Поздно ночью я дождалась, пока Олег уснёт, и хотела уже взяться за дневник, но муж вдруг проснулся. Обыкновенно он крепко спит по ночам и мне не мешает, но сегодня почему-то ворочался и вдруг открыл глаза. Эх, если бы он всё-таки съел мой пирог, я бы подумала, что началось отравление, но он даже не притронулся к пирогу!
Я быстро вернула дневник под подушку и сделала вид, что собираюсь спать.
— Что это у тебя? — спросил Олег.
— Ничего, — ответила я и придавила подушку спиной.
— А ну, показывай, — он вдруг толкнул меня так, что я едва с кровати не свалилась, и тут же полез ко мне под подушку, вытащил толстую тетрадь, едва не разорвав.
Мой дневник! Мой единственный друг, которому я могла доверять, оказался в лапах чудовища. Его пальцы, словно острые когти, вспороли обложку и теперь елозили по моим тайнам, касались самого сокровенного. Я испытала такую боль, будто меня ножом резали!
— Отдай! — я набросилась на него, попыталась вырвать тетрадь из лап чудовища, но оно только утробно засмеялось. Его лицо будто бы утратило человеческие черты, сделались непропорциональными, ассиметричными, уродливыми. Вот он, истинный облик психопата.
Олег оттолкнул меня и встал с кровати.
— «Мой муж — психопат. И теперь робкое подозрение оформилось в острое ощущение», — зачитал он. — Дашка, — лицо его искажала кривая гримаса, отдалённо напоминавшая улыбку, — это правда? Ты, в самом деле, так думаешь? Ну, скажи уже, что просто упражнялась в сочинительстве, — он снова засмеялся, нервно, надсадно.
— Отдай, — только и сумела вымолвить.
Он стал расхаживать по комнате, грубо перелистывая страницы, сминая их, оскверняя и что-то бормоча себе под нос, зачитывая фрагменты.
Психопат даже не потрудился изобразить обиду. Его совершенно не задевало всё то, что он прочёл в дневнике. Будто бы он обо всём и так уже знал, а теперь просто забавлялся, видя мою реакцию.
«Это конец, это конец!» — стучало молоточками в моей голове.
Осторожно слезла с кровати. Хотелось сбежать, спрятаться от ощущения выворачивания наизнанку. Задела мизинцем что-то тяжёлое и чуть не взвыла от боли. Стиснула зубы, потряхивая ушибленной ногой.
На полу лежала мужнина гантель, об неё-то я и ударилась. Тяжёлая, килограмм пять, не меньше. Я ухватила её обеими руками, прижала к груди.
Олег продолжал читать мой дневник с неизменной улыбкой на лице и расхаживать по комнате. Лучше бы он начал кричать, как обычно, но нет, он просто издевался над моими чувствами. Его забавляла моя ненависть.
Стараясь стать как можно незаметнее, подошла к нему со спины. Подняла гантель повыше, чтобы ударить. Олег вдруг обернулся. Взгляд его наполнился яростью.
— Сдурела?! — вскрикнул он и попытался меня оттолкнуть. Нет, даже не толкнуть, а ударить. Его кулак едва не угодил мне в грудь.
Гантель выскользнула из рук.
— Ну, тварь! — Заорал он и схватился за ступню, согнувшись. Запрыгал на одной ноге в такой нелепой позе.
Отступать было некуда. Я схватила с туалетного столика хрустальную вазу и ударила его по голове. Прямо по затылку. Хрусталь выдержал, а Олег покачнулся и потерял равновесие.
Однако сознание его не покинуло.
— Убью, суку! — взвыл он и схватил меня за ногу. Резко дёрнул, и я тоже упала на него. Но ваза оставалась у меня в руках. Дно угодило ему в голову. Но на всякий случай я ударила ещё раз. И ещё. Пока он, наконец, не затих.
Убедившись, что Олег мне более не опасен, я смогла перевести дух. Неужели это всё?..
Самооборона, это была самооборона. Именно так я сказала бы полиции. Если надо, да я даже сама себе сейчас разобью лицо, только бы поверили. И дневник — это же доказательство, что он надо мной издевался! Нужно только вырвать последние страницы про грибы.
Всё складывало так удачно, что я рассмеялась во весь голос. Вот он, психопат, лежит передо мной мёртвый.
Но я ошиблась. Его грудь продолжала вздыматься, медленно, куда медленнее, чем обычно, но всё же он дышал. Дышал, тварь такая! Сколько же раз тебя нужно ударить по голове, чтоб ты сдох?!
Может ли экспертиза определить, от скольких ударов по голове человек умер?
А если поймут, что я добила уже бессознательного? Нет, никакой полиции не будет. Слишком ненадёжно. Нужно придумать что-то ещё, но в голову не лезло ни одной идеи.
Я перевернула Олега лицом вниз и завела ему руки за спину. Не глядя протянула руку, обшаривая стул. Он всегда бросал вещи на стул, вот и теперь там обнаружились брюки с ремнём.
В детстве отец связывал меня ремнём. Я помнила это жуткое ощущение беспомощности, когда ты даже пошевелиться не можешь. Приходилось лежать и терпеть, пока отец не снимет наказание. Я ненавидела его за это, но теперь могла бы даже сказать ему спасибо, потому что запомнила, как меня связывал, потому что руки он не всегда заводил мне за спину, но связанные спереди руки — это не намного лучше.
Сложить ремень вдвое, петлю просунуть в пряжку. Расправить петлю так, чтобы образовалось двойное кольцо. Просунуть руки. Затянуть. И зафиксировать свободный конец, просунув в петлю. Главное, затянуть потуже. Высвободиться практически невозможно.
Затягивая посильнее, я упёрлась ногой ему в спину. Вышло довольно крепко. То же самое мне предстояло проделать и с ногами. И хорошо, что Олег любил дорогие кожаные ремни, а не какой-нибудь ширпотреб. Руки и ноги оказались связаны надёжно.
Я ещё не придумала, что делать со своим пленником, но понимала, что если он высвободится, то мне конец. Потому выбраться он не должен.
На кухне у нас есть погреб. Мы им никогда не пользовались, но он довольно глубок. Более того, представлял он из себя подвал в подвале. Сначала нужно спуститься в крошечный подпол, где даже в полный рост не встанешь. А в самом подполе имелся ещё один люк, ведущий в полноценный погреб. Мне ещё не приходилось спускаться в самый низ, но, кажется, это идеальное место для Олега.
Бессознательное тело оказалось не так-то легко сдвинуть с места. Даже волоком у меня никак не получалось его дотащить, да и волочить-то его не за что было. Олег спит в одних трусах, даже за одежду не ухватить.
Попробовала его толкать. Он перекатился и тихо застонал. Неужели мало ударила? Только бы не пришёл в себя.
Самым сложным оказалось протащить его через узкий дверной проём. Пришлось тянуть его за ноги, изо всех сил упираясь в пол. От напряжения сразу же заболела спина, но я не могла оставить его посреди комнаты. Ведь он мог очнуться и начать орать, дёргаться, мало ли, на что он способен в связанном положении. Мне ещё не приходилось с таким иметь дело.
Затолкав его в кухню, я пошла за ключом от погреба. Я помнила, что в последний раз видела его где-то в ящике с инструментами, а сам ящик находился в гараже. Накинув ветровку, вышла из дома и побежала к гаражу.
От гаража — одно название. Олег оставлял машину прямо во дворе под навесом, потому что она едва помещалась в гараже. Очередная глупость мужа — построить гараж, в который не влезает машина. И в этом он весь. Экономит себе же в ущерб. Но сейчас я даже порадовалась, что гараж пуст. Не придётся протискиваться между стеной и автомобилем, чтобы отыскать тот самый ящик.
Ключ нашёлся быстро, а заодно я прихватила скотч и черенок от лопаты. Если просунуть палку между связанными конечностями, да ещё и скотчем примотать, он точно не выберется.
Вернувшись в дом, я тут же поспешила поскорее закончить с Олегом, но вдруг услышала:
— А ты куда ходила? — меня аж подбросило от неожиданности.
Резко обернувшись, увидела Павлика.
— По делам, — буркнула я. — Иди спать.
— Я пить хочу, — и маленькие ножки зашагали в сторону кухни.
— Стой! — крикнула я.
Павлик замер, обернулся.
— Пить хочу, — произнёс он жалобным голосочком.
— Иди в комнату, — мне пришлось повысить голос, чтобы сын послушался. — Сейчас принесу.
Павлик медленно потопал в сторону детской, а я с облегчением выдохнула. Мне не хотелось, чтобы он задавал вопросы про Олега. Почему он связан, что я собираюсь делать, он ещё слишком маленький, чтобы понять.
Я быстро наполнила стакан водой и хотела уже бежать обратно, но вдруг услышала приглушённое:
— Даш...
Очнулся всё-таки.
Олег лежал на животе, голова повёрнута в мою сторону. Он выглядел таким беспомощным, что мне едва не стало его жаль. Вот он, мой тиран, поверженный, полностью зависимый от моей воли. Хочешь — пожалей, а хочешь — пни.
Поставив стакан на разделочный стол, я опустилась рядом с ним на пол, провела рукой по коротко стриженым волосам. Теперь в его лице мне почудилось даже что-то трогательное, милое. Он уже не казался таким уродом. Но я знала, что стоит его освободить, как он тут же превратиться в монстра.
Я взяла черенок и просунула под связанные руки.
— Дашка, ты чего творишь?! — вскрикнул он, задёргался, но я уже просунула черенок между его ног и принялась приматывать скотчем. С руками пришлось повозиться, Олег пытался вырваться, но безуспешно. Ремни накрепко сковали его руки, хотя надо было всё-таки обзавестись наручниками, но всё произошло так внезапно, я даже не успела подготовиться.
— Развяжи меня, сука! — заорал он.
— Вот после таких слов точно не развяжу, — произнесла я и принялась обматывать скотчем его голову. Ещё не хватало, чтобы он из погреба орал.
Замок погреба с трудом, но всё же поддался. Под тяжёлой крышкой царила полная темнота. Освещение там давно не работало, и лестница терялась во мраке.
Олег замычал, когда я перевернула его, снова попытался сопротивляться, но палка не давала ему извернуться. Из-за этой же палки он целиком не пролезал в погреб, пришлось сталкивать его ногами вперёд. Он так забавно крутил головой, когда его колени уже свисали вниз, словно взглядом пытался удержаться. И я увидела в его глазах страх. Настоящий ужас, какового прежде он не испытывал.
Я толкнула его ногой в плечо, тело, наконец, перевесило, и Олега поглотила темнота погреба. Послышался удар и хруст, а затем глухой болезненный стон. Он упал коленями вниз и наверняка сильно повредил их. Оно и к лучшему. Без ног он станет совсем беспомощным.
Захлопнув крышку, я взяла стакан с водой и направилась в детскую, но Павлик вдруг обнаружился в коридоре.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Пить хочу, — пожаловался он.
— Пей, — я дала ему стакан с водой. — Павлик, ты должен меня слушаться. Я велела тебе быть в комнате, а не стоять в коридоре. Иначе я тебя накажу.
— Как папу? — вдруг спросил он. Вот же маленький засранец!
— Как папу, — пригрозила я, хотя, конечно, никогда бы так с сыном не поступила, но он должен меня бояться. Иначе ведь не будет слушаться.
Отправив Павлика в детскую, я вернулась в спальню, подняла с пола свой дневник, прижала к груди, как самого близкого друга, что у меня есть. И, наконец, ощутила небывалое спокойствие.
