Интерлюдия 1. Мое рыжее чудо
Один момент от лица Шеврина.
Мое маленькое рыжее чудо… Меч ускользнул от захвата, я улыбнулся ее удачному выпаду. Все получается, ведь может же, когда захочет!
— Не расслабляйся, бей! — подгонял я, поскольку дай ей волю — и бой прекратится. А мы еще не отработали один интересный прием… — Быстрее, что ты как раненая каракатица?!
Обидные слова всегда стимулируют, причем всех. Вот и сейчас стальной росчерк меча у моей груди… ну уж нет, дорогая, все не так просто. Захват, рывок — кончик моего меча скользнул у ее горла. Так заманчиво и сладко блестит… Олла пошатнулась, на секунду теряя равновесие — недопустимая ошибка, но так вначале ошибаются все. Обвиваю ее ноги хвостом, удерживая в правильной стойке. Еще учить и учить… Слишком давно никто не занимался обучением одной рыжей настырной дамы…
— И это все, что ты можешь? — поддразнил я, убирая хвост и освобождая свой меч от неловкого захвата. Она упрямо кусала губы, сводя этим жестом меня с ума. Так делала Лесси, так делает Олла, так делали сотни погибших параллельных девочек… — Давай, бей, слабачка!
Олла бьет — просто, размашисто, без изысков. Так бьет тот, кто не надеется победить, но сделать же что-то нужно. Это удар для проформы, чтобы я отстал. Легко отбил, отошел и залюбовался стройной фигуркой в черном спортивном костюме. Такая… своя и одновременно чужая. Родная и знакомая до боли… и одновременно другая… как же это сводило с ума!
Она любит черный цвет, но редко его носит. И любит отлынивать от боя, погружаясь в свои мысли, как сейчас. Я этим нагло пользуюсь, едва не срезая ей голову. В последний миг ее тело сдвигается, голова проваливается внутрь и дает лезвию спокойно пройти над туловищем. А потом все возвращается на круги своя, и передо мной, потупившись, стоит моя ученица, моя жена, мое наказание и радость. С обратно отросшей головой.
Смотрит большими сиреневыми глазами, будто побитый котенок. Осознала свою ошибку, убрала меч и поклонилась так, как я учил — с почтением и уважением. Я тоже убрал меч в ножны, и он испарился, уходя в пространственный карман до следующего боя. И обнял свою девочку, попутно передавая ей все ее ляпы и объясняя ошибки. Сегодня их было больше, чем в прошлый раз, но это поправимо.
— Сколько уже говорил — не надо думать, дай телу волю и действуй. Но нет же, ты просчитываешь каждый шаг и поворот, этим и проигрываешь.
— Я не могу не думать. Оно само думается, — мокрый нос уткнулся мне в ямочку под шеей. Щекотно и так… заставляет задуматься и вспоминать. Другую такую же девочку с таким же мокрым носом и точно такой же проблемой. Которая уже никогда не обнимет меня…
Не плачь, солнышко, это все такая ерунда… Ты умеешь достаточно, чтобы выжить. Это я, параноик старый, хочу, чтобы ты умела еще больше. Потому что не хочу и не могу тебя потерять… Еще и тебя…
Вы так похожи, что я порой схожу с ума. Называю тебя ее именем, жду, когда ты сделаешь какой-то ее жест, и хватаюсь за сердце каждый раз, когда ты щелкаешь меня по носу. Совсем как она.
Ноет рана в душе, не хочет зарастать. Я сам ее ковыряю своей памятью и постоянным сравнением. Рассыпаю по ране море соли — выискиваю в тебе то, что было в ней. Одинаковые улыбки, жесты, движения, одни и те же слова… Порой ты меня адски бесишь своей похожестью, разрываешь мне сердце, даешь надежду на… не знаю, на что. Быть может, на жизнь?
Я честно пытаюсь совместить ваши образы, вытеснить один другим, почти таким же, похожим до невозможности, но и отличным. Лесси не боялась меня. Она не вздрагивала, когда я прикасался к ней, не шарахалась от других и у нее было намного меньше кошмаров…
Мягкое девичье тело под руками подалось, попыталось высвободиться. Это еще одно различие. Лесси никогда не вырывалась. Впрочем, я-то никого не выпускал. Олла отвела голову, пытаясь заглянуть мне в глаза. Не стоит, солнышко, ты увидишь там лишь море боли. А я уже вижу у тебя то, за что серебряный юнец продаст душу и собственные потроха. Там, в сиреневой глубине плескалась любовь. Не к кому-то одному, нет. Ко всем. И это странно и радостно одновременно. Еще не оформленная, крохотная, слабая, но все-таки любовь. Это хороший знак, на самом деле. Ты все сможешь чувствовать, крошка, просто ты сама всего не знаешь.
Я наклонился вперед, ловя губами ее коралловые губы. Это легальный способ закрыть глаза… пусть лучше так, чем она увидит мою боль. Я рано или поздно сумею совместить эти два образа, ее облик в моем представлении станет цельным и мне больше не придется рвать душу. А пока… пусть будет этот ласковый поцелуй, ведь ничего более она не позволит.
Олла отстранилась, едва я вошел во вкус. Еще не боится, но уже остерегается. Ну так не стоило елозить по мне бедрами, впрочем, она это не специально. Что ж, теперь лучше всего сделать то, чего она от меня всегда ждет. И что поможет мне привести мысли в порядок. Отодвигаю ее голову чуть вбок и ласково убираю рыжие пряди, норовящие попасть мне в нос. А потом смачно вгрызаюсь в эту белую шею с поддельными пульсирующими венками. Всегда стараюсь укусить резко, чтобы не раздумать. И чтобы помнить, что Олла — не Лесси.
Ее плазма не имеет вкуса. Ни солоноватого привкуса, как у крови смертных, ни горечи, как у демонов, ни сладковатого дурмана драконьей крови. Она… никакая, даже не как мел. Она просто есть, касается моего языка и губ, ищет слабину, пробует меня так же, как я пробую ее. Клыки не вязли и не застревали, они просто оставались в ней, как в желе. Будто действительно кусаешь капитально огромное и безвкусное желе. Чрезвычайно опасное и самостоятельное.
Это странное ощущение власти над другим существом… Власти, позволенной самой женой, спокойно ждущей окончания процедуры. Капли легкого яда стекали с клыков в безвкусное желе, добавляя горечи. Мягкое женское тело чуть напряглось в моих руках, уперлось холмиками грудей в мою грудь, пыталось отстраниться. Прости, дорогая, но ты получишь свой иммунитет еще и против драконьих ядов. Я сделаю тебя сильнее, хочешь ты этого или нет. Я не позволю тебе так просто умереть, поэтому терпи и переваривай яд под моим присмотром.
Она затихла, теплые ласковые руки обняли меня за шею. Отлично, эта доза усвоена, завтра добавлю еще немного, а послезавтра попробую другой яд. Знаю, знаю — больно, плохо, будет немножко паршиво. Но это лучше смерти, верно? Уж прости старого дракона, но я эгоист и хочу сохранить тебя. Для себя. И для всех остальных тоже. Ведь больше никто не озаботился твоими возможностями. Да, да, мой основа еще слишком юн мозгом, чтобы думать о чем-то, кроме своих проблем и желания выделаться перед окружающими. А я уже научился думать эгоистично в пользу других. Ты мне, мелочь, еще потом спасибо скажешь.
Я подхватил легкое тельце и закинул себе на плечо. На сегодня тренировка окончена. Олла хихикнула, когда я коснулся ее под коленками, чтобы лучше держать.
— Эй, щекотно же! — легкий шлепок ладошкой по моей спине. Балует, бывает после моих ядов эдакий приступ дурости. Ничего, переживем.
Я взял ее одной рукой за ягодицы, другой за бедра. Чисто для эстетики, ведь удержать столь легкое тело можно и одной рукой. Но ведь грех не пощупать принадлежащую тебе женщину, верно? И мне приятно, и ей, и смотрится это лучше, чем когда она меня носит. Не спорю, приятно, когда тебя носят. Только посторонние не поймут, от чего хрупкая девушка тащит здорового мужика. А вот наоборот — поймут. Хотя… Носит она умело, научилась уже. Раньше ужасно давила шею, сейчас аккуратно держит за плечи. Ладно, так и быть, в следующий раз дам себя поносить.
Донес ее до нашей комнаты и опустил на ноги. Расслабившись, Олла пошатнулась, ухватилась за меня рукой, и я не выдержал. Обнял ее крепко, до боли в руках, до звездочек перед закрытыми глазами. И взмолился всем, кто может меня услышать — пусть живет. Все, что угодно, лишь бы она была жива. Я сделаю все, чтобы больше не потерять родных мне существ. Это слишком больно, слишком ужасно… Это убивает изнутри лучше, чем яд или проглоченные иглы. Смерть любимой выжгла мне душу, смерть ее основы уничтожит сознание. Я просто не выдержу этой потери.
Я уже давно бы сошел с ума, если бы Олла не указала мне дорогу. И был бы в моей реальности еще один безумец, отчаянный, разочаровавшийся, безнадежный. И я благодарен ей за возможность жить в нашей странной семье. Пусть так, пусть больно, пусть плохо, но у меня есть дом, семья, жена, друзья и даже приемные дети, раз уж все родные умерли много веков назад. За эту семью стоит бороться.
Я ослабил хватку, превращая ее в обычные объятья. Это великолепно — знать, что ты нужен. Такой, какой есть. Со всеми недостатками, тараканами, кошмарами, прихотями и сумасшествием. Это прекрасно, что все остальные понимают проблемы друг друга. И просто шикарно то, что мы можем напрямую обратиться к нашему мозгоправу.
Мы вошли в комнату, и я снова становлюсь той самой вредной ехидной. Мои минуты слабости уже прошли. И я благодарен супруге за то, что мои слабости останутся между нами. Мне тоже иногда полагается быть слабыми, мне тоже позволительно переживать, и я хочу иногда опереться на чье-то плечо. Это непозволительная роскошь в наше время.
Я взглянул на золотых, окруживших супругу и вручивших ей свое рукотворное блюдо — большой сладкий торт. Отметил знакомый жест с откидыванием волос за спину, привычные движения рук, обычные слова…
Я буду стараться, я смогу совместить вас, девочки. Я постараюсь ответить… я… обещаю…
