IX

Наверное, всё-таки стоит поменять оформление в комнате. Лекки медленно проходится вдоль стены, подмечая практически стёртые, но всё равно заметные глазу чистокровной исверки пятна. Кровь. Если не подходить вплотную, то, конечно, почти и не бросается в глаза. Только вот взгляд невольно сам падает на этот участок стены. И ничего с этим не поделать… Да. Определённо нужно сменить оформление. Полностью. Слишком уж оно теперь… тёплое. Не подходит под то, что пережил дом. Под то, чем тянет из каждой комнаты на этом этаже. Боль. Горе. Слёзы. Лекки встряхивает головой и резко сворачивает в сторону кресла. Забирается в него с ногами, игнорируя и нормы этикета, и то, что платье обязательно помнётся. Ну, помнётся — и что с того? Она у себя дома, в конце концов!

Сидящая в соседнем кресле Кайа чуть приподнимает брови, но и только. Кайт вообще не смотрит в их сторону, а мама… Лекки вздыхает, понимая, что, если в ближайшее время не случится ничего, что могло бы хоть как-то разбить то оцепенение, в которое погружается дом, она попросту не выдержит.

На похоронах мама держалась прекрасно. В лучших традициях благородных семей Исверы. Не позволяя себе ни единого проблеска эмоций сверх того, что допустимо показывать посторонним. Лекки слышала, как приглашённые на церемонию одобрительно перешёптывались, хваля выдержку теперь уже вдовы Тэлэ… Наверное, они оценили бы её ещё выше, если бы узнали, как мама накануне ночью выла так, что это была не способна заглушить подушка. Так, что Лекки прибежала из другой части дома, чтобы беспомощно наблюдать, как Ларна связывает маме руки, не позволяя той ещё больше ранить себя — Лекки машинально отметила кровавые полосы на предплечьях. Ларна, заметив их троих — близнецы ненамного отстали от Лекки — только мотнула головой в сторону пустого кувшина. После Лекки до утра просидела рядом с забывшейся неровным сном мамой, отирая ей лоб смоченным в холодной воде полотенцем и нашёптывая колыбельные. Те, что когда-то ей пела мама. Те, что призваны отгонять дурные сны. Близнецов Ларна просто отослала спать.

Сейчас мама вообще не замечает ничего вокруг себя, и Лекки не представляет, что можно сделать. С внешними делами разберётся Кайт — у него это, вроде бы, неплохо получается. Но вот что делать с тем, что происходит в стенах дома? Кто может… Кайа в последнее время погружена во что-то, реагируя лишь на имя Кэллара Чейра и Йошши Майгор. Ну, ещё на упоминание папы в любом варианте. Всё остальное вообще никак не задевает сестру. И Лекки сомневается, что в ближайшем будущем что-то изменится, и Кайа внезапно станет… не станет. Точно нет. Сама же Лекки попросту не в состоянии сделать то, что требуется — она не то, что… она не та, кто хоть когда-нибудь будет способен на такое. Представленная силе, что хранит Исверу, едва ли не в младенчестве, Лекки прекрасно разбирается в течениях магии, что неподвластна ни одному исверцу, в том, что составляет жизнь соотечественников, но не в том, как наполнить дом этой самой жизнью. Это обязанность жены и матери рода. Никак не недожрицы без храма. Лекки вздыхает и окидывает взглядом подчёркнуто игнорирующих друг друга близнецов. И что, хотелось бы знать, между ними опять произошло?! В то самое время, когда подобные склоки попросту… неуместны.

Эта глупость тянется уже пятый день. С самых похорон, если не раньше. Что они не поделили?

И имеет ли это «что-то» отношение к тому, как временами тянет чем-то странным от Кайи? Лекки бы сказала, что тянет магией… Которой у исверки попросту быть не может.

Скорее всего — да. Только узнать бы, что это такое и насколько опасно для семьи.

Надо попытаться разговорить Кайу. Обязательно.

Дверь в гостиную, где все они собрались, как всегда делали ещё до смерти папы, открывается, впуская одного из слуг. Лекки не помнит его имени — он новенький. Из тех, кого наняли после нападения. Так что Лекки не успела запомнить.

— Рьеси Кайри, прибыл рьес Кьятт.

Мама вскидывает голову и пару мгновений непонимающе рассматривает слугу, пока Ларна не вмешивается, отсылая того назад с приказом проводить гостя к ним.

Лекки принимает приличный вид, разглаживая заломы на ткани светлой — траурной — юбки. Кайа и не думает хоть как-то скрыть отвращение на лице. Кайт зеркально повторяет её гримасу, при этом отворачиваясь. Лекки хмыкает. О, разумеется! Единство взглядов на приезд дяди Кьятта не помешает им дуться друг на друга. Само собой — нет.

Спустя несколько мгновений в комнату входит дядя Кьятт. Такой же, каким Лекки его помнит с момента последнего визита — высокий, худой, с наполовину седой головой при том, что лишь на полтора года старше мамы. С тремя шрамами, рассекающими левую половину лица. Лекки поднимается из кресла, чтобы поприветствовать гостя. Следом за ней это повторяют и Кайа с Кайтом. Медленно, словно бы нехотя. Что не укрывается от внимания дяди, если судить по сверкнувшему янтарю в карих глазах.

— Добрый вечер, Кайри, — произносит дядя, занимая свободное кресло. Мама вздрагивает и поворачивает к нему голову. Спустя несколько мгновений в её глазах появляется узнавание, и она слабо улыбается. — Как ты? Хотя и сам вижу. Плохо.

— Как добрался? Мне сказали, что «быстрый путь»…

— Работает с перебоями из-за не ушедших в сон врат, — подтверждает дядя, чуть наклоняясь вперёд и беря ладони мамы в свои. — Ерунда. Ничего, что стоило бы беспокойства. Хотя настроение они мне своими отговорками подпортили. Не без этого. Кайри. Тебе сейчас стоит отправиться спать. Ты в жутком состоянии. Наверняка же мучаешься бессонницей. Вы…

— Ларна, — подсказывает та, правильно истолковав и заминку и взгляд дяди.

— Вы, Ларна, сейчас проводите свою госпожу в её комнату и проследите, чтобы она заснула. Используйте это, — в ладонь личной служанки мамы опускается небольшой флакончик с притёртой крышкой. И с надписями, но Лекки со своего места их не может разобрать. Ларна кивает и помогает маме подняться из кресла. После того, как за ними закрывается дверь, дядя поворачивается к Лекки и близнецам. Лекки инстинктивно прячет взгляд. Что делают Кайа и Кайт, она не знает, но подозревает, что то же самое. Всё же смотреть в глаза дяде — то ещё испытание. Дядя хмыкает. — Стоило, конечно, прояснить всё прямо сейчас, но так и быть. До утра вы свободны. На завтраке быть обязательно. Опоздаете — вам известно, что будет. Марш к себе.

Лекки склоняет голову и спешит покинуть гостиную следом за близнецами. Последнее, что она видит, прежде чем закрывшаяся дверь отделяет дядю от них, то, как он откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.

— Припёрся, — выдыхает Кайа. Слова скорее угадываются, но Лекки прекрасно их разбирает. Да и… Ничего нового сестра в адрес дяди Кьятта не сказала. Следующую фразу она так же произносит на грани слышимости, чтобы дядя не уловил, если ему придёт в голову подслушивать их разговор. Хотя Лекки подозревает, что дядя и так в курсе всего, что о нём думают дети его сестры. — Можно подумать, его здесь кто-то ждал! Без него бы прекрасно обошлись.

Стоящий рядом Кайт кивает, не утруждая себя словами. То ли считает, что Кайа и так сказала всё, что можно, то ли не желает мириться сейчас с ней. Лекки затрудняется ответить. Только мысленно отмечает, что для того, кто отправлял дяде сообщение с просьбой приехать, Кайт как-то слишком уж явно выказывает неприязнь. Мог бы и притвориться. Пусть в это никто бы и не поверил.

Утром Лекки только и может, что стоять рядом со столом в кабинете папы и слушать яростную перепалку между дядей и близнецами, на время отодвинувшими свои личные разногласия ради общей цели. А ведь утро начиналось вполне неплохо. Для последних дней. Мама, конечно, на завтраке так и не появилась. Ларна сообщила, что та пожелала остаться у себя. Как и во все предыдущие дни, впрочем. Так что завтракали вчетвером. В тишине, прерываемой стуком столовых приборов и редкими просьбами передать соль или сахар. И можно было бы надеяться, что всё и закончится так же мирно, но… После завтрака дядя объявил, что не позднее, чем через три дня они все вместе покидают Кепри и Мессет. Мол, он не может оставить сестру в чужой для неё стране без присмотра. Соответственно, и её детей — тоже.

Само собой, это совершенно не понравилось ни Кайе, ни Кайту. Лекки и не сомневалась в том, что близнецы именно так и отреагируют. С первых слов, сказанных дядей. Как и в том, что против дяди эти двое объединятся. И теперь эти трое орут друг на друга, позабыв и о правилах, и о том, что одна из спорящих, вообще-то, девушка, которой не должно слышать тех выражений, которые, не стесняясь, используют дядя и Кайт. Да и вообще обо всём на свете, на взгляд Лекки.

— Хватит, — резко обрывает очередной поток слов Кайи дядя. Обходит стол и опирается на его поверхность ладонями. — Через три дня мы отбываем. Это моё последнее слово.

— Я никуда отсюда не уеду! — оскаливается Кайа, заставляя Лекки удивлённо приподнять брови. По всем признакам у Кайи попросту не могло быть памяти крови в том количестве, что необходимо для призыва зверя. Но то, что она демонстрирует сейчас... почти. Да, определённо. Даже дядю проняло!

— Рьес Кьятт, — вклинивается в спор Лекки, пока эти трое не начали перебранку вновь. — По традициям Исверы семья после смерти одного из членов не имеет права ничего менять в укладе в течение ста дней. Пока не будут проведены все полагающиеся ритуалы. Тем более — переезжать куда-то, когда папа умер здесь, в Кепри… как вообще такое возможно? Да, конечно: те из исверцев, что решили осесть в пределах Мессета, сократили этот срок в силу невозможности исполнения некоторых ритуалов, но даже в этом случае мы обязаны оставаться в нашем доме двадцать дней с момента смерти папы. Тем более, что треть положенного уже выполнена.

— Вот как… — дядя окидывает её тяжёлым взглядом. Лекки с трудом подавляет желание отвести взгляд и прижать уши к голове, как велит ей Дымка из глубины сознания. Лекки выпрямляется и вскидывает подбородок. — Кайри говорила, что представила тебя силе семьи. Это так?

— Да. — Дважды. Первый раз — на пятый день после родов, как и любого младенца в их народе. Для этого вся семья посетила Исверу. Но это дядя и сам знает. Второй же случился не так давно — летом. И вот его уже проходит не каждый. Не каждый вообще достоин подобного.

— И ты выдержала… несмотря на то, что не являешься чистокровной наследницей жреческого круга, — дядя подходит к Лекки и, прищурившись, рассматривает её. Кайа и Кайт молчат, не решаясь хоть как-то привлечь к себе внимание. Ага, конечно! Пусть младшая сестра отдувается! — Тебе в первую очередь необходимо покинуть эту страну, племянница. Если в ближайший год ты не окажешься представлена покровителю нашей семьи, то жди безумия и довольно-таки болезненного угасания. Ты не проживёшь и трёх лет… Знаешь об этом?

— Разумеется, — кивает Лекки. Можно подумать, она сейчас что-то новое услышала! — Папа и мама планировали посетить Исверу этой зимой. — Не успели. Лекки вздыхает и переступает с ноги на ногу, чувствуя, как ноги утопают в ворсе ковра. Замечает одинаково потрясённое выражение на лицах близнецов. Ах, да! Они же не знали об этом. Ну, вот… теперь придётся с ними объясняться. — И я не говорю, что не собираюсь подчиняться вашему решению. Но нужно следовать правилам, Иначе…

— Я понял тебя, Лекки, — вздыхает дядя. Отходит к креслу, но не садится. — Хорошо. Дождёмся завершения прощальных ритуалов. Двадцать дней. Кайт. Через два часа мы едем в Иллши. У нас не так много времени, чтобы передать все дела управляющему. Кайа… идёшь к себе и думаешь над тем, как именно ты себя сейчас вела. Сомневаюсь, что Кайри именно так тебя воспитывала, что ты не в состоянии понять, как именно должна разговаривать девушка твоего положения со старшими родственниками. До моего возвращения я запрещаю тебе покидать комнату. Понятно? — на последнем слове дядя чуть обнажает клыки, сопровождая это, по-видимому, особым взглядом, раз уж Кайа покорно склоняет голову и выходит прочь из кабинета, не произнеся ни слова. Как, впрочем, и Кайт. Лекки немного жалеет, что стоит сейчас позади дяди и не может рассмотреть… Вот действительно жаль.

Лекки прощается с дядей и тоже покидает кабинет, размышляя, что именно нужно сказать, чтобы Кайа хотя бы внешне перестала вести себя подобным образом. Да, Лекки прекрасно известно, что сестра терпеть не может дядю, но это не значит, что и правда нужно забывать о манерах! Тем более, что…

Лекки, поразмыслив пару минут, направляется к сестре. Дядя запретил той выходить из комнаты? Да. Но он ничего не говорил о том, что нельзя зайти к ней!

***

Нахош. Главная площадь.

Ива крутит головой, высматривая хоть какую-то карету. Очень уж не хочется месить осеннюю грязь. Пусть и прихваченную слегка ночным морозцем. Надо было прислушаться к словам Ёнь и подождать до полудня. Ива и забыла, насколько в Нахоше пустынно по утрам. Тем более — в такое время года. Люди либо уже ушли в шахты, либо ещё не покинули постелей… Это ж надо было так подобрать момент! Вот в Дайвеге такого не бывает. Никогда. Ива прекрасно помнит, что ни разу не видела совсем пустых улиц-коридоров в обеих Стенах Дайвега. Ну, возможно, на верхних ярусах (и на самых нижних, конечно) такое и возможно… Но там, где располагается академия, и на прилегающих к ней ярусах всегда царит оживление.

Ива вздыхает, перекладывая сумку из одной руки в другую. Не стоило её так нагружать, конечно. Но тут сладости для сестёр и мамы. Как же можно было не привезти знаменитые на весь Мессет дайвегские ягодные корзинки и «снежное» пирожное? Раз уж у Ивы есть возможность побаловать семью таким? И пусть на это ушла половина денег, что Ива экономила всеми правдами и неправдами. На такое уж точно не жалко. Ни капли.

И всё-таки — где хоть какая-нибудь карета? Ива вертит головой, переходя через один из бесчисленных мостиков. Пусто вокруг. Только вдалеке Иве кажется, будто она замечает высокого беловолосого мужчину. Она хмурится, пытаясь вспомнить, откуда тут может взяться человек с таким цветом волос, но потом облегчённо выдыхает — бродяга из Могильника. Лио. Как же она могли забыть!

Ива оступается и по щиколотку проваливается в холодную грязь, перемешанную со снегом. И сразу же выбрасывает бродягу из головы — попавшая внутрь ботинка вода гораздо важнее каких-то там жителей Могильника! Да уж. Срочно надо найти карету. Идти пешком по раскисшей дороге несколько часов?! С перспективой промокнуть под дождём, который просто обязан начаться. Нет уж! Ива не для того целый год училась, чтобы вот так вот…

Она ещё раз осматривается и едва ли не жмурится от счастья, заметив появившуюся, наконец, карету, запряжённую довольно-таки чахлыми лошадьми. Ну, уж что есть…

Непродолжительный разговор, пара монет — и Ива удобно устраивается в карете. Разувается, надеясь, что за время поездки промокшая обувь хоть немного подсохнет… и с сожалением вспоминает, что паутинок, способных высушить хоть что-нибудь, они ещё не изучали. Вздыхает. Откидывается на спинку сидения и прикрывает глаза. Как же это всё-таки… Ива до сих пор — уже четвёртый год! — не может привыкнуть к тому, что может позволить себе поездку в таком вот… она — дочка служанки!

Когда спустя несколько часов она выходит из кареты перед воротами замка хага Когго, она уже даже не чувствует никакой радости ни от того, что ей повезло учиться в академии, ни от того, что приехала домой на карете. Замок, как и всегда, давит на сознание, прибивает к земле, заставляя чувствовать себя ничтожеством.

Ива провожает взглядом отъезжающий экипаж, морщится от противного мелкого дождика — практически водяной пыли — который, как и ожидалось, начался. Ну, само собой! Чтобы в Нахоше поздней осенью хоть один день обошёлся без дождя? Ива вздыхает и, расправив плечи и постаравшись принять самый уверенный вид, на который она только способна, стучит в ворота дверным молотком, выполненным в виде оскаленной пасти медведя. Мимолётно вспоминает, как в детстве боялась этих пастей, что в замке развешаны едва ли не на каждой значимой двери. Спустя, наверное, вечность, за которую Ива успела наполовину промокнуть несмотря на козырёк над воротами, в створке этих самых ворот приоткрывается крохотное окошко. Ива безразлично смотрит на потускневший с годами голубой глаз и старается приветливо улыбнуться. Она сильно подозревает, что получился у неё, скорее судорожный оскал, но на большее сейчас неспособна. Окошко со стуком закрывается и, по прошествии ещё одной вечности и вымокшей второй половины Ивы, наконец-то открывается дверь в воротах. Старик Вереск улыбается и жестом предлагает Иве зайти. Что она и проделывает, стараясь не показывать, насколько замёрзла, вымокла и вообще устала.

Оказавшись во внутреннем дворе замка, Ива благодарит Вереска и направляется к неприметной двери, ведущей в помещения для слуг. Проходит по коридору и останавливается около одной из дверей. На мгновение замирает, раздумывая, нужно ли стучать. Потом решительно тянет за ручку и входит в заставленное высоченными шкафами помещение. Скидывает сумку на пол, крутит головой, рассматривая наизусть известную обстановку.

Не видела с самой весны…

Ива разувается и лавирует между шкафами, которые разделяют довольно-таки большое помещение на небольшие закутки. Заглядывает в один из них, отгороженный, как и остальные, тканевой занавеской. Улыбается в ответ на восторженную улыбку на мордашке Рыбки.

— А где все?

— Ива! — шёпотом кричит Рыбка. Подскакивает с сбитой из досок кровати и подлетает к Иве. Обнимает, утыкаясь носом в живот, и замирает. Начинает говорить, заставляя Иву напрягать слух, потому что шёпот сестрёнки слышно с трудом. — Где ж им быть? Мама на кухне, папа в конюшне. Лилия и Ольха заняты в хозяйской части дома. А здесь присматриваю за братиком.

— А! — Ива осторожно высвобождается из объятий, присаживается на ворох лоскутных одеял, рассматривая люльку, подвешенную к потолку. И как только сразу не заметила? Легонько трогает её ладонью, заставляя покачиваться. Внутри сопит ребёнок. Братик. Ива только и знала, что он должен был не так давно родиться, но не более. Кроме того… Ива невольно краснеет от лёгкого стыда… там, в Дайвеге, мысли о семье казались чем-то настолько незначительным, что не имело смысла тратить на них время. — А как его назвали?

— Ещё никак, — отвечает Рыбка, забираясь в кровать с ногами. — Он только десять дней как родился… — она замолкает, пересчитывая пальцы. Потом удовлетворённо кивает. — Ещё слишком рано называть. Да и мама с папой спорят.

Ива кивает. Потом поднимается и, извинившись перед сестрёнкой, покидает комнату. Идёт по коридорам, замирая время от времени, чтобы рассмотреть знакомые с детства стены. Несколько потускневшие по сравнению с каменным величием Дайвега. Да и как можно сравнивать пусть и старинный замок, но сложенный людьми, с толщами природного камня дайвегских скал? Ива сбегает по ступенькам, ведущим в подвал. На мгновение застывает, жмурится, стягивая в ладонь нити магии. Те ведут себя довольно-таки капризно — путаются, норовят вырваться из ладони, но Ива старательно, как в академии учили, сплетает их в цепочку из нескольких узлов, от чего на подушечках пальцев появляются крохотные ранки. Как и всегда, когда приходится касаться нитей… Нет, Ива не понимает, почему в академии учат именно такому способу, ведь есть же… Получившуюся цепочку Ива укладывает на ладони спиралью. После того, как свободный кончик чар повисает между большим и указательным пальцем, Ива выдыхает и впускает в получившуюся поделку собственную магию. Над ладонью появляется тусклый огонёк, отгоняющий темноту подвала. Того самого подвала, в который она в детстве до жути боялась заходить. Огонёк вытягивается вверх, загибается в какую-то загогулину, на которую даже смотреть противно. Ива кривится. Худший светляк, что у неё вообще когда-либо получался! При том, что они вообще у неё всегда выходят гораздо хуже, чем у любого из тех, с кем она вместе обучается магии… даже у тех, кто парой лет младше.

Да, разумеется. Можно было взять обычный фонарь. Но зачем это делать той, что уже несколько лет учится колдовать? Пусть и так…

Ива мотает головой, не желая думать о таких расстраивающих вещах — Лирна говорит, что от подобных мыслей появляются морщинки. Ива быстро пересекает подвал и проскальзывает в спрятанную за большим бочонком низенькую дверь. Почти бегом проходит по извилистому коридору и выбирается наружу. Сдвигает ветки шиповника с нависшими на них каплями и идёт вниз к реке. Ёжится, когда порыв ветра проникает под безнадёжно мокрую одежду. Стоило либо переодеться, либо сначала уж навестить реку, а потом уже встречаться с семьёй. Не подумала. Как и всегда… Ладно. Что уж теперь.

Ива спускается по крутой тропинке к самой кромке воды и радуется тому, что ещё достаточно тепло для того, чтобы река не по успела покрыться льдом. В самом деле — это прекрасно.

Ива, не задумываясь о чистоте одежды, опускается на колени перед водой — прямо в прибрежную грязь, которая моментально пропитывает ткань юбки ледяной влагой. Подносит ладонь к поверхности, пальцами задевая нити магии и отпуская по ним собственную силу. Несколько томительно долгих мгновений ничего не происходит. Потом к её ладони прикасается другая — холодная, белая ладонь линн. Ива с некоторым усилием заставляет себя не отшатнуться. Подумать только — за время, проведённое в академии, она успела отвыкнуть от такого родного жеста! Как будто никогда не было встреч с обитателями рек, лесов и прочих мест, обожаемых линн. Ну, да. В Дайвеге их не бывает. Не то место, где линн могли бы появиться.

Ива откидывается на пятки, наблюдая, как ладонь скрывается под водой. Спустя вдох из реки медленно поднимается линн. Сначала над поверхностью воды появляется голова — узкий череп, обтянутый синевато-белой кожей, пронизанной чёрными вздутыми венами, багровые щели глаз, прижатые к голове ушные раковины и слишком острые зубы, не оставляющие места для предположений, чем именно питается это существо, виднеющиеся между сизо-чёрными губами. Потом линн подплывает к бревну, наполовину находящемся в реке, и, подтянувшись на руках, усаживается на него. Ива мельком окидывает взглядом худую фигуру с выступающими рёбрами, кое-как прикрытую невнятными лохмотьями и занимает место рядом с существом.

…Говорят, линн становятся утопленники…

— Тебя не было так давно, Ива. — Это не голос. Не в прямом смысле слова. Это — шорох камыша, плеск воды, шорох гальки на берегу, из которых в мозгу возникают слова. Ива мысленно качает головой, понимая, что и вправду отвыкла от этого. — Мы ждали тебя.

— Я же говорила, что теперь учусь колдовать далеко отсюда, — виновато произносит Ива, прикасаясь к ладони линн. Первый приступ брезгливости, что появился у неё после времени, проведённом в академии, прошёл, растворился в неподдельной радости от встречи с родным существом. — Приехала, как только смогла. Я боялась, что не успею встретиться с вами до того, как…

— Мы ждали тебя, — повторяет линн. Ива кивает. Линн задержали приход зимы в Нахоше. Как мило с их стороны. И как… опасно. Приятно, конечно, что кто-то настолько хотел её увидеть, что готов на подобное, но, случись подобное в каком-нибудь другом месте страны… можно только радоваться тому, что в Нахоше практически нет пашен и всего того, чему подобная выходка могла бы помешать. Всё же Нахош — город шахт. А камням и прочему игры с погодой беды не принесут. Ну, а люди… а люди и не такое видели.

— Я польщена, — произносит Ива. Линн приманивает в ладонь водяной пар, заставляя его стекать вниз туманом. В скором времени туман окутывает реку, не позволяя стороннему человеку хоть что-то рассмотреть. Ива вдыхает мелкую водяную пыль и жмурится от удовольствия. Она скучала!

Тем временем из воды появляются другие представители этого племени. Они приветливо улыбаются, от чего человеку, никогда в жизни не видавшему линн, стало бы очень не по себе. Ива на мгновение представляет себе лица подруг из академии, но отбрасывает мысль. Им нечего делать здесь. Даже в мыслях. Да и Ива не хотела бы, чтобы они узнали про линн, больше, чем им, как и любому жителю Мессета известно.

Ни к чему.

Ива отвечает на приветствия и позволяет себе выкинуть из головы всё на свете, наблюдая за тем, как линн закручивают воду вихрями в танце. Сегодня она вместе с линн прощается с летом. И жалеет только о том, что не сможет присоединиться к танцу… пока жива, разумеется.

Много позже — уже начало темнеть — Ива, приняв от линн жемчужную низку, возвращается в замок. Около стены, обращённой к реке, даже зимой — когда линн спят под толщей льда и снега — почти не бывает людей. Те же рыбаки предпочитают добывать рыбу на Вьюрке, впадающей в Ниру намного ниже по течению. Так что Ива совершенно не беспокоится о том, что кто-то может её заметить сейчас. А ещё ей всегда нравилось наблюдать за воротами замка отсюда — из зарослей шиповника. Сейчас, например, перед воротами стоит экипаж. Довольно-таки богатый, надо признать.

И кого же это принесло в Когго? Ива качает головой, следя за тем, как экипаж скрывается между открывшимися воротами. Потом проскальзывает в дверь потайного хода и торопится поскорее оказаться в закутке, что занимает её семья.

О гостях она вполне может узнать и потом.

***

Кайа расправляет складку на юбке и размышляет над тем, что платье слишком светлое. Да, не белое, как полагается во время траура, но всё равно слишком светлое. Она уныло думает, что этот тон совершенно её убивает. Кроме того, наверняка сквозь макияж проступают веснушки, как всегда бывает, когда она расстроена. Кайа вздыхает.

— Всё не настолько плохо, Кайа, — ободряюще произносит Дьолла. Лийа кивает головой в такт словам подруги. Кайа криво улыбается. Ей совершенно не хочется тут находиться. Прошло всего лишь пятнадцать дней со дня смерти папы! Что она вообще тут забыла? Ах, да! Следует показать, что… Кайа не помнит точно — что именно. Но, раз уж она живёт в Мессете… пока что… крайне важно бывать на подобных приёмах. Просто потому, что аристократия выше всяческих трагедий! Аристократы встречают беды с открытым лицом, стойко перенося невзгоды. Удалиться от двора, позволив скорби завладеть собой — признать себя слабой и недостойной в глазах общества. Так что приходится сейчас стоять в душном зале и выдавливать из себя улыбку.

Стоит, правда, порадоваться тому, что не пришлось тащиться на подобный приём едва ли не через день после убийства папы… это за неё сделал Кайт… Стоит прекратить дуться на брата и поблагодарить его за подобное. В самом-то деле.

— Ну, да, — вздыхает Кайа, зябко кутаясь в шаль, которая вполне допустима в зимний сезон… хоть что-то приятное. — По крайней мере Кэллара сегодня не будет, и, значит, мне не придутся видеть, как на него вешается Йо. — Вот уж в самом деле! Если бы тут ещё и парочка объявилась, то точно можно было бы идти топиться от безысходности. — И не говорите мне, что они скоро станут мужем и женой, прошу вас!

Лийа и Дьолла переглядываются и одновременно вздыхают. Ну, разумеется. Не только Кайа по этому поводу страдает. А интересно, кстати, где сегодня пропадает Кэллар. Почему Йо осталась развлекаться в одиночестве?

— О, это просто, — отвечает подошедшая Берна. Она здоровается с подругами и занимает место под одним из портретов хозяев дома. — У хага Чейра дела с Шаем. Брат тоже куда-то отлучился ещё вчера. Кайа, как ты?

— Не знаю, — честно отвечает Кайа. Как она? В самом деле? — Плохо, наверное. Как ещё?

— Так твой дядя и правда намерен заставить вас покинуть Мессет? Это… вряд ли мне позволят посетить Исверу. А то я бы обязательно навестила тебя там.

Кайа слабо улыбается и придумывает, что бы ей ответить, когда к ним подходит Йошша. Кайа окидывает её неприязненным взглядом, отмечая светлое платье, расшитое жемчугом… слишком открытое платье, на взгляд Кайи… и простенькие на вид серьги, которые — Кайа прекрасно это видит — стоят как половина этого дома. Йошша приветливо улыбается. Здоровается с Берной, Дьоллой и Лийей. Интересуется у Берны какими-то сплетнями, о которых Кайа не имеет ни малейшего представления. Берна отвечает. При этом выглядит не особенно счастливой… Кажется, она и правда не любит Йошшу. Что ж. Это правда. А что насчёт знакомства и общения с самой Кайей? Спросить?

— Я хотела бы выразить вам соболезнования, хагари Кайа, — произносит Йошши, повернувшись к ней. Йошша немного виновато улыбается, отчего Кайа чувствует себя неловко. Она же не может вот прямо сейчас заговорить с этой белобрысой… девушкой! Это будет… Кайа прикусывает губу, пытаясь понять, что же ей сейчас стоит сделать. — Я только сегодня узнала о том, какое несчастье случилось с вашей семьёй. Это… это чудовищно!

— Не… не стоит, хагари Майгор, — выдавливает из себя Кайа, мысленно желая Йошше сдохнуть. Какое её вообще дело до того, что случилось с Кайей и её семьёй?! Какое она имеет право лезть туда, куда её не просили? Кайа заставляет себя разжать кулак, стискивающий ткань юбки, и пытается изобразить вежливую улыбку. — Я тронута вашими словами, но не стоит.

— О! Я понимаю, — Йошша проводит пальцами по краю веера в жесте сочувствия. Кайа заставляет себя не кривиться от подобного лицемерия. Не может эта белобрысая испытывать скорбь по отношению к посторонним ей людям! — В любом случае, мне хотелось, чтобы вы знали о том, что многие вам сопереживают. Кроме того, мне показалось, что я обязана перед вами извиниться за то происшествие. Кажется, я тогда наговорила лишнего. Простите меня, хагари Кайа.

— Я… — Кайа часто моргает, пытаясь осознать то, что Йошша, всегда смотрящая на всех свысока, сейчас перед ней извиняется. Кайа надеется, что веснушки ещё не начали «светиться» и не стали заметными под слоем косметики. Она скользит взглядом по портретам, парчовым шторам, светильникам. Переводит взгляд на Берну, пытаясь сообразить, что же следует ответить. Берна пожимает плечами, рассматривая Йошшу с некоторым недоумением. Не верит? Но… Но Йошша выглядит настолько искренней, что… И что же отвечать? Промолчать — нанести оскорбление. И нельзя уже затягивать и так ставшую неприлично долгой паузу. Кайа глубоко вдыхает и медленно выдыхает, собираясь с мыслями. — Я принимаю ваши извинения. В свою очередь прошу простить и меня за то, что позволила эмоциям взять верх над разумом. Я не должна была вести себя столь недопустимым образом.

— Я не держу на вас зла, хагари Кайа, — улыбается Йошша уложив сложенный веер на раскрытую ладонь, и, попрощавшись со всеми, возвращается к танцующим парам, где её моментально окружают подруги и поклонники. Кайа молчит. Вопросительно смотрит на Берну.

— Я не верю её словам, если ты хочешь узнать именно это, Кайа, — пожимает та плечами, отгибая край шторы и заглядывая за неё. — Всем известно, что старшая дочка хага Майгора — мстительная и злопамятная. И что лучше ей не переходить дорогу. Тем более она не станет прощать то, что сделала ты. Так что…

— Может, это предстоящая свадьба не неё так влияет? — предполагает Лийа, обмахиваясь веером, хотя здесь не настолько жарко, чтобы… даже наоборот, на взгляд Кайи. — Решила исправиться и начать делать людям добро…

— До свадьбы ещё полгода, — возражает Дьолла, накручивая на палец специально для сегодняшнего вечера, как она сама призналась, выкрашенный в зелёный локон. — Так что вряд ли. Может, что-то задумала?

Кайа молчит, не зная, что сказать. Она склоняется к тому, что Дьолла права. Йошша Майгор что-то задумала. И при этом ей нужно сделать так, чтобы в глазах остальных выглядеть непричастной: она ведь публично принесла извинения! Проявила сострадание и всё такое… Кайа сдерживает себя от того, чтобы не броситься вслед за лживой дрянью и не… Вот только этого сейчас их семье и не хватает. Кайа заставляет себя стоять прямо и прислушиваться к предположениям одно другого невероятнее, что высказывают подруги по поводу Йошши… А если подумать, то теперь, в случае какого-либо происшествия с Кайей — на Йошшу мало кто подумает…

— Ну, подумают-то многие, — возражает Берна, похлопывая по ладони сложенным веером, показывая тем самым недовольство… чем-то. — Но доказательств не будет. Впрочем, доказательства вряд ли кому-то потребуются. Тэлэ не являются ни аристократами, ни уроженцами Мессета, чтобы вступаться за них. Прости, Кайа.

— Всё верно, — кивает Кайа, и не думая обижаться на слова Берны, — но зачем ей создавать такую видимость?

— Кто знает…

Кайа замолкает. Душно. Стоит, наверное, выйти на балкон… Тем более, что Лийа и Дьолла как раз покидают из компанию, согласившись подарить танец кавалерам. Берна же молча рассматривает гостей. Кайа прислоняется к стене, стараясь сделать это незаметно — не хватало ещё, чтобы о Кайе начали говорить, что она не умеет вести себя в обществе! — вздыхает. Думает о том, что в скором времени придётся распрощаться с этим всем… даже с Йошшей, видеть которую уж точно нет ни малейшего желания. Но то, что в Исвере Йошши не будет, не делает историческую родину более привлекательной… Интересно — а там вообще бывают приёмы? Или… А что Кайа вообще помнит об Исвере? Она хмурится и перебирает воспоминания. Со вздохом признаётся себе, что…

— Ты так скорбно вздыхаешь, — замечает Берна, раскрывая и закрывая веер. На это раз, без подтекста. Кайа в этом уверена, пусть и не помнит всех значений его положения и прочего. — По поводу Йо?

— Нет. Вовсе нет. Хотя её действия не добавляют мне спокойствия, — честно признаётся Кайа. — Одного не понимаю — неужели Кэллар не видит, что она из себя представляет? Это же… — Кайа обрывает себя, чтобы не наговорить лишнего. Пару мгновений молчит, сомневаясь, но потом всё-таки решается. — Я внезапно поняла, что ничего не знаю об Исвере. Это моя родина, но я живу в Кепри с пяти лет. И всё, что я помню про Исверу, это тепло, фрески с изображениями кошек и… и всё. И три комнаты с садом в поместье дяди — всё пространство, что было мне доступно. А ведь нам предстоит вернуться туда. И не просто на несколько дней! Жить там… Я не представляю себе, как это будет. Как это вообще может быть.

— Ну, возможно, Кэллару нравятся такие женщины, — пожимает плечами Берна, обмениваясь приветствием с какой-то дамой, что буквально на пару мгновений остановилась рядом, чтобы тут же умчаться в вихре танца. — Признаться, я тоже мало что знаю про Исверу. Только пару сказок, то, как правильно к вам обращаться и то, что вы в родстве с большими кошками, которые обитают в вашей стране… вплоть до того, что некоторые могут в них превращаться.

— В родстве, — кивает Кайа. — Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Превращаться… это удел избранных. Далеко не в каждой семье есть такие люди, хотя… — Кайа обрывает себя на полуслове. Вот уж про Пушинку посторонней точно знать не нужно. Слишком личное. — Странно, правда, что вам известно такое. Всё-таки это не то, что…

— Моя тётушка родом из Исверы. Хоть и не исверка по крови. Одна из тётушек. Она многое нам рассказывала, когда приезжала в гости. Об Исвере и о её собственном народе. Том, что пришёл на побережье Моря Призраков из-за Стеклянной пустыни.

Кайа поражённо моргает. Из-за Стеклянной пустыни? Кочевники Миражей?! Тётушка Берны…

— Мой дядя влюбился в неё с первого взгляда, как обычно и бывает в нашей семье. Если бывает, — добавляет Берна, печально вздохнув. — Украл её из общины. Привёл в семью и заявил, что она будет его женой. Не подумав даже поинтересоваться мнением родственников. Да и самой девушки тоже.

— Это… необычно, — осторожно произносит Кайа. Надо думать, неизвестный ей дядя Берны довольно-таки оригинальный человек. Берна пожимает плечами. Улыбается. — И ваша тётя не возразила?

— Нет. Кочевники воспитывают дочерей так, что тётя и подумать не могла, что можно хоть как-то перечить решениям мужчины. Это потом — за пару десятков лет совместной жизни с дядей — она сильно изменилась. Настолько, что теперь дядя всегда сначала сверяет свои планы с ней… — Берна прижмуривается, кажется, вспомнив что-то весёлое. Кайа не берётся предполагать, что же именно. — Что же до твоих страхов… всё образуется, поверь. С тобой будут твоя мать и другие родственники. И наверняка ты найдёшь на родине друзей… Не расстроишься, если я тебя оставлю? Кажется, я вижу в толпе Яся. И мне нужно успеть перехватить его до того, как братец скроется. Иначе…

Кайа кивает и смотрит, как Берна удаляется прочь, лавируя между людьми. Морщится, понимая, что так и не решилась узнать, почему именно Берна решила поддерживать с ней общение… Из-за Книги?.. Не хочется так думать. Кайа смотрит в пустоту, стоя около балконной двери. Потом стряхивает с себя оцепенение и всё же выходит на свежий воздух. Зябко ёжится. По большей части от вида потерявших листву деревьев, с трудом различимых в неспешной мороси, чем от реального холода — хозяева дома не скупятся на услуги королевских магов, так что даже за пределами комнаты Кайа не чувствует особого холода. Она облокачивается на перила и вдыхает осенний сырой воздух, пахнущий дождём, землёй и обещанием серой унылой зимы. Прикрывает глаза, стараясь впитать в себя звуки и запахи. Возможно — это один из последних таких вечеров здесь, в Кепри… И зиму она уже проведёт среди вечной зелени поместья в Исвере.

Если не сумеет ничего придумать.

Где-то внизу, немного в стороне от балкона — Кайа это определяет, не прикладывая усилий — раздаётся хруст ветки. Кайа распахивает глаза, всматривается в темноту, но ничего не видит. Пустой сад, где нет ни одного человека. Оно и понятно — кому захочется прогуливаться по скользкой сырой траве под дождём? Но… Кайа хмурится. Она передёргивает плечами, пытаясь сбросить с себя ощущение пристального взгляда.

Там определённо кто-то есть!

И этот кто-то явно заинтересован в ней — Кайа готова в этом поклясться, пусть и не сумеет объяснить даже самой себе, почему настолько уверена в этом. Но… кто?

Невольно вспоминается недавний разговор с Йошшей… Нет! Вряд ли. Она не стала бы совершать настолько очевидную глупость! Даже сама Кайа бы такое никогда не сделала… решись она когда-либо на нечто подобное.

Но тогда… Кайа разворачивается и медленным шагом возвращается в комнату. Пусть и хочется дать себе волю и сбежать как можно быстрее. Кто бы это ни был — не стоит давать ему понять, что наблюдение замечено.