Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою, как я видел Тебя во святилище: ибо милость Твоя лучше, нежели жизнь
Псалом 62
1
Город – палом, вихрей оралом, гремучим шквалом
Поперек и вдоль.
Из провалов и из подвалов, из-под завалов
Сочится боль.
Смертные сети, солнечные плети, сгоревшие дети,
В корчах старик…
Нет двоих, а третий, смерть чужую встретив,
Распылился в крик…
Сгинувших истребуй сквозь морок и небыль
От земных низов! –
Горю на потребу к черному небу
Катится зов. –
От фальши обетов, от парши изветов
Души омой!
Полыньею света рокот ответа:
Вернитесь домой!
2
От звезд подчистую выметает небо
Метла дымов.
Летучие мыши отслужили требы
В скелетах домов.
В улицах мертвых вальс танцуют тени –
Черней сурьмы.
Чахлые паростки тощих растений –
Выродки тьмы.
Старые картины в золоченых рамах –
На мостовой.
Ангел унылый у брошенного храма,
Как постовой.
В черных ладонях красногубой Керы
Горьки дары.
Где я? Зачем я? Переулки серы,
Пусты дворы.
В глотке рассвета доля моя комом –
На росстанях.
От земли и неба шепот незнакомый:
Ищи Меня!
3
Господи, ночь каменеет
Там, где я жег мосты.
На высоте ли, на дне я, –
Руки мои пусты.
Время слежалось в комья –
Завтра, сегодня, вчера, –
Как укрывал песком я
Проблески серебра.
Пропил, что не зарыто,
Жал из мгновений сок.
Крал у свиней из корыта,
С голоду чах и сох.
Вера моя в прорехах.
Но пустоту кляня,
Крик прирастает эхом:
Не покидай меня!
4
Я тщетно и горько берег целость
Своего естества,
Но выйти мне судилось и пелось
Из страны и родства.
Ты повелел мне: Иди в пустыню –
На край зари!
Что жгло и пылало, пускай остынет,
Что тлело, – горит.
Над брошенным домом я памятью вился,
Стонала кровь.
Я о чужие пути разбился
И собран вновь.
Солнцем и ветром гоним и мучим, –
Шакалья сыть.
Рот мой изранен песком колючим,
Ноги босы.
А попятам и хохот, и топот –
За бесом бес.
Но следом кровавым ставлю стопы
На грань небес.
От моря вздымается вихрь черно-белый,
Полдень круша.
В болях мое истончилось тело,
Слабнет душа.
Господи, ласковый мой и строгий,
Землю храня,
Там, в невозможном Твоем чертоге,
Вспомни меня.
5
Холод в костях и холод в венах.
Мертвое спи!
Выбитые окна, трещины в стенах,
Щербатый кирпич.
Солнцу хочется с зенита скатиться
В сухую траву.
Я на развалинах голодной птицей
Хрипло зову.
Кличу бежавших, кличу павших –
И тлен, и плен.
Кличу забытых, кличу пропавших
Из всех колен.
Кличу пропащих, кличу падших,
Живых едва…
И благостыня цветов увядших
Вечно права.
Горе несущим на изломанных спинах
Не даю сомлеть.
Глохнет мой голос, гибнет в руинах,
Вязнет в земле.
Господи, мне бы толику силы,
Лучик любви…
Сердце запинается, слабеют жилы…
Я стужей обвит…
6
Дудочник лихо плясовую дудит.
Рыночная площадь стоусто галдит,
Рыночная площадь с собой говорит,
Рыночная площадь во мне гудит,
Рыночная площадь во мне горит.
Проданные души – у слов в лесу,
У снов в лесу…
Бескостно извивается канатный плясун,
Занятный плясун…
Свадьбою клубится стая собак.
Радостью кружки наполняет кабак.
В канаве горячечно хрипит слабак.
В плещущийся морок я руки тяну.
Может быть, хоть кто-то не пойдет ко дну.
А на дно на то мне бы камнем лечь,
Боль свою сменяв на чужую вину.
И сквозь гул и гам дребезжит моя речь,
Будто бы и я тону…
В крепких – сочувствия на пару жмень,
Но под ударами лицо – кремень.
Спину со свистом кровенит ремень.
Рук заскорузлых хватка груба.
– Эх, топором бы таких рубать!
– Белены объелся, скаженный – точь-в-точь!
Ты нам про выси не талдычь день и ночь.
Беды миновали. Их вновь не пророчь.
Надо бы в дурдом тебя отволочь.
Пошел прочь!
7
Тела, пинками лечёного,
Стати искомканы ломкие,
Кровь изо лба рассеченного –
Наземь капелью негромкою…
Встать… Распрямиться… Непрошенный
Отзвук движения слышится.
В арке, песком припорошенной,
Сгусток червонный колышется.
Корчится, вьется, корячится…
В складках текуче-бесформенных
Что-то прадавнее прячется,
Зыркает зло и некормленно.
Голос скрежещет сарказмами:
– Кто ж тут кровит на развалинах,
Стонет скукоженный спазмами?
В рвении где-то прогалина.
Не на песке ль твое здание –
Дело пустое, безвестное?
Люди – глухие создания.
Слухом цепляют лишь лестное.
Те, кто покрепче пророчеством,
Жгли их безжалостно пламенем.
Иль тебе жалости хочется?
Делаешь боль своим знаменем?
Плачься Ему, – Он послушает,
Даст тебе плеть Своей молнии,
Чтобы над жирными тушами,
Душами сонно-безмолвными
Встал ты карающей силою.
Иль, в своей дурости запертый,
С рожей смешной и унылою
Жмись себе молча на паперти…
– Дан мне огонь всесожжения.
Если сгорю в нем, то выстою,
Не уклонившись в блужение.
Прочь, порожденье нечистое!
Я не ослаблю служения,
Чтобы чужого не вымолвить,
Чтобы из прорвы стужения
Хрипом скрежещущим вымолить
Жребий пшеничного семени:
Горечью путь вымостив,
Ввериться смертному бремени.
Господи, дай уязвимости!
8
Сомнением оборваны дороги,
Минувший день забвением унижен.
И жду я на чужом-своем пороге
В столпотвореньи угловатых хижин.
Скрипит и стонет ветхая сторожка,
С ветрами обессиленно воюя,
Но люди пробираются сторожко
К словам, что каждый вечер раздаю я.
Теснее круг. Оттаивают лица,
Морщинкой каждой вмерзшие в заботы.
Готовы гости жизни дать пролиться
Сквозь грязь и камень – вины и скорботы,
На миг подмыв сердечные запруды.
Но утром беды снова лягут в груды,
И рот, уставший открываться снова,
Опять прожжет Им вверенное слово…
9
Стал за спиной палач.
Пляшет в зрачках ночь.
Город гнетет плач.
Души – в метель, прочь.
Господи, я – гол,
Черен, усох – в кость.
Крикну – и лбом в пол,
А из углов – злость.
Кляузы – круть-верть.
Гроб распахнут – ложись.
Господи, я – в смерть.
Господи, Ты – жизнь.
10
Блеклое время
Когтем ведет по стеклу.
Дряхлая темень
Пепел скормить и золу
Новому гостю
С щедрым радушьем спешит…
Полночи остье
Плоть проскребет до души…
Тел быстротечность
Последний сжигает свет.
Жизнь – это вечность,
А смерти попросту нет.