Глава 24

Как и обещал супруге, я отказался от всяких экспериментов и провел неделю дома, выполняя предписания Искандера. В отчетах по состоянию здоровья пришлось соврать, что больше подобных видений не было. На самом деле я видел один и тот же фрагмент, словно он был обусловлен определенной дозой «пыли бессмертия», и лишь в последний день курса лечения привиделись пирамиды на этапе строительства (видимо, количество порошка в пузырек насыпали чуть меньше или больше, чем до этого). Все пять пирамид окружали высокие краны, поднимавшие на высоту закрепленные на платформах блоки. Никаких пандусов и рабочих, волочивших салазки. Только металлическая техника и камни. Никакого последовательного строительства — все возводилось одновременно. Но больше этого меня потряс другой вид кранов, использовавшийся для непосредственной укладки блоков. По углам каждого сооружения стояли опорные конструкции высотой под полторы сотни метров, на них уложена, подобно крыше, решетка, где по горизонтальной плоскости в разных направлениях двигались подъемные механизмы. Еще один прибор, подобный большой фрезе выбирал в некоторых камнях выемки и делал выступы, как для полигональной кладки. Гипотеза о своеобразных опорных столбах по всей площади пирамиды уже казалась не такой фантастической.

Единственным человеком, которому рассказал об увиденном, стала Эмилия. Но ее вердикт не обрадовал:

— Я знаю, как тебе хочется узнать больше, погрузиться в видения. Понимаешь, научный мир не готов принять революционный переворот в истории додинастического Египта. Тебе нечем доказывать гипотезы. Одних снов мало, нужно материальное подкрепление, находки.

— Ржавчина около пирамид, — предоставил ей подтверждение. — Столько будет, если все эти краны там останутся и со временем разрушатся. Может, они так и не достроили ни одну из пяти, бросили технику и перебрались в Дахшур и Мейдум?

— Или, наоборот, построили сначала три пирамиды там, а потом не успели закончить пять на плато?

— Как вариант: верно и недоказуемо.

— Поэтому предлагаю заняться более актуальными вещами, например, укладкой чемоданов. Араф дал согласие на командировку. Вылет послезавтра утром. Икрам придет через час с осмотром. На работе все стабильно, заместитель со всем справится сам. Гостиницу забронирую завтра.

— Только после моего звонка смотрителю одного из египетских залов, который попутно присматривает и за квартирой Джона.

— Я поняла.

Доктор Икрам заглянул к нам около полуночи, извинился за столь поздний визит — его задержала затянувшаяся операция. Пока Эмилия готовила чай, Искандер осмотрел меня.

— Воистину эта «гадость» творит чудеса! — воскликнул врач, чем напугал Эмилию, которая прибежала в «кабинет». — Вы только посмотрите, — он снова закатал рукава моей рубахи, — ни синяков, ни следов от игл. А всего неделю назад живого места на руках не было. Морщинки вокруг глаз исчезли. Я бы дал тебе лет двадцать пять, не больше! Еще лет пять скинем, Сахемхет?

— Пожалуй, нет, — ответил ему. — Уже наслушался о том, что сопливый мальчишка не может быть профессором, главой Службы древностей и абсолютно не пара такой очаровательной леди, как моя царица. Хочу выглядеть постарше и посолиднее.

Эмилия стояла, прислонившись к стене, и беззвучно смеялась, глядя на нас.

— Итак, — Искандер подытожил свое восхищение, — выглядишь прекрасно. Поездку разрешаю. Эмилия, — он адресовал дальнейшую речь жене, — обеспечь его царскому величеству хорошее питание, режим дня, не давай разводить слишком активную исследовательскую деятельность и наживать врагов в научном мире. Он прекрасный руководитель Службы древностей, не хотелось бы видеть на этом месте кого-то другого.

Супруга, улыбаясь, кивнула в ответ. Пожав руку доктору Икраму, я проводил его до двери.

— Сейчас спать. Сборы и организационные моменты — завтра, — обозначил планы.

— Точно спать? — прищурилась она. — Я бы не против посчитать звезды на небе, посидеть около палатки и погреться у костра, укрывшись одним пледом.

Конечно, ни о каком времяпрепровождении вдали от города не шла речь. Так супруга тонко намекала на нескучную ночь. Я уже понял, почему Эмилия не смогла ужиться с предыдущем мужем: Ричард не был таким сумасшедшим романтиком, как она, — он был англичанином-аристократом, прагматичным бизнесменом, лишенным безграничного воображения. На ее фантазию я обратил внимание еще при первой нашей встрече. На лекции леди Аджари-Карнарвон банально унесло в далекий мир, а я сначала подумал, что не хватает опыта работы с людьми. И как хорошо, что ошибался. Она способна подмять под себя любого, если захочет. Такой хватке я, откровенно сказать, уже начинал завидовать. Что ж, буду учиться у этой прекрасной женщины быть настоящим владыкой Службы древностей. А теперь пора гасить свет, иначе звезды тусклые, а костер совсем не греет.

Первым делом с утра был сделан звонок в Лондон по поводу квартиры. Ее освободили чуть больше месяца назад, что несказанно обрадовало. Жильцы-студенты, со слов смотрителя, оказались аккуратными, и уборки особой не потребуется. Эмилия обрадовалась такому раскладу, что можно налегке поехать к родственникам, не беспокоясь о чемоданах.

До вечера мы провели в сборах и перестановке мебели. Наши громкие споры соседи могли бы принять за ссору, но мы всего лишь решали, куда поставить комод и кабинетный диван. Привычка громко говорить у нас обоих появилась при чтении лекций для больших аудиторий, и мы совершенно не замечали, как переходили на рабочий режим общения. Посыльный доставил билеты на самолет с запиской, в которой министр культуры желал нам приятного медового месяца.

Эмилия проснулась раньше будильника, разбудила меня. Еще раз проверив собранные вещи, документы, мы вызвали такси до аэропорта. За полтора десятилетия жизни в Лондоне по работе не раз летал самолетом, но бизнес-классом путешествовал впервые.

Широкий Нил превратился в узкую извилистую полоску воды, разбивающуюся на десятки маленьких голубых нитей среди яркой зелени. Вскоре и дельта исчезла за облаками. Весь полет я продремал в просторном кресле рядом с супругой, положив голову ей на плечо. Эмилия читала принесенные стюардессой женские журналы, которые оказались такими скучными, как потом пожаловалась она.

Столичный аэропорт Хитроу встретил нас легкой моросью. После жаркого Египта погода в Великобритании показалась довольно прохладной и неприветливой. Через пару часов уже лондонское такси подвозило нас до квартиры Джона Брайтона, находившейся в часе ходьбы от Британского музея.

— Сколько ты здесь прожил? — поинтересовалась Эмилия, повесив пальто в коридоре.

— Пятнадцать лет. Джон привез сюда, когда мне было двадцать.

— Странно, что за столько лет наши пути ни разу не пересеклись.

Она прошлась по комнатам.

— Сразу видно, что здесь жили аскеты-работяги, — улыбнулась она, указывая на стену, завешенную бумагой с иероглифами.

— Это сделал я после смерти доктора. Начал с ума сходить от одиночества. Из-за этого и поехал на юг в колледж читать лекции. Я и представить не мог, что встречу там тебя…

Эмилия внезапно завершила мою речь страстным поцелуем.

— Разбираем чемоданы, — тяжело дыша, произнесла она, — потом романтический ужин в недорогом ресторане. Соскучилась по европейской кухне, но переплачивать за вывеску я не собираюсь.

Мы не стали вызывать такси, а решили прогуляться пешком по знакомым улицам. Столько воспоминаний вызывали маленькие магазинчики с неброскими вывесками на первом этаже трехэтажных домов. В булочной, из которой ванильно-коричный аромат свежей выпечки разносился по всему кварталу, я часто покупал хлеб, а в канцтоварах — письменные принадлежности и бумагу для печатной машинки Джонатана. В ателье заказал свой первый и единственный серый смокинг, который надевал только по торжественным случаям. В маленьком кафе частенько ужинал после работы — готовить для одного не хотелось, да и особо не умел.

— Заглянем? — предложил я Эмилии. — Здесь прекрасный кофе и вкусные пироги с ягодной начинкой.

Она согласилась легко перекусить, а потом продолжить пешую прогулку до ресторана. Мы заняли столик у окна. В этом кафе мне нравилась не только еда, но и сама атмосфера — по-домашнему уютная. Днем посетителей было немного, что очень устраивало. Пожилая официантка подошла к нам.

— Господин Аджари! — приглядевшись, воскликнула она. — Как давно Вы не заглядывали к нам! Вы так внезапно исчезли…

— Я переехал из Лондона. Сейчас в столице проездом.

— Вам как обычно? 

— Да. Латте с миндальным сиропом и кусочек пирога с клубникой, — уточнил свои предпочтения.

— А леди что будет? — официантка обратилась к супруге.

— Пожалуй, тоже самое, — ответила Эмилия.

Пока готовился заказ, женщина вернулась к нам. По ее лицу было заметно, как она соскучилась.

— Что нового в Лондоне? — задал такой достаточно абстрактный вопрос.

— Жизнь течет потихоньку. Полгода назад у нас появился новый завсегдатай. Тоже ученый, как и Вы. Только очень серьезный, важный и… жадный. Никогда чаевые не оставляет. Кстати, вот и он собственной персоной.

Официантка ушла. Из любопытства я посмотрел в сторону двери и зря. С этим человеком мне не очень-то хотелось встречаться ни в жизни, ни на научных конференциях — доктор лингвистики из каирского университета, с кем я умудрился чуть ли не до драки поспорить во время моего первого доклада в девятнадцать лет и от кого потом через полтора десятилетия получил разгромный отзыв на свою последнюю монографию. Он мельком оглядел всех присутствующих, повернулся в сторону барной стойки, но передумал, вальяжно подошел к нашему столику, усмехнулся:

— Какие люди! Сахемхет Аджари собственной персоной! Давно тебя не видел на собраниях Британской академии. Преподаешь в провинциальном колледже или деревенской школе? Мне вот поручили кураторство над кафедрой лингвистики в университете.

Я поднялся. Не вежливо, сидя, разговаривать с человеком старше себя.

— Нет. Я уже два года живу в Каире.

— Серьезно? Снова гуляешь по пескам и командуешь кучкой безграмотных рабочих? — продолжил он унизительные нападки. 

Годы не изменили человека, и это огорчило.

— Больше нет, — без лишних слов я вытащил из внутреннего кармана пальто удостоверение, которое всегда было со мной, даже в нерабочее время. Протянул оппоненту документ.

— Глава Службы древностей Египта профессор… — его голос становился с каждым словом глуше. Доктор презрительно фыркнул, скривил губы в отвращении, задрожавшими руками бросил на стол корочку и выбежал из кафе, громко хлопнув дверью.

— Месть — это блюдо, которое подают холодным… — улыбнулся я, возвращая удостоверение на место. — Кажется, так говорят?

— Есть за что мстить? — поинтересовалась Эмилия.

— Не за что, но на место надо поставить за оскорбления прошлые и настоящие.

Улыбнувшись только уголками губ, жена покачала головой. Я сел рядом с супругой, коснулся пальцами ее рук. Невольно обратил внимание, как поблескивают обручальные кольца в свете ламп. Никаких пустых скандалов или драк за свою правоту я уже не мог позволить. Юность ушла, а с ней и безрассудность с мальчишеским максимализмом. Тем более, что моя должность обязывала к дипломатическому подходу и тактичности. 

Официантка вернулась с нашим заказом и снова ушла.

— Я ожидала бурной дискуссии, — помолчав, сказала Эмилия, отрезая кусочек пирога.

— В девятнадцать так и случилось. Чуть с ним не подрался. За такое меня сослали в «пустыню Саккару» без права возвращения в музей. Тогда мне терять было нечего, а сейчас есть что. И титул фараона обязывает поступать ответственно.

— Мудрость приходит с сединой в волосах. Уже не помню, чьи стихи.

— Но сказано верно.

Мы просидели в кафе еще с полчаса, любуясь видом улицы и вспоминая вкус традиционной английской кухни.

— В Бирмингеме пекут почти такие же, — произнесла жена, по-особому укладывая на тарелку вилку и нож. — У тебя в планах он есть?

— Конечно. Проведем там неделю. Получше узнаю твоих родственников, а они — меня.

Ужин в ресторане для меня оказался настоящим испытанием: со времен моих походов на неудачные свидания прошло столько времени, что подзабыл назначение столовых приборов. Джон говорил, что в жизни ученого все пригодится: и смокинг, и великосветский этикет. А я, как всегда, не придавал таким вещам значение. Теперь леди Аджари-Карнарвон пришлось учить меня правильно использовать многочисленные вилки и ложки.

Мы вспоминали нашу встречу около Службы древностей и обед в кабинете. Учитывая мой «опыт», заказ в этот раз делала Эмилия. Сейчас я ни капли не жалел, что в молодости попытки близкого общения с женщинами заканчивались на ужине. 

Как оказалось, у меня очень специфический вкус. Перепробовав несколько видов вин к мясу, я остановился на десертном, за что супруга ласково назвала «сладкоежкой». Да, мне очень нравилось сочетание соленого и сладкого, которое Джон тоже особо не понимал, но мой организм иногда требовал странных и непонятных вкусовых экспериментов.

После ужина мы гуляли по парку и освещенными фонарями улицам, словно у нас было первое свидание. Может, так наверстывали упущенное? Ведь мы, в отличие от других пар, не пережили цветочно-конфетного и аллее-кинозального периодов. Двое взрослых ученых с заумными тараканами в голове и невероятно романтической фантазией, которую старались не показывать на людях.

С утра нас ждал Британский музей, в котором за четырнадцать лет я запомнил каждый экспонат и бирочку к нему. Мы, не спеша, бродили по залам. Начали с живописи — самое интересное оставили на конец. Останавливаясь у каждой картины, шепотом рассказывал сюжет и историю написания, показывал рукой на важные детали. В таком режиме мы прошли залы эпох Ренессанса и Барокко. Однако, стоило лишь переступить порог одной из галерей, украшенной шедеврами классицизма, как нас остановила охрана музея.

— Пройдемте с нами, — сухо произнес один из следивших за порядком.

— На каком основании? — поинтересовался я.

— В музее запрещено проведение экскурсий неаккредитованными экскурсоводами.

— И все? Я не могу рассказать своей жене о том, что написал художник? Давно такое ввели? — возмутился новыми правилами, которых еще два года назад не было.

— Пройдемте с нами…

— Хорошо, но я требую личной встречи с директором.

Я не видел смысла тратить время на препирания с обычными подчиненными, козырь в виде своей должности я придерживал для общения на более высоком уровне. Нас проводили в кабинет начальника охраны для дачи объяснений. Я по-прежнему настаивал на аудиенции у директора. Эмилия сдержанно молчала, хотя было видно, как она рвется в бой, но, как истинная леди, мужские разборки она оставила мужчинам. Через час я все-таки смог добиться встречи с директором музея доктором Винтером. Он предпочел прийти к нам на пункт охраны.

— И где злостные нарушители? — гневно произнес он с порога.

Поднявшись, я повернулся к нему. 

— Профессор Аджари?! Сахемхет?! — удивленно воскликнул Винтер. — Какими судьбами в нашем скромном музее?

В следующую секунду я был заключен в крепкие объятия.

— В отпуск приехал, — ответил, аккуратно освобождаясь. — А здесь такие варварские правила, что супруге не могу о картинах рассказать.

— Вынужденная мера защиты от самозванных болтунов. Отнимают у моих профессионалов работу… — вздохнул бывший начальник. — Они тебя за экскурсию притащили сюда?

Кивнул в ответ.

— Так, мальчики, — нахмурился директор. — Запомните этого человека в лицо! Один из лучших экскурсоводов нашего музея пятнадцать лет назад. К нему на месяцы вперед занимали очередь. Сейчас — член Британской Академии наук, профессор.

— Так точно, сэр! — в один голос ответили охранники.

— Чем сейчас занимаешься, Сахемхет? Вижу, женился. А что с наукой?

— Возглавляю египетскую Службу древностей.

Англичанин, не отводя от меня взгляда, присел на стул. На его лице появился страх. Теперь на должностной лестнице я стоял выше него, и любое неуважительное отношение к чиновнику такого уровня могло закончиться не только разбирательством в министерстве, но и межведомственным международным скандалом. Только зачем устраивать ненужные проблемы и себе, и директору музея, портить хорошие отношения, которые сейчас так нужны? Я улыбнулся.

— Ваши ребята — молодцы, — похвалил охранников. — Правила никому нельзя нарушать, даже мне.

Они облегченно вздохнули вместе с начальником.

— Я могу стать вашим личным экскурсоводом? — поинтересовался директор.

— Буду рад этому, — ответил и протянул руку супруге, помогая подняться с неудобного стула.

В течение последующих четырех часов в сопровождении доктора Винтера мы гуляли по залам, слушая лекцию по истории живописи. Но стоило оказаться в крыле Древнего мира, как директор сложил с себя полномочия.

— Не хочешь тряхнуть стариной? — предложил он. — Столько слышал о твоих лекциях, но так ни на одну не попал.

Я заколебался. Эмилия сжала мою ладонь, подталкивая к действиям.

— Тогда слушайте о мире, что оставил после себя семь чудес света, — начал свой рассказ об экспонатах в витринах. — Мире, вдохновившем на Ренессанс и Классицизм…

— Лучший из лучших, — донесся до меня шепот доктора, обращенный к Эмилии. Преисполненный чувством гордости, я продолжил экскурсионную лекцию.

За час своего рассказа, всего полдюжины раз сталкивался с новыми артефактами, но легко выкручивался, переходя на известные предметы. Назначенную миссию я выполнил: ничего стоящего внимания Арафа и меня за стеклом витрин в Британском музее не оказалось. Не стесняясь, поинтересовался у Винтера о пополнении запасников в последние два года. Отрицательный ответ одновременно порадовал и огорчил: с одной стороны хорошо, что не пришлось заниматься возвращением ценных экспонатов на родину, с другой — каждое обновление коллекции вызывало интерес к музею, но такого давно не было. Значит, надо договориться о выставке египетских запасников или сокровищ Тутанхамона, поддержать бывшего начальника.

Распрощавшись с доктором Винтером, Эмилия снова заказала столик в ресторане. Теперь уже мне предстоял выбор блюд и вин. Наблюдая за легкой улыбкой супруги в конце обеда, я понял, что сдал экзамен по английскому великосветскому этикету.

— Бирмингем? — поинтересовалась леди Карнарвон.

— Бирмингем, — ответил я. — Выезжаем завтра утром. Поездом. А сейчас предлагаю до темноты погулять в парке и полюбоваться, как на вечернем небе зажигаются звезды…

(Примечание: следующие несколько абзацев я взял с листа, аккуратно сложенного и спрятанного внутри стопы бумаги с вариантами переводов символов Древних, сделанных отцом еще при жизни доктора Брайтона. Автор записей точно знал, что там их никто, кроме него, не обнаружит.)

Очень надеюсь, что эта страница никогда не попадет в руки Эмилии, ибо здесь я записал свои мысли и ощущения о неделе, проведенной в Бирмингеме. Разница в культуре и менталитете почувствовалась с первых часов моего пребывания там. Лорд и леди Карнарвон — прекрасные люди, гостеприимные хозяева, интересные собеседники.

Однако, после шумных, эмоциональных, шустрых египтян жизнь англичан казалась замедленной, однообразной и скучной. Время за пределами города текло подобно равнинной реке. Я предполагал, что родственники супруги живут в самом Бирмингеме, но ошибался: у них было поместье со старинным особняком в трех часах езды на автомобиле.

К вечеру второго дня я устал от непривычно долгих обедов и ужинов, проходивших, в основном, в тишине. Чтобы хоть как-то развлечь себя, представлял блюда, столовые приборы, графины с винами в качестве артефактов, которые нужно описать и занести в каталог.  Эмилия сначала не понимала моего пристального взгляда на стол, но, когда шепотом рассказал о фантазиях, она мило улыбнулась и поддержала борьбу со скукой.

Свободное время, коего было предостаточно, проводил с Эмилией в саду или библиотеке, изучая старинные книги. В последних мало что понимал, так как был не силен в староанглийском. С лордом Карнарвоном периодически устраивали дискуссии об имевшихся в особняке, которому больше подходило определение «замок», древнеегипетских артефактах. Их было немного, но довольно ценные. Отец супруги поражался, с какой точностью я определял прошлого владельца вещи, если на ней оказывалась надпись. Для древнего египтянина и по совместительству профессора лингвистики древнеегипетского языка подобное не вызывало трудностей. Вечерами играли в шахматы. Неплохая разминка для мозга, хоть и не выиграл ни одной партии.

Леди Карнарвон очень удивилась произошедшими со мной переменами, хотя видела меня всего раз. Она допытывалась, почему решил отпустить бороду, которая совсем не шла (это была всего лишь легкая небритость — признаваться в собственной лени очень не хотелось) и откуда появились седые пряди в темных волосах. Ни я, ни супруга ни словом не обмолвились о произошедшем в больнице — придумали простенькую историю о небольшой автоаварии, которых в Каире каждый день происходило по несколько десятков. О моей зависимости от «пыли бессмертия» знали только Эмилия и Искандер, остальным такая информация была ни к чему.

К выходным в особняк приехал Ричард. В честь нашего приезда он достал билеты в бирмингемский театр на премьеру одной из современных детективных пьес. Пообщавшись с ним несколько часов, я понял, что граф Броуди «англичанин до мозга костей» — холодный, расчетливый, напрочь лишенный бурной романтической фантазии. Лучше него в качестве делового партнера не найти, но в плане собеседника и любящего мужа он не оправдал ожиданий Эмилии. Леди Аджари-Карнарвон через несколько лет стало с ним скучно до такой степени, что она подала на развод. Я понял, почему супруга избрала палеоантропологию в качестве своей профессии — нужны недюжинное воображение и наблюдательность (чего у Эмилии было в избытке), чтобы увидеть в камнях орудия труда и в осколках черепа живое лицо.

Под конец недели чувствовал себя невероятно вымотанным. Чужие нравы и обычаи утомляли сильнее, чем работа с утра до вечера в Службе древностей. Я облегченно вздохнул, когда поезд на Лондон тронулся, оставляя на перроне моих новых родственников. Если и буду приезжать к ним, то не больше, чем на пару дней — ровно столько я могу выдержать английское великосветское гостеприимство.