Я подумала, что Павлик уже достаточно взрослый, чтобы оставаться дома в одиночестве. К тому же теперь я просто не могла пригласить маму домой. Олег мог, например, прогрызть скотч и начать орать. И как бы я тогда объяснила, что мой муж делает в подвале? Нет, мама бы меня не поняла. Она никогда не понимала, если я жаловалась ей. Только себя в пример приводила, дескать, она свои проблемы решала самостоятельно. А то и вовсе их не наживала. Ага, конечно, не наживала. Стоит только вспомнить отца, который не только на меня руку поднимал, но и на неё. В общем, моя мама — это не тот человек, с кем я могу поделиться проблемами. Впрочем, такого человека у меня и нет.
Оставить Павлика надолго, конечно, я не решилась, всё-таки он ещё не настолько самостоятельный, и потому я лишь ненадолго отлучилась. Прошлась по ближайшим магазинам, накупила всякой приятной ерунды, на которую раньше не решалась просить денег. Но теперь-то карточка оказалась в моём полном распоряжении. И не нужно больше отчитываться, куда я потратила очередную сумму. Свобода — это очень приятно.
И всё же я торопилась домой. Надо бы придумать, с кем оставлять Павлика, если мне захочется прогуляться подольше, но только не в нашем доме. Мне хотелось ощутить полную свободу, а из-за Павлика я всё равно оставалась привязанной к дому.
Однако, когда я открыла калитку, то сразу заметила, что кое-что изменилось. Дверь, в дом, не передняя, а та, что вела сразу на кухню, оказалась приоткрыта. Но я вообще её никогда не открывала! Эта дверь запиралась на простой засов, и Павлик до него просто не доставал, он не мог выбежать во двор один. Переднюю дверь я заперла на ключ, а про заднюю он и не знал, кажется. Неужели решил погулять один?
Но во дворе сына не оказалось, я бы заметила. Закралась страшная мысль, что в дом пробрались воры, а там один маленький мальчик. Я так разволновалась, что у меня лоб испаренной покрылся, накатила странная тошнота, а ноги словно ватными сделались. Только бы с Павликом ничего не случилось.
Из приоткрытой двери мне навстречу выскочил Джек, начал лаять. Глупая шавка! В доме воры, а он на хозяйку лает. Я оттолкнула пса ногой, чтоб не привлекал внимания. Джек взвизгнул и отбежал на некоторое расстояние, но лаять не перестал.
Сразу входить в дом я не решилась, предполагала, что действовать следует осторожно. Для начала я зашла в гараж и попыталась найти хоть что-то, что можно использовать в качестве оружия. Пожалела, что Олег не догадался приобрести ружьё для самообороны. Ведь живём в частном доме на окраине, всякое может случиться. И о чём он только думал?
В гараже я взяла большой молоток с гвоздодёром. Конечно, не лучший вариант, но ничего более подходящего я не нашла, а молоток хотя бы придавал мне уверенности.
Вернувшись к приоткрытой двери, я прислушалась. Из кухни доносилась какая-то возня. Звук шёл тихий, приглушённый, словно из-под земли. Я подумала про Олега, но он даже пошевелиться не мог. Затем послышался топот маленьких ножек. Павлик! И мне сразу стало легче. Значит, это не воры забрались в дом. Это сын нахулиганил.
— Осторожнее! — вдруг раздался голос Олега. Но как? Я ведь точно закрывала погреб. Или же... — Давай, режь! — снова послышался голос мужа.
Нервы не выдержали. Я так испугалась за сына. Ведь если Олег каким-то чудом вырвался, то Павлику грозит опасность. Даже со сломанным коленом он мог навредить сыну.
Позабыв про осторожность, я влетела на кухню и едва не угодила в открытый люк. Заглянула внутрь и увидела рядом с Олегом Павлика. Муж лежал на боку, уткнувшись лбом в стену, а сын орудовал садовыми ножницами и пытался перерезать ремень. Ремень, которым я связала Олега! И у него почти получило!
В погреб я почти что спрыгнула.
— Отойди от него! — закричала я.
Павлик поднял на меня испуганные глаза, но Олег уже почти высвободил одну руку.
Я оттолкнула сына, наверное, слишком сильно, он упал и расплакался, но я не могла ему помочь. Ножницы звякнули о бетонный пол. Олег перевернулся, оттолкнувшись свободной рукой. Вторая у него отчего-то просто висела. Наверное, тоже повредил при падении.
Ударить молотком не вышло. Свободной рукой он ухватил меня за волосы, и я ощутила удар о стену лбом. Вскрикнула от боли, стала махать молотком, но никак не могла попасть по здоровой руке. Вместо этого молоток попадал во что-то мягкое, кажется, в его живот.
Олег тяжело дышал. Его рука казалась раскалённой, я это кожей головы ощущала.
— Хватит! — кричал Павлик. — Не надо!
Какой кошмар! Олег ударил меня на глазах сына. Мне было трудно это вынести...
Молоток выпал из рук. Всё-таки он оказался слишком тяжёлым для меня. Но Олег застонал, хватка чуть ослабла. Мне удалось вывернуться и схватить садовые ножнивы.
Острые концы воткнулись ему в плечо. Он выпустил мои волосы.
— Ай, сука! — заорал он.
Снова взяв молоток, я несколько раз ударила по ножницам, чтобы глубже вошли, но острые концы упёрлись в кость. А потом я начала бить по рукам. Сильно, так сильно, как только могла. Суставы затрещали, рёв Олега, похожий на звериный, перекрыл хруст ломающихся суставов. А я продолжала бить. У меня больше не было ремней взамен порезанного Павликом, но Олегу больше не потребуются наручники. Я превратила его руки в перемолотую кровавую кашицу.
Ох, как же страшно он орал. Я испугалась , что на шум могут прийти соседи, и поспешила заклеить ему рот скотчем.
Ножницы в теле Олега я побоялась оставлять. Вдруг его кости срастутся, и он снова попытается выбраться. Он ведь этими ножницами и воспользоваться может. Потому я выдернула их.
Из раны полилась кровь, а Олег застонал так, будто бы ему вдруг стало не больно, а, наоборот, очень даже хорошо. Я встала почти в полный рост, насколько позволял низкий потолок, затем ударила его ногой в живот.
— Хорошо тебе, падла? — проговорила я и нанесла ещё один удар.
Олег скрючился, попытался пошевелить руками, но его ладони теперь походили на котлеты. Даже в животе заурчало от этого зрелища.
Я не стала его связывать. Такими руками он вряд ли теперь навредит кому-либо.
— Пойдём, Павлик, — я взяла сына за руку и потащила к лестнице.
— Там папа! — захныкал он с новой силой. — Папа!
— Папа очень, очень плохой человек, — объяснила я. — И потому он будет теперь жить здесь. А мы с тобой сейчас будем кушать. Хочешь кушать?
— Хочу к папе! — завизжал сын.
— Глупый мальчишка! Я тебя накажу! — мне силой пришлось тащить его, но заставить подняться его по лестнице оказалось непросто. Он почему-то всё время поглядывал на Олега. Как же трудно с Павликом! Ему не объяснишь, что папа — психопат, что папа может убить его просто для того, чтобы досадить мне.
Мы выбрались из погреба, и теперь я заперла люк на ключ, чтобы больше сын не смог его открыть. Удивительно, что он и крышку-то смог откинуть, всё-таки она не такая уж лёгкая. Где-то я слышала, что у людей с психическими расстройствами появляется небывалая сила. Надо бы обследовать Павлика у психиатра. Не хватало ещё, чтоб ему психопатия от Олега передалась.
Сын сразу же побежал к себе в комнату, всё ещё хныча и размазывая сопли кулачками по лицу. Жалобно так хныкал, будто бы это не он провинился, а я его обидела.
Войдя в детскую, я увидела подрагивающий комок одеяла на полу. Павлик всё ещё продолжал хныкать, сморкаясь прямо в одеяло.
Пришлось сорвать с него одеяло и сразу же отнести в стирку.
— Павлик, — подошла я к сыну, — нам надо серьёзно поговорить. Почему ты открыл погреб? Я ведь говорила тебе, чтобы ты не выходил из комнаты.
— У тебя кровь, — он тыкнул в меня пальчиком.
— Это не моя кровь, — поспешила я утешить сына. — Так зачем ты полез в погреб?
— Там же папа... — Павлик снова заплакал.
— Папа — плохой человек. Он хотел тебе навредить.
— Нет! — взвизгнул он и вскочил на ноги. — Мой папа хороший! Ты всё врёшь! Врёшь!
— Ну, знаешь ли, я этого просто так не оставлю. Совсем уже от рук отбился.
Хотела схватить его, но Павлик вдруг отбежал, замахал ручками.
— Ты плохая! Хочу к папе! К папе!
— В погреб хочешь? — пригрозила я.
Нет, спускать подобные выходки на тормозах никак нельзя. Я схватила первое, что под руку попалось — зарядку от планшета Павлика. Взяв сына за шиворот, развернула и с силой отстегала проводом. Надеюсь, так до него дойдёт, что более не стоит проверять границ. У меня терпение ведь не бесконечное.
— А теперь посиди и подумай над своим поведением, — произнесла я и оставила его в комнате одного.
Проходя мимо шкафа-купе с зеркальной дверью, я заметила, что платье моё пришло в негодность. На светло-васильковой ткани темнели безобразные пятна крови. Отвратительное зрелище. Олег, даже сидя в подвале, умудряется отравлять мне жизнь. Это платьице мне так нравилось, оно делало мою талию тоньше, а всему образу придавало воздушности, лёгкости. А теперь его оставалось только выбросить.
Павлик никак не унимался, из детской слышались рыдания. Казалось, он вот-вот захлебнётся, и мне стало за него страшно. Наказание хоть и справедливое, но моя жалость к нему никуда не делась. Просто сердце разрывалось от этого плача.
Переодевшись, я снова вернулась в детскую. Накатила усталость, успокаивать провинившегося сына совершенно не хотелось, но, кажется, сам он никогда не прекратит плакать.
Павлик сидел на кровати, обняв коленки, и всхлипывал. Ему будто бы воздуха не хватало.
— Ну, рёва-корова, хватит уже, — я присела рядом и обняла его. Маленькие кулачки упёрлись мне в грудь, словно он пытался оттолкнуть меня, да сил не осталось. — Хочешь к бабушке? Давай, вытрем слёзки, переоденемся и поедем с тобой.
Павлик не противился, только хныкал, но уже не так надрывно.
Подхватив сына на руки, я понесла его в ванную, чтоб умыть и переодеть в чистое. Он тоже успел перемазаться кровью и подвальной пылью. А после я, в самом деле, решила отвезти его к родителям. А то мало ли, что он может вычудить в другой раз. В этот раз я успела вовремя — Олег не сумел выбраться. И теперь я твёрдо осознала, что если когда-нибудь он выберется, то просто убьёт меня. Нужно было что-то решать с ним. Но куда же можно спрятать живого человека да так, чтобы он никогда не сумел мне навредить.
Джек разлаялся. Кажется, я совсем позабыла, что пса нужно кормить.
