Глава 12
Вася, которая бурно радовалась сорокаградусной находке, от её распития воздержалась, сказав, что ей уже достаточно. Одноглазый, подумав, тоже решил взять тайм-аут. А фотоблогера Ностравиту и не приглашали. Водитель и оба рыболова образовали отдельную фракцию, которая засела за богатырским столиком. Чудесно обретённый сосуд шёл по кругу: каждый в очередь прикладывался, делал скромный глоток, чинно обтирал рукавом горлышко и передавал соседу. Скоро сосуд был пуст, а участники застолья — полны решимости веселиться до утра. Сперва они попробовали спеть на троих старинный романс «Напою жену, обниму коня», но песня сразу пошла не в лад. Тогда джентльмены решили вспомнить срочную службу и принялись петь строевые песни, отстукивая ритм кулаками по столу. После романтической баллады «Неман дивная река» наступила очередь истории про домогательства к медведю.
— Мальчики, а ничего что здесь я, вообще-то? — окликнула певцов Вася, дослушав последние строки.
— Извиняюсь! Эта-а… извиняемся! — отозвался Ваня. — Всё, мужики… давайте если петь, то приличное что-то. Тут девушки… вот это вот всё…
— Вот же ж мать того пырить в сраку через забор… — загрустил водитель. — Ни хрена не помню нормальной песни, чтоб была приличная.
— А помнишь ту, которой нас научил тот волосатый? — спросил Палыч.
— Точно! Там точно нет матов. Палыч, у тя не голова, а мавзолей! То есть дом советов! Я начну, а то у тебя уже язык заплетается…
— Раз под вечер воскресенья! — заорал Ваня.
— Йо! Хо! Хо-хо-хо! — поддержали его двое сотрапезников.
— Приключилось приключенье!
— Йо! Хо! Хо-хо-хо!
Черти выпекли кулич,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Подавился им Ильич,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Поперхнулся, подавился,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Очень сильно удивился,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Помянул честную мать,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Повалился на кровать,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Обоссал на ней матрас,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
И преставился тотчас.
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Вот он мёртвенький лежит,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Никуда не убежит,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Сам он маленький такой,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
С лысой жёлтой головой.
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Над ним с ночи до утра
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Колдовали доктора:
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Посолили ему ухо,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Распороли ему брюхо,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Чтобы не было греха —
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Размотали потроха.
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Промывали формалином,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Посыпали нафталином,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
А потом его солдаты
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Набивали стекловатой.
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Вот лежит он в Мавзолее
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
И никто не пожалеет.
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Если песня хороша —
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Дайте рупь да два гроша,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Если песенка дурна —
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Рюмку хлебного вина,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
А кто нас не одарит —
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Тот получит гайморит,
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Кто подарит от щедрот —
(Йо! Хо! Хо-хо-хо!)
Тому счастие придёт!
— Йо! Хо! Хо-хо-хо! — раскатилось над озером.
Внезапно ночь прорезал крик на грани визга.
— Помогите! ПА-МА-ГИ-ТЕ! — доносилось из леса.
— Это Женька! — Вася вскочила; в руке у неё чудесным образом самозародилась крепкая валежина.
— Какой Женька? — спросил Палыч.
— Не какой, а какая! Девчонка с нами ехала, с ней два пацана.
— Так! — гаркнул одноглазый. — Мужики со мной, блогер — в охранение!
— Что? — спросил блогер, который то ли обиделся, что его не зачислили в мужики, то ли не понял, при чём тут «охранение».
— Жирный, сиди тут и жди нас! — перевела Вася, прежде чем вместе со всеми скрылась в чаще.
— Сука… Темно, хоть глаз коли… — бормотал водитель. Ночной лес явно был не его стихией. Он натыкался на деревья и сучья, спотыкался, матерился, в итоге упал и вывихнул колено.
— Эй, драйвер, ты живой? — окликнула его Вася, когда услышала треск сучьев, падение тела и сдавленный мат..
— Да живой, етить того… живой… Бегите к ней, пока слышно, где орёт!
— Помогите! Помогите кто-нибудь, Антошка умирает! — срывала голос Женя.
Где-то поблизости.
— Да где ты, раскудрить тебя?.. — крикнул Ваня.
— Здесь! Здесь! Помогите! Он повесился!
Не сговариваясь, все бросились сквозь молодой ельник и выбежали на небольшую полянку. Не полянку даже — просто деревья в одном месте росли чуть реже. Там стояла сосна с отходящими от ствола отломками сучков.
К одному из таких отломков была привязана тонкая верёвка, и на ней хрипел и крутился Антон. Зарёванная Женя из последних сил пыталась его приподнять, но без особого успеха: его колени были на высоте её головы.
Одноглазый быстро оценил обстановку.
— Так! Рыбачки, ну-ка поднимите меня быстренько! — скомандовал он.
Рыбаки оказались догадливыми парнями. Вдвоём они подняли его, и одноглазый складным ножом перерезал паракорд.
— Теперь держите. Держите нормально! Васька, помогай! А то он шею сломает!
Кряхтя и нечестиво ругаясь, участники спасательной операции опустили на землю несостоявшегося самоубийцу.
— Он был жив! Он был жив, точно! Его надо спасти! — причитала Женя.
— С первым — не поспоришь, — цинично заметила Вася. Она ловко стиснула пальцами запястье юноши. — Пульса нет. Похер, будет. Уберите удавку с шеи, хули спим, алё?
— Она в шею ушла. Тонкая, зараза, — пропыхтел одноглазый. — Ща…
— Шею ему не доломай!
— Не учи папу чпокать маму… Готово! — Он перерезал паракорд возле узла и освободил Антонову шею от удавки.
— Пощупай, есть пульс на сонной?
— Хер поймёшь. — Одноглазый отхаркался и сплюнул. — Будем воскрешать. Ну-ка, отошли все. Тут толпа не нужна.
Он привстал на одно колено над безжизненным телом, приложил левую ладонь к грудине Антона, правой коротко и сильно ударил кулаком.
— Я умею искусственное дыхание, если чё, — сказала Вася.
— Я знаю, — сказал одноглазый. Он пять раз надавил на грудную клетку несостоявшегося висельника. — Теперь продуй!
Вася прильнула к губам юноши и сильно дунула.
— Поменьше страсти, побольше дела! — пропыхтел одноглазый, который снова принялся давить на рёбра. — Ещё дуй!
После третьего «продувание» Антон дёрнулся всем телом и с хрипом потянул в себя воздух.
Вася села по-японски — на пятки — и облегчённо выругалась.
— Хвала яйцам, — сказала она. — Пацанчик, ты в рубашке родился. И с галстуком, мать твою.
— Это точно, — кивнул одноглазый.
Женя попыталась броситься к воскрешённому, но Ваня мягко придержал её.
— Погоди. Не тормоши.
Антон просипел что-то неразборчивое.
— Молчи! — Вася для верности положила ему ладошку на рот.
— Э, ты его так по новой задушишь! — Одноглазый оттолкнул её руку.
— Ему сейчас нельзя говорить.
— Й-й-й… Й-йя нишшефо не ффишшу… — просипел бывший висельник.
— Это пройдёт! — громко сказал одноглазый, наклонившись к уху юноши. — Лежи, не дёргайся, ничего не говори, дыши себе потихоньку.
— Девонька, ты пока не трожь его, — сказал он Жене, поднимаясь. — Ему сейчас нужно полежать спокойно.
— А ещё ему не помешает противосудорожная и противоотёчная терапия, — заметила Вася.
— И ЭКГ. И томография. И вообще, ему сейчас хорошо бы в реанимацию. Но лучше донесём его до беседок, а там он, Бог даст, отлежится.
