Потихоньку я изучала свою новую родословную. Итак, у меня есть мама Марина, есть отец Сергей, есть бабушка, мама мамы — Света, Светлана Ивановна. И где-то в другой стране есть дедушка, папа папы, Константин Игоревич. Блин… Сложно-то как у них все. Нет, чтоб жить в одном углу все вместе, я их хоть запомню. А так…
Иногда к нам заявлялись мамины подружки — шумная толпа накрашенных, надушенных женщин — и болтали о всякой ерунде до самой ночи. Я прислушивалась к их разговорам, быстро понимала, что у родителей что-то не ладится в личной жизни, это мне становилось не интересным, и я уходила в свой угол — лупить мяч. Это было полезнее, чем слушать бабскую болтовню. Мне от нее и в прошлой жизни тошно было, куда уж дальше…
В день выпуска из садика мама со мной не пошла. Сослалась на плохое самочувствие. Ага, знаю я это самочувствие, вон тест на две полоски в мусорке валялся. Я не тупая, я прекрасно понимаю, что она хочет удержать отца вторым ребенком. Ибо он погуливает, приходит домой, пахнущий чужими духами и шампунями.
Я отделалась походом с папой. Спокойно надела приличный костюмчик, завязала шнурки на ботиночках (убить бы ту сволочь, которая придумала парням круглый год ходить в жарких ботинках) и потопала с папой за ручку, неся букет воспитательнице. Букет я мстительно напшикала самыми вонючими мамиными духами, какие только смогла найти. Впрочем, это мне он вонял, а воспитательница обрадовалась. Наверное, была искренне счастлива, что я больше не приду в этот садик и буду задрачивать учителей в школе.
Я надулась и чинно высидела всю церемонию, наслушалась стишков и рассказов… Мне читать стишок не дали, помнили еще мое новогоднее выступление. Эх, отмочила я тогда Маяковским. Где и память взялась? А на восьмое марта поздравила любимых мам стихотворением Есенина. С матом. Так что меня выступать уже не пускали и книги ограничили. Впрочем, читать я любила и все равно добывала себе книги дома разными способами. А потом поняла, что всем насрать на меня и пошла в библиотеку. Детскую.
Потом папа забрал документы, какие-то бумажки и сертификаты, я послонялась по коридору и нарвалась на драку с новеньким идиотом… Идиот отделался выбитым молочным зубом, я — затрещиной. Все в норме. Ничего, думается, они заколебутся выпиливать мой шкафчик из стены или отмывать его. Я усмехнулась, наподдала ногой какую-то бумажку, валяющуюся на полу, и представила, каково будет в школе. Ну что ж, собственная наука будет впрок. Буду лупить всех, кто хоть дотронется ко мне, и тогда все будет нормально. Меня просто запишут в список агрессивных детей и все прекрасно. Главное — бить за дело.
Заведующая вышла счастливая и сияющая. Папа — усталым и каким-то несчастным. Я могла бы… поговорить с ним… но… кто будет слушать шестилетнего пацана? Я могла бы посочувствовать, подсказать идею, попробовать их помирить… Но… зачем? Эти люди так и не смогли смириться с «особенным» ребенком. Они не решились открыть душу новому человеку, не попробовали поговорить… правильно, я всего лишь ребенок. Бестолковый, несмышленый, неопытный в жизни ребенок. О чем со мной разговаривать? Как весело лепить из пластилина и рисовать звездолеты? Как клево малевать в туалете карикатурный портрет заведующей?
Я грустно посмотрела на отца и отвела глаза. Черт с вами, люди. Вы дали мне очередную ненужную жизнь. Вы воспитываете себе удобную игрушку, в который раз ломая психику и так шизанутого существа. Вы бегаете по психиатрам, не понимая, что проблема в вас. Вы ищете панацею для сына, ни разу не поговорив с ним по душам. Не спросив его мнения и желания. Что ж… я уже проходила все это. Рожайте себе второго, а я справлюсь. Одна, в который раз одна. Ничего нового в мире подлунном. Вам слишком тяжело со мной, а мне с вами. Мне осталось десять лет школы, и я свободна. Точнее, свободен. Уйду на вольные хлеба. Будет тяжело, я знаю. Зато самостоятельность будет.
***
На лето меня отправили к бабушке. По официальной версии — погостить и отдохнуть, по неофициальной — чтобы выяснить отношения без ребенка. Ха! Смешные люди. Отношения… нет там уже отношений, умерли они, умерли, еще когда мне было года два. А может тогда, когда я испугала отца, стоя на стуле? Кто знает. Вот только с тех пор он и гулял. А я молчала, решив, что сами разберутся. Не объяснять же про мой дурацкий нос? Вот-вот. Опять по врачам потащат.
Кстати, комиссию я таки прошла. И даже пошла в нормальную школу. На приеме у врачей не выделывалась, честно рисовала машинки-самолетики, показывала язык и горло, дышала в трубки и сдавала кровь без единого писка. Знали бы вы, сколько из меня этой крови выкачали в прошлой жизни… ха! Да тут половина народа б в обморок грохнулась. В последние годы я то и делала, что сдавала анализы. Вот уж потеха так потеха…
М-да. А бабушки бывают нормальными. Мне везет. Второй раз везет неимоверно. Подросшую меня бабушка уже не затискивает до смерти. С ней интересно разговаривать. С ней вообще интересно. Я научилась жарить яичницу, варить макароны и картошку, печь пирожки. Пирожки — сугубо бабушкина заслуга, раньше их печь я не умела. И остальное готовила с удовольствием. Помогала с уборкой в небольшой квартирке, облагораживала дом. Даже герани садила. И воняли они терпимо…
А отец остался недоволен. Забрал меня аккурат перед первым сентября, долго ругался с бабушкой, что она сделала из пацана бабу… Да никто меня не делал, а пацану действительно стоит уметь готовить. Но на мои протесты, что бабушка хорошая и желала добра, отец только наподдал подзатыльник.
И со следующего дня отправил в школу.