Глава 3

Порезы воспалились, сделались тёмно-багровыми, кое-где покрылись твёрдой коркой, отчего каждая линия, даже самая тонкая, читалась как чернила на белом листе. Осквернённая шваль, они не просто изувечили его поганой похабщиной, они втоптали в грязь его честь — честь свободного! И не какого-то там проходимца из трущоб, а человека уважаемого и почитаемого во всём Прибрежье, потомка самого Александра Пелагатти!

Брутус стиснул кулаки так сильно, что, казалось, следы от ногтей останутся на ладонях до конца жизни. Довольно иронично, ведь шансы на это как никогда высоки, учитывая обстоятельства.

Обстоятельства… Какое омерзительно-комфортное слово! Оно так и манило смахнуть с себя ответственность, как смахивают пылинки с рукавов новенького пиджака. Нет, это полностью его вина: положился не на тех, недооценил девчонку, закрыл глаза там, где следовало бы глядеть в оба.

«Величие — это перстень с огромным бриллиантом, — часто повторял дед. — Полюбуйся им вволю и спрячь подальше, иначе, постоянно нося его на пальце, быстро ослепнешь от блеска».

Как же он был прав! Эти слова следовало высечь на потолке над кроватью, чтобы каждый день, просыпаясь, помнить, какую опасность таит в себе власть. К ней быстро привыкаешь, перестаёшь трезво оценивать свои силы и, рано или поздно, неминуемо ослепнешь от её блеска или поранишься, как обоюдоострым клинком.

Впрочем, так оно и вышло. Сейчас же главная задача — сделать так, чтобы это ранение не оказалось смертельным. А расправа над выродками не заставит себя долго ждать. Каждый причастный, все до единого, будут умирать долго и настолько мучительно, насколько это возможно.

Аккуратно накинув сорочку, дабы лишний раз не потревожить многострадальную спину, Брутус примостился на краю софы и придвинул оставленные принцессой перьевую ручку и банку чернил. Какое-то время он бездумно смотрел на пустой лист, никак не решаясь подписать приговор тем, кого знал почти всю жизнь, тем немногим, кому по-настоящему доверял. Несомненно, это приговор, иначе зачем маленькой стерве собирать все хоть сколько-нибудь значимые фигуры в одном месте. Коннор и тот не ускользнул от её внимания, несмотря на то, что членство в клубе ему так и не удалось заполучить. Недолго же он будет радоваться…

Всемогущий Неф, вот оно! Заветное, пусть и неожиданное, приглашение вряд ли вызовет у этого болвана подозрения, но правильный намёк должен сработать. Однако он не станет повторять ту же ошибку — девчонка может догадаться о предостережении, даже тщательно спрятанном между строк. Нет, Ровена не глупа, недаром торопит события, понимает, маленькая дрянь, что каждый час приближает её к неминуемой гибели. Уже завтрашним вечером Бастарды сдадут пост. Возможно, в такой суете Коннор не обратил внимания на исчезновение эскорта со скорпионами, но загадочную пропажу своих подчинённых он рано или поздно заметит.

Как же поступить? Что бы могло насторожить его, будь он на месте недалёкого, алчного солдафона? Неожиданная щедрость магистров? Нет, этот тупица примет такой жест за поощрение. Может, какое-нибудь специальное слово? Но где гарантия, что Ровена не раскусит его уловку? Нет, тоже не то… Попытка-то всего лишь одна.

— Что бы меня насторожило, будь я на месте Коннора? — задумчиво протянул Брутус, постукивая ручкой по столешнице. — Что бы породило в моей пустой голове хотя бы слабое эхо тревожного звоночка? Что бы я подумал, приди ко мне посланник с вожделенным приглашением и настойчиво потребуй явиться туда, куда бы я и с полуслова ринулся сломя голову?

Брутус вперился немигающим взглядом в стену спальни, прокручивая в мыслях раз за разом эти вопросы. И вдруг его осенило: ну конечно же! Настойчивость — вот что может смутить даже последнего олуха. Когда тебе усиленно втюхивают что-то, каким бы оно ценным ни было, невольно начинаешь искать подвох.

Брутус изловчился так, чтобы не мешали кандалы, обмакнул перо в чернила и принялся выводить буквы, скрупулёзно продумывая каждое слово. Кассус — человек педантичный, на него можно положиться. Он выполнит каждое указание с безупречной точностью. В остальном же придётся довериться собственным знаниям человеческой натуры. Ну и удаче, разумеется. И если эта капризная стерва соблаговолит принять его сторону, если удастся вырваться из позорного плена, можно смело считать, что победа в его руках.

Конечно, утрата надёжных и опытных партнёров — серьёзный удар по Легиону. Вдобавок, не у всех из них есть наследники, но всегда приходится чем-то жертвовать. Главное, чтобы не собственной жизнью.

Едва Брутус успел скрепить письмо подписью, как в спальню без стука пожаловала Ровена в сопровождении Тридцать Второй и её ублюдка-братца.

«Ничего, мерзавец, с тобой у меня будет отдельный разговор. Осквернённые детишки будут пугать другу друга перед сном историей о твоей смерти».

— О, я вижу, вы не теряли времени даром! — с этой своей пакостной улыбочкой принцесса остановилась у столика и потянулась за письмом, но её пальцы застыли в сантиметре от листа. — Вы позволите?

Брутус непринуждённо откинулся на спинку кресла, совсем позабыв о ранах. Кожу словно обдало кипятком. Он стиснул зубы и выдавил ответную улыбку:

— Прошу.

Девчонка поддела ноготком угол листка, окинула текст беглым взглядом и принялась зачитывать вслух:

— «Уважаемый господин Кассус, прошу Вас в срочном порядке подготовить на завтрашний вечер зал и разослать всем моим друзьям пригласительные третьего типа», — Ровена подняла глаза на Брутуса. — Что означает «третий тип»?

— Условность, не более. Цвет пригласительных сообщает гостю о цене и масштабе мероприятия.

— Вы же меня не обманываете, не так ли? — принцесса слегка склонила голову набок. — Не вынуждайте меня вытягивать из вас правду.

Словно наяву Брутус ощутил, как скользкие щупальца чужой воли пробираются в его разум, сковывают ледяным обручем волю и вынуждают рассказывать самое сокровенное. Трижды сучка подвергала его богомерзким пыткам, и вновь проходить через этот кошмар не было ни малейшего желания, тем более сейчас, когда на кону не только его жизнь, но и судьба Легиона.

— Можешь спросить свою новоиспечённую подружку, она подтвердит, — произнёс он, надеясь, что его волнение будет воспринято как страх перед скверной.

Принцесса оглянулась на Тридцать Вторую:

— Это правда?

— Да, госпожа.

— И о чём же сообщает третий тип?

— Что приём будет сопровождаться щедрыми подарками.

Удовлетворившись ответом, девчонка продолжила:

— «Пригласительные для моих самых близких друзей прошу обвязать алой лентой». А это ещё для чего?

— Требование обязательного присутствия, — пояснила за Брутуса Тридцать Вторая. — Такая у них традиция, госпожа. Пока подвоха нет.

— Хорошо, — протянула Ровена. — «Также прошу Вас внести в список ещё одного моего друга, господина Коннора, проживающего по адресу Аллея Трёх Дубов дом девятнадцать, и непременно передать карточку ему лично в руки со словами, что я буду весьма разочарован, если не увижу его среди гостей. А так как упомянутый господин впервые посетит мой загородный дом, то пусть посланник повторит адрес и моё пожелание дважды во избежание досадных недоразумений», — Ровена снова оторвалась от письма и подозрительно прищурилась. — Кто такой Коннор, и почему вы так печётесь о его присутствии?

— Моя дорогая, как же коротка твоя память! — Брутус наигранно зевнул, всем своим видом показывая, что её компания ужасно утомительна. Но коснись сейчас эта стерва его руки, и по вспотевшей ладони сразу смекнёт о подвохе. — Разве не ты настаивала собрать всех до единого?

Принцесса нахмурила брови, пытаясь вспомнить, кому принадлежит это имя.

— Это предводитель Бастардов Тейлура, госпожа, — подсказал Вихрь. — Говнюку там будут только рады.

— Ах, этот! — лицо девчонки просветлело. — Неужели он страдает глухотой?

— Скорее, тупоумием, — Брутус небрежно фыркнул. — Довольно разыгрывать спектакль, Ровена! Я сделал всё, как ты хотела. К чему все эти вздорные нападки?

Девчонка чуть вздёрнула подбородок, и один краешек её пухлых губ едва заметно приподнялся:

— Зная вас, мой ненаглядный супруг, я предпочитаю трижды удостовериться, что вы не выкинете что-нибудь неожиданное и тем самым испортите нашим гостям сюрприз, — она вернулась к письму. — «За актёрский состав можете не беспокоиться, на этот раз сцену украсят столичные звёзды. С наилучшими пожеланиями…» и всё такое прочее. Как ты думаешь, Диана, письмо не вызовет подозрений?

Осквернённая бросила на своего братца короткий взгляд и неуверенно пожала плечами:

— Вроде не должно, госпожа.

— Превосходно! А вы, дорогой супруг, отдохните получше, завтра нас ждёт долгая, но увлекательная ночь, — Ровена одарила Брутуса невинной улыбкой. — Уверена, вы будете в восторге от представления.

***

Чёрное небо рассёк ослепительный всполох и на мгновение залил утопший во мраке проулок холодным светом; почти сразу за ним прокатился клокочущий раскат грома и обрушился на их головы ливневой завесой. Одежда вмиг набрякла и прилипла к телу второй, толстой и склизкой, кожей, в ботинках захлюпала ледяная жижа. Вода ручьём стекала по лицу, вынуждая то и дело плеваться и щуриться.

Сквозь оглушительный шквал дождя прорвался хлопок выстрела, за ним последовало несколько других. Слай оглянулся на стрелявших и, поскользнувшись, едва не растянулся в огромной луже, озером расплывшейся поперёк дороги. В последний момент он умудрился зацепиться за ржавые перила крыльца, чуть не вырвал их с корнем и, громко чертыхнувшись, в два шага нагнал Твин, уже успевшую преодолеть новообразовавшийся пруд.

— Я задержу их! Беги к Рыночному проспекту, встретимся на Кольцевой, — крикнул он и, не дав ничего ответить, развернулся к преследователям. С трудом различимые в ночной мгле фигуры замедлили шаг. Твин возмущённо фыркнула и, утерев промокшим рукавом нос, изготовилась. Но привычного жжения в ладонях почему-то не появилось; не появилось и лёгкого покалывания в пальцах, и согревающего прилива сил — только изнурённая пустота и зябкая дрожь от холода.

Её охватил неподдельный ужас. Вдруг она лишилась своего хиста? Что она может без него против трёх громил с огнестрелом?

— Ты ещё здесь? — Слай глянул на неё из-за плеча, и его глаза пылали во мраке ослепительным пламенем. — Беги, я сразу за тобой!

И Твин побежала. Побежала не оглядываясь, спотыкаясь и поскальзываясь на редких булыжниках, ухая в лужи по самые щиколотки, не заботясь их перепрыгивать, захлёбываясь хлещущими лицо тугими струями ливня и всё думая, почему же она не смогла воззвать к скверне.

Позади раздались выстрелы и крики, сухо заскрежетало, будто ножом по стеклу, но Твин не оборачивалась, стараясь не думать о том, что бросила своего Семидесятого один на один с врагом. Он справится. Обязательно справится!

На повороте нога угодила в размокшую глину, Твин потеряла равновесие и растянулась в вязкой луже, уткнувшись лицом в мусорную кучу. В нос ударило крепкое амбре гнилых картофельных очистков и чего-то протухшего, в рот попала прогорклая склизкая пакость.

Брезгливо отплёвываясь, Твин поднялась, готовая снова рвануть со всех ног, и застыла в изумлении. Вместо затхлого проулка, затопленного вонючей дождевой жижей, она оказалась в полутёмной комнатушке напротив огромного, во весь рост, зеркала с чёрными пятнами на стекле и чешуйками облупившейся краски на деревянной раме.

— Что за смерговы шуточки!? — она в изумлении огляделась.

Грубо сколоченная кровать и стол, сооружённый из трухлявого ящика с крышкой от бочки замест столешницы. На ней коптила масляная лампа, тускло отражаясь в маленьком окошке с грязным стеклом. Место казалось смутно знакомым, из какого-то давно позабытого сна, но вспомнить, когда она здесь бывала и при каких обстоятельствах, никак не получалось. Хотя какая к псам разница, пора валить отсюда! Ещё не хватало, чтобы Слай её по всему городу разыскивал.

Твин попыталась сделать шаг, но подошвы сапог приросли к полу. Она в панике завертела головой, замахала руками, снова попробовала шагнуть, но тщетно. Краем глаза она заметила какое-то движение в зеркале, повернула голову, чтобы получше рассмотреть, как вдруг нечто невидимое и холодное полоснуло по горлу.

Твин зажала ладонями рану, от нестерпимой боли попыталась закричать, но из горла вырвался только булькающий хрип. Кровь заливала руки, вытекала из-под пальцев, струилась по локтям на пол, скапливаясь у ног чёрным пятном.

— Нет… Слай… — губы онемели, а язык с трудом шевелился.

В ответ донёсся хриплый хохот, и Твин, подняв глаза, в стылом ужасе уставилась на своё отражение, расплывшееся в злорадной ухмылке.

— Проснись, — сипло прошептало оно и вновь извергло каркающий хохот. В руках двойника блеснула стальная маска. Неторопливым жестом он нацепил её на себя и застыл, вперившись в Твин сквозь зеркальную преграду зияющей смотровой щелью.

— Проснись, сейчас же! — рявкнул на ухо голос Слая, и Твин распахнула глаза.

Тёплый оранжевый свет заходящего солнца заливал полупустой загон. Из открытой двери доносились крики и смех. Слай сидел на полу у её койки; напротив, на верхнем ярусе, свесив ноги, устроился Керс с книгой в руках; по соседству развалился Харо, подбрасывая в ладони камешек.

Твин села на кровати и, ещё не придя в себя от безумного кошмара, провела ладонью по горлу. Привидится же такое!

— Проснулась, соня? — упёршись локтями в койку, Слай расплылся в улыбке.

— Даже не знаю… — она расправила скомканное покрывало и потянулась к тумбе за рубахой. — Чем вы тут занимаетесь? Опять какую-то пакость удумали?

— А что сразу пакость? — возмутился Харо. — Нас тут, между прочим, Керс умностями освещает.

— Просвещает, балбес! — Слай с хохотом увернулся от запущенного в него камешка. — Твою дремучесть, братишка, что освещай, что просвещай — всё попусту.

Керс испустил протяжный вздох и захлопнул книгу:

— Я тут вообще для кого стараюсь? Одни сопят в обе ноздри, другие галдят без умолку.

— Да брось, брат, продолжай, мы слушаем, — Слай забрался к Твин, сгрёб её в охапку и уткнулся носом ей в шею. — Так что там за ящик с картинками?

Тягостный осадок после кошмара в его объятиях мгновенно испарился; Твин сделалось уютно и спокойно и, обняв руку Семидесятого, она прижалась к ней щекой.

— Какой к смергу ящик, баран! — Харо ехидно оскалился. — Те-ли-высер это!

Керс издал нечто среднее между воем и рычанием и спрыгнул с койки:

— Пойдём, теливысер, проверим дым. Может, уже готово.

Харо недоуменно пожал плечами и без особого энтузиазма последовал за другом. Слай же игриво похлопал Твин по бедру и склонился над ухом:

— Пора просыпаться, малыш.

— Я и не сплю, — Твин ещё сильнее вжалась щекой в его руку. Как же хорошо! Никто никуда не несётся, не орёт, не подгоняет. Вот бы всегда так!

— Нет, Твин, тебе нельзя спать.

— Слай, ну ты чего? — она непонимающе заглянула в его серьёзное лицо. От игривости Семидесятого не осталось ни следа: глаза тревожно поблёскивали, светлые брови хмурились. — Да что происходит, чёрт возьми?!

— Тебе просто нужно проснуться, — тихо произнёс он и, неожиданно резко приподняв её, тряхнул за плечи. — Ну же, Твин, просыпайся!

Он продолжал трясти её и повторять, что она должна немедленно проснуться, а Твин застыла как безвольная кукла, не в силах пошевелиться. Скользкий ужас змеиным клубком копошился где-то внизу живота, а предчувствие беды нарастало навязчивым звоном в ушах.

— Проснись! — прокричал Слай и толкнул её с такой силой, что она, потеряв равновесие, рухнула с койки.

Но вместо удара об пол Твин продолжала лететь в непонятно откуда взявшуюся пропасть, судорожно хватая руками вязкую пустоту. Удушливая тишина давила, высасывала мысли, взамен наполняя тяжёлой тоской.

— Я должна проснуться! — задыхаясь, прохрипела она. — Я должна…

Мягкий толчок в спину наконец прекратил полёт. Вокруг всё та же чернота, не видно ни зги. Твин закрыла глаза и снова открыла — разницы никакой. Зато тишина отступила: теперь отчётливо слышались треск и чавканье, будто вдалеке нечто пожирало что-то… или кого-то.

«И куда же на этот раз меня занесло?»

Она поднялась на ноги и, подождав немного — вдруг опять куда-то зашвырнёт? — воззвала к скверне. На этот раз получилось с первого раза. По пальцам пробежал жар, руки вспыхнули зелёным сиянием, и тусклое пламя выхватило из черноты неровные каменные стены.

Место сильно напоминало туннель, только воздух здесь был холодный и свежий. Значит, выход где-то рядом. Твин вытянула руку в сторону и двинулась вдоль стены. Что бы там ни чавкало, лучше обнаружить его раньше, чем оно — её. Но пока кроме черноты и безупречно ровного пола, ничего не было видно.

Спустя несколько минут пламя начало слабеть; нахлынуло ощущение опустошённости, и Твин, решив сделать небольшую передышку, остановилась. Она уже была готова погасить пламя, как вдруг, всего в нескольких метрах, заметила на полу сгустившуюся черноту.

Трудно было определить, эта ли штука так самозабвенно чавкала — звуки разносились по туннелю гулким эхом. И тогда, собравшись с последними силами, Твин заставила пламя вспыхнуть ярче и двинулась вперёд.

С каждым шагом сгусток тьмы всё больше обретал форму человеческого тела, залитого пульсирующей маслянистой субстанцией. Стоило бы убраться отсюда подальше, но Твин, будто наглотавшись месмеритовой хмари, продолжала идти вперёд, не в силах оторвать глаз от отбрасывающей зелёные блики гадости. И, словно почуяв её присутствие, гадость вздулась, как при вдохе, и чёрную плотную плёнку прорвали чьи-то пальцы.

А вдруг там Слай? Вдруг он в опасности? Позабыв об осторожности, Твин бросилась к пульсирующей куче, упала на колени и схватилась за погружающиеся обратно кончики пальцев. Липкая пакость попала на кожу и обожгла ледяным холодом; мир завертелся в бешеном смерче, в глаза ударил яркий свет, и Твин зажмурилась.

Совсем рядом послышались тяжёлые шаги. Лицо обдало кусачим ветром, а от затхлой вони к горлу подкатила тошнота. Топот десятков пар ног окружал её со всех сторон: мерный, дробный, громоздкий, сопровождаемый позвякиванием железа и посвистывающим дыханием.

Твин приоткрыла сначала один глаз, потом, убедившись, что свет больше не слепит, открыла второй. Вокруг раскинулась пустыня с холмами и угольно-пористыми скалами. Иссиня-чёрный песок сверкал в лучах бледно-голубого солнца. Вокруг тянулись вереницы существ — высокие, кряжистые, с блёкло-синей кожей, покрытой костяными наростами, и жёсткой щёткой волос на бугристых головах. Передвигались они по-человечески, на двух коротких массивных ногах, но их лица мало чем походили на людские. Маслянисто-жёлтые глаза, сетчатые, как у мух, безгубые впадины ртов, полные мелких острых зубов, вместо носа две круглые дыры, у многих смолистые потёки на щеках — наверное, боевой раскрас. Длинные руки, почти достающие до земли, заканчивались длинными тонкими пальцами. Эти твари носили одежды — нечто вроде рубах до колен, подпоясанных широкими ремнями, на ногах обмотки то ли из кожи, то ли из плотной ткани. Грудь некоторых покрывали блестящие бурые пластины, на поясах висели короткие мечи с изогнутыми серпом клинками; другие были вооружены чем-то похожим на арбалеты; третьи, безоружные, тащили какие-то огромные тюки за спинами.

И хотя эти жуткие существа не особо заботились о строе, тем не менее, шагали они дробно, придерживаясь одним им понятного ритма. Но самое жуткое, что шествие происходило в полном неестественном молчании: ни рыка, ни шёпота, ни визга, лишь глубокое с присвистом дыхание сквозь приоткрытые щели пастей. Да в такой толпе должен стоять неимоверный гам! Кому, как не ей, об этом знать? Даже мелкая стая туннельных псов и та не затыкается ни на секунду, а тут целое войско молчунов похлеще Сорок Восьмого.

К счастью, уродцы совершенно не обращали на неё внимания, продолжая идти своей дорогой. Впрочем, что ей могли сделать твари из очередного бреда, пускай и довольно реалистичного? Скоро она проснётся, нужно немного подождать.

Откуда-то сверху донеслось лёгкое потрескивание. Воздух над головой задрожал и заискрил, затем начал стремительно сгущаться. Словно по команде, существа заворожённо застыли, свесив длинные ручищи до самой земли и глядя, как над ними разрастается гигантское огненное облако, то и дело выпускающее снопы коротких молний.

«А вот теперь пора валить», — мелькнуло в голове. Только как? Мысленный приказ проснуться не сработал, как не срабатывали попытки ущипнуть себя или нарисовать в воображении другое место.

Облако выпустило очередной узелок молний, разразилось протяжным треском и с оглушительным взрывом, точь-в-точь как Керсова петарда, клубами разнеслось по всему небу. Белёсое пламя в одно мгновение поглотило войско тварей. Что-то невидимо-мягкое толкнуло в грудь и отшвырнуло назад, в черноту.

Твин обнаружила себя стоящей на коленях, намертво вцепившейся в скользкие пальцы. Сон во сне… или чужой сон в её сне? Проклятье, пора прекращать это безумие!

Не отпуская пальцы Слая, она наощупь рвала ногтями плотную плёнку до тех пор, пока не удалось ухватиться за ладонь. Лишь бы он был живой! Ладонь такая холодная и безвольная, непривычно тонкая… Но стоило её слегка сдавить, как его пальцы дрогнули и впились ногтями в кожу.

— Потерпи немного, сейчас я тебя вытащу! — Твин отпустила руку и с исступлением заскребла тягучую субстанцию. Жижа сопротивлялась, выскальзывала из пальцев и то и дело липла к рукам, стараясь помешать. — Отдай мне моего Семидесятого!

С яростным криком и проклятиями она вцарапывалась в отвратительно-пульсирующую массу, пока не нащупала живую плоть — кажется, голова! — и принялась с ещё большим остервенением скрести, откапывать, разрывать и швырять ошмётки склизкой мерзости в темноту, и так до тех пор, пока не услышала жадный хрип дыхания.

— Держись! Почти… Я уже… — бормотала Твин, не останавливаясь.

В кромешной мгле вспыхнули два зелёных огонька, Альтера лихорадочно задёргалась, вырывая из липкого плена вторую руку.

— Ты?! — Твин в разочаровании отпрянула. — А где Слай?

— Вытащи меня отсюда, дура! Быстрее!

С помощью Альтеры дело пошло куда живее, и вскоре в бледном свечении показались грудь и плечи, а спустя несколько минут Твин уже тянула её на себя, помогая подняться.

Стоило только Альтере оказаться на ногах, как смола возмутилась рябью, съёжилась в огромную бесформенную кучу и потянулась жирными толсктыми щупальцами к ускользающей жертве.

— Отцепись от меня, смергова срань! — Альтера отпрыгнула и потянула Твин за собой, подальше от щупалец. — Не позволяй ей прилипнуть к себе.

— Что это за гадость? — Твин воззвала к пламени и осветила пятачок вокруг. Щупальца продолжали тянуться к ним обеим, норовя вот-вот вцепиться в лодыжку. — Где мы?

— Загоним её в Застывшее место! — прокричала Альтера, игнорируя вопросы. — Приготовься!

Твин не хотелось пускать туда эту штуку. В последние месяцы Застывшее место стало для неё целым миром, в котором Слай был жив, в котором рядом были братья, и никто никого не предавал… и не убивал. Но разве у неё оставался выбор? Альтере виднее, во что там она влипла.

Воображение нарисовало прозрачную стену между ними и жижей, и пока смоляная пакость елозила щупальцами по невидимому барьеру, земля под ней пошла широкими трещинами, а через мгновение тварь с отвратительным хлюпаньем исчезла в пропасти.

Альтера испустила полный облегчения выдох и привалилась к стене. Её руки мелко дрожали, глаза немигающе смотрели на место, где ещё секунду назад булькала жижа.

— И во что ты нас вляпала? — Твин требовательно скрестила руки на груди. Теперь ей точно не отвертеться!

— В плачущих, подруга. Пока ты там прохлаждалась со своим Семидесятым, меня чуть не сожрали!

Твин опешила от такого нахального обвинения:

— То есть ты шляешься непонятно где в моём теле, ищешь приключения на свой тощий зад, а я виновата? Совсем охренела?

— Тело твоё, а тощая задница, значит, моя? — Альтера негодующе фыркнула. — Смирись уже, подруга, ты просто плод моего воображения.

— Ага, спасший… — Твин умолкла. Теперь хруст и чавканье доносились гораздо громче и отчётливее. — Что это такое?

Альтера замерла, вслушиваясь в жуткие звуки:

— Не нравится мне всё это. Будь наготове.

На этот раз ощущения были общие — Твин чувствовала то же, что и Альтера: впившиеся в ладони и колени острый щебень, запах крови вперемешку с вонью пота и испражнений, вкус сырого мяса во рту. Тьма поредела, сделалась серой и прозрачной, с обеих сторон проступили очертания скал, на небе замерцали звёзды. В сиянии полумесяца Твин удалось различить фигуры, около десятка, не меньше. Одни застыли истуканами, слабо покачиваясь, как на ветру; другие, стоя на четвереньках, копошились в склизкой массе, недавно бывшей кем-то живым.

Постой-ка, это же собратья! В одном из них Твин без труда узнала Шестьдесят Седьмого, в двух шагах, изгваздав морду в крови, обгладывал кость Двести Пятьдесят Третий, справа Триста Сорок Третий жадно рвал зубами здоровенный кусок мяса, а чуть поодаль стоял-покачивался Четыреста Двадцать Седьмой с засохшей чёрной дрянью на щеках.

«Какого…!» — Твин смотрела, как братья пожирают растерзанные туши туннельных псов, заглатывая потроха, вырывая зубами куски мяса, ломая кости и высасывая из них костный мозг, и это тошнотворное пиршество происходило в каком-то совершенно несуразном молчании. Только чавканье и хруст.

«Они что, тоже?» — к горлу подкатил ком негодования. Как же так? Они же ещё совсем недавно смеялись, мечтали, спорили…

«Не время хлюпать носом! — одёрнула её Альтера. — Нужно убираться отсюда!»

«Мы не можем их так оставить!»

«Можем! — рявкнула она. — И оставим. Они уже не наши братья. Их больше нет, Твин! А эти… Эти твари разорвут нас в клочья, когда поймут, что мы чужие».

«Поймут? Что мы чужие?»

«Позже!» — Альтера осторожно поднялась и попятилась, стараясь ступать как можно тише.

Под подошвой заскрипела каменная крошка, зашелестела пожухлая трава; в спину упёрлось что-то твёрдое, и Альтера, отступив на шаг, оглянулась. Нечто большое и круглое, отдалённо напоминающее гигантский маховик душевого крана, крепилось к врезанной в скалу стальной двери с облупившейся краской.

«На хрена она здесь?» — абсурдность происходящего подозрительно напоминала очередной сон. Может, она всё ещё спит? Может, ей так и суждено умереть, погрязнув в бессмысленных видениях?

«Не знаю, не до неё сейчас, — Альтера покрутила головой, оценивая шансы на побег. — Лучше молись Госпоже, чтоб нас не заметили».

Один выход из тесного ущелья был перекрыт бывшими собратьями, оставался второй, за спиной, но что ждало их там, в кромешной темноте? Куда бежать-то, когда вокруг сплошь Пустоши да скалы? А то, что их занесло в Мёртвые Пустоши, Твин не сомневалась ни на секунду — их она узнала бы даже по запаху.

Сто Восьмой, сидящий к ним ближе остальных, вдруг прекратил обгладывать мосол с клочьями жил и вперился в Альтеру буравящим взглядом. По его щекам густыми каплями стекала чёрная жижа, такая же, как та, запертая в Застывшем месте. Другие пока не обращали на них внимания, увлечённо продолжая трапезу, но стоило сделать ещё шаг, и неутомимая работа челюстей прекратилась.

«Мы в полной жопе, подруга», — Альтера нервно хихикнула, сделала ещё несколько шагов назад, но как только Сто Восьмой ломаными резкими движениями начал подниматься на ноги, без оглядки рванула прочь. Стрелой она вылетела из ущелья, обогнула вовремя замеченный здоровенный овраг с чернеющими на краю шипами пары гигантских валунов и понеслась по Пустоши, как кролик от стаи гиен.

Позади отчётливо слышался топот. Лёгкие горели от бега, кровь стучала в ушах, а в боку безжалостно кололо. Огибая ямы и овраги, перепрыгивая булыжники, Альтера летела сломя голову, а Твин всё никак не могла избавиться от назойливой мысли о том, как долго они протянут в Пустошах прежде, чем умрут от жажды. Если, конечно, удастся уйти от погони.

Шаги постепенно отдалялись, и, казалось, преследователи скоро отстанут — не вечно же они будут гнаться! — но, отвлёкшись на что-то слева, Альтера запнулась за булыжник и пластом растянулась на земле, стесав ладони в кровь и прилично приложившись коленом об острый камень.

«Калека косоногая! — проорала Твин. — Вставай, ну же!»

— Да пошла ты! — Альтера со стоном поднялась, сделала несколько нетвёрдых шагов и остановилась. — Поздно, они уже здесь.

На фоне чернеющих скал удалось разглядеть троих бегущих. Один был совсем рядом, метрах в двадцати, по комплекции — кто-то из желторотиков, тощий и невысокий, он нёсся на них, судорожными рывками вытаскивая из ножен меч.

«Они что, могут фехтовать?»

— Они могут всё, что и мы, милочка, — с мрачным торжеством отозвалась Альтера. — Радуйся, что их всего трое. Может, и выкарабкаемся.

Радоваться как-то не получалось. Из оружия у них был только жалкий кинжал, против меча — на смех гиенам. А желторотик уже в трёх шагах, заносит меч для удара.

Руки обдало жаром, кинжал вспыхнул бледно-зелёным, осветив небольшой островок потрескавшейся земли и нижнюю половину лица нападающего. Сто Сорок Четвёртый.

Твин с затаённым дыханием смотрела, как бывший собрат делает нетвёрдых шаг, будто борясь с собственным телом, затем другой, уже твёрже, и замахивается мечом, готовясь разрубить её пополам от ключицы до брюха. Сталь медленно прочертила в воздухе зеленоватую дугу и замерла у плеча всего в нескольких сантиметрах. Альтера провернула в руке кинжал и с размаху всадила его желторотику в шею.

Время вновь вернулось в прежний ритм. Меч завершил дугу, так и не встретив препятствия, и глухо лязгнул оземь. Сто Сорок Четвёртый не шелохнулся, не издал ни звука; из его рта хлынула кровь, заливая подбородок, а он продолжал сверлить Альтеру полным обиды взглядом. В молчании они смотрели друг на друга не дольше пары секунд, но и те казались Твин вечностью. Как же невыносимо больно убивать своих! Как же невыносимо смотреть в глаза, когда-то принадлежавшие другу…

— Мне правда жаль, братишка, — Альтера потянула за рукоять кинжала, и их накрыла густая удушливая марь.

Дыхание спёрло, в горле нещадно заскребло, а из глаз хлынули слёзы. Альтера захрипела и попятилась в надежде вырваться из ядовитого облака, но тут споткнулась о камень и грохнулась на пятую точку. Это и спасло им жизнь — уже в следующий миг над головой тонко просвистело. Рядом скрипнул щебень под подошвой, и Альтера ударила кинжалом на звук. Клинок впился в мягкое, рукоять вырвало из руки, слева зашуршало сухой травой.

«Давай вправо! — вскричала Твин, понимая, что сейчас обрушится следующий удар. Скорее всего, противник так же действовал наощупь, но у него был меч, а у них теперь даже кинжала не осталось. Точно! Меч Сто Сорок Четвёртого! — Нет-нет, ползи назад!»

С трудом сдерживая душащий кашель, Альтера принялась шарить руками по земле. Совсем рядом звякнула сталь, зашуршали подошвы сапог. Пальцы задели что-то гладкое и судорожно вцепились в спасительную сталь.

Слева чуть слышно зашуршало, едва ощутимый холодок коснулся щеки. Альтера сжалась как пружина и прыгнула на звук, выставив меч перед собой. Твин приготовилась встретить смерть, глупую и нелепую. Добровольно прыгнуть на вражеский клинок — до такого ещё додуматься надо!

Но Альтера не прогадала: её меч прорезал воздух, с треском прорвал ткань и вонзился в мягкое и живое. Что-то тупое обрушилось на макушку, да так, что из глаз посыпались искры, земля ушла из-под ног, а бедро пронзила ноющая боль.

«Чокнутая!» — только и смогла выдавить Твин, всё ещё не веря, что они остались живы. Чудо, не иначе!

— Не жужжи на ухо! — Альтера перевернулась на колени и огляделась.

Хмарь наконец начинала рассеиваться. Потихоньку проступали смутные очертания: блёклое пятно полумесяца над головой, зубчатые скалы вдалеке, горбатые валуны, разбросанные как попало.

Рядом неподвижно лежал бывший соратник — кажется, Сто Восьмой. Позади, раскинув руки, лицом вниз валялся Сто Сорок Четвёртый. Вот говнюк! Напустил, что тот клятый месмерит.

«Погоди, а разве их не трое?»

Альтера шикнула на неё и медленно поднялась, вслушиваясь в каждый шорох. За спиной прошмыгнуло что-то огромное, пересохшую землю озарило багровым. Они обе не успели ничего сообразить, как Шестьдесят Седьмой схватил Альтеру за плечо и развернул на себя. Тело охватила невыносимо-мучительная судорога. Казалось, Твин слышала, как рвутся мышцы, как хрустят выворачиваемые болью суставы рук и ног. Она даже не почувствовала удар, сбивший её с ног, не почувствовала, как земля врезалась в спину, выбив остатки воздуха из лёгких. Мир поплыл, помутнел, остались лишь сияющие алыми бликами глаза Шестьдесят Седьмого. Точнее, глаза твари, не имеющей почти ничего общего со вспыльчивым, но надёжным товарищем, с кем она спорила в загоне замка, с кем плечом к плечу убивала гвардейцев в ту проклятую ночь. Теперь это враг, не знающий пощады и жаждущий только одного — её смерти.

«Хистуй! — закричала Твин. — Хистуй, или нам конец!»

Сквозь судороги, с неимоверным усилием, Альтера воззвала к скверне и издала ликующий рык, услышав спасительный звон натянутой струны.

Шестьдесят Седьмой застыл над ней в нелепом поклоне, с вытянутой рукой, хищно целящейся растопыренными пальцами ей в горло; застыли и красные отблески в его глазах, застыло мерцание звёзд над их головами. Боль не стихала, продолжая терзать и без того измученное тело, но ужас перед неминуемой смертью придал сил.

Почти ничего не соображая, ведомая голыми инстинктами, Альтера с трудом дотянулась до меча Сто Восьмого и схватилась за лезвие как за спасительную соломинку. Пальцы остро обожгло, хлынула кровь, потекла по ладони в рукав. Наплевав на боль, она выдернула оружие из мёртвой хватки, перехватила его за рукоять и выставила перед собой.

Со звенящим трепетом струна лопнула, и клинок тут же впился в горло Шестьдесят Седьмого. Багровое мерцание померкло, и глаза бывшего соратника потеплели, обрели осмысленный взгляд. Одинокая слезинка блеснула в уголке глаза и медленно поползла по щеке.

— Прости… — одними губами прошептал он; из его горла вырвался булькающий звук, и по подбородку потекла кровь.

Альтера мягко оттолкнула забившееся в агонии тело и, раскинув руки, тихонько застонала то ли от боли, то ли от облегчения.

Судороги постепенно отпустили, перестав безжалостно выворачивать суставы и скручивать узлами мышцы. В густой тишине тоскливо завыло. Плач исходил с трёх сторон, словно твари сговорились атаковать разом. Хотя, скорее всего, так оно и было.

Невидимые тени выли и скулили, кружась где-то над головой, как вороны над раненым, но ещё способным защищаться, псом.

«Чего они ждут?»

— Кажется, они не могут, — Альтера злорадно хмыкнула.

«Это из-за запертой жижи?»

— Наверное. Чуют, что место занято, но не понимают, почему мы не подчиняемся.

Вой длился долго. Тоскливый, протяжный, от него так и хотелось зажать уши и закричать, чтобы прекратили, чтобы остановились, чтобы взяли уже своё, лишь бы не слышать этих мучительно-заунывных стенаний. А потом всё стихло, настолько резко, что в ушах зазвенело от позабытой тишины.

Альтера вдруг громко расхохоталась — если хриплый лай, вырывавшийся из её груди, можно было назвать хохотом.

— Быстро же они сдулись, — наконец успокоившись, выдавила она.

«Что значит, сдулись? Сдохли, что ли?»

— Чёрт, Твин, откуда мне знать?! Заглохли, да и ладно, — кое-как поднявшись на колени, Альтера подползла к телу Шестьдесят Седьмого и нашарила на своём поясе трофейную зажигалку. Некоторое время она внимательно рассматривала в слабом свете залитое кровью лицо бывшего собрата, потом с неприсущей ей нежностью потрепала по колючему ёжику волос. — Лёгкой тебе дороги до Земель Освобождённых, брат. Свидимся когда-нибудь.

Твин ощутила невыразимую горечь утраты, не свою — Альтеры. Она скорбела… по-настоящему скорбела о своём друге. И это было так странно и непривычно…

«И что дальше? Вернёмся к Керсу?» — немного подождав, спросила Твин. Идти всё равно некуда, не подыхать же в Пустошах от голода да жажды.

— Вернуться? — Альтера провела пальцами по всё ещё тёплой, покрытой чёрными потёками щеке Шестьдесят Седьмого и как-то недобро ухмыльнулась. — Нет, подруга, у меня есть идея получше.