаивается неистовый стук сердец. Лопатин уже начал проваливаться в сон, когда услыхал шепот любимой женщины.

— Васенька, я вот все думала, рассказать тебе или нет…

— Что такое? — приоткрыл глаза Андреич.

Женщина запустила руку ему в волосы, покрывала его лоб, щеки, нос, легкими поцелуями. Чуть касалась его губами и не торопилась отвечать.

— Сон мне приснился позавчера, такой странный и радостный, — зашептала она ему чуть слышно на ухо, — Коля твой приснился, как живой прям…

Лопатин вздрогнул, сразу слетела вся сонливость, во рту пересохло.

— Я засыпала уже, даже не поняла, что сплю. Вдруг вижу Колю твоего. Он сидит на стуле рядом с кроватью и смотрит на меня так... по-доброму так. У него же улыбка очень красивая была, все говорили. Он и одет был в какую-то форму и в тельняшку. И говорит он:

— Тетя Наташа, отец вас очень любит! Я желаю вам счастья вместе. Сказал, и в то же мгновение, я вижу, уже не один он. Рядом женщина. Молодая, красивая, с белокурыми локонами ниже плеч. И тоже в какой-то военной одежде. Я еще подумала, кто такая? Никогда раньше не встречала.

Она шептала, а Лопатин чувствовал, как какая-то пружина сжимается в груди, словно ее заводят, как часы, невидимым ключом. С каждым сломом, она все туже и туже свертывалась в тугую спирать…

— А потом эта женщина и говорит:

— Как несправедливо, мол. В ней столько нерастраченной любви и ласки, но лоно ее бесплодно. Ведь это так ужасно, не познать радость материнства! Я хочу ей помочь! А твой сын ей отвечает:

— Ты же знаешь, нельзя! Ребенок обречен будет повторить твою судьбу! А та и говорит:

— Не слишком высокая цена за двадцать три года материнского счастья! К тому же… у меня не было брата эйнхерия, а у нее будет. Ты не дашь, смерти коснуться ее!

Я не понимала, о чем они говорят, но потом эта красавица меня и спрашивает:

— Ты хочешь стать матерью?

Я ответила им, что теперь, когда я встретила, тебя, Васенька, эта моя самая главная мечта!

Лопатин сел, так резко, словно, сжимавшаяся в груди пружина, наконец, распрямилась. Прежде, чем спросить, он глубоко, прерывисто вдохнул.

— И что?! Что ты ей ответила? — спросил Андреич сиплым голосом, пугая Наталью еще больше. Женщина сжалась в комок, с ужасом глядя на Василия, еще недавно почти засыпающего в ее объятиях.

Он сильно тряхнул ее за плечи. Наташе показалось, что в темноте его глаза горят каким-то страшным пламенем.

— Что?! Что ты ответила?! — закричал мужчина.

Из глаз брызнули слезы, Наташа, дрожа и пытаясь оттолкнуть Лопатина чуть слышно, сбиваясь от рыданий, ответила:

— Я сказала, что хочу! Очень хочу!

Андреич, закрыв лицо ладонями застонал, с такой болью, что страх его подруги тут же пропал. Она села рядом и прижала голову Василия к своей груди, гладя по волосам.

— Ну что, ты, что ты? Это всего лишь сон!

Лопатин перехвалил ее руки, прижал ладони к лицу и стал покрывать их поцелуями, плача навзрыд и не стесняясь своих слез. Наташа, не знавшая что и думать, не ожидавшая такой бурной и странной реакции на рассказ о простом, хоть и необычном сне, чувствовала, что коснулась тайны.

Они долго лежали молча. Василий крепко прижимал к себе женщину, словно боялся, что, если хоть на мгновение ослабит руки, она исчезнет и оставит его наедине с чем-то громадным, неведомым, страшным. И уже после того как они успокоились Лопатин вдруг спросил:

— А что было потом? Во сне?

— Потом? — встрепенулась женщина, — а… потом, она скинула с меня одеяло, ты же знаешь, я ж голая сплю… И провела рукой мне от самого лба до... ну до низа. И они пропали. Вот ведь, приснится же…

Утром Василий предложил Наташе выйти за него замуж. Не веря в собственное счастье, она сразу согласилась, повиснув у Лопатина на шее. А по лицу Василия текли слезы.

****

Весь вечер Гороховы и Маша просидели за столом. Все разговоры касались событий последних дней и главным в них был Кудашев. Предположения и догадки сменяли друг друга, не высказанные ранее мысли и мнения занимали их до поздней ночи. Все трое дико устали, и спать бы им и спать, но нервное напряжение не отпускало. Перед глазами до сих пор стояли немцы с оружием и солдаты советского генерала. Не могли они забыть и лиц местных жителей, которые высыпали на улицы, как только услыхали, что Сергей с женой вернулись в село. Обсуждали с горькой усмешкой, как их топили Черневцы, стараясь в допросах облить грязью, кто как мог. Об этом знали невнятных рассказов Бойцова с Хныкиным. Вот уж действительно, верно говорят, что друзья познаются в беде. Выходило, что прожили они тут всю жизнь, а друзей настоящих не нажили. Кто завидовал их семейному счастью, да полюбовной жизни, а кто просто спасал свою шкуру по правилу — падающего подтолкни.

Утром встали разбитыми, словно и не спали. Нехотя позавтракали, Сергей уехал в район, гадая, что его ждет, а Лена собиралась в клуб. На Машу вновь нахлынуло отчаяние. Казалось, жизнь окончена. Даже дышать и говорить было тяжело. Словно вынули из груди что-то важное, без чего никак нельзя организму. Осталась внутри лишь черная, вязкая пустота, как на месте сгоревшего от молнии старого дуба на отцовой заимке. Девушка вновь легла на кровать и уткнулась в подушку. Лена, выбившаяся из сил ее тормошить, ушла, но к обеду вернулась со стопкой книг.

— Вот что, голубушка! Хватит ныть и жалеть себя, несчастную! Вернется твой Юрка, никуда не денется. Его шваркнуло никак не меньше, чем тебя, ты уж мне поверь. Никуда вам теперь друг от друга не деться! На-ка, вот! Можешь не возвращать, мы их все равно списывать собрались.

Она выложила на стол несколько старых учебников по-немецкому языку со словами:

— Учи немецкий! Заберет тебя Кудашев к себе, и будешь там, как дура глазами хлопать. Время покуда есть, учи!

Маша, сидевшая к тому времени у окна и с тоской взиравшая на пустынную улицу, встрепенулась и подошла к столу. Она с сомнением глянула на учебники и спросила Лену:

— Да как же… я и не учила никогда. В школе английский, в институте латынь… немного.

— Ну, вот я и говорю, учи язык! И дело тебе и отвлечение от унылых мыслей. Будешь учить и его вспоминать! — ответила напористо подруга, радуясь огоньку, появившемуся в глазах Маши.

Но это было еще не все. Лена торжественно водрузила на стол еще одну книгу. Толстую и, видно, очень тяжелую. Старая коричневая обложка с потемневшим золотым тиснением, старыми, царскими еще фитами и ятями.

— Вот еще, Машка, глянь, что я нашла! Из старых книг, еще, наверное, с барской усадьбы: «Общий гербовник. Дворянских родов Российской Империи» издание 1903 года. Тут и про твоего Кудашева есть! Вот… — Горохова раскрыла книгу на месте заложенной закладкой, они склонились над пожелтевшими страницами и стали читать.

— Кудашевы — российский княжеский род татарского происхождения (т. н. князья татарские), происходящий от князя Кудаша…

****

День сменялся днем, неделя неделей, месяц месяцем. Через несколько дней, после достопамятных событий, на Лопатинскую заимку, как и обещал председатель, привезли с лесопилки досок, а ушлый Хныкин где-то достал два бидона темно-зеленой краски. Василий отказался от помощи в ремонте забора, сказав, что Сергей Горохов уже обещал помочь, а работы как раз на двоих. К середине сентября Сергей и Василий обновили забор, а зимой сговорились в лесничестве на счет кругляка для стройки.

Местных Черневских, еще не отошедших от августовских событий, поразила новость, что Васька Лопатин, кобель старый, женится на Наташке Соколовой. И что Наташка, дура дурой, ради Лопатинского конца, бросает такое сахарное местечко, как сельский магазин. А собирается жить с Васькой — в лесу. Но свято место пусто не бывает. В ПОСПО быстро нашли ей замену. А через пару месяцев, аккурат на Октябрьские праздники, пошел слушок, что Наташка от Андреича понесла. Видать, зря они там, в лесу, времени не теряли. Васька в силу вошел, обзавелся коровой, а сколько не приезжал в село, всегда был трезвый и словно помолодевший. Видно, Наташка баба оказалась справная, просто с первым мужем не повезло. И Ленка, жена Сереги Горохова, их сельского участкового, тоже ребенка ждет, но то давно пора, сколько женаты, а все не рожала. Самого старшего лейтенанта Горохова, после того случая звали работать в район, говорили, что и в Смоленск, а он, дуралей, отказался.

Маша Лопатина вернулась в Смоленск раньше, чем планировала. К тому времени все ее сокурсники, ставшие против воли участниками августовских событий, еще раз побывали в местном Управлении КГБ. Им популярно и доходчиво объяснили, что гражданка Лопатина выполняла важное задание и расспрашивать ее о происшедшем строжайше запрещено. После этого ее стали, от греха подальше, избегать. Но и Маша очень изменилась с лета, словно прибавила себе лет десять к возрасту. Стала молчаливой и серьезной. Веселую девушку, первую красавицу курса, комсорга и активистку словно подменили. Появилась у нее странная тяга к изучению иностранных языков и истории. Защита диплома прошла, впрочем, успешно. Красный диплом давал право выбора распределения, но девушка отказалась от ряда заманчивых предложений и осталась в ординатуре, выбрав для углубленного изучения онкологию.

В тот февральский день она засиделась в кабинете допоздна у низко опущенной лампы, положившей пятно света на стол. То и дело припадая к окуляру микроскопа, она делала пометки в тетради. Потом, меняла на предметном столике стекла с анализами и вновь записывала результаты.

Отворилась дверь в лабораторию. Маша подняла голову на часы, ого, уже седьмой час! В дверь заглянул доцент Бобылов:

— Лопатина! Ты тут? Я-то думал, ты ушла давно!

— Да, Евгений Максимович, уже ухожу, а что?

— Тебя внизу какой-то военный спрашивал, а я сказал, ты ушла.

— Военный, — переспросила, Маша, чувствуя, как начинает кружиться голова.

— Ну да. Хотя он по гражданке, да разве ж тут ошибешься? Выправка понимаешь, как у кремлевского курсанта! Красавчик, между прочим. Со шрамом на правой щеке, вот тут. — и доцент ткнул пальцем себе в щеку.

У Маши перехватило дыхание, она попыталась встать, но ноги не слушались.

— А ты что, побледнела?! А-а-а-а… ну понимаю, понимаю… Скромница ты наша! То-то, я ему говорю, что ты ушла давно, а он заладил, нет, я знаю она тут, сходите, позовите! Беги, беги…. Да ты что! Чуть с ног не сбила! Внизу у турникета ждет!