Глава 4

В этот час в здании автовокзала города Пыжь-Ям было пустынно. У неработающих с момента установки рамок металлоискателя кемарил пожилой охранник в чёрной форме, сидевшей на нём, как зековская роба. В зале ожидания коротали время в ожидании автобуса четверо пассажиров. Троица студентов, два парня и девушка, сидели на жёстких складных креслах у стены, придвинув к себе рюкзаки. Все трое глубоко занырнули в планшеты. Ещё один пассажир — кудрявый толстяк лет тридцати пяти, в очках с толстой чёрной оправой, вышагивал по пустому залу и ругался с незримым собеседником. Если бы в это время поблизости очутился гость из недалёкого прошлого, не знающий о существовании hands-free-гарнитуры, он бы принял упитанного гражданина за умалишённого.

— …Да! Двадцать-семнадцать отменили! В уши вы там долбитесь? АТ-МИ-НИ-ЛИ! Да, на «доехать-ру» есть, а в реале колхоз грёбаный! — Живот под красной майкой колыхался, и чёрный Че Гевара то опадал, то надувал щёки, как никогда при жизни. — Тут читаем, тут не читаем, тут хер в газету заворачиваем! И я теперь хер пойми когда буду. Если двадцать два четырнадцать не поедет, вообще никогда. НИКОГДА!

— Каркнул ворон «Nevermore»! — негромко, но внятно проговорил один из студентов: парень с модельной причёской, в модно потёртых джинсах и брендовой майке, открывающей красивые фитнесс-мускулы, покрытые нероссийским загаром и цветными татуировками. Его спутники — длинноволосый парнишка в камуфляже и девочка с мелкими кудряшками, в яркой цветной курточке и обтягивающих светлых джинсах — захихикали.

Толстяк круто изменил траекторию своих метаний и рванул к юной троице.

— Я чё, урод, до хера смешной? Клоуна во мне увидел? — заорал он.

— Какие-то проблемы? — парень, цитировавший Эдгара По, на всякий случай привстал.

— Ща у тебя будут проблемы, утырок! — бесился толстяк.

— Э, а мамон не треснет? — нехорошо сощурился парень и незаметно переместил руку на карман джинсов — туда, где поблёскивала клипса складного ножа..

— Чё? — Толстяк сунулся вперёд, сохраняя, впрочем, безопасную дистанцию. Потому что если сунуться ближе — придётся драться, а противник, кажется, не очень боится.

— Паш, Паш, оставь его! — Кудрявенькая девчонка схватилась за бицепс приятеля. — Ну его!

Парень позволил себя удержать.

— Вот то-то же! — проворчал толстяк, отходя на исходный рубеж. — Да я не тебе, тут, блин, клоуны из детсада… Что? Такси? Ах ты ж мать твою, Колюнчик, а я тут такой дебила кусок сижу тут на тухесе и жду — ну когда же Николай Вадимович соизволят подать мне, долбохлопу, сверхценную идею? В этом Усть-Задрищенске нет такси. Что? Отсутствует как класс! Мне уже предложили вызвать из Петрозаводска, только это знаешь в какую копеечку тебе влетит? …Потому что тебе, Колюня! Потому что ты меня позвал снимать ваши игрушки-попрыгушки. Потому что в моей инсте подписоты больше, чем народу в Питере. А вы бы ещё за Полярный круг забурились… Короче, Колюнчик… я очень зол, и, если автобус не подадут, я буду ещё злее. …Это была твоя идея, Коля, твоя. Ты сказал, что тут автобусы ходят как часы...

— Блин, мы уедем отсюда вообще? — спросил длинноволосый паренёк. — Вон, жирная жаба разоряется, что восьмичасовой отменили, а наш вообще последний…

— Уедем, — тряхнула кудряшками девчонка. — Восьмичасовой по будням часто отменяют.

— А почему на сайте про это ничего?

Девчонка индифферентно пожала плечами.

— Фиг знает, — философски заметила она. — Главное, что десятичасовой никогда не подводит.

Через пять минут толстяк истощил запасы своего гневного красноречия и опустился на стул возле стены, противоположной от компании молодёжи, достал айфон и тоже погрузился в виртуальный мир. Ещё через двадцать минут защёлкал микрофон, и кассирша объявила хронически недовольным голосом, что «автобус номер четыре, следующий по маршруту Пыжь-Ям — Гусь-Наволок, отправления в двадцать два часа четырнадцать минут, подан под посадку на третью платформу».

— Я же говорила! — сказала девчонка.

Возле «третьей платформы» пассажиров поджидал архаичный ПАЗ-652. Студенты показали билеты водителю, исполняющему обязанности кондуктора, и залезли в салон.

Следом вскарабкался толстяк, который старательно делал вид, что не замечает их. Он тащил за плечами фототреногу в чехле, на брюхе — большой, явно не любительский фотоаппарат в кофре.

Некоторое время автобус постоял с выключенным мотором. Студенты перешёптывались и пересмеивались — говорить в полный голос отчего-то не хотелось. Толстяк обнимал кофр с фотоаппаратом, который держал на коленях — точно ребёнка; тренога торчала рядом между сиденьями, и её он тоже поглаживал рукой — точно супругу.

Солнце клонилось к закату, освещая крыши Пыжь-Яма — большого села, которое назначили райцентром, потому что остальные деревни и хутора в округе ещё меньше.

Полутораэтажный деревянный автовокзал стоял в нескольких сотнях метров от крайних домиков.

Ровно в десять, не дождавшись положенного времени, водитель влез в кабину; дверь захлопнулась, мотор заурчал, и автобус побежал по шоссе.

Водитель врубил магнитолу, и салон огласили «мелодии и ритмы зарубежной эстрады» семидесятых, перебиваемые «шедеврами русского рока» начала третьего тысячелетия. Судя по всему, всем радиостанциям водитель предпочитал собственную подборку.

Вдоль шоссе тянулся лес, то отбегая в стороны, то прижимаясь к асфальтовой полоске почти вплотную. Слева вдалеке виднелась, медленно смещаясь назад, дикой красоты невысокая обрывистая скала, поросшая поверху сосняком. Два раза автобус притормаживал возле остановок, но, поскольку они были пусты, а выходить никто из пассажиров не собирался, снова набирал ход.

Через сорок минут автобус подкатил к остановке, на крыше которого синела надпись «свх. КРАСНОЕ ЭХО». «Отрыжка коммунизма!» — немедленно скаламбурил юный атлет Паша. Возле «Отрыжки коммунизма» водитель притормозил и хотел снова набрать ход, но в последний момент перед автобусом как из под земли выросла женщина и застучала ладошкой по стеклу.

— Растак твою мохнатку… собьёшь, а сидеть как за человека! — проворчал водитель и нажал на кнопку открытия дверей.

— Пошёл на ..! — рявкнула новая пассажирка, поднимаясь в салон.

— Чё? — скорее удивился, чем оскорбился водитель.

— Я не вам, — всё ещё раздражённо, но уже чуть спокойнее, ответила женщина и убрала в карман джинсов телефон. Из другого кармана она достала кошелёк и бросила несколько стольников возле водителя. — До конца маршрута.

— Кроме вас, в Гусь-Наволок никто не едет, — недружелюбно заметил водитель.

— Я еду. Сколько доплатить?

— Да нисколько. Билет — девяносто семь. — Автобус отвалил от остановки и покатил дальше.

— Ну и ладно. — Гневная пассажирка сгребла лишние стольники и, комкая, запихнула в карман.

Она прошла в середину салона и плюхнулась на одинокое сиденье.

На вид ей было хорошо за тридцать, тёмно-русые волосы собраны в небрежный хвост, одежду составляли джинсы, толстый свитер и замызганные кроссовки. Багажа у новой пассажирки не было.

Лицо без намёка на косметику, с резкими диковатыми чертами, когда-то было красивым, но понимающий человек усмотрел бы на нём отпечаток бессонных ночей и хронической усталости, которую молодая дама снимала алкоголем и кое-чем ещё.

— Гондон, — спокойно сказала она, достала из кармана мятую пачку сигарет, вытянула одну, щёлкнула «зиппо» и со вкусом закурила.

— Девушка, здесь не курят, — сказал водитель в микрофон, которым полагается объявлять остановки.

— А я курю! — отпарировала пассажирка. — Курю, и что? Мне на нервозе надо покурить, а то сердце лопнет! А что ты сделаешь? Выгонишь меня? Ну давай!..

Водитель решительно остановил автобус. Пожилой ветеран шоссе крякнул всеми стальными суставами.

— Девушка, повторяю: в автобусе курить запрещено! — повторил водитель, высунувшись в салон.

— Вы что, не понимаете? Вам русским языком сказано… — вступил толстяк.

— Хлебало завалил, полупокер! — рыкнула на него недружелюбная попутчица. — Петуха забыть спросили.

Водитель не выдержал и гоготнул в микрофон. Толстяк побагровел и завозился на своём сиденье, но тут к скандалистке подошла кудрявая девчушка.

— Я тоже попрошу вас не курить. У меня на табачный дым аллергия.

Скандалистка уставилась на неё.

— Что, правда аллергия?

Девчонка кивнула.

— Блин. Ну что, нельзя было сразу по-нормальному сказать? — Она затушила сигарету об спинку переднего сиденья и выкинула окурок в окно. — Всё, теперь по режиму содержания. Вези меня, извозчик.

— Спасибо, — сказала кудрявая девчонка.

— Спасибо не булькает.

— Эммм…

— Да шучу я. Шутка юмора, как говорил мой знакомый прапор. Куда едешь, подруга?

— А… мы вот с ребятами, — девчонка кивнула в сторону хвоста автобуса, — на БРИГ.

— На какой бриг?

— Не на бриг, а на БРИГ. Большая ролевая игра. Называется «Под фиолетовым саваном».

— О? И о чём ролевуха?

— Мистическая история. Пятнадцать человек…

— …на сундук мертвеца?

— Почти. Они встречаются в заколдованном поместье, и там их преследует призрак последнего владельца, его подручные бесы и ещё бандиты. Надо разгадывать загадки, искать клады — так выполняешь задание, повышаешь уровень. Правда, монстры тоже прокачиваются. Ну, это в двух словах не объяснишь…

— Догадываюсь, я сама старая ролевушница, — сказала любительница склок. — Прикинь, у меня было два парня… ну, на самом деле больше, но дело не в том. Так вот, из этих двоих один реконс, второй — фанат всяких камерных криминальных посиделок в духе Агаты Кристи. Так что я в теме шарю. Жаль, поздно вас встретила, а то бы в вашу игруху вписалась. А так, наверное, все роли разобраны.

— Давай контактами обменяемся, — просто предложила кудрявенькая. — Мы часто ездим, если что-то будет намечаться, я тебе маякну.

— М-м-м, давай. Ты ведь «ВКонтакте» есть?

— Ну да. Найди пользователя «Эжен Д'Отвиль», это я.

— Вот этот?

— Ага.

— А почему «Эжен Д'Отвиль»? Если не секрет…

— Где-то мелькнуло, не помню. Прикольно. Вообще меня Женя зовут.

— Вася.

— ?

— Реально, Василиса по паспорту.

— В жизни не встречала ни одной Василисы.

— Ну, теперь встретила. А где у вас игруха?

— На Юхтозере. Там какой-то заброшенный особняк…

Толстяк протяжно крякнул.

— Чего тебе? — нелюбезно спросила Вася.

— Я еду туда же. Позвали снимать эту сраную игрушку в на хуторе Пердищево.

— Так не ехал бы на хутор Пердищево на сраную игрушку! — сказала Вася. — Снимал бы, не знаю, Путина, Ксению Собчак, или там, не знаю, Кристина Асмус. Или ты им на хер не упёрся, чудо с пруда?

— Слышь, ты, марамойка! — вскипел толстяк, — ты чё до меня дое… умм!..

Завершить фразу ему не удалось, потому что Вася одной рукой сняла с него очки, а другой ловко, без замаха, ткнула ладонью в нос. Послышался негромкий хруст, из ноздрей поползли две тёмно-красные струйки.

— Ого! — воскликнул, вскакивая с места, юный атлет Паша, который, в отличие от камуфлированного приятеля, не пялился в планшет и видел удар.

Взвизгнули тормоза, и автобус резко остановился.

— Проблемы? — спросил водитель в микрофон.

— Никаких проблем! Крути баранку, шеф! — отозвалась Вася.

— А по-моему, у вас проблемы!

— Пузявка, вякни чё-нить, — негромко сказала Вася.

— Н-никаких проблем! Водитель, поезжайте! — немного гнусаво проговорил толстяк.

— Молорик! — Вася потрепала толстяка по шевелюре и нацепила ему на пострадавший нос очки. — Смотри мне, чтоб Женьку нормально отснял. Если она на тебя пожалуется, твоя зеркалка будет у тебя в жопе.

Толстяк изобразил глухоту.

Женя сбегала сиденью, где лежал её рюкзачок, порылась там и вернулась к пострадавшему.

— Возьмите! — она протянула толстяку два гигиенических тампона.

Толстяк вытаращил глаза.

— Вы тут что? Сговорились все? — взревел он, но примолк, увидев добрую улыбку Васи.

— Расслабься, пузявка, — спокойно сказала она. — Тампаксы в нос — не зашквар. Многие пацаны так делают, если в пятак прилетает. А то юшкой всё вокруг загадишь. Ну, ты, я вижу, не боец, ты не знаешь…

Толстяк осторожно, словно и в самом деле боялся «зашквариться», взял тампоны.

— Да господитыбожемой! Сиди! Расслабьтесь, больной, в нашей клинике — лучшие специалисты по лечению носопырки. Костяшка цела, не ссы. У меня удар поставлен. Вот та-ак. Сами калечим, сами лечим. — Вася запихала толстяку тампоны в ноздри.

Парни, которые подгреблись с задней скамейки, наблюдали за «лечением».

— Учитесь, салаги, — спокойно сказала Вася.

— Ребят, познакомьтесь, — заговорила Женя. — Вася, Паша, Антон.

Вася сунула парням ладонь для рукопожатия. Паша попытался шутливо поцеловать её, за что немедленно получил по губам.

— Не выношу это дерьмо! — сказала Вася. — Ещё раз попробуй меня обслюнявить — тоже будешь сидеть с тампонами в дырках.

— О! Крутая чикуля! — Паша подмигнул. — В моём вкусе!

Вася смерила его взглядом.

— В твоём вкусе, младенчик, пюре «Агуша» со вкусом клитора.

Женя и Паша расхохотались, длинноволосый Антон криво усмехнулся. Толстяк хрюкнул от сдавленного смеха, так что один тампон вылетел из ноздри и повис на щетине, осыпавшей его многоскладчатый подбородок..

— Ой, простите! Дайте я поправлю! — Женя попыталась водворить тампон на место.

— Отвали, малявка, тётя знает лучше. — Вася решительно ввернула тампон в ноздрю толстяку. — Не хрюкай, кабанчик. Тебя, кстати, как зовут?

— Неважно, — пробурчал «кабанчик».

— Красивое имя. Нерусское, наверное. Только давай не будем ломаться, как целка под страпоном, и ответим нормально, когда люди интересуются. Как тебя кличут, пузявка?

— Виктор Аркадьеви… ладно, меня знают как Nostravita.

— Nel mezzo del cammin di nostra vita

mi ritrovai per una selva oscura

ché la diritta via era smarrita*),

— продекламировал Паша.

— Ага, — кивнул толстяк. Увидев, что ни на кого вокруг его имя — вероятно, громкое — не произвело впечатления, он уточнил: — Я фотограф и фотоблогер. Довольно известный, вообще-то… Вхожу в топ-тридцать…

— Витюнь, ты будь попроще, — дружелюбно посоветовала Вася. — А то тебя от чеэсвэ**) пучит. Первый раз людей видишь и лезешь со своим топом, а ещё быкуешь. Смотри, не все такие добрые, как я.

— Не сомневаюсь, — сказал фотограф и фотоблогер Nostravita. — Простите, я сейчас не очень расположен к общению. Если можно…

— Хм. Какие мы слова знаем, а? Простите-извините да пожалуйста-мерси. Прямо интеллигент. Ещё и очки одел.

— До Юхтозера ещё час, — вступил Паша. — Может, в дурачка два на два? Вася, ты ведь тоже на «Саван»?

— Да нет, я подальше. — Вася вздохнула. — Мне бы до Кандалакши или вообще на Шпицберген. А сыграть — почему бы не да? Витюнь, — она хлопнула толстяка по плечу, — ты давай лечи свою ностравиту, а с молодёжью позажигаю.

Они успели сыграть одну партию; Вася с Антоном вчистую разгромили Женю с Пашей («Значит, вам в любви повезёт», — заметила Вася), когда автобус подкатил к остановке.

Вошёл мужчина средних лет с глубоким шрамом на левой щеке и странным взглядом. При появлении нового пассажира Вася помрачнела.

— Иногда они возвращаются, — пробурчала она.

— Что? — спросила Женя.

— Так, ничего. Вам сдавать.

— Паш, а ты правда парларе итальяно или так, зазубрил пару строчек, чтобы перед чиками понтоваться? — спросила она после первого круга новой игры.

— Ну, мы все трое вообще-то на филфаке учимся, — заметил Антон.

— Ромгерм?

— Ну да.

— È stata una tua scelta o una decisione dei tuoi genitori?***) — непринуждённо спросила Вася. И, глядя, как вытаращились её партнёры по игре, усмехнулась и добавила. — Год отпахала в Неаполе маляром и плиточником. Предлагали сиделкой, я отказалась. Ну нах. Выбесит старая сволочь, а я ей вместо «Che bella giornata, signora!»****) припечатаю «Muori, puzzolente!»*****) — и привет… ещё пришьют нападение и депортируют нахер. А, один хер депортнули.

— За что? — спросил Паша.

— Иду, никого не трогаю, а тут обкуренный мудень цвета рубероида летит на электросамокате. Прямо на меня. Я вправо, он влево, я влево, он вправо, влетел в меня, оба кувырком. Я его напинала и ещё обложила по всякому, «бастардо нэро»******) и так далее. И звиздец. Ментовка, суд, депорт и пятилетний запрет на въезд в Евросоюз.

— Повезло, что не посадили, — заметил Паша.

— Ага.

За окнами сгущались лёгкие майские сумерки, но из освещённого салона казалось, что там уже стемнело. В магнитоле Юлианыч доверительно хрипел о том, что такое осень. Именитый фотоблогер с мученическим достоинством нёс тампоны в ноздрях, точно крест. Новый пассажир стоял, держась за поручень, хотя свободных мест было больше, чем людей, и смотрел на своё отражение в окне.

— Вот так и бывает, как у Василисы с тем рубероидом, — проговорил Паша, собирая отбой в кучку. — Идёшь, никого не трогаешь, и тут БАБАХ!..

Автобус подпрыгнул. Все на мгновение остолбенели, но поняли, что ветеран шоссе просто влетел в особенно глубокую «колдоёбину», и это очень удачно совпало с пашиным «бабахом». Женя успела хихикнуть, но автобус тряхнуло снова и снова. Водитель нажал на тормоз и, не стесняясь присутствующих, неистово заматерился. Это не помогло — пол стремительно накренился, левая стенка ударила Женю по затылку. Девушка зашипела от боли и повалилась на парней, которые кубарем покатились по сиденью к правой стенке автобуса. Карты взлетели веером. Салон огласился разноголосыми криками. Вася вцепилась побелевшими пальцами в поручень. Толстяк стремительно поднялся, воздев руки кверху, и его бросило в крышу. Пассажира со шрамом ударило по голове кофром с фотоаппаратом. Антон, которого Паша придавил к стеклу окна, зачем-то прижимал к себе рюкзак.

Что-то оглушительно трещало и грохотало вокруг, точно рушился мир.

Автобус стремительно скользил вправо и вниз.

В правые окна ударила буро-зелёная вода. Она хлестала сквозь соединения дверей и открытые форточки и стремительно заполняла салон.

Через несколько секунд кашляющие и фыркающие пассажиры стояли кто по плечи, кто по горло в воде, по поверхности которой плавали карты. В левые окна смотрело тёмное вечернее небо, виднелись какие-то вздыбленные брёвна и зелёные вершины елей, казавшиеся сейчас спасительными и недостижимыми…

— Стеклобой! — с истерическими нотками крикнул Антон. — Паха, стеклобой!

— Что? — в тон ему ответил приятель.

— У тебя нож со стеклобоем, ну?

Паша ответил что-то экспрессивное и уцепился за поручень кресла, на котором висела Вася.

— Дебил! Отломается же! — рявкнула на него девушка.

— Отодвинься! Буду стекло бить!

— Чем? Залупой?

— У меня есть! Все свалите куда-нибудь, а то осколками порежет! В стороны, ну?

. . . . .

*) Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины. (итал.)

(Данте Алигьери, «Божественная комедия»)

**) ЧСВ — «Чувство собственного величия» (или «Чувство собственной важности), то есть самолюбование и самоуважение, достигшие неприличных значений. Употребляется в ироническом смысле.

***) Это твой выбор или решение твоих родителей? (итал.)

****) Прекрасный денёк, синьора! (итал.)

*****) Сдохни, вонючка! (итал.)

******) Чёрный ублюдок. (итал.)