Саша подняла взгляд от монитора старенького компьютера и с хрустом потянулась. Девушка немного размяла затекшие кисти рук, пошевелила стопами, разгоняя застоявшуюся кровь, и поморщилась от прошивших обе ноги болезненных иголочек — таки отсидела.

    Она лениво скользнула взглядом по пластиковому окну и вялому от жары городу за ним, по стене с приклеенным календарем-пейзажем, на котором нарисован водопад и пятеро ярко-розовых фламинго, по шкафу, доверху забитому папками с документами…

    Ее кабинетик был крохотным. Для человека, страдающего клаустрофобией, работать здесь было бы сущей пыткой. Но Сашка таким не страдала. Здесь стоял самым минимум мебели — стол с компьютером и принтером, стул для работника, шкаф для бумаг, вешалка для одежды и мусорное ведро в углу, куда Сашка тренировалась закидывать скомканные бумажки. Над шкафом висели круглые часы с тоненькими стрелками, подаренные ей на какой-то праздник и не прижившиеся дома. Большего при всем желании сюда не запихнуть.

    Сашке нравилось работать в этом кабинете и в этой конторе в целом. Ее государственное заведение занималось какой-то неведомой фигней, связанной с земледелием, но чаще всего — бумагомарательством. Иных функций конторы неразговорчивая девушка не знала, да и не слишком стремилась вникать во все эти сложные дела. Ее задачей была рассылка писем и распечатка пришедших по почте документов. Все эти бумажки — договора, письма и прочее, что так тщательно печатала Сашка и ее предшественницы, плавно кочевали из кабинета в кабинет, пока, наконец, с годами не оседали в архиве, теперь уже навсегда.

    Сашка мимоходом взглянула на часы и поморщилась — только одиннадцать. Париться ей в этой духовке еще час. Работа на полставки имела как плюсы в виде четырехчасового рабочего дня и поблажек студентке-заочнице, так и минусы. В минусах была маленькая зарплата, подколки коллег-старожилов и приставания одного препротивного типа, чье имя постоянно вылетало у Сашки из головы. Он уложил в койку почти всех сотрудниц и застопорился как раз на ней — невыразительной короткостриженой шатенке неопределенного возраста. И из спортивного интереса раз за разом нарывался. Впрочем, особых проблем от него не было, а Сашка умела за себя постоять…

    Дверная ручка дернулась и заскрипела. «Ну и кого там принесло?» — подумала Сашка, утыкаясь носом в монитор и создавая вид бурной деятельности. Она вывела на экран последнее письмо от фирмы-партнера. Наверняка снова или казанова недобитый приперся, или Лидка за чаем. Вечно эта идиотка забывала дома чай, сахар, соль, салфетки и прочую ерунду. И почему-то всегда шла просить именно у Сашки. Девушка не обижалась на болезную, ведь с бестолковой Лидки падала куча дармовой энергии, только успевай хватать, а на халяву и уксус сладкий.

    Она уже приоткрыла нижний ящик стола со всякой мелочью, гадая, что же понадобилось коллеге в этот раз и крикнула:

    — Да входи уже, не рви дверь!

    Но в кабинет ввалилась не шуганая Лидка, а незнакомая цыганка. Представители этой нации каким-то неведомым образом умудрялись проникать всюду даже через охрану, тем более в такие конторы, где всей охраны — ночной вахтер, приходящий к концу смены, да вялая сигнализация, установленная «на всякий пожарный». Цыгане порой тащили с собой тюки товаров, чаще всего сомнительного качества. Так же они не гнушались воровством, мошенничеством и попрошайничеством, что не добавляло этой нации популярности.

    Вошедшая женщина была среднего роста, чуть полноватая, с мелированными волосами и возраста эдак хорошо за тридцать. Худенькая Сашка по сравнению с ней проигрывала, но взглянула на незваную гостью совершенно спокойно.

    — Мы сами не местные, — начала цыганка, разводя руками, — беженцы мы, приехали издалека…

    — Извините, я не занимаюсь делами беженцев. И, насколько я знаю, наша контора вообще такими делами не занимается, — прервала поток жалоб Сашка, прекрасно представляя себе дальнейший сценарий попрошайничества.

    — Нет, вы не поняли, мы платья, привезли, халаты, ночнушки… У входа на первом этаже. Не желаете посмотреть? — не отставала женщина. И добралась же аж в самый конец коридора, к самому глухому кабинету, на двери которого висит табличка «служебное помещение»!

    — У меня нет денег, — отрезала Саша, — зарплату еще не выдали.

    Компьютер пискнул, принимая новое письмо. Девушка отвернулась от посетительницы, махая ей рукой, чтоб та выметалась. Но цыганка, уже взявшаяся за дверную ручку, неожиданно развернулась и проговорила:

    — Завидует тебе кто-то лютой завистью… на лице твоем написано… недругов у тебя много.

    Саша хмыкнула и снова подняла взгляд на неугомонную женщину в ярко-малиновом платье и легких сандалиях. Цыганка, увидев интерес к своей особе, продолжила с большим напором и подошла ближе к сашкиному столу.

    — Имеет кто-то на тебя, девонька, зуб. Ты б взяла святой воды да окропила свой дом, прочитала б молитву «Отче наш». А оставшуюся воду надо вылить на пороге крест-накрест и сказать: «выливаю зло, приди ко мне добро».

    Сашка оторвала от блокнота листок и послушно записала «заклинание». Умалишенным иногда надо подыграть. Довольная цыганка подошла почти вплотную к столу. Дверь кабинета громко хлопнула, словно от сквозняка. И не мудрено — у всех открыты окна и двери. Сашка снова хмыкнула и отвела взгляд от женщины вообще. Видит бог (если он есть, конечно, раз допустил существование таких, как она), ее терпение не бесконечно и скоро подойдет к концу. Девушка смотрела на плакат с водопадом и фламинго и представляла себя там — на природе, рядом с водой и без докучливых цыган…

    — Вот у тебя бывают неудачи? — гнула свое цыганка.

    — Не-ет, — почти зевнула Саша и вытянула ноги под столом. Правая нога снова затекла от долгого сидения.

    — А-а-а-а, — многозначительно протянула женщина. Видимо, давно заученная программа воздействия на умы болванов дала сбой. — Ладно, девонька, помни мой совет. А нет ли у тебя часом чего-нибудь ненужного, что не жалко отдать за него?

    Девушка вздохнула. Хотелось просто плюнуть и высказать все наболевшее. И то, что она эту цыганку к себе не звала, совета не просила, и то, что даже не думала ни о чем таком вовсе. Да и с какой радости она должна что-то давать за высказанный от фонаря ненужный совет, который подойдет любому человеку? А цыганка ей уже порядком надоела, жужжит над душой, как муха… Пора ее отшивать.

    — Нет, я с собой ничего не брала, — истинная правда. Перекус свой из двух бутербродов Сашка уже съела, денег в сумочке только на дорогу домой, а этот резерв отдавать нельзя. Драгоценностей девушка сроду не носила, даже уши у нее не были проколоты. Телефон и прочее личное барахло она отдавать тоже не собирается. За кого вообще эта бабень ее принимает?

    — Что, совсем ничего ненужного нет? — напористая цыганка и не думала уходить. Сашке внезапно захотелось отдать ей содержимое мусорного ведра, заодно облегчит работу уборщице.

    — Нет, у меня с собой ничего ненужного нет. А вот у вас есть кое-что, нужное мне, — раз такие пироги, придется все же воспользоваться правом Охоты… ничего, на одну цыганку не обеднеют.

    Девушка поднялась и вышла из-за стола. В ее глазах мелькнул красноватый отблеск. Цыганка шарахнулась было к двери, дернула ручку — заперто. Захлопнулся замок. Сашка схватила ее за плечо, сминая малиновые рюшики.

    — Смилуйся, я беременна… — прошептала женщина в последней надежде, видя перед собой оживший кошмар.

    — Врешь! — ухмыльнулась Сашка и впилась энергетическими щупами в пухлое тельце.

***

    Выпитая энергия пьянила. Тело цыганки беззвучно превратилось в пепел и опало на пол. От шикарного платья осталось всего несколько блесток. Сашка достала из сумки газету и осторожно собрала пепел в мусорный пакет, не зря они у нее всегда под рукой. Девушка тщательно осмотрела пол, стол, под столом, достала пару улетевших кусочков, которые рассыпались прямо в руках. Вроде все. Выбросит эту дрянь по дороге домой.

    Часы показывали половину двенадцатого. Еще полчаса нужно проторчать в этой душной дыре, дающей официальную работу, стаж, больничные и отпуск. А после можно будет неплохо развлечься с собратьями в парке. То-то будет смеху — цыганка взялась ворожить упырице! Мельчает древний народ, ой мельчает…