У гадалки воняло. Меня стошнило кашей, заботливо затолканной мамашей с самого утра. Ненавижу жратву утром, ненавижу завтраки. Кроме чая, я ничего не могу залить в себя, но родители этого не понимают. И вот результат.
Мать распричиталась, что я испортил новый комбинезон. Отец смотрел на всех волком и заткнул мать, сунув ей в руки пачку салфеток.
— Марина, уймись уже.
Гадалка выскочила на крыльцо одноэтажного домика, увидела внушительную лужу — мать расстаралась запихать меня получше, запричитала, что в ребенке злые духи. Я сплюнула на землю, не таясь. Как вы меня задрали этими духами. Я тут один дух, сознания вашего Вадика нет и не предвиделось. Родился бы вон, аутистом, что делали бы? Или вовсе сдох бы.
С горем пополам меня осмотрели, обкатали яйцом, перекрестили ножами. Вспомнилась такая же гадалка, жившая много лет назад в совершенно другом городе, в другой стране, проводившая подобные ритуалы… Эх, та хоть кой-чего соображала, а эта… тьфу, шарлатанка!
Нож свистнул в опасной близости от моего носа. Я дернулась, свалилась со стульчика, столкнула рукой на пол банку с выкатанными яйцами, натолкнулась на стенку. Сверху на меня упал тяжеленький крест с Иисусом, благо хоть грохнулся на плечо, а не на голову.
— Бля! — сказали мы с отцом в унисон, гадалка заверещала и погнала нас грязной тряпкой на улицу, забыв о деньгах. В моих кроссовках хлюпали раздавленные яйца. Проклятье, какие же они тупые…
***
Садик оказался мрачным двухэтажным зданием еще с совковых времен, правда, отремонтированным на современный манер. Что не придавало ему привлекательности. Встретила нашу делегацию какая-то рыжая тетка, воняющая ядреным потом и горькими приторными духами. Боги, за что мне это? Тетка смотрела на меня, как на говно. Я скопировала ее взгляд и вперилась прямо в нее. Бесят, прости господи…
Приняли меня в «проблемную» группу только после кучи тестов и вопросов. Я мстительно нарисовала голую русалочку, маман пообещала оторвать папе голову за все хорошее. Я тихо хихикала и раздумывала, когда уже можно будет опробовать методику своих тренировок. Получится или нет? Будут лезть или не будут? Не зря же я бегала, прыгала и тренировала удары фиг знает, по какой системе. Я же просто знала, куда и как следует бить. И это тело реагировало должным образом.
Радости не добавляла и обстановка. Внутри было так же галимо, как и снаружи. Нарисованные звери скалились со стен, изображая улыбки. Мультяшные герои выделывались в разных позах на раскрашенных стенах. Где-то слышались детские голоса. Я шла за матерью и воспитательницей, которая показывала столовую, комнату отдыха, игровую комнату, комнату со шкафчиками для переодевания… Бррр ну и гадость!
Я вспомнила такие же шкафчики в далеком прошлом. К горлу подкатил комок тошноты. Булочки с маком, густо смазанные изнутри маслом, с сыром между кусочками в пакете. Тающее масло, бабушка, держащая все это добро. Бэээ, ну и гадость. Я замотала головой, отгоняя такое реалистичное видение.
— Что, не нравится? — удивилась воспитательница.
— Нет! — выдала я и отправилась к ближайшему шкафчику.
— Извини, этот уже занят.
— Хорошо, — я пошла к шкафчику под номером шесть.
— Этот свободен, — от улыбающейся женщины снова пахнуло потом, я сморщилась и чихнула. Достала фломастер из кармана и дорисовала еще шестерку возле первоначальной. Отличненько, теперь это только мой шкаф.
— Э-э-э… — воспитательница покосилась на маман, маман — на меня. Я пожала плечами и дорисовала вторую шестерку. Воспитательница схватилась за голову, но быстро пришла в себя. Не зря в этот садик брали самых отмороженных…
***
Поначалу детвора только присматривалась ко мне. Потом начались обычные притирки. Кажется, со второй недели. Какой-то бутуз, самый большой в группе, попытался отобрать мой паровозик. Мой бзик по поводу личных вещей, тщательно выпестованый в прошлой жизни в школе, теперь взыграл на полную силу. И я с размаху врезала парню в нос кулаком, как только тот сграбастал мой паровозик. Мне чихать на пластиковую игрушку, но блин, это же мое! Пацан с визгом схватился за нос, я победно держала в руках игрушку и беспристрастно смотрела на бегущую к нам воспитательницу.
— Вадик, драться некрасиво! — пожурила она меня.
— Присвоение чужого имущества является воровством, — буркнула я, чем вогнала воспитательницу в нокаут. И победно удалилась в угол с паровозиком. Жаль, киндеров тут нормальных нету, можно было бы посадить в поезд фигурки и катать. Хороший способ подумать наедине самой с собой…
В общем, отстали от меня только после того, как одному особо одаренному я прокусила руку. До крови, на запястье. Ага, со всей дури грызонула, а что было еще делать? Зато теперь меня в группе не трогали, позволяя заниматься чем угодно, лишь бы не мешала. Я послушно рисовала, сидя где-нибудь в углу, или катала свой излюбленный паровозик. А еще втихаря стырила газеты у нянечки и тренировалась читать. Поскольку родители забили на меня болт, счастливо переложив азы воспитания на детский сад, я решила заниматься собой сама.
Читать было легко. Знакомые буквы, цифры, символы… Воспоминания закружили, я всматривалась в статьи и потихоньку разобрала, что родилась, оказывается, в России, в каком-то Апшеронске, почитала о политике, и тут кто-то дернул газету из моих рук.
— Газета — не игрушка, — наставительно отозвалась нянечка и свернула ее, спрятав в большой карман. Я вздохнула и вернулась к паровозику.
Итак, что мы имеем. Хреновое будущее с хреновой жизнью, перерод с прошлыми знаниями, собственно, мою личность в теле энного Вадика, детский сад для ненормальных детей и всякое добро. В целом, галимо. Очень галимо. Деваться ребенку здесь некуда. Три года садика и привет школа. Скорее всего, для таких же… кхм… нестандартных детей. Итого десять лет школы, где надо продержаться любой ценой. А потом… что потом? Куда девать пацана с бабой в башке? Он хороший художник… будет, если ничто не отвратит меня от рисовки. Значит, надо тренироваться. Каждый день, до усрачки, до синих рук. Иначе никак. Я просрала уже столько жизней, не хочу просрать эту…
Я достала карандаши, листок бумаги и настойчиво принялась рисовать самолет. Настоящий самолет, а не би-би какое-нибудь. Тут вам не здесь, тут надо делать из этого тела человека, чем раньше, тем лучше. Дома будут силовые тренировки, в садике — мозговые.
***
Эти три года прошли как в тумане. Я росла и вытягивалась, мать ругалась, что постоянно надо покупать новую одежду и обувь. А чего ты хотела, крошка? Что ребенок вечно будет младенцем? Ну и дура. Я тренировалась, как могла. Просилась записать меня в секцию по борьбе, но там сказали, что я еще слишком маленькая. Вот лет с шести возьмут. Только в шесть будет поздно.
А потому я потела и хрипела, но в меру своих скромных знаний делала тело бойца. Не каратист, конечно, не культурист, но по роже съездит качественно, нос сломает, зубы выбьет. Худощавый паренек получался, конечно, ну да ничего. Жрала я все, что было дома. Молотила супы, каши, щи, всякие засолки и консервы, только шелестело. Забывшая в прошлой жизни о нормальном питании, я обносила яблони, груши и абрикосы, какие только находила в дворах и садах. Жрала зеленое, немытое, порой с земли и… не болела. Вообще. Это было так дико, что бабушка даже таскала меня по врачам. Врачи разводили руками и спрашивали:
— Ну что вы еще хотите? Нормальный здоровый мальчик, с буйной фантазией, правда.
Конечно, с буйной. Попробуй тут выжить без фантазии. Я обрисовала весь свой шкафчик и свой угол. Сводить рисунки не решились, просто намекнули, что родители заплатят за ущерб и на этом заткнулись. Может им лень было отдирать рисунки, сделанные спиртовыми фломастерами? Кто знает…