Сколько бы мир ни охватывало пожарами Великих Войн — впрочем, после последней уже и охватывать-то нечего, — сколько бы цивилизаций ни было стёрто с лица земли, а бюрократия будет процветать даже среди пещерных дикарей. Уж это Карлос знал наверняка. И пускай кто угодно слюной заплюётся, доказывая, что никакая Тейлурова бездна не сравнится с городской управой, когда дело доходит до оформления наследства, просто этот «кто угодно» не служил помощником мастера в Осквернённом Легионе.

За двенадцать лет не счесть, сколько раз Карлос хватался за бумагу с пером, чтобы покончить с этой каторгой, но перед глазами представала жена с обвислыми щеками, выползающая из кухни, будто жирный месмерит, учуявший добычу, и перо быстро возвращалось на место, а листок отправлялся в мусорное ведро. До тех пор, пока супруга не научится у того же месмерита милосердию и не начнёт одурманивать свою жертву перед растерзанием, об увольнении лучше и не думать. Хотя стоит признать, есть в этой работёнке приятные моменты. Например, продолжительные вахты или весёленькие каверзы, вроде этой, с чёртовым мальчишкой.

— Я его и в витрине сутки проманежил, — распинался Лени, пока Карлос, обливаясь от жары потом, корябал заголовок рапорта, — и плетью отходил, и даже в шестую казарму бросил — ни в какую! Ничего не умею, грит, хоть убивайте.

Если бы сопляк что-то скрывал, ему бы хватило и нескольких часов в витрине. Взрослый выродок и тот долго не продержится, стоя в клетке метр на метр, да ещё под палящим солнцем без воды и еды. Но Лени пошёл дальше. Шестую казарму побаиваются даже матёрые надсмотрщики, малолетнего жирдяя старшаки сломили бы в полплевка.

Рука с пером зависла над строкой «категория». Что-то всё-таки здесь не так. В досье указано, что молокосос выпотрошил пятерых. Не отрасти ублюдок зад за свои грёбаные десять лет, до сих пор бы шлялся по Прибрежью как ни в чём не бывало. Загвоздка в свидетелях: никто не видел, что именно выродок проделал с теми несчастными, да и мало кто из скорпионов даже в зрелом возрасте способен за минуту разделаться с группой наёмников вкупе с ищейкой… Может, засранец покрывает кого?

— Вот что, — Карлос сгрёб бумаги в стопку и впихнул назад в заляпанную папку, — гляну-ка я на него сам. Сукин сын причастен, сомнений нет, но что-то мне подсказывает, мы собрали неполный комплект.

— Понял, ща приведу, — втянув шею в плечи, Лени широким шагом пересёк комнатушку и протиснулся бочком в приотворённую дверь.

Карлос, наблюдая за сутулой спиной, подивился: здесь как в грёбаной печке, а ворот сухой, точно только что рубаху сменил. Самого его хоть отжимай, как половую тряпку, и от окон настежь никакого толку, только мух наплодилось.

Не то чтобы снаружи оказалось свежее, но дышать стало чуть легче. Надзирательские бараки, тянущиеся длинным рядом до самой стены, все как один жадно ловили воздух открытыми дверьми и окнами. Даже домишко мастера и тот стоял как болван с распахнутой варежкой.

То там, то сям суетились сервусы: кто с метлой из корявых веток старательно скрёб землю, кто таскал ящики с телеги, и глядя на их серые грубого полотна формы, на их головы, укутанные в капюшоны и маски так, что одни глаза и видно, Карлосу подумалось, что опостылевшая служба и красномордая жёнушка, нажравшая объёмы, не так уж и портят жизнь. Во всяком случае, ему посчастливилось родиться человеком, и в такую жару волен хоть голышом ходить. Конечно, рабам дозволено в терсентумах шататься без масок, но мастер Жакомо сноб каких поискать, и на дух не переносит кривых рож, а среди мутантов такие сплошь и рядом.

Единственными здесь выродками с непокрытыми головами были мальки, выстроившиеся в шеренгу для инициализации. Клеймовщик королём расселся под навесом и с нескрываемым наслаждением на небритой роже мучил очередную жертву.

Чтобы скоротать ожидание, Карлос воткнулся в уголок под тентом и принялся наблюдать, как клеймовщик длинной плоской иглой любовно выводит номер над бровью малька. Сопляк жмурился, кривил безгубый рот, исполосованный синеватыми рубцами определённо не травматического происхождения, и всё же старательно терпел — кнут-то прям перед носом, скучает на столе без дела.

Судя по чёрным униформам и коротким номерам, согнали сюда только первую категорию. Что ж, не повезло мелким: уж лучше сервусом горбатиться или, на худой конец, ординарием, чем в скорпионы — уж этим бедолагам достаётся по полной, но что тут поделаешь! Удаче не знакома арифметика: одних она одаривает щедрой рукой, других этой же рукой щёлкает по носу.

Клеймовщик подзатыльником отправил мальца к кучке готовеньких и, протирая свой инструмент спиртом, буркнул:

— Следующий!

Следующий, стоящий в шаге-двух, не сдвинулся с места, лишь продолжал исподлобья бурить взглядом своего истязателя. Карлос отметил на редкость для осквернённого смазливую моську и необычайно синие глаза-льдинки. Такой бы мастеру точно приглянулся. Быть может, дозволил бы даже без маски ходить…

— Оглох, ублюдок?! Сюда, сказал! — со всей мочи рявкнул клеймовщик, да так, что Карлос невольно вздрогнул.

Сопляк оскалил зубы. На голову — а то и две — выше остальных собратьев, со свежими порезами на бритой башке, мелкий засранец, видать, вообразил себя могучим воином и определённо не собирался сдаваться без боя.

— Пошёл ты! — прошипел он и плюнул прямо в изумлённую морду клеймовщика.

Невесть откуда взявшийся ветер врезался в навес, сдул со стола горку бумажек с номерами, обдал разгорячённое зноем лицо блаженной прохладой. Но удовольствие быстро улетучилось, когда Карлос смекнул, откуда такая благодать. Клеймовщик смекнул ещё быстрее. Удар вышел тяжёлый — сопляка буквально развернуло в воздухе и отшвырнуло на добрый метр.

— Арти! — что-то выскочило из шеренги и тут же пинком было загнано обратно.

— Смирно! — вдобавок к пинку гаркнул Карлос и подобрал с земли выроненную бунтовщиком бумажку с номером «97».

— Нет, вы видели!? — возмущался клеймовщик. — Прям в лицо плюнул, гадёныш, да ещё хистанул…

За двенадцать лет Карлос много чего повидал: и кровавые бойни в казармах, и выродков, удушённых во сне своими же, и даже бунт старшаков против надзирательского произвола — к слову, те действительно шибко зарвались. Но такой борзости от малька ещё видеть не доводилось.

— Из какого инкубатора? — справился он у ближайшего мелкого.

— Так не нашенский он, господин. И эта вот тоже, — промямлил сопляк, кивая на тихонько подвывающую девчонку.

И верно, те самые брат с сестрой, которых в прошлом месяце привезли. Громкий случай — идиотов-родителей без суда сразу на плаху, а этих вот теперь перевоспитывай. Ничего, к домашним здесь особенно трепетное отношение. Если ума хватит, возможно, годик и проживут.

— Высечь и в карцер, — велел Карлос примчавшемуся на шум надсмотрщику Джереми. Хотел было добавить, чтобы секли тщательнее и напоказ, в назидание остальным, но вернулся Лени со своим горе-протеже.

Пухлый и румяный, с синяком на скуле, как слегка помятая свежеиспечённая булочка, мальчишка испуганно хлопал на мир телячьими глазами и непрестанно шмыгал веснушчатым носом. Даже положенная форма — мешковатая рубаха да свободного покроя штаны — смотрелась на нём нелепее, чем если бы пузан Джереми нацепил дамский фартук в розовый горох.

И это вот ходячее желе по частям разобрало пятерых?! Карлос не сдержал смешок от столь дурацкой ситуации. Пора бы уже с ней кончать. Велев Лени обождать, он отвёл в сторону сжавшегося в страхе мальчишку и нацепил доброжелательную улыбку:

— Ну-ну, дружок, не стоит так бояться. Как звать-то?

— Томас, сэр, — последовало с небольшой задержкой. Дружелюбие, видать, он здесь обнаружить не ожидал. Впрочем, не зря.

— Сколько тебе лет, Томас? — вопросы Карлос задавал не потому, что не знал на них ответов. Тейлур свидетель, он знал о сосунке и его семейке всё, что возможно узнать: и где тот родился, и в какую школу ходил его отец-неудачник, и даже первую любовь его давно сдохшей мамаши. Втереться в доверие — вот ключ к потайному ящичку. Доверие же дарится взамен на неподдельный интерес и сочувствие.

— Десять, сэр.

— Десять?! М-да, беда-а… Ты ведь знаешь, что будет, если тебя сочтут непригодным?

— Уколют насмерть?

— Именно так, сынок. Но хорошая новость в том, что дело всё ещё поправимо, — Карлос потрепал мальчишке слегка сальные рыжие волосы и доверительно понизил голос. — Я смогу тебе помочь, Томми, но сперва расскажи мне, что произошло в твоём доме. Кто убил тех людей?

Лицо мальца мгновенно скисло, а голос сделался плаксивым:

— Сэр, клянусь, я ничего с ними не делал! Я… я просто воротился домой, а там уже они… Всё в крови. Я ничего не видел!

Карлос выдержал паузу и тяжко вздохнул:

— Буду с тобой честен, Томми, я верю тебе только наполовину. На осквернённого ты не похож, это так, однако кое-что ты всё-таки скрываешь.

— Нет, сэр, клянусь, я рассказал всё как было! Мы вернулись с рыбалки. Папа велел сбегать в дом за второй корзиной, потому что улов был большой, всё не помещалось. Открываю дверь, а там они. И кровь повсюду. Я даже заорать не успел, а тут полицейские с соседями бегут и верещат: «осквернённый! хватай его!..» Сэр, я не выродок, честное слово! Я ничего с теми людьми не делал!

А сказка-то слеплена паршивее, чем думалось. Точно покрывает кого-то. Не папашу — проверили уже, но тогда кого?

— Знаешь, Томми, мне правда жаль, что ты очутился здесь и что с тобой так обошлись. Я очень хочу помочь тебе и твоему отцу, но как я помогу, если не знаю правды? Сам посуди: что в твоём доме делал ищейка Легиона?

Сопляк замотал головой:

— Не знаю, сэр. Я слышал, как мистер Леви, сосед наш, только другой, говорил отцу, что они намедни к нему тоже захаживали.

— Верно. А захаживали они ко всем, потому что получили донос, что где-то в вашем районе прячется осквернённый.

— Да, сэр, мистер Леви так и сказал, — тут мальчишку будто осенило, даже плаксивость пропала. — Сэр, а вы сами у мистера Леви спросите о нас. Он папу знает много лет. Меня ещё маленьким в город на телеге катал. Он вам скажет, что наша семья нормальная.

— Я и так вижу, что нормальная, — Карлосу пришлось постараться, чтобы обуздать раздражение. Слишком жарко, слишком душно, и слишком много лжи. Промочить бы глотку да на лицо плеснуть, смыть всю эту липкую копоть. — А ещё, дружок, вижу, что ты защищаешь того самого осквернённого. И если ты не расскажешь всю правду, я уже ничем помочь вам не смогу, сечёшь? Как только главный мастер признает тебя осквернённым — а он признает, если не найдёт настоящего преступника, — суд казнит твоего отца. А назовёшь имя, и вас обоих отпустят.

— Не отпустят, — буркнул малой. — Легион никого не отпускает.

Тейлурова бездна, а жиробас не дурак! И это всё усложняет.

— Томми, дружок, — пропел Карлос таким слащавым голосом, что во рту ещё пуще засушило, — зачем тебе защищать его? Ты боишься? Он угрожал тебе?

Мальчишка, хлюпнув носом, уставился на свои сапоги, выданные явно не по размеру.

— Даю тебе последний шанс. Назови имя, и вернёшься домой вместе с отцом. Не назовёшь — казнят обоих. Давай же, Томми, ты же хороший малый! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Я всё рассказал как было, — по лоснящимся щекам скатились, словно ребятня со снежной горки, две капли и повисли на подбородке. — Пожалуйста, сэр, поговорите с Мастером! Скажите ему, что я ничего не знаю, что папа не виноват…

— Сам напросился! — Карлос схватил мальчишку за рукав и потянул за собой. — Талдычишь тут, талдычишь, а всё без толку!.. Лени, чего встал столбом?! Шагай за мной!

Едва сопляк завидел, куда его тащат, тут же взвыл, что щенок, свалившийся со ступеньки:

— Пожалуйста, сэр, только не в клетку!

— Не волнуйся, дружок, у тебя там будет целая компания.

Лени пришлось схватить мальца за другую руку — так сильно тот выворачивался и вырывался, всё скуля и скуля о том, что не виновен, что ничего не знает. На короткое мгновение Карлосу подумалось, что, может, и впрямь не знает, но вспомнилось, как засранец потупился, будто раздумывал — говорить-не говорить, и сомнения быстро развеялись. Вон даже Лени, который в Легионе от силы два года, и тот не поверил слезливым россказням.

Стражник, повозившись, отпер клетку и помог втиснуть в неё сопротивляющегося сосунка. Тот сразу прекратил верещать и забился в дальний угол, не сводя глаз с дыры в стене сарая, вплотную примыкающего с торца. Всё-таки смышлёный толстячок, жаль только, по уши вляпался.

— Не колется? — второй стражник нарочито небрежно поскрёб подбородок.

— Как не колется, так расколется, — хмыкнул первый. — Метод безотказный. Ну что, сыграем?

Его напарник надул щёки в раздумьях, потом махнул рукой:

— Ладно, сыграем, если до получки одолжишь.

— На что ставишь?

— Да тут и ставить нечего: скверной от него и не пахнет.

— Ну тогда забудь о получке, — стражник, хихикая, потёр руки. — Жиробасина скорпион первой категории, я это понял, когда засранца в шестую бросили.

— Ой, знаю я твою болтовню…

— Господа, займитесь делом! — прервал их Лени. — Или охота ошмётки по всей клетке соскребать?

Малец, услышав, бессвязно запричитал, а стражники взялись за копья со специально удлинёнными древками и заняли позиции: один со стороны рычага, управляющего откидной решёткой, второй — там, где не дотягивалось копьё первого. Но даже так периметр контролировался не полностью.

— Эй, Джереми, подсоби-ка! — окликнул Карлос надзирателя, ведущего утихомиренного гордеца в карцер. Тот еле ноги переставлял, отчего то и дело выхватывал нагоняи в шею. Спину Джереми не трогал — видать, тщательно отштриховал. — Кончай с сопляком и бери копьё.

— Минуту, — повозившись с упрямой дверью, Джереми впихнул бунтаря внутрь и поторопился на подмогу.

Пока возились с подготовкой, решётка с рычанием и гортанным хохотом уже начала ходуном ходить. Жуткие всё-таки твари гиены. Хорошо, в Опертаме их почти не водится — зачистили в своё время. Эти, конечно, вышколены, знают, как больно копья шкуру жалят, а всё ж от них так и тянет подальше попятиться.

— Видишь, Томми, вот эту штуку? — Карлос ткнул пальцем в сторону рычага. — Стоит на неё надавить, и решётка откинется. Хотя я бы на твоём месте ей не доверял. Хлипкая она, вон как гремит. Не думаю, что долго продержится.

— Сэр… Прошу, сэр! — заканючил мальчишка. — Я же рассказал правду! Разве за неё наказывают?

— Наказывают за её сокрытие, — отрезал Лени, нацепивший на себя роль злого полицейского. — Господин Карлос терпелив и добр, однако и его терпению есть предел. Говори, сучоныш, кого покрываешь, или сам слышал, что с тобой эти зверушки сделаю.

— Н-никого-о я не п-покрыва-аю! — провыл мальчишка. — Я н-ничего не ви-идел!

— Не видел он, — проворчал Лени вполголоса. — Как заевшая пластинка! Хотя… Шеф, а может правду грит? Мало ль…

— Возможно, и правду, — протянул Карлос. Как и у Лени, внутри него спорили два голоса. Один твердил, что Томми лишь перепуганный ребёнок, угодивший в ловушку обстоятельств, другой же неустанно повторял, что засранец слишком уж мялся в момент откровения. Да, обладай мальчишка способностями, давно бы себя выдал, но ему точно что-то известно. Что-то, из-за чего готов пожертвовать и собой, и своим папашей. — Скажи-ка, Лени, кого бы ты мог любить в столь нежном возрасте?

Помощник пожал сутулыми плечами:

— Маму разве что. Хотя с ней у нас всегда были отношения прохладные.

— У тебя прохладные, а у меня мама святой была. Да что там — она до сих пор для меня лучшая женщина на свете. И ведь умоляла-то как не жениться на этой стерве!.. Эх, ну да ладно! Всё равно сосунок по документом наполовину сирота.

— По документам? — нахмурился Лени, и тут его лицо вытянулось в гримасе, когда долго над чем-то ломаешь голову, а потом внезапно находишь разгадку в самом очевидном месте. — Осквернённая мать, инсценировавшая собственную смерть?

— Почему бы и нет! Томми, дружок, когда, говоришь, умерла твоя мама?

Половину ответа заглушил жалобный скрежет решётки. Болт пулей вылетел из верхнего угла и покатился под ноги мальчишке.

— …давно, с-сэр, — только и донеслось.

— А она точно умерла? — спросил Лени. — Или только притворяется мёртвой? Может, это ты её защищаешь?

Томми выпучился на них рот, но сказать ничего не успел. Массивная лапа ударом снесла решётку; из дыры высунулась башка с прижатыми к шее острыми ушами и оскаленными жёлтыми клыками. Пасть у твари была настолько огромной, что одним махом могла отхватить пухляку полтуловища.

Малец от ужаса даже не дышал. Прилип к ржавым прутьям, будто надеялся, что те сжалятся и выпустят его, если звери полезут из своей норы. Но прутья оставались безучастными и когда за башкой последовала туша в холке ростом с самого сопляка, и когда за первой гиеной выбралась вторая, затем третья. К пятнисто-бурому меху пристали опилки, чубы на плоских макушках вздыблены, хвосты с шипами на концах яростно хлещут воздух. Чёртовы твари, у Карлоса от их вида нутро похолодело, чего уж там за малька говорить!

— Загоняй их, живо! — засуетился Лени. — Мальчишку на выход!.. Ну чё вылупились, работайте!

Стражники принялись тыкать копьями между прутьев, но зверюги не отступали, лишь скалились и огрызались на злые железки, мелькающие перед мордами. Пожалуй, сегодня сложились не самые лучшие обстоятельства для бедного Томми, потому что две наиупрямейшие в мире твари перекрыли путь к выходу и наглухо игнорировали жалящие бока наконечники. И не было бы это большой проблемой — и стражники, и Джереми по уставу носили заряженные револьверы, — да только гиены привезены для боёв. За смерть мальчишки можно отделаться и выговором, а вот за дохлых гиен придётся платить из собственного кармана. Видят Боги, денег за них и за пять лет не наскрести!

Джереми как раз подумал о том же, потому что рука, секунду назад лёгшая на кобуру, неуверенно вернулась к копью. Мальчишка, охваченный ступором, глазел на вожака — самую крупную тварь, изготовившуюся к решающему перед пиршеством прыжку. Казалось, он погрузился в себя, зарылся поглубже от осознания неминуемой смерти. Пухлые пальцы подрагивали точно в агонии, румянец исчез, и теперь малец скорее напоминал подошедшее тесто — такой же бледный и расплывшийся в непонятной гримасе: то ли вот-вот разрыдается, то ли захохочет.

Карлос, не выдержав, отвернулся. Нет ничего хуже детской смерти, кем бы детёныш ни был: пёсьим ли щенком, человеческим ребёнком или осквернённым отпрыском.

Он слышал крики, звериный хохот и рычание, отчего хотелось зажать уши, слышал отчаянный вопль Томми, звон железа, глухие удары и визг. Какофония затянулась… Слишком затянулась. И почуяв неладное, Карлос заставил себя обернуться.

Клетку усеивали гиеньи трупы. Одна из голов застряла под самым потолком меж прутьев и глядела на происходящее с разинутой пастью, точнее, верхней её частью, под которой болтался длиннющий язык. Один стражник пропал, второго, дрыгающего ногами, словно бегущего по воздуху, необъяснимым образом пригвоздило к клетке. Лени с Джереми пытались вырвать его из чьей-то хватки, да только ни лап, ни зубов, ни когтей не видать.

— Пятнадцать секунд… Всего пятнадцать секунд, — бормотал под нос Карлос, спеша подчинённым на выручку, однако на полпути резко остановился.

То, что звало себя Томми, стояло напротив стражника по другую сторону клетки, и буквально высасывало из него внутренности через рот толстым, с сизыми прожилками бледно-розовым щупальцем, росшим откуда-то из брюха. Высасывало — потому что ритмично сокращалось, и порой покрывалось мелкими бугорками, словно проталкивало плохо прожёванный кусок. Второе щупальце, длиной не меньше пары метров, болталось в воздухе, грозя окровавленным костяным клинком каждому, кто посмеет приблизиться. И судя по ошмёткам, когда-то бывшим опаснейшими хищниками Прибрежья, клинок этот был острее любого меча из стали.

— Вот же выродок поганый! — Карлосу будто оплеуху влепили. В два шага он подскочил к надзирателю, выхватил из кобуры револьвер и выпустил в тварь, прикидывающуюся безобидным ребёнком, весь барабан, все шесть грёбаных пуль. Ублюдок, квакая и поскуливая, растянулся в луже крови, аккурат рядом с человеческой кистью — так вот куда делся первый стражник! Щупальца обмякли, и удерживаемое тело жертвы, явно больше не живое, начало крениться под собственным весом. Джереми отпрыгнул, чтоб не придавило, а Лени всё цеплялся скрюченными пальцами за воздух и громко, шумно сопел.

— Похоже, шеф, у него шок, — подытожил надзиратель.

— Ничего, отойдёт. А ты! Как прощёлкал-то, а? Ладно эти, неопытные болваны, но ты-то дольше меня в Легионе. Поди не знаешь, когда выродок хистовать собирается!

Надзиратель издал гортанный, мычаще-рычащий звук и схаркнул на землю:

— Да-а, шеф, прозевал момент. Поимел он нас. Вон, даже вы поверили. Такая вот ошибочка вышла…

— Ошибочка?! — Лени раскинул в стороны руки. — Оглянись! Это ты называешь ошибкой?!

— Нет, Лени, — сказал Карлос, промакивая отсыревшим платком лоб, — ошибка — жениться на бабе с помидором вместо рожи, а это просто издержки службы.