Глава 19 Два Президента

Спустя почти двадцать лет я, наконец, смог поднять страну с колен, на который нас грубым и подлым образом поставил Запад.
 Да, сегодня мы потеряли Венекюля. Но это малая потеря. Жаль, конечно, Звягинцева. Хороший был военачальник. Но я был уверен, что не сегодня-завтра мы вернём себе не только Венекюля, но и все Балтийские земли. Конечно, надо бы подумать и о Дальнем Востоке, но это чуть позже. Сейчас меня волновал Кёнигсберг и тот, кто там засел, словно мышь в норе. Прикрывается техникой Американо-Европейского Альянса. Уже через неделю они вступают в этот чёртов союз! А потом, ещё через месяц в Единое Европейское Государство. Этого нельзя допустить, ни в коем случае!

Сегодня народ пускай радуется внезапному выходному дню, а завтра в прямом эфире объявлю о мобилизации для неграждан России, о том, если кто-нибудь из них в привеллигрированном порядке хочет заслужить право называться гражданином, пусть вступают в ряды наших военизированных подразделений. Начиная с 16… нет, с 14 лет. Их семьям автоматом тоже будет дано пожизненное право на паспорт. Впрочем, ничего не бывает вечным, главное пообещать, а причины отменить всегда найдутся.  Эти недолюди пойдут на пушеное мясо, ибо на иное они не способны. Сто миллионов неграждан, более десяти миллионов из которых трудоспособные мужчины. Конечно не все они решат сломя голову ломиться в военкоматы, чтобы доказать, что способны быть гражданами, но благодаря хорошей агиткампании если хотя бы треть согласиться…

Я прикрыл глаза…

Темнота… Вдруг резкий свет прожектора прорезает эту тьму, словно опасная бритва. В центре света прожектора стоит он, мой самый заклятый враг. Лицо его похоже на кровавую кашу. Один глаз заплыл. На губах запеклась кровь. Руки скованны наручниками за спиной. Он – в тюремной робе и босиком. Перед ним помост, на котором возвышается висельница. К помосту ведут несколько ступеней. Последние несколько ступеней в его жизни. 

На его казнь сейчас смотрит не только вся Россия, это событие транслируется по всем мировым каналам в прямом эфире. Это должны видеть все: от Дальнего Востока, до Западных берегов обеих Америк. Должны знать все, что такая участь ждёт всех предателей. А этот человек – один из самых главных предателей. Предателей того Государства, в котором он когда-то родился; того Государства, которое дало ему образование и; наконец, того Государства, на которое он однажды наплевал. Если бы этот человек не занял бы то место, которое занял, быть может я бы и простил его. Но он – Александр Николаевич Иващенко – бывший президент Балтии, должен послужить уроком. Я бы и сам надел ему петлю на шею, я же Ликвидатор. Но эта честь дана Исполнителю. Никто никогда не видел его лица, лишь некоторые. Простому же народу нельзя знать Исполнителя в лицо. Он – всего лишь безликая рука правосудия.

И вот он выходит из темноты. На нём чёрное одеяние, напоминающее монашеское, ведь он ещё и священник, который должен отпускать грехи перед смертью. Мы не атеисты, мы верим в искреннее раскаяние и отпускаем все прегрешения перед лицом смерти, если того захочет обвиняемый. Да, они почти всегда падают на колени и раскаиваются, в надежде на помилование. Но с прямого эфира ещё никто никогда не уходил живым. И это неизменно. 

Мои мысли внезапно прервал звонок телефона. Я открыл глаза, соображая, который из них звонит. Оказалось – чёрный. Почему именно чёрный аппарат решили сделать для личных звонков, я не знал, но это повелось ещё со времён Союза, что аппарат для подобных разговоров был чёрного цвета. Я поднял трубку и услышал голос Сергея:

- Ярослав Михайлович, эм… на связи президент Балтии. Вы будете с ним разговаривать по приватной линии?

- По закрытой линии, Сергей. Она называется закрытой, не приватной. Постарайся меньше использовать западных словечек в своей речи, - спокойно поправил я своего личного секретаря. Сергей – он расторопный юноша, получивший протекцию в гражданстве от Министра Образования, так как был не только его племянником, но и одним из самых верных членов Партии. Хотя порой и употреблял слишком много новомодных словечек, присущих негражданам.

- Простите, Ярослав Михайлович, исправлюсь. По закрытой линии.

- Хорошо, соединяй.

Послышался щелчок, и Сергей отключился.

- Здравствуй, Ярик, - услышал я мягкий знакомый голос, от которого у меня почему-то вдруг произошёл взрыв в области желудка, словно миллион бабочек начало там свой безумный танец. Когда я слышал его в последний раз? Наверное, где-то чуть больше полугода назад, перед самым началом освободительных действий. Сашко уже понимал, что наше столкновение неизбежно, поэтому позвонил мне. Но не по закрытой линии, а официально уведомив о звонке. Тон его в тот день был подчёркнуто-официальным. Мы, конечно, ни о чём не договорились. Он настаивал на то, что с нашей стороны это будет посягательством на их территории, я же ответил, что мы просто возвращаем земли, которые издавна входили ещё в состав Российской Имперской Державы. Я не хотел слушать никаких его аргументов.

И вот сегодняшний его звонок.

- Чего ты хочешь? Я не разговариваю с предателями, особенно по приватной линии, - чёрт! я сам, когда выхожу из себя, могу ляпнуть то, чего нельзя было допускать. Я ведь только что отчитывал Сергея за это слово. На том конце беззлобно усмехнулись.

- Венекюля… Сколько километров до Питера? Чуть больше ста тридцати?

- Что ты хочешь этим сказать? – я немного напрягся. Что он задумал? Что собираются сделать, или уже сделали, его диверсанты?

- Три-четыре часа на машине, - его голос звучал очень интимно. - А если встретиться где-то посередине? Только ты и я. И никого больше.

Никакой диверсии? Чего он хочет? Встретиться? Зачем?

Мыли роились у меня в голове. Какую ловушку он задумал? Но насколько я знал Сашко, он всегда был чист. Юлить – это ко мне. Тогда что?

- Ярик, я скучаю, - услышал я и сглотнул. В его словах было столько искренности.

- Не надо об этом, Сашко, - я с рудом произнёс эти слова, осознавая вдруг, что сам безумно соскучился по нему. Или я скучал по-другому? Мужчина не может любить мужчину. Это мерзко и небогоугодно.  Я положил свободную руку себе между ног и почувствовал, как мой член набухает. Да! Я этого хотел. Я безумно желал, чтобы Сашко меня оттрахал. Оттрахал так, как когда-то на моей свадьбе. То, что нас могли в любой момент застукать в туалетной кабинке, придавало этому действу какую-то остроту. Может, стоило согласиться на эту встречу? Президент Российского Государства и президент Балтии – президенты двух враждующих стран, находящихся в стадии военного конфликта, встречаются, для того, чтобы один всадил другому? О боже!!! Уже только от одного представления этой картины я едва не кончил. Блять! Что же со мной такое происходит?

- Я чувствую тебя, Ярослав. Я чувствую, как у тебя встал. У меня, между прочим, тоже. Я хочу тебя. Хочу так сильно, как никогда раньше не хотел. Если поедешь по Нарвской дороге, на девяносто восьмом километре будет поворот в сторону деревни Коврижки (Прим. Выдуманное место). Деревня небольшая, живут одни старики в основном. Центральная улица, дом пятнадцать. Кирпичный, одноэтажный. Небольшой, но достаточно уютный. Я его купил три дня назад. Конечно, не на своё имя. Если хочешь встречи, то я буду ждать тебя сегодня. Темнеет рано, поэтому, не думаю, что тебя кто-то узнает. Коврижки. Центральная улица. Дом пятнадцать, - и гудки.

Я какое-то время держал трубку возле уха, потом медленно положил её на рычаг. Коврижки. Сашко будет ждать меня там сегодня вечером. Он хотел встретиться. Просто встретиться. Это был отличный способ схватить его. Неужели он и правда такой наивный, что решит пересечь границу – как? – чтобы… Чтобы что? Потрахаться?

- Через месяц у меня свадьба, - услышал я.

В этот вечер Сашко трахнул меня трижды и даже отсосал у меня. Никогда в жизни у меня ещё не отсасывали. Либо отсасывал я, либо трахали меня. Сашко оказался первым. И единственным. Очень нежным, если честно. Я понимал, что совершаю грех, даже просто встречаясь с ним с богомерзкими мыслями.

И если честно, я хотел ещё таких встреч.

Я застыл с брюками в руках и посмотрел на своего любовника.

- Мы с Эриком всё же решили расписаться.

Я знал, что через месяц в Балтии вступает закон о равном браке. Раз страна рвалась в Европу, это было одним из первых пунктов по которым будут судить о готовности государства к сотрудничеству.

- Ну конечно, - усмехнувшись скривился я, - ты – президент и должен быть примером толерастии.

- То, что ты женат на Олесе не делает тебя натуралом, - спокойно ответил Сашко, натягивая джинсы на свои красивые ноги. Было заметно, что он много времени уделяет своему телу, качаясь в тренажёрном зале. Я же за последние годы слегка обзавёлся жирком. Не сильно, так, немного. Но не всем же быть мальчиком с обложки.

- То, что ты меня трахаешь, ещё не делает меня педерастом, - парировав, огрызнулся я, на что Александр просто улыбнулся своей мягкой улыбкой.

- Ты мог бы не приезжать, если так боишься почувствовать себя педерастом. И не веди себя как маленький ребёнок. Мы давно с тобой уже выросли из той песочницы, где играли в детстве. А ты всё равно пытаешься строить из себя обиженного ребёнка, которого лишили того, чего у него никогда не было.

Я вдруг вспомнил тот несчастный грузовик, который забрал тогда у Сашко и детская обида на то, что у него в те годы было всё, что не пожелает, а я каждый день был вынужден видеть пьяную харю отца, всколыхнулась вновь. Но я попытался взять себя в руки. Сашко прав – мы давно уже не дети, мы – главы враждующих государств, которые … Которые только что занимались сексом друг с другом. Да если про это кто-нибудь узнает? Чёрт! Зачем я согласился на эту встречу?
 Но в глубине души я всё же понимал, что я хочу этих встреч. Тайных, под покровом темноты. Всё это создавала какую-то болезненную атмосферу, но от этого не менее желанную.

Перед тем, как захлопнуть дверцу машины, Сашко улыбнулся и сказал:

- Передавай привет Олесе и мальчикам.

Какой же он был циник, мой школьный друг!