Глава 21

Чашка кофе, выпитая на капитанском мостике, сыграла со мной злую шутку: первоначальная бодрость, с которой начал записывать воспоминания, сменилась внезапной слабостью, и я не заметил, как уснул прямо за столом, положив голову на руки. Очнулся уже на постели, заботливо укрытый легким пледом. Эмилия сидела напротив в кресле и с нескрываемым любопытством читала исписанные листы.

— Я почти ничего не поняла в первой рукописи, только то, что это черновик научного труда, — расстроилась она. — Там столько закорючек… Какой странный язык: местами похож на английский, я прочитала слова, даже фразы, попались знакомые имена, но в остальном… Загадка. Зато о Стефании, Джоне и Птаххетепе узнала столько интересного.

— Кажется, я так увлекся, что писал монографию сразу на трех языках, — приподнявшись на локтях, смущенно улыбнулся ей в ответ. — Такое бывает. Автоматически. Когда приведу ее в нормальный для издания вид, обязательно дам тебе прочитать и с удовольствием выслушаю все замечания.

— Только не забудь! Твои размышления о Древних — всегда что-то увлекательное и нестандартное.

Она легла рядом, положила голову на мое плечо и негромко произнесла:

— Пообещай больше не изматывать себя работой.

— Как это? — ее просьба поставила меня в тупик, точнее, не совсем понял, что супруга хотела сказать такой фразой.

— Ты заснул за столом, сжимая пальцами ручку и написав в конце узор из завитушек под латиницу. Все понимаю: вдохновение, поток мыслей… Но ты человек, в первую очередь, а потом уже ученый. Береги себя для меня, пожалуйста… А еще я позвонила в Службу древностей и предупредила заместителя, что тебя сегодня не будет в Каире — ты занят выездной научной работой.

— Спасибо! Неплохая причина, но в последнее время я слишком часто ее использую.

— Это же правда! И написанная ночью монография тому доказательство!

Вместо ответа обнял ее, прижал к себе. Конечно, теперь мне придется перестроить свой график, ведь я больше не одинокий холостяк, а счастливый семьянин. Работать над научными трудами буду днем в кабинете, а не дома по ночам. И она права: годы берут свое, о здоровье тоже надо подумать — мне уже далеко не двадцать, хотя по внешнему виду больше и не дать. Все дела разом не переделать, все задуманное — не воплотить, по мелочам разбрасываться — времени уже нет.

Под размеренное покачивание «Солнечной барки» и поток разнообразных мыслей глаза сами закрылись. «Завтрак подождет», — подумал я и снова погрузился в сон.

Впервые за последние три месяца так сладко выспался. В каюте часов не оказалось, хотя, видел их раньше на письменном столе. Эмилии тоже не было. Я вышел на палубу. Солнце сияло в зените, слепило глаза, отражаясь в спокойных водах Нила. Паруса были убраны, колеса не шлепали по воде. «Солнечная барка Сахемхета» беззвучно скользила по синеватой глади вниз по течению, подгоняемая бьющим в корпус южным ветром. Меня окружала приятная тишина, в которой я слышал птиц, кричащих в зарослях тростника, голоса, доносящиеся с берега, шум машин с автомагистрали на западном берегу. Облокотившись на перила, смотрел в затянутую жарким маревом даль, оканчивающуюся едва заметной неровной полосой низких гор.

— Завтрак подан, мой фараон.

Голос жены внезапно прозвучал за спиной. Я инстинктивно вздрогнул, обернулся. Классическое древнеегипетское платье обтягивало ее стройную фигуру, волосы, выбившиеся из пучка, развевались от несильных порывов.

— Скорее, уже обед, — уточнил я.

— Или почти «файф о клок», — рассмеялась она и, взяв меня за руку, потянула в сторону носа парохода.

Под импровизированным навесом, сделанного из паруса, стояли, как и вчера, два инжироподобных кресла и столик.

— Выбор небольшой, — вздохнула Эмилия, — я не рассчитывала, что останемся здесь до вечера. Чай, немного выпечки и сладостей…

— Для нас хватит, а команда пообедала?

— Не знаю…

Я помнил, что во время нашего с Птаххетепом речного путешествия к библиотеке капитан каждые два-три часа устраивал небольшой прием пищи для наемных гребцов и рулевого, сменяя его у весла на корме.

— Почему так? — спросил учителя.

— Этот человек заботится о своих работниках. Голодные люди — слабые для физического труда. Им нужно часто понемногу питаться и отдыхать, тогда они сделают много и хорошо. Видишь, сколько мы уже проплыли.

То же происходило на раскопках под руководством Стефании: большого перерыва могло и не быть, но маленькие были каждый час.

Быстро поднявшись на мостик, задал такой же вопрос по питанию капитану. И, хотя тот ответил утвердительно, я засомневался в искренности его слов.

— У первого большого селения причаливаем! — отдал приказ. — Обедаем и только тогда плывем дальше.

Капитан молча согласился, да и я не принял бы возражений. Вернувшись под навес, озвучил свои планы Эмилии, которые она с радостью поддержала.

Я стоял на носу с биноклем, высматривал по обе стороны реки деревни и причал.

— Этим ты и отличаешься от других руководителей… — тихо произнесла супруга. — Жаль, что в Европе подобное внимание сейчас не ценится.

— К счастью, здесь сохранились такие понятия, как гостеприимство, радушие, забота, уважение. Сыграть свадьбу в Египте было правильным решением… — не договорив, резко развернулся к капитанскому мостику и крикнул: — Деревня по левому борту, швартуемся.

Эмилия, не говоря ни слова, быстро переоделась в классическое свадебное платье, чтобы соответствовать моему парадному облику и местным обычаям (древнеегипетский наряд, открытый и облегающий, мог вызвать недовольство жителей, а скандалов в такой день не хотелось). В сопровождении команды мы сошли на берег в поисках местного «кафе». Нас тут же окружили дети, громко восхищающиеся красотой невесты. С такой шумной свитой мы добрались до небольшой закусочной для туристов. Плов, поджаренные на открытом огне овощи и горячие лепешки прекрасно утолили голод, а душистый травяной чай — жажду. Дети ждали нас во дворе, но один из них незаметно пробрался внутрь закусочной и, прячась за столом от хозяина, протянул супруге небольшую, завернутую в ткань, вещицу.

— Подарок в этот день самой красивой женщине, что придет в деревню! У нас такой тайный обычай, только взрослым не говорите, — прошептал он и исчез так же быстро, как и появился, что Эмилия не успела поблагодарить его.

— Что это? — она передала мне сверток.

Развернув лоскут, я невольно раскрыл рот от удивления: маленькая статуэтка из дерева, на которой сохранились следы надписи.

— Главный смотритель царских полей при господине и Владыке Неферхетепе, — прочитал я и добавил вслух: — Это подлинник… Это из гробницы…

— Ты уверен?

— Да. Хочу посекретничать с местными ребятишками. Подождешь?

Она кивнула, одарила счастливой улыбкой. Я расплатился за обед и вышел к нашей свите, которая тут же обступила меня. В ясных карих глазах читались восхищение, любопытство вперемешку со страхом.

— Разговор есть. Тихое место найдется? — позвал их за собой подальше от глаз взрослых.

Старший из свиты указал на покосившуюся хижину. В тени заброшенного дома я присел на камень, достал из кармана удостоверение, с которым старался не расставаться. Дети обступили меня плотным кольцом, пропуская вперед младших.

— Читать кто умеет? — поинтересовался у них.

— Я, — донесся голос с периферии, и ко мне вышел подросток. Видимо, он был за главного у местной детворы.

— Читай! — протянул ему документ.

— Г-глава… Службы древностей… Египта… Сах… Сахемхет Аджари, — запинаясь, медленно произнес он. — Это ты?

— Да, я. И у меня есть к вам всем очень важное дело.

— Какое? — в голосе подростка зазвучали нотки осторожности. Он вернул мне удостоверение. — Над кем ты главный?

Как поговорить с ними, чтобы не испугать и попросить по-хорошему выдать месторасположение гробницы?

— Я главный над всем, что было здесь раньше: над развалинами храмов, над статуями и гробницами. Я знаю, что подарок моей супруге — очень древний. И знаю, что вы и другие жители деревни берут из того захоронения вещи и продают их. Ругаться не буду. Сообщать властям тоже. Я все понимаю. Покажите мне эту гробницу. Сюда приедут археологи…

— Нет. Она нас кормит, когда плохой урожай или нет щедрых ингилизи и ферузи.

— А купить ее могу? Всю?

— У тебя денег столько нет! — встрял в разговор мальчонка лет пяти, за что тут же получил от старшего затрещину.

— У меня нет, но есть у моей жены.

— Мужчина должен быть богатым, чтобы женщина была счастливой, — укорила девочка в цветастом платке.

— На самом деле, я очень богат, — ответил ей. — Только мое сокровище не измерить деньгами — это прошлое, которое я охраняю от расхищения, это мой родной язык, на котором не говорят уже тысячи лет. Все это бесценно, как и гробница, что здесь поблизости. Ее содержимому место в столичном музее, а не на полках иностранных туристов.

— Сколько заплатишь? — старший перешел на уже деловые отношения.

— Увижу, что осталось, — скажу, — я начал торги, так любимые современными египтянами.

— Там много, очень много. Гробы, такие же вещицы, корзины, посуда.

— Золото? Украшения?

— Мы их забрали. Почти все.

— Пятьсот тысяч египетских фунтов за всю гробницу.

— Мало. За один гроб можно столько выручить, если знать, кому предлагать.

— Миллион.

— Мало.

— Хорошо. Два, если там будет много ценных украшений. Моя последняя цена — два миллиона фунтов.

— Подожди, — нахмурившись, произнес подросток, развернулся и ушел в сторону домов.

Чтобы скоротать время ожидания, я принялся изучать шумную ораву местной детворы. Они совсем не походили на детей, что видел на каирских улицах: эти самостоятельные, немного наглые, пусть и бедные, но знающие себе цену. В будущем я бы с удовольствием нанял их торговцами сувениров и экскурсоводами на плато и в Саккару. Почему бы и нет. К тому времени должна наладиться работа нового отдела Службы древностей. Деловые смекалистые помощники будут очень кстати.

За плотной толпой с трудом разглядел шедшего в мою сторону старика в сопровождении подростка. Я встал, поприветствовал их легким поклоном. Старик с серьезным лицом принялся изучать меня.

— Покажи то, что читал мой внук, — холодно произнес он.

Я протянул ему удостоверение личности. Нахмурившись, мужчина поводил взглядом по строкам, задержал взгляд на фотографии.

— Такой молодой не может быть у власти, — вынес он свой вердикт. — Ты лжешь.

— Нет, — отобрал у него корочку и властно добавил на своем родном языке: — Кто ты, чтобы не верить мне — Господину над Черной и Красной землями, Владыке суши и воды, мне — царю Сахемхету Неферефкара Хор Ахету, внуку царя Менкаура?

Руки старика задрожали. Он вытащил из-за пояса небольшой сверток, протянул мне.

— Читай! Поверю твоей красивой бумажке и непонятным словам, если прочтешь и скажешь, что написано!

Я развернул ткань. Там лежал блестящий, безупречно отполированный базальтовый осколок, некогда имевший квадратную форму и покрытый символами Древних. То, что он не имеет отношения к гробнице, я сразу понял.

— Это язык богов, — ответил старику, — произнести его не могу, как и правильно перевести. Вещь из другого места, не из усыпальницы.

Араб усмехнулся, положил мозолистую ладонь на плечо внука.

— Что ж, теперь верю… Если бы начал морочить мне голову чтением и переводом, побил бы камнями, как других до тебя. Умными хотели казаться. Скольким показывал — все на свой лад читали и перевод сочиняли. Лишь один — я его знал хорошо — доктор, настоящий ученый, много лет назад сказал, что ценная вещь, до фараонов сделанная, и никто не может прочитать. Мертвый язык. Мертвее некуда. Обломок передавался много веков в моей семье от отца к сыну, а вот эту гробницу мой внук нашел. И ее во времена фараонов построили.

— Я хочу увидеть склеп и купить все из него для музея в Каире. 

— Внук сказал, что с украшениями ты даешь два миллиона.

— Да. Деньги немаленькие для селения.

— Идем. Сам увидишь, стоят гробы и ящики столько или лучше нам оставить для продажи.

В сопровождении детей и старика я шел по утоптанной дорожке за пределы деревни к скромным полям. Миновав зеленые квадраты ячменя и пшеницы, мы двигались по песку, усыпанному осколками известняка, пока не оказались у низкой мастабы, занесенной почти доверху. Дети потянули за торчавшие из песка концы брезента, открывая прикрытый досками вход. Старик достал припрятанные между камней масляные светильники, зажег их. Мы вошли вдвоем, подросток и свита остались караулить снаружи. Стены по всему спуску сильно растрескались и облупились — сказалось изменение микроклимата из-за нарушения герметичности. За длинным коридором, ведущим вниз, находилось большое помещение с четырьмя колоннами. Я разглядел больше дюжины беспорядочно разбросанных антропоморфных гробов и обычных ящиков-саркофагов вперемешку с посудой, коробами, сундуками, предметами мебели, ушебти, статуями среднего и малого размеров. Сохранность многих артефактов оставляла желать лучшего (сказалось время, а не вандальное отношение местных жителей), но нетронутые гробницы Второго переходного периода были редкостью, а фараон Неферхетеп правил как раз в начале этого смутного времени.

— Будут украшения — будут обещанные деньги, — обратившись к старику, подвел итог сделки. — Без них — половина суммы.

— Заплатишь — получишь все, что есть. Мы продали всего пару ожерелий и полдюжины браслетов. Остальное надежно спрятано, но не тут.

— Деньги привезут археологи, что будут здесь работать. Они приедут через несколько недель, как только оформлю все документы на раскопки. До этого больше никто сюда не входит. 

— Меня устраивает, — старик протянул руку. — Мертвые станут свидетелями нашего договора!

Пожал ее в ответ. Теперь я был спокоен, что ни одна вещь не покинет этого помещения, — такие клятвы старались не нарушать ни в мое время, ни сейчас. Только, как сказать Эмилии, что мне нужно где-то достать шестьдесят пять тысяч евро и достаточно быстро?..

Вместе с экипажем мы вернулись на пароход. Матросы поставили паруса. Я же с Эмилией устроился на носу в инжироподобных креслах.

— Как разговор с детьми? — поинтересовалась она, похрустывая фиником в сахаре.

— Очень удачно. Я совершил самое большое безумие в своей жизни, — ответил и тяжело вздохнул, — выкупил у жителей деревни содержимое гробницы за фантастическую сумму, которой у меня нет. Придется идти к министру культуры и валяться у него в ногах (Примечание: здесь было записано скорописью древнеегипетское устойчивое выражение, которое дословно можно перевести как «собирать растоптанные зерна у сандалий его», что означало «сильно унижаться»).

— Сколько?

— Два миллиона египетских фунтов…

Ее выдох, похожий на стон, напугал меня, поэтому сразу же перевел сумму в другую валюту:

— Шестьдесят пять тысяч евро.

— С этого и надо начинать… — облегченно произнесла супруга. — Можно продать пароход или…

— Нет. Только не «Солнечную барку»!

За два дня я привык к этому чуду старой инженерии и расстаться с ним уже не мог.

— Квартиры Стефании и Джона. Их можно продать, а жить на корабле, — озвучил новое предложение. — Здесь по-домашнему уютно, благодаря тебе.

— Мой любимый фараон, — ласково произнесла она, — ничего продавать не будем. Я просто обналичу подаренные нам чеки. Немного добавим, вот и будут деньги на бесценные артефакты. Дом можно купить и лет через двадцать… Пирамиды тоже не сразу строились.

— Гиза! — меня внезапно осенила прекрасная идея. — Устроить на плато тематические концерты, а вырученные средства передать жителям деревни и потом начинать работы в гробнице.

— Твой министр согласится?

— Придется рассказать ему о сделке… В размере государственных трат это совсем небольшая сумма.

— Надеюсь, что мудростью он не обделен, но запасной план у нас есть, — утешила супруга и откинулась на бесформенную спинку.

Мы так и просидели на носу до прибытия в Западную Саккару. Эмилия дремала, я же погрузился в свои неспокойные мысли, обдумывая ближайшую встречу с начальством.

Уже смеркалось, когда пароход пришвартовался к той же пристани, откуда ушел в плавание полтора суток назад. Мы вызвали такси и, поблагодарив команду за прекрасное путешествие, вернулись в Каир. Пока я разбирал сумки с вещами, жена приготовила простой ужин из того, что нашла в холодильнике. Вышло вкусно, хотя, поваром она была неважным. Зато с постелью пришлось изрядно повозиться, что, несомненно, оказалось моим упущением. Односпальной кровати на нас двоих не хватало, как и дивана в соседней комнате. Двигать мебель за полночь — тоже не вариант. Эмилия в раздумьях стояла посреди комнаты, жестами переставляя мебель.

— Спальные мешки есть? — поинтересовалась она, когда я вошел с именной шкатулкой в руках.

— Были в кладовке, старые, Стефании.

— Доставай. Будем ночевать в «полевых условиях», а завтра подыщу нам достойную кровать.

Освободив центр комнаты, раскатали на полу мешки, укрыли их простынями, положили подушки, развернули одеяла.

— Как в палатке, — пошутил я, — только потолок не брезентовый.

— Можем нафантазировать. Мечтать никто же не запрещает. Зато такая романтика!

Эмилия села на самодельную постель, потянула меня за руку к себе.

— Можно сидеть и смотреть на воображаемые звезды, луну, — продолжила она, — а можно заняться более интересными вещами, — и вовлекла в долгий нежный поцелуй.