IX

Парк по-зимнему уныл. И если бы не традиции Кепри, Берна ни за что бы не выбралась сегодня на прогулку… до самой весны бы и не выбралась. Сырость и мрачность лишённых листвы деревьев навевает самые мрачные мысли из всех возможных. Берна прячет руки в муфту, заставляя себя не думать над тем, насколько она неуместна в сыром климате Кепри. Берне холодно! И все якобы разумные доводы могут… быть оставлены при себе любыми советчиками.

Стоило бы, наверное, того же самого пожелать и тем, кто придумал традицию для дам раз в неделю собираться в парке на прогулку. Берна не желает даже задумываться о том, чего ради это нужно… ну, помимо общения, налаживания связей и прочего, разумеется. Нет, всё-таки Дайвег значительно выигрывает в этом плане! По крайней мере нет никакой необходимости мёрзнуть под открытым небом… разве что выйти на Остров… Берна позволяет себе улыбнуться уголком рта, при этом продолжая вслушиваться в причитания очередной девушки, только-только представленной обществу, по поводу того, что Йо опять всех затмила. Можно подумать, это такая уж новость! Да это происходит в последние пять лет! С тех пор, как Йо дебютировала… Берна произносит ободряющие слова, при этом размышляя, удастся ли увидеть сегодня хоть кого-то из знакомых. Всё же Берна не может похвастаться большим кругом постоянных знакомых — слишком уж редко она появляется в Кепри. И с осени успело опять произойти столько всего, что… Вон, хотя бы, эта забавная исверка Кайа теперь на своей исторической родине, если верить братьям.

Берна вздыхает, стараясь делать это как можно незаметнее, когда видит подруг Кайи. Ах, да! Ведь они-то остались здесь. Пусть толку с них и немного. Всё же не то у них происхождение. Как и у Кайи, но та была по крайней мере интересной! Берна мило улыбается обеим девушкам и бросает короткий взгляд на небо — собирающиеся тяжёлые тучи ясно дают понять, что в скором времени может пойти дождь. Как и в большую часть зимы, разумеется. Но даже то, что у слуги наготове зонтик, не делает это более приятным. И, наверное, стоит поскорее завершить прогулку и вернуться домой — подготовиться к вечеру у хагенн… Берна сморщивает нос, пытаясь вспомнить, но ничего не выходит. Впрочем — не имеет значения. Дома и уточнит.

— Ох, меня так пугают эти исчезновения! — признаётся Лийа, нервно комкая в руках платок, который достала несколькими мгновениями ранее. Исчезновения? А! Точно. Все же только и говорят о том, что в последнее время начали пропадать люди. И, кажется, Шай…

— Вы ничего не можете сказать об этом, хагари Берна? — задаёт вопрос та самая дебютантка нынешнего сезона, уже явно выкинувшая из головы и Йо, и свои неудачи. Ну, разумеется! Такая тема! — Я слышала, что вашему брату поручили выяснить…

— Мой брат никогда бы не стал рассказывать мне что-то настолько страшное, — виновато улыбается Берна, думая, что Шай и в самом деле ничего по этому поводу не сказал. И не скажет, если его не припереть к стенке, к сожалению. Как и Ясь. Потому, что «это может тебя травмировать, Бэрри!» — Я знаю не больше вашего.

— Как жаль, — вздыхает Дьолла, отряхивая юбку в модную нынешней зимой сине-чёрную клетку от капель, сорвавшихся с голых веток куста справа от дорожки. — В последнее время столько слухов, что я боюсь вечером засыпать. Поверите ли, но я приказываю служанке ночевать у порога комнаты!

— Ох, как я тебя понимаю, Дьо! — Лийа наконец убирает истерзанный платок, переключаясь на рыжеватую опушку перчаток. Берна задумывается, как скоро перчатки станут похожи на ощипанную птицу. — А ведь, как я слышала, это ещё не всё! У хагенн Терео, что проживают неподалёку от того квартала, где появились первые случаи исчезновений, случилось… — Лийа заминается, но потом продолжает более приглушённым голосом. Что вызывает у Берны желание рассмеяться. Ну, зачем, скажите, играть в таинственность?! Берна вспоминает Льяту, что так же очарована всевозможными загадками… Интересно, сейчас, будучи уже замужней дамой, она изменила своим привычкам? Или заставляет мужа тратить время на… — Их младший сын был замечен в таком месте, что я даже не решаюсь произнести его вслух. И, как говорят, в более чем сомнительной компании.

— Ну, это, вероятно, проблемы исключительно хагенн Терео, — произносит Дьолла, приветственно кивая при этом пожилой даме. Берна так же приветствует вдовствующую хагари Лоаро. — Сын связался с дурной компанией! Вероятно, теперь им будет сложнее найти мужа для дочери. А ведь и до сих пор даже немалое приданое не…

Берна отвлекается от рассуждений о судьбе дочери хагенн Терео, заметив у входа в парк Йеррета Майгора. В компании Клая. И что, интересно знать, между ними может быть общего? До безумия хочется прямо сейчас подойти и выяснить всё лично. Но — нельзя. И нормы приличия, и… много чего ещё. Берна заставляет себя переключится на разговор, который за это время успел перескочить на обсуждение последнего платья Йо… Можно подумать, это так уж интересно! Всё-таки в общении с девушками есть свои неудобства. Как же жаль, что даже простой разговор с мужчиной для неё может стать пятном на репутации!

Берна улыбается, потирая руки, спрятанные в муфту, и вступает в разговор…

…Вечер скучен. Все эти приёмы, на самом-то деле, мало чем отличаются друг от друга. Ну, ещё бы! Ведь все хозяйки вечеров следуют одному и тому же навсегда затвержённому порядку. И как же это… нудно.

Берна бросает короткий взгляд за окно, с печалью отмечая, что в сумерках голые и мокрые стволы деревьев и ветки кустарников смотрятся мало того, что уныло, так ещё и тревожно. Она передёргивает плечами и поворачивает голову к залу, чтобы не пугать саму себя. Всё же все эти исчезновения, о которых судачат в городе, не добавляют спокойствия. Берна ищет взглядом Клая, который сегодня её сопровождает — ни Ясь, ни Шай так и не смогли выделить времени на подобное… скорее — не захотели! Берна накручивает на палец нитку бус, но тут же отпускает, чтобы никто не посчитал её поведение слишком… неприемлемым. Проводит ладонями по юбке и заставляет себя собраться. В конце концов, это не просто какой-то там приём! Сегодня здесь собрались едва ли не все, кто хоть что-то значит в Мессете. И те, кто стремится обратить на себя внимание этих персон. И если Берна сейчас…

Она морщится и тут же посылает самую обворожительную улыбку хагари Лоаро, уже встречавшейся ей сегодня днём во время прогулки — вдове, управляющей одним из самых больших лоскутов, специализирующемся, как Берна помнит из рассказов Шая, на сельском хозяйстве. Разумеется, в планы ни Берны, ни Шая не входит сведение близкого знакомства с данной персоной, но иметь её во врагах, учитывая то, какое влияние она имеет на едва ли не четверть знати… опрометчиво. Даже при родстве с будущим королём.

А ещё она планирует породниться с Майгором через свою младшую дочь. И вот этого уже ни в коем случает нельзя допускать.

Улыбка стекает с губ, стоит только хагари Лоаро пройти мимо.

Берна отворачивается и едва не натыкается на Йеррета Майгора.

— Ох! Прошу меня простить! — хорошо ещё, что он не держит в руках бокала с чем-либо. Было бы крайне неприятно начать беседу с подобной оплошности.

— Ничего страшного, — улыбается Йеррет, чуть отходя в сторону, чтобы не мешать танцующим. Не совсем искренне улыбается. Видимо, всё же его знакомство с Шаем и Ясем прошло далеко не так гладко, как он сказал. Или братья что-то недоговаривают. И ведь не скажут даже, если Берна будет их упрашивать! — Вы, как я смотрю, не пропускаете ни одного приёма?

— Как и вы. — Видимо, положение семьи Майгор настолько пошатнулось, что теперь приходится прилагать все возможные усилия, чтобы его восстановить. И это при том, что Берна не слышала ни одного слова о родне Йо. Вообще — ни одного. Все словно сговорились хранить молчание. — Видела, как вы беседовали с хагари Лоаро не так давно…

— Мне льстит внимание такой прекрасной девушки, как вы, хагари Берна, — чуть склоняет голову хаг Йеррет. В улыбке Берна явственно чувствует лёгкую насмешку. Адресованную при этом не столько ей, сколько… окружению? Или обстоятельствам? Не понять. Берна чуть отпускает дар, чтобы прочувствовать, что именно скрывается за улыбкой. И тут же старается свернуть его назад, едва ли не оглушённая от той мешанины эмоций, что скрывается за внешне спокойным выражением лица. — Не окажете ли честь быть вашим партнёром в предстоящем танце?

Берна улыбается и вкладывает ладонь в протянутую руку. Позволяя вести её в круг танцующих, одновременно с этим оценивая то, как воспринимают их те, кому она попались на глаза. Вроде бы — неплохо. Особенно хагари Лоаро…

Интересно — Йеррет Майгор поддерживает общение с ней из-за близости Шая к королю? Всё же подобное слишком заманчиво для человека, стремящегося восстановить положение семьи… Нет, Берна ничего не имеет против подобного подхода. Можно даже сказать, что он более чем честен. По крайней мере так Берна не будет чувствовать себя неловко от того, что… Она смеётся над едва ли не первой шуткой, сказанной хагом Йерретом за это вечер. Ну… он и правда умеет шутить. Во всяком случае каламбуры и комментарии по поводу собравшихся здесь лиц довольно остроумны. И это при том, что хаг Йеррет в Кепри не так уж и давно и явно незнаком с большей частью местного… общества.

Берна радуется тому, что этот вечер не похож на прошлые. По крайней мере сегодня не приходится терпеть компанию скучных кавалеров, которые теперь, прознав о её родстве с Шаем, надеются на… то, что им не полагается. Или девушек, мечтающих о Кэлларе Чейре… и даже грядущая свадьба с Йо не мешает им о нём вздыхать! Берна улыбается на очередную шутку, позволяя Йеррету Майгору вести. Как же приятно, всё-таки, танцевать с тем, кто знает, как именно нужно это делать!

И как хорошо, что его хромота не настолько сильна, чтобы испортить танец. Хотя и заметна.

Она позволяет себе немного расслабиться в танце, на время выбрасывая из головы все посторонние мысли. Хотя вот о том, чтобы, по возможности, не допускать тесного общения Йеррета и дочки вдовы стоит подумать более тщательно. Если… рассказать подружкам Кайи, что она влюбилась в хага Майгора и теперь… хм… Йо. Вот поверят ли девушки в такую сказку, учитывая то, что они знают её отношение к сестре этого самого Майгора?

Надо будет посоветоваться с Клэр. Или с мамой — в зависимости от того, кто именно будет свободен.

Берна приглушённо — ровно настолько, насколько это допустимо в высшем свете — смеётся над словами Йеррета, в красках расписывающего свой первый опыт заплыва на рыбацкой лодке.

***

Яркие пятна, сменяющиеся полной темнотой, и нечеловеческий вопль. Кайа знает, что там, за поворотом, она увидит тело, распятое на столе. И кровь, стекающую на пол, и…

Кайа едва ли не подпрыгивает на кровати, стискивая ночную рубаху на груди.

Опять.

Уже которую ночь она видит это. Снова. И снова.

Она падает обратно на подушку и сворачивается в клубочек, кривя рот в беззвучном рыдании. Это так… больно. Кайа не знает, почему именно сейчас она приняла всё настолько близко к сердцу. Ведь это и правда были бандиты! Пусть Кайа и стояла на своём, доказывая Лекки обратное… Они даже ни капли не скрывали этого… Хотя и извинились, объяснив, что перепутали место. И ни в коем случае не стремились потревожить покой жрецов.

Надо полагать, что, не будь семья дяди Кьятта и её собственная семья представителями жреческого круга, караванщики бы просто постарались всех вырезать, ни капли при этом не сожалея… И думать, что при этом они бы сделали с ней и другими женщинами, Кайа и вовсе не хочет. Но. Но то, что она увидела в подвале под главным особняком, до сих пор никак не желает стираться из памяти.

Кайа проводит ладонью по лицу, собирая слёзы. Надо перестать плакать, а то с утра глаза будут совсем опухшие.

Но всё-таки. Почему? Ведь приходилось уже видеть и трупы, и раненных. Причём — таких, что впору было бы именно от этих образов мучиться кошмарами! Да и прежде ведь было многое — то, что входит в обучение детей из семьи жрецов. Пусть и не совсем чистокровных, но жертвоприношения мама проводила дважды в год… Да, это были всего лишь животные, но всё-таки! Так почему? Почему именно этот образ так впечатался в сердце, что вот уже которую ночь приходит снова и снова?!

Кайа садится на кровати и зажигает свечу. Вытаскивает из-под подушки Книгу и начинает перелистывать страницы, любовно разглаживая небольшие заломы в уголках. Надо всё же аккуратнее с ней обращаться. Кайа лишь чуть задерживается на последней странице, издевательски рассказывающей как раз о пытках. Пальцы чуть дрожат, когда она переворачивает страницу.

«Глупо было бы думать, что боль ограничивается лишь телом. Она гораздо многограннее и ярче. Если вдуматься, то самую сильную муку мы испытываем, страдая душевно…

…Так стоит заключить, что та плата, что взымается с творящего открывающееся на страницах этой книги, может быть гораздо полнее, если брать её не с тел, а с душ…»

Кайа кладёт Книгу на колени и смотрит в темноту, что кажется по особенному глубокой за пределами ореола, окружающего пламя свечи, вытянувшееся вверх. Стоит ли это понимать, как новый этап в обучении? Или Книга так решила сжалиться? Ведь, если Кайа правильно понимает, сначала в планах Книги было заставить её использовать для заклинаний чужую боль. Но после того, как Кайа отказалась…

И стоит ли думать, что кошмары — этакий «подарок» Книги?

Впору вспоминать вопрос хага Ястена — насколько именно Книга её контролирует… Теперь Кайа не сомневается, что та, как минимум, пытается это делать. Но то, что Книга пытается ей навязать… Отвратительно!

Кайа с громким хлопком закрывает Книгу и запихивает обратно под подушку. Спускает ноги на пол и босиком подходит к закрытому окну. Опускает ладони на подоконник и всматривается в темноту. Почти ничего не видно. Даже ей. Только очертания кустов и деревьев. И отражение свечи. В такой момент и правда можно было бы поверить, что с наступлением темноты из пустыни приходят злые духи, способные украсть беспечного путника. А уж если это юная девушка… Кайа хмыкает, вспоминая, как боялась этих сказок в детстве.

Нет там никаких злых духов! Только птицы, спящие на деревьях, да стража. И всё. Даже скучно немного. Особенно если вспомнить её «прогулку» по ночному Кепри! Кайа морщит нос, не позволяя себе рассмеяться. Потом отходит от окна и забирается обратно в постель. Задувает свечу и лежит, глядя в темноту. Надо заснуть — мама разбудит с первыми лучами солнца. Потому что сейчас, весной, полагается встречать утро в алтарной комнате или на холме, пока жрец… или жрица, возносит хвалу Сёстрам за ещё один дарованный год. Только вот до боли страшно засыпать, ожидая, что кошмар вернётся.

Если Книге так захочется…

Кайа запускает руку под подушку и поглаживает корешок. Ох, пожалуйста! Хоть одну ночь!

Мысли с Книги опять перескакивают на караванщиков. Зачем им вообще промышлять грабежом? Они ведь пересекают Пустыню… Интересно, они сумели добраться до своих? Один был вообще плох…

Утром она просыпается вполне ожидаемо от того, что мама трясёт её за плечо. Кайа часто моргает, пытаясь понять, что происходит, и где она вообще находится. Почему-то на мгновение показалось, что она в своей комнате на площади Снов в Кепри. И сейчас, если как следует прислушаться, она услышит голос папы… Кайа зажмуривается, а потом садится на кровати, говоря, что сейчас будет готова. Мама кивает и выходит прочь, плотно прикрыв дверь, чтобы ни один слуга мужского пола, которые также присутствуют во флигеле, не увидел ненароком Кайу в ночной рубахе.

Кайа запускает руку в волосы, растрёпывая их и вздыхает. Окидывает комнату взглядом. Ни капли она не похожа на ту, прежнюю.

— Рьеси? — осторожно просовывает голову одна из служанок. Кайа даже не старается запомнить её имени. Просто не хочет. — Я пришла помочь вам одеться.

Кайа кивает, шагая за ширму, где уже стоит таз с горячей водой.

Она безучастно позволяет служанке обрядить её в светлое платье с воротом под горлом. Накрахмаленном так, что тот немилосердно впивается в кожу… Ладно. Это всего-то на пару часов, требуемых для проведения утреннего ритуала. Потом можно будет переодеться. Служанка споро заплетает волосы в простую косу, с которой вообще-то Кайа и сама могла бы справиться. Но… пусть прислуга делает то, что обучена.

Кайа кивает отступившей на пару шагов служанке и принимает из её рук подвеску из горного хрусталя на серебряной цепочке. Потом направляется к выходу, приказав следовать за ней.

Из флигеля всё же приходится выйти — сегодня ритуалы проводятся под открытым небом. И пройти по узкой дорожке в дальнюю часть поместья — в лучах рассветного солнца. Кайа смотрит на небо, прикидывая, сколько времени у неё осталось, чтобы добраться до алтарного камня. Не так уж много, но служанка не высказывает никакого беспокойства. Значит, ускорять шаг нет необходимости. Кайа жалеет, что опять приходится оставить Книгу в комнате. Никто к ней не прикоснётся, конечно. По крайней мере — здесь, в Солнечных Часах. Но мысль о вынужденном расставании заставляет нервничать. Но, увы, взять её с собой никак нельзя — Кайа понятия не имеет, как именно может среагировать Книга на ритуалы.

Кайа отодвигает слишком низко нависшие ветки, задумываясь на пару мгновений почему нельзя их подрезать… Наверное, это связано с ритуалами. Если Кайа правильно помнит, то алтарный камень не любит, когда человеческие руки вмешиваются в природное. Так что… Да. Вероятно, так и есть — ведь в остальной части поместья садовники явно не отлынивают от своих обязанностей. Она отодвигает ещё одну ветку и видит камень, возле которого уже собрались почти все. Почти — потому что не хватает Дайла и дяди. Можно порадоваться, что пришла не последней… Кайа делает шаг вперёд, отпуская ветку. И слышит приглушённый вскрик за спиной. Оборачивается, чтобы увидеть, как служанка потирает лицо.

— Держи себя в руках, — советует Кайа, на что служанка только и может, что кивнуть. — Что могут о тебе подумать хозяева?

— Прошу прощения, рьеси Кайа, — склоняет голову служанка, ничем не выдавая того, что сейчас чувствует. К сожалению. Кайе бы хотелось знать это. — Я не заметила ветки…

— Впредь будь внимательнее. — Кайа ускоряет шаг, добираясь до камня. Встаёт рядом с Кайтом, обменявшись при этом сдержанными кивками с женой дяди Кьятта и его детьми. Семеро. Из них только один сын. Да и тот, как помнит Кайа, не унаследовал жреческого дара. Вообще из всей семьи только у Лекки, стоящей сейчас справа от мамы и даже не поворачивающей головы в их сторону, дар настолько яркий, что… И это плохо. Даже Кайа, далёкая от этой стороны жизни семьи — хотя бы потому, что до недавнего времени… Кайа морщится, запрещая себе сейчас вспоминать папу… Даже она прекрасно понимает, что жрицу не будут воспринимать настолько… правильно, как то было бы со жрецом. Не зря же главой семьи стал именно дядя. Да и… замужество.

Кайа рассматривает камень — он всё такой же. Потемневший от бесчисленного количества ритуалов и времени. Испещрённый бороздами. Говорят, его принесли Сёстры с той стороны… Перед глазами сразу же возникают обрывки воспоминаний, приправленных полынной горечью… Если камень и правда оттуда, то… То это, на самом-то деле и не означает ничего. Бродягам никогда не было интересно такое — Кайа не может припомнить ни единого случая, когда бы рядом с алтарными камнями… с любым из пяти… видели хоть одного бродягу. Гости с той стороны тоже к камням не приманиваются. Они вообще гуляют только на небольшом участке земли рядом с вратами. Да и в остальном… Хотя, конечно, Кайа не может наверняка сказать, что там с ритуалами…

Позади слышатся шаги. Кайа не успевает обернуться — мимо неё проходит дядя и Дайл. Последний тащит козлёнка за верёвку, обвязанную вокруг шеи. Ах, да! Жертва.

Нет. Она не будет на это раз его жалеть. Ни за что.

Мама кивает дяде и вместе с ним и Лекки подходит ближе к камню. Позади них замирает Дайл, держащий верёвку. Козлёнок переминается с ноги на ногу и пытается щипать редкую травку под ногами.

Кайа выпрямляется, настраиваясь на нужный лад.

***

Шторы закрывают около трети окна и задрапированы в пять складок — знак расположения к гостям. Лекки давит желание обхватить себя руками за плечи. Вместо этого она, стараясь выглядеть расслабленной, сидит на краешке плетёного кресла, и внимательно рассматривает строки на старой исави в книге на коленях. Старая форма языка значительно отливается от той, что используется сейчас, так что на то, чтобы понять смысл одной фразы уходит масса времени. Особенно, учитывая то, что одним ухом Лекки прислушивается к беседе, ведущейся между дядей Кьяттом и его гостем.

Первый гость прибыл из Мессета. Лекки даже не нужно смотреть на него — речь выдаёт. Второй же — местный. Хотя и не понять сразу, из какой семьи… Лекки склоняет голову ниже к страницам, стараясь выглядеть невероятно заинтересованной тем, что читает. На деле — списки правил, что были обязательными во времена, когда вместо Пустыни ещё росли джунгли, не вызывают ничего, кроме скуки. Лекки ленивым жестом перелистывает страницу, краем уха слушая, как первый гость торгуется с дядей. Довольно неплохо, надо признать. Вероятно, принадлежит к той части Мессета, к которой до недавнего времени принадлежала и сама Лекки.

Спустя ещё пять страниц, каждую из которых Лекки прочитала более чем внимательно, гость прощается с дядей и, мазнув по самой Лекки равнодушным взглядом, покидает кабинет. Лекки прислушивается к тому, как гость проходит по коридору и спускается по лестнице на нижний этаж. Тогда приходит очередь второго, терпеливо ждавшего совей очереди.

Через некоторое время и он уходит прочь.

Лекки осторожно закрывает книгу, откладывая её на низенький столик подле кресла. Вопросительно смотрит на дядю. Тот пожимает плечами и усмехается, от чего шрам изламывает лицо.

— Вы довольны сделками, рьес Кьятт? — ровно задаёт она вопрос.

— Не представлял себе, что однажды стану заключать договоры с… такими людьми, как жители Мессета. — Дядя выуживает из большой деревянной чаши, стоящей на дальнем от книги краю столика, горсть орехов и по одному забрасывает в рот. Лекки изображает понимание. — Но, признаюсь, я готовился к худшему.

— Значит, я могу вас поздравить с удачной сделкой? — Лекки тянется через весь стол, чтобы тоже зачерпнуть горсть орехов. — Но всё же… — Лекки подносит ладонь с орехами к лицу и, прикрыв глаза, вдыхает запах. Так же пахло зимними вечерами в гостиной на Площади Снов, когда папа рассказывал страшные истории и предания Исверы, а мама вполголоса о чём-то переговаривалась с Ларной. В те вечера можно было, наплевав на приличия и правила, валяться на ковре и грызть привезённые из Исверы орехи. Лекки медленно отводит ладонь и выбирает ядрышко покрупнее. — Вы желали меня видеть..?

— Да. По поводу твоей сестры, — кивает дядя. Лекки прикусывает губу, жалея, что этого разговора избежать не получится, как бы ни хотелось. И, припомнив те обрывки фраз, что услышала в беседе дяди со вторым гостем, понимает, что и о второй сделке забыто не будет. — Как мне ни грустно это признавать, но Кайа никогда не сумеет полностью вписаться в общество Исверы.

— Прошло не так много времени с тех пор, как она сюда вернулась, — предпринимает попытку Лекки, заранее зная, что та будет бессмысленной. К сожалению. — Она просто не успела привыкнуть.

— Я понимаю, что ты любишь свою сестру, Лекки, — мягко улыбается дядя. — Как и я всегда буду любить твою мать. Но, как и Кайри, Кайа слишком упряма. Меня радует, что, пусть и спустя столько лет, но Кайри всё же приняла наш мир. Это стоило ей слишком многого… ты согласна? — Лекки кивает под взглядом дяди. Да, разумеется. То, что пережила мама… то, что пережили все они — слишком высокая цена. — И я не желаю подобного пути её дочери. Кроме того… ты ведь не станешь утверждать, что Кайа старается принять наш мир? Её действия говорят об обратном.

— Она… очарована, — нехотя произносит Лекки, подразумевая её проклятую книгу, само собой. И дядя только коротко кивает, сразу понимая, о чём идут речь. — И это не то, что изменится со временем или… что вы решили?

— Рьес Кьорр. — Дядя отходит от столика и встаёт лицом к окну. Так, что Лекки видит только его выпрямленную спину. Значит… замужество? То, чего Кайа боялась ещё тогда, в Кепри, за несколько дней до своего исчезновения? — Под его властью сейчас вся верхняя Исвера. С тремя серебряными рудниками и месторождением алмазов. Как ты понимаешь…

Дядя не договаривает. Но это и не нужно. Лекки и сама может додумать всё, что дядя не произнёс. И про поддержку рьеса Кьорра, и про то, о чём даже здесь, в сердце Солнечных Часов, стараются не говорить. Но… Кайа будет не просто в ярости, нет. О, Лекки даже не представляет себе, что сестра может выкинуть, учитывая то, что сейчас в её распоряжении эта мерзкая книга. Хотя, надо думать, без неё Кайа точно не решилась бы выкинуть ничего особенного.

Книга. Лекки вздыхает. Просит у дяди позволения покинуть его. Быстро пересекает коридоры главного особняка и выбирается под открытое небо. Всё дело в книге. Наверное, стоит поломать голову над тем, как избавить сестру от этой мерзости. Лекки медленно шагает по выложенной речным камнем дорожке, жалея, что оставила зонтик во флигеле — сейчас точно обгорит на солнце, и веснушки, которых почти и нет, проявятся на лице, чего Лекки бы совсем не хотелось. Впрочем, до флигеля не так уж и далеко. Особенно, если ускорить шаг. Но нет никакого желания это делать. Наоборот — видеть сейчас Кайу… или Кайта… это последнее, чего бы Лекки хотела. Да и маму тоже сейчас стоит обойти стороной. Она, конечно, поймёт, что у Лекки на сердце, и даже найдёт слова, чтобы успокоить, но… Но Лекки не уверена, что решение, принятое дядей Кьяттом, верное. Пусть и сулит немалые выгоды.

И что же в таком случае делать?

Интересно, а как именно дядя намерен обставить заключение союза? Да, разумеется, здесь, в поместье, принадлежащем жрецам, это всё значительно упрощается, но тем не менее…

Ладно. Лекки в несколько шагов преодолевает оставшийся путь до флигеля и решительно входит внутрь. Дядя ни единым словом не коснулся в разговоре Кайта, но Дайл был явно недоволен тем, что тот идёт на поводу у своей сестры. И, пусть Лекки и предпочла бы сейчас не встречаться ни с кем, надо поговорить с братом. И понять, почему тот…

Лекки стучит в дверь комнаты брата и входит, не дожидаясь разрешения.

Кайт сидит в кресле, которое он перетащил к самому окну. Из-за высокой, пусть и плетёной, спинки виднеется только рыжая макушка. Лекки аккуратно прикрывает дверь и медленно, переступая с носка на пятку, подходит к брату. И натыкается на его вопросительный взгляд.

— Доброго дня, Кайт, — Лекки прислоняется к подоконнику, сдвинув в сторону мешающуюся занавеску. — Кажется, утром у меня не было времени с тобой поздороваться.

— Как и с Кайей, — кивает Кайт, поглаживая флейту. Пальцы пробегаются по отверстиям в каком-то странном ритме. Кажется, что он наигрывает какую-то мелодию. — Ты в последнее время не стремишься разговаривать с нашей сестрой. Неужели её нынешняя глупость настолько сильно тебя задела?

— То есть, ты признаёшь, что поступок был глуп? — уточняет Лекки, проводя ладонью но подоконнику. Сметает за окно несколько занесённых ветром листиков с ярко-красными прожилками. Может, Дайл ошибается, и влияние Кайи не настолько и сильно? — Дядя, знаешь ли, не в восторге от того, к каким последствиям эта выходка может привести… Почему ты решил помочь ей?

— Потому что она моя сестра, — пожимает плечами Кайт, пробегаясь пальцами по отверстиям на флейте. Лекки ловит себя на мысли, что это до неприятного похоже на то, как Кайа поглаживает свою книгу. Близнецы! Как она сама и говорила — во всём едины. Даже в таких вот мелочах. — Как и ты. Для тебя я тоже сделаю всё, о чём попросишь, Лекки.

О, в самом деле?! Лекки качает головой. Вряд ли. Одно то, как Кайт отказывается принимать местные реалии, уже говорит о том, что он в лучшем случае будет очень долго упираться… Всё же стоит признать, что мысль, только что мелькнувшая у неё, неверна — дядя и Дайл правы. Пусть даже дядя не высказал это вслух. Кайа тянет их общего брата в тот мир, к которому вернуться уже не получится. В Мессет. В тот Мессет, который существует только в воображении самой Кайи — в реальности его никогда и не было.

Лекки вздыхает, рассматривая Кайта. Тот смотрит куда-то перед собой, явно видя при этом что-то, доступное только ему. И продолжает наигрывать мелодию, если и существующую, то тоже исключительно в его же собственной голове. И Лекки с трудом давит желание передёрнуть плечами, чтобы согнать мурашки со спины. Потому что выглядит это жутко. Гораздо более жутко, чем взаимоотношения Кайи с её книгой проклятой. И… личным, что ли?

Кайт откидывается назад, прикрывает глаза и даже чуть улыбается. Хотя от этого его обезображенное этим мерзким клеймом лицо становится ещё более изломанным. Но, кажется, Кайта это мало заботит. Лекки вздыхает, перебирая в голове варианты, как начать подвести разговор к той теме, ради которой она, собственно говоря, и пришла.

И понимает, что не сумеет заставить себя произнести даже слова об этом. Лекки снова вздыхает, думая, что почему-то в последнее время только и делает, что говорит со всеми. И почти всегда — без каких-либо изменений к лучшему. Да, конечно, мама поговорила и с дядей, и с Кайей тогда, только сестра, кажется, теперь игнорирует вообще всех. Даже «для вида» не желает соглашаться. Да и Кайт не лучше… Возможно, было бы лучше для всех, если бы близнецы остались там, в Нахоше? Лекки хмыкает себе под нос. Кому от этого было бы лучше? Майгору? Ведь, если вспомнить, в Нахоше Кайт и Кайа едва не попали в лапы к этим выродкам.

— Прекрати, — негромко советует Кайт, по-прежнему не открывая глаз. И в этот момент он кажется необычно взрослым. Намного старше, чем… — О чём бы ты сейчас ни думала — прекрати. Это тебя расстраивает, Лекки.

— Меня расстраивает то, что мои сестра и брат делают всё, чтобы от них отказались их кровные родственники! — Лекки ударяет кулаком в подоконник и шипит от боли. Не рассчитала силу. — Ты понимаешь, что без поддержки семьи ни ты, ни Кайа в Исвере не выживете? Это не Мессет, в котором можно запросто затеряться в лесах при желании! Здесь — такие же, как и мы сами. И ты должен понимать, что это значит!

Кайт приоткрывает глаз с той стороны лица, что изуродована клеймом и внимательно смотрит на Лекки, от чего та проглатывает заготовленные слова. Она уже знает, что ни о Дайле, ни о планах дяди Кьятта, ни о перспективах относительно Кайи она не обмолвится ни словом. Если, конечно, Дайл не сказал ничего… Но, вероятно, не сказал — иначе бы Кайт вёл сейчас себя совершенно по-другому.

— Я понимаю. И думаю, что ни мне, ни сестре просто нет места в Исвере. — Кайт вздыхает, пряча флейту за пазуху. Лекки вздрагивает. Да, он сейчас во-многом повторил её собственные мысли, но при этом сказал всё так, словно… Он собирается уехать из Исверы?

Этого ни в коем случае нельзя допустить! Лекки как-то скомкано прощается, внутренне морщась от того, насколько неестественно прозвучали её слова, и торопливо покидает комнату.

Что ж. Кайу и в самом деле нужно отправить подальше от Солнечных Часов. А вот брат может быть полезен… Лекки запрещает себе думать, насколько циничны сейчас её мысли. Просто потому, что знает, что права. Равно, как и дядя Кьятт с мамой. Если ради выживания семьи придётся пожертвовать чувствами брата и сестры — однажды они поймут её, Лекки верит в это! — то она больше не станет колебаться.