Глава 3. Головокружение.
Жестом пресекая мой взволнованно-косноязычный и неуместный рапорт, Гиммлер оглянулся на незнакомого мне сопровождающего его офицера и желчно спросил: «Тут же дышать нечем, у вас что, вентиляция неисправна?»
Незнакомый оберст, я только сейчас рассмотрел погоны, принялся что то сбивчиво объяснять, но рейхсфюрер прервал его: «Разберитесь, устраните, а пока переведите его, в другое помещение».
— «Одевайтесь, обершарфюрер, поговорим с вами снаружи. На воздухе.» — обратился он уже ко мне и не дожидаясь ответа, вышел в коридор.
Я начал торопливо одеваться, причем подававший мне одежду Кох, оглядываясь вслед вышедшим офицерам прошептал доверительно: «Приехал, неожиданно, рано утром! У нас тут настоящая паника!»
Гиммлер постарел и выглядел очень усталым. Сколько я себя помнил, всегда видел его фото в газетах и в хронике перед фильмами в кинотеатрах. Но там конечно всё ретушировалось. В тысяча девятьсот сорок втором, зимой, когда отец был представлен Фюреру в числе других русских офицеров, он взял нас с мамой с собой в Бергхоф. Официальная часть проходила в Берлине, а потом Гитлер позвал русских союзников, которых наградил в Рейхканцелярии германскими наградами, к себе в Баварскую резиденцию, неофициально, с семьями у кого были. Там я впервые увидел первых лиц Рейха в живую, в том числе и Генриха Гиммлера. Потом он приезжал к нам в Пруссию на выпуск курсантов спецшколы. Была грандиозная суматоха и я видел его издали когда он выступал перед нами и преподавателями. Толково и интересно говорил, кстати сказать. И вот сейчас моя первая встреча с ним наедине, глаза в глаза. Мы стояли на неприметной снизу площадке — карнизе среди утёсов огороженном поручнями, на который вела дверь из небольшого коридора в который нас поднял на лифт.
Признаться, я оробел когда он попросил рассказать что со мной произошло. Не то что бы был глава СС строг и груб, наоборот, он показался мне отечески мягким в общении, с какой-то затаённой, глубоко запрятанной болью в сердце. Но всё же это был глава СС, и вопрос который он задал, требовал изложить слишком многое, уместив это в очень сжатый рассказ. Рассказ или рапорт, скорее рассказ. Я понял его правильно. Я не стал докладывать о аварии, гибели напарника, многочисленных пережитых событиях. Горный ветер, свежий, с неким неповторимым ароматом, трепал мои отросшие волосы и старался разбойным посвистом заглушить мои слова. Я как мог, сбивчиво и наверняка слишком бестолково описал изменения своего внутреннего мира, вновь обнаруженные в себе способности, то как я смог связаться с родным миром, о своих находках на острове посреди тех смоленских болот, наконец, упомянул, как навёл жути на тамошних большевиков и заодно на своих спасителей.
Рейхсфюрер слушал внимательно, облокотившись на поручень ограждения, не перебивая, хотя я понимал, с каждой фразой покидавшей мои уста у него рождалось всё больше вопросов. Когда я умолк, он повернулся ко мне, некоторое время молчал, сложив руки на груди и пристально всматриваясь в меня из-за стёкол круглых очков. Потом произнёс негромко, видимо непроизвольно дав прорваться наружу своим мыслям, не понятую мной в тот момент фразу: «Неужели, она была права, это было о нём?» Но тут же прервался и обратился уже ко мне: «Вы были правы, камрад Кудашев, то что будет в ваших рапортах, не предназначено даже для узкого круга. Отныне, вы будете подотчётны лично мне. Профессор Вигманн, был среди отряда эвакуировавшего вас, стало быть, он в курсе происходившего. Я назначу его старшим в группе, которая… будет работать с вами. Его и штурмбанфюрера Бюркеля, это человек рейхсканцлера. Всё что вы напишите и скажите, ляжет на стол Гейдриха и мой».
Мой вопрос, о том, как долго я просижу словно горный тролль в этих пещерах, там и не слетел с языка. Я понял, что Гиммлер и сам этого не знает. По крайней мере, мои родные больше не ждут известия о моей смерти или пропажи без вести. Мы вернулись в горные недра, рейхсфюрер простился со мной вполне тепло, я позавтракал и началось…
Какие-то медицинские тесты, иные были мне знакомы, а ещё больше оказалось схожих с работой алхимиков. Карл Вигманн с горящими от нетерпения глазами появился на следующий день и сразу взял меня в оборот, покоя совсем не стало. Профессор был свидетелем всего происходившего при спасательной операции и в отличии от местных, задавал такие вопросы, на которые ответить было далеко не просто. Я давно ломал голову над тем, что был обязан доложить, и о чём стоило умолчать. Нелёгкий выбор. Достаточно один раз попасться… не на лжи вовсе, а на том что я о чём то недоговариваю и все подозрения в отношении меня, вспыхнут с новой силой. Впрочем я этот момент я себе кажется льстил, никуда эти подозрения не делись. Не знаю о чём инструктировали солдат охраны, но часто я ловил на себе странные взгляды. Как на какую то опасную диковинку из зоологического сада, а то и вовсе как на доктора Калигари или Носферату, из старых фильмов.
Я решил рассказать всё. Вернее почти всё. И наверное это было самое верное решение. Вот только к услышанному, оказались не готовы ни профессор Вигман, ни другие посвящённые в мой случай учёные. А по тому, как профессор менялся в лице и резво бегал звонить кому то по телефону, и самое высокое начальство. Я уже потерял счёт дням, когда самые скрупулёзные допросы сменялись медицинскими тестами, забором анализов и ещё какими-то опытами со мной. По крайней мере крови с меня выкачали за это время никак не меньше полутора литров. Ещё два раза я подробно описывал всё свою жизнь до того злополучного полёта, и четыре раза, со всеми подробностями то что произошло в ходе полёта и до возвращения в наш мир.
Свободного времени почти не оставалось. К ночи, часто, еле хватало сил добрести до своей кровати и казалось к тому времени, как голова моя касалась подушки, я уже спал. Комната, в которой меня окончательно поселили, оказалась лучшей из всех трёх. Только окон по-прежнему не было и расположена она оказалась где то в глубине горы. Лифт, по крайней мере спускался туда почти минуту. Для нас двоих это вырубленное в скале помещение примерно пять на семь метров, оказалось вполне комфортным. Две удобные полутора спальные кровати, вовсе не казарменные металлические койки, два письменных стола, деревянные шкафы с намёком на роскошь, и даже книжный шкаф с книгами. Но признаться, я за всё время даже не посмотрел на их корешки, просто не было ни времени, ни желания узнать из чего состояла эта малая часть библиотеки «Альпийской Крепости».
Моим постоянным соседом по комнате стал ротенфюрер Кох. Некоторое время, оба мы чувствовали неловкость, я его воспринимал как конвоира и охранника, а он меня… по крайней мере весьма опасливо поглядывал первое время в мою сторону. Но уже через два дня, не смотря на приличную разницу в возрасте, а ему было уже сорок два, я звал его Фрицем, а он меня Юргеном. Мы как то быстро нашли общий язык. Кох, жилистый, с меня ростом, бывалый вояка с грубыми, словно рублёными чертами лица, оказался интересным собеседником. Когда то давно, в мирной жизни, он собирался стать школьным учителем и даже успел немного поработать в школе. Скорее по складу характера и интересам, а не по образованию, Фриц обладал отменной эрудицией и кругозором. В общем, мы отлично поладили. Как я и подумал в первую нашу встречу, его нашивка ротенфюрера, была чистейшей фикцией. Конечно он был офицером и не из простых. Но эту тему мы не обсуждали, всё же он провожал меня и находился при мне на всех экзекуциях, которые «белые халаты» во главе с профессором Вигманом надо мною проводили. А раз он всё видел и слышал, значит, ему вполне доверяли. На службе он никак не меньше 12—15 лет и явно давно перешагнул чин обер-ефрейтора. И это даже не принимая во внимание награды на его куртке. А они о многом говорили, ленточка железного креста 2 класса, во второй петлице, Железный крест 1 класса на кармане слева, общевойсковой знак «За атаку» и серебряный нагрудный знак «За ранение».
Но ротенфюрер, пусть будет ротенфюрер, подумаешь…
На десятый или одиннадцатый день, я уже путался во времени, после завтрака мы с Кохом поднялись на лифте к лабораториям и шли по коридору. Свернув за угол, я чуть не столкнулся с ещё одним военным. У меня буквально отвисла от неожиданности челюсть. Это оказался, чуть было не ставший мне шурином Арво Сакс, за прошедшие два года ставший уже оберштурмфюрером эстонского легиона. Но каковым было моё изумление, когда за его спиной я увидел поражённую не меньше меня, Вилме. Его сестрица, в эффектном синем жилете, белой блузке и облегающей, тоже голубой юбке чуть выше колен была хороша. Она всегда умела себя подать! Мы крепко обнялись с другом, Арво шепнул мне на ухо: «Держись брат!» А какой то незнакомый офицер, шедший с ними, вовсю распекал моего сопровождающего за то что мы шли в это время именно по этому коридору. Конфуз да и только…
Само собой, пообщаться нам не удалось так и разошлись, они куда-то вглубь базы по коридорам, а мы в столовую. Уже у поворота я обернулся, и Вилме будто почувствовав это замедлив шаг, чуть повернула голову и махнула мне рукой.
Как много оказывается можно теперь узнать, только обнявшись с человеком. Арво успел повоевать в Африке, стать кавалером эстонского Орлиного креста III степени, получить вторую степень германского креста «За военные заслуги» и поймать английскую пулю в бедро. А Вилма… Ох и кобель я всё же! Сразу нахлынули самые нескромные воспоминания! Ну да ладно, дело прошлое. Красотка Вилме, полгода назад вышла замуж за богатого отпрыска местного магната, занимавшегося добычей и переработкой горючего сланца в Эстонской республике.
В столовой, Фриц попытался меня разговорить, но видя, что я отвечаю невпопад явно витая, где то в своих мыслях, оставил меня в покое. Вот так встреча. А по мне глубоко копают! Описывая свою жизнь до того полёта, я вскользь упомянул про поездку пару лет назад в Эстонию, встрече с бывшим сослуживцем по спецшколе и его сестрой, и вот тебе… Так запросто притащили их сюда, в Баварские Альпы! Интересно, что наговорит про меня Вилме, помнится, расстались мы отнюдь не друзьями.
Прошло с полгода, и я случайно узнал от Вигмана, что никакой случайности в «случайной встрече в коридоре» не было. Ещё один тест. На человечность. И вроде как я его прошёл. И да, кстати, Вилме оказалась вполне достойной уважения молодой женщиной. Ничего плохого и лишнего про меня, от неё не услышали. Дай ей Боги, счастья и удачи в жизни!
Всё имеющее начало имеет и конец. И хорошее и плохое. Я уже потерял счёт дням в своей роли подопытного пещерного тролля. Календаря в нашей с Фрицем комнате нет, нет окон и нет смены дня и ночи. Отбой, подъём, принятие пищи, время от времени спортзал, ежедневно на 30 минут подъём лифтом на горный балкон подышать свежим горным воздухом. И нескончаемые тесты, перемежающиеся процедурами и анализами. И вот я лежу, утром, закинув руки за голову и лениво пялясь в потолок, пытаюсь восстановить ход времени. Пытаюсь разобраться во времени с помощью наиболее ярких воспоминаний. Разговор по телефону с отцом, приезд Гиммлера, потом появился профессор Вигман, бестолковый медицинский техник постоянно не попадающий иглой в вену, центрифуга после которой меня дико тошнило, трясущиеся руки, побелевшие, как их халаты лица окружающих и вытаращенные глаза когда я используя силу голоса произнёс пару слогов на праязыке, колоноскопия… чёрт, там то что они искали?!
По всему выходило, что август уже закончился и сейчас первые числа сентября. Начало осени, моё любимое время года. Когда ещё по-летнему тепло, ярко светит солнце, но в воздухе уже чувствуется начало увядания, как то особо пахнут зелёные ещё травы и нетронутая покуда осенней желтизной листва деревьев.
— «Я думал ты уже встал» — Фриц Кох, выходит из душа обвязанный по бёдрам полотенцем и словно намокший под дождём пес трясёт коротко стриженой головой. Через двадцать минут мы с ним уже уплетаем яичницу с беконом и запиваем хорошим кофе бутерброды с маслом. Аппетита никакого, ем потому что есть нужно. Отчего то дико захотелось жаренной картошки на сале, которую готовил Василий Лопатин. Андреич, Сергей, Лена, Машенька… Другой мир. Вдруг заползла холодной скользкой змеёй в мозг мысль, а были ли они? Не тягостная ли то бредь, всё случившееся со мной? Может я просто попал в аварию и крепко приложился головой? Я совершенно потерял голову. Начало осени, которой я грезил лежа утром на кровати, сейчас у них, в Чернево, в Смоленске. А я с беднягой Ролле вылетал на задание в начале июня, значит… тут сейчас июль или август.
Прошло привычные после завтрака полчаса, потом ещё полчаса и ещё. Похоже сегодня без тестов и процедур. Никто более не горит желанием заглянуть мне в гортань, залезть в задницу и выкачать ещё толику крови. Я тревожно посматриваю на Фрица, а он на меня. Мы сидим в небольшой комнате, где проводили время между всеми этими экзекуциями и лениво двигаем фигурки на шахматной доске. Автоматически, не обращая внимания на саму игру, что бы хоть чем-то занять руки и головы. Особенно головы. Удалось убить время до обеда. Что я ел на обед, даже не понял. Люди в столовой и коридорах базы о чём-то говорят меж собой, бестолково снуют, будто потеряв ко мне весь интерес. Но я чувствую, я отлично чувствую на себе их взгляды их эмоции, даже обрывки мыслей. Это можно сравнить с удушьем, всё более явным и тревожным.
После обеда стремительно пролетели ещё полчаса на скальном балконе. Порывистый ветер, очень сильный сегодня, какой то промозглый и совсем не летний. Но лучше этот ветер, чем опять стены из окрашенного бетона, деревянных панелей или стерильная белизна лабораторий.
Первое что бросилось мне в глаза в нашей дневной комнате, кто то принёс и положил стопку газет на стол, пока мы проветривались. Я сразу понял, что можно перелистнуть эту страницу жизни. С тестами, анализами, проверками и неопределённостью. Наконец то! Мы с Фрицем жадно набросились на газеты. «Völkischer Beobachter», «Der Stürmer», «Der Angriff» «Morgenzeitung», «Frankfurter Zeitung», «Berliner Illustrierte Zeitung», журналы «Signal» и «Deutsches Leben». Первое что я увидел это даты. Журналы были июньские, а все газеты, вряд ли свежие, скорее вчерашние — 02 августа 1956 года. За последний месяц — полтора ничего грандиозного не произошло. В стране и мире, но не в моей жизни. Война продолжается, Германия и союзники продолжают давить плутократов со всей их пархатой закулисой. Бои в Африке и Латинской Америке. Продолжается гражданская война в Индии между пробританскими силами, примкнувшими к ним североиндийскими мусульманами против индийских националистов «Азад Хинд» и вооружёнными силами Национальной армии. Имперское правительство России, продолжало переговоры с Дальневосточной республикой и похоже было, что дело наконец сдвинулось в сторону объединения.
После ужина, когда неопределённость моего положения уже начала вызывать беспокойство, в нашу комнату заглянул Карл Вигманн. Он молча прошёл и сел за стол, устало опершись спиной о стену. Профессору эти дни дались нелегко. Я, предмет его научных интересов, только сейчас обратил внимание на бледность, следствие безвылазного сидения в бункере и мешки под его глазами. Вряд ли у него, в отличии от нас было время выходить проветриться на горный балкончик.
— «Спешу вас обрадовать, Юрген! Завтра утром возвращаетесь в часть на Гельголанд.» — его голос был донельзя усталым, но в глаза, по прежнему горели миллионом незаданных вопросов. Наверняка будь его воля, я бы провёл в Альпийской крепости» если и не всю оставшуюся жизнь, то уж точно несколько долгих лет.
