XXXI
Кайт вынужден признать, что ему в любом случае придётся подниматься наверх. Как бы он ни желал этого избежать. Ох, нет. Конечно, он не имеет ничего против того, чтобы перекинуться парой слов с ведьмой. Тем более, что та, вероятнее всего, вообще его проигнорирует... Это в том случае, если она сейчас там, конечно. Кайт вздыхает, подхватывает бумаги с расчётами и покидает комнату. Поднимается по местами всё же подлатанной лестнице — там, где за прошедшие два года ступеньки окончательно развалились — привычно морщится, проходя мимо всегда запертой комнаты, в которой находится что-то, о чём Кери говорить отказывается наотрез, и выбирается на верхний этаж, тут же жмурясь от бьющего прямо в глаза заходящего солнца.
Ох! А ведь и правда уже почти закат. Скоро по небу разольётся пламя…
Кайт проводит ладонью по лицу, ощущая одновременно предвкушение и отвращение от предстоящей встречи с огнём.
Так за два года и не сумел понять — нравится ему это или же раздражает. Сразу даже и не скажешь…
Пламя заставляет растворяться, забывать обо всём, что, по мнению огня, является лишним. И это… нет. Об этом он бы не сказал даже Кайе, если бы той пришло в голову спрашивать. Но она уж точно не задаст такого вопроса. Хотя бы потому, что предпочитает быть где угодно — желательно поближе к Пустыне и компании своего… Кайт морщится… любовника. И Кайт даже не знает, что во всём этом его отталкивает больше. То, что сестра наплевала на нормы приличия, связавшись с караванщиком… ох, ладно… учитывая то, что по воле семьи она теперь замужем за одним из влиятельных людей Исверы без учёта её собственных желаний, можно считать в какой-то степени оправданием в этом случае… тем более, что она вряд ли (как и он) планирует возвращаться в семью; то, что она по-прежнему во всём полагается на Книгу — причём, как он узнавал, временами это приобретает совсем уж странные и страшные формы, что в немалой степени обусловлено влиянием её любовника; или то, что, судя по всему, теперь она очарована ещё и Пустыней. Причём последнее вполне сравнимо с тем, с каким восхищением, граничащим с помешательством, временами говорит о Шайраше Кери… Всё же они в некоторых вещах более чем похожи…
Кайт складывает книги на пол рядом с зеркалом, которое сегодня стоит рядом с лестницей, думая, что и сестра, и ведьма на подобную мысль, решись он высказать это вслух, долго бы возмущались. Вслух ли, по себя ли, но признавать похожесть ни одна, ни другая явно не желают.
Кайт оглядывается. Пусто. Значит, Кери опять где-то гуляет по миру. По Шайрашу или же по Мессету и прилегающим к нему странам — не узнать. Хотя Кайт предположил бы, что она опять отирается в Майгоре… Впрочем, с той же вероятностью она может оказаться и в Кепри, и в Дайвеге, в который, впрочем, предпочитает в последнее время заглядывать пореже. Может даже оказаться в Могильнике. Но… Впрочем, не так уж и важно.
Кайт первым делом подходит к западному окну и, высунувшись по пояс, находит взглядом Кэо, проводящего очередной эксперимент над сгустком тумана.
— Солнце скоро уйдёт! — приходится напрягаться, чтобы докричаться, от чего в горле неприятно першит, но иначе будет… неправильно.
Кэо медленно поднимает голову, отбрасывая с лица посветлевшие до белого состояния пряди. Всматривается в небо, потом кивает Кайту и, прищёлкнув пальцами, направляется ко входу в башню, который находится с южной стороны. Следом за ним неторопливо идёт Ива, которую с такой высоты вполне можно принять за мальчишку — в последнее время она окончательно перешла на мужскую одежду, говоря, что так ей удобнее, и зачем-то решила обрезать волосы. Впрочем, Кайта это мало заботит. Как и то, чем именно эта парочка занимается в подвалах башни… Хотя, вероятно, стоило бы уделять этому внимание, поскольку слухи о призраках… тенях, наводящих ужас на мирное население Мессета, явно пошли с подачи Кэо… и с попустительства Ивы и Кери. Хотя…
Всё же Мессет не является его родиной, пусть Кайт и прожил в Кепри большую часть своей жизни. Пусть его благополучием занимаются его уроженцы.
Кайт отталкивается ладонями от подоконника и проходит к восточной стене башни, где в последнее время хранятся большинство книг, которые не влезли на то небольшое количество полок. Насколько он помнит, то, что ему нужно, должно быть записано в одной из них, и…
Луч почти скрывшегося за лесом солнца отражается от зеркала и бьёт прямо в глаза. Кайт прикрывает лицо рукой, едва не вскрикивая от боли, когда отражённый свет проходится по клейму. Всё же с этим зеркалом явно что-то не то. Ох, да какая разница?! Это зеркало, как и книги, и всё прочее на этом этаже является собственностью Кери и Лио… о котором за последние два года не слышно ничего… При этом Кери ведёт себя так, словно бы это всё изначально так задумывалось…
Не имеет значения.
До тех пор, пока башня доступна для проживания, и ни ему, ни Кайе не угрожает опасность, то, что там происходит с остальными соседями Кайта особо и не интересует.
Кайт находит нужную запись и кивает. Да. Так оно и есть.
И это значит, что придётся наведаться в Могильник — проверить на месте что к чему.
Можно было бы, конечно, обойтись и домиком, который приобрела Кайа, но… Появляться там лишний раз нет ни малейшего желания. Видеть любовника сестры… нет, уж! Уж лучше он признает, что маги — все, а не отдельные представители! — лучшие люди мира… Кайт фыркает, перелистывая страницы прежде, чем закрыть книгу и положить её обратно наверх опасно покачнувшейся стопки. Думает, что надо бы их расставить на полках… но потом отворачивается и направляется к лестнице. Поднимает записи, сверяться с которыми не пришлось, и делает шаг вниз, ловя себя на мысли, что за последние два года ему как-то стало наплевать на то, насколько в комнате убрано… Нет, в той, что он занимает сам, разумеется, всё на своём месте, но переживать по поводу того, что творится здесь, под крышей башни, он давно уже перестал.
Больше одного шага он сделать не успевает — в окна втекает пламя, окутывая, выбивая все мысли, оставляя только чистый восторг от того, что происходит здесь и сейчас.
Кайт давно перестал сопротивляться тому, что творит с ним огонь. Только…
Только в тот миг, когда пламя возвращается в горящие по всему Шайрашу костры, Кайт ощущает отвращение. К огню, к Шайрашу, к магии. К себе. Он оборачивается, чтобы убедиться, что огонь и правда ушёл, и гордится тем, что ему удаётся не вздрогнуть, когда он видит болотную зелень глаз ведьмы, успевшей появиться рядом с зеркалом. Она приветственно кивает и тут же отворачивается, сообщая попутно, как сильно она торопилась успеть к пламени.
Можно подумать, Кайту это очень интересно…
— Ты в Могильник собираешься, не так ли? — останавливает его на половине шага голос ведьмы. Кайт опять оборачивается, не удивляясь тому, что ведьма даже не собирается на него смотреть — она уже успела расположиться на полу и теперь перекладывает какие-то травы, время от времени что-то провязывая над нами при помощи неизменного костяного крючка, отполированного до блеска множеством прикосновений. — Возьми с собой Иву… или Кэо. Там сегодня… неспокойно. Да и…
Кайт кивает, не заботясь о том, увидит это Кери, или же нет. И почти сбегает вниз, прикидывая, что стоит прислушаться и взять кого-то из парочки, занявшей весь нижний этаж башни, включая и подвал, с собой.
И думает, стоит ли всё же сначала посмотреть, что там с якорем для города в доме Кайи. Или же оставить его напоследок…
Кайт заносит записи в комнату, кладёт на стол, который сам года полтора тому назад забрал из верхней комнаты, где тот был всего лишь ещё одним местом для хранения… всего, проходит вдоль стен и последовательно задёргивает все шторы. Всё же ему совершенно не нравится то, что можно увидеть по ту сторону башенной стены по ночам. После этого он берёт сумку и начинает складывать в неё то, что точно потребуется на месте. И думает, что было бы прекрасно встретить Кукольника… Жаль только, что тот появляется только когда сам того хочет…
***
Можно было бы воспользоваться переходом, благо, их в лоскуте больше, чем по всему Мессету, но Леа хочет прогуляться и проветрить голову. В последнее время это стало едва ли не самой необходимой вещью в её жизни. Леа ёжится под порывом прохладного ветра, натягивает на плечи шаль.
Сейчас надо только преодолеть подъём оврага и после этого можно будет пройти по особым тропкам, сплетающимся в своеобразный лабиринт, что выведут к дому гораздо быстрее, чем даже переходы. Как именно это действует, Леа не имеет ни малейшего понятия, но, по большому счёту, и не особенно желает это знать. Всё же она никогда и не стремилась к тому, чтобы досконально разбираться в магии. Тем более, что с её-то мизерными способностями, годными только на то, чтобы мух отгонять… Это несерьёзно. Леа замирает на вершине оврага, оглядывается назад, отмечая, как там, в низине, начинает клубиться белёсый туман. Передёргивает плечами, чувствуя, как по позвоночнику прокатывается волна мурашек. Леа несколько раз тяжело сглатывает вязкую слюну, морщась от тянущего чувства в желудке. Не стоит тут задерживаться. Совсем не стоит.
Леа приседает, загребая горсть земли. Некоторое время рассматривает её, потом встаёт, вытягивает руку и высыпает землю в овраг. Ей даже на мгновение кажется, что в ответ доносится шёпот…
Леа вздыхает, нарочито медленными движениями приглаживает волосы, выбившиеся из-под полагающегося для такой, как она, блёкло-зелёного платка, не отрывая взгляда от тумана на дне оврага. Нет там ничего. Совершенно. Йер однажды, поддавшись на уговоры, лично всё проверил, так что Леа совершенно точно знает, что всё, что сейчас видит и слышит, не более, чем порождение её мозга. Только вот…
Она резко разворачивается и быстрым шагом пересекает ровный участок дороги, после чего едва ли не сбегает в новый овраг. Пустой, без малейшего намёка на туман или что-то ещё. Она морщится, думая, что всё же стоило воспользоваться быстрым переходом и не трепать себе нервы встречей с местом, где погиб отец. И не мучиться в который уже раз мыслями о том, как и почему он…
И не…
Нет, конечно. Никаких доказательств того, что хаг Майгор хоть как-то был причастен ко всему этому, нет. И быть не может. Леа вполне верит тому, что хаг Майгор — при всём её к нему неоднозначном отношении — ни за что бы не стал убивать своего едва ли не единственного друга. Только вот… Леа качает головой.
Она на мгновение замирает на тропке, собирающейся нырнуть в небольшой зазор между двумя скалами, прилегающими друг к другу настолько тесно, что, кажется, тут попросту невозможно пройти. Это, конечно, не так, но… Леа проскальзывает мимо, касаясь каждой из скал ладонью. Потом некоторое время идёт, вообще не думая ни о чём. Стараясь, во всяком случае, не думать. Только вот…
Леа заставляет себя улыбнуться — совсем скоро уже покажется изгородь, отделяющая Горький Приют от остального мира. И там… бабушка и Найд. И совершенно не хочется их обоих расстраивать. Да и приходить домой в плохом настроении… Не дело это. Совсем. Зачем вообще в таком случае куда-то уходить, если это приносит только огорчение? Вот именно это она и рискует услышать, если покажет своё настоящее состояние этим двоим. Леа ни капли в этом не сомневается.
Но ведь… Но ведь как она может бросить Берну там одну?!
Берна… Леа фыркает. Вот уж ни за что бы не подумала, что сумеет подружиться с невестой… теперь уже — женой… Йера! Она вообще представляла себе тогда столичную фифу вроде Йо… Которую Берна терпеть не может, надо сказать. Хотя… по её словам, Йо терпеть не могут все девы столицы. И Леа прекрасно их понимает, вспоминая, какой Йо была с самого детства.
Ох… Леа прикасается к не так давно выкрашенным доскам низенькой изгороди и улыбается. Найд всё-таки нашёл время на то, чтобы привести старый забор в порядок. Насколько же это… А ведь бабушка ещё ворчала тогда, не желая давать приют бедному потерявшему память парню! Леа качает головой. Она чуть замедляет шаг, позволяя себе сейчас побыть наедине с собственными мыслями. Там, в оврагах, это не получилось бы — слишком много воспоминаний. И страхов. Внутри ограды Горького Приюта… Леа срывает придорожный цветок, который всё же сумел перебраться с той обочины на эту. Потом добавляет к нему ещё несколько. Леа переводит взгляд на старые вязы с перекрученными стволами, думая, что рано или поздно те свалятся на дорогу, над которой нависают. И хорошо, если это произойдёт не тогда, когда по дороге будет кто-то идти. Правда, это далеко не самый оживлённый участок лоскута, но… Но в последнее время это несколько изменилось. Благодаря всё той же Берне, которой — Леа не может не понять её — должно быть скучно в таком месте, как лоскут Майгор, в котором вообще ничего не происходит.
…Леа тянет на себя створку ворот, небрежно связанных друг с другом цветным шарфом, и хмыкает себе под нос.
Не происходит, да.
Только при всём при этом трое сыновей хага Майгора погибли несколько лет назад. А Ноэр… она привычно прикусывает губу, чтобы не скривиться в горькой улыбке. Ноэр жив. И этого достаточно. Да и…
Ох, неважно.
Важно сейчас то, что старший брат Йера всё же решил помогать их отцу в том, что тот… И это не нравится Йеру. И Берне, кстати, тоже. Даже странно… Учитывая то, кто её родственники…
Но при этом Ноэр перестал пить и стал вести себя менее вызывающе. Вот и гадай — что лучше?
Леа сама не замечает, как добирается до дома. Поднимается по ступенькам крыльца, обходя развалившуюся на самом солнцепёке трёхцветную — счастливую! — кошку, входит в дом. Сразу же проходит на кухню, чтобы набрать воды из кадки в кувшин и поставить в него собранные цветы.
Ну, да. Не оранжерейный букет из роз и лилий. Но… Она вдыхает медовый напоенный жаром солнца аромат и улыбается. Какие розы?! Зачем?..
Кувшин она решает поставить в кабинете, куда и направляется, по пути кивнув бабушке, сообщившей, что обед сейчас будет подан в столовой, и Найду, неловко переминающемуся с ноги на ногу возле одного из вспомогательных входов в дом. Невольно улыбается, как и всякий раз, когда видит белобрысого парня, краснеющего при одном только на неё взгляде. И едва ли не начинает краснеть сама.
И, кажется, бабушке это совершенно не нравится.
Впрочем… Папа, вон, в маму влюбился при том, что та была совсем не высокого происхождения! И ничего такого!
Леа ненадолго присаживается за письменный стол, чтобы набросать для себя то, что она узнала от Берны сегодня. И попытаться понять, что же именно так царапнуло во время совершенно невинного разговора. И почему это кажется таким знакомым? Как та диадема, что спрятана в подвале — и о которой не знает никто. Совсем никто.
Она прячет листы с записями в нижний ящик стола и выходит прочь из кабинета, направляясь на кухню.
***
Ястен позволяет себе бесцельно шататься по нижнему рынку Эхтома и не думать. Хотя последнее получается не очень-то и хорошо. Да и, по сути, стоило бы, вероятно, отправиться на рынок верхний, но чутьё, не имеющее отношения к пророчествам, толкает его вглубь рядов. Нелепо, нелогично, быть может — зная, что предрасположенности к пророчествам в их Семье нет и не предвидится, доверять предчувствиям — но Ястен всё же обычно старается прислушиваться к странному голосу, время от времени просыпающемуся в сознании. Впрочем, как и Шай, насколько Ястен знает.
Ястен лавирует между идущими, кажется, во все стороны людьми, ловя обрывки слов. Кто-то с кем-то поссорился, кто-то с кем-то породнился, кого-то обокрали… повседневная жизнь большого города — не более того. Услышать в такой толчее что-то по-настоящему ценное получается примерно раза два-три на сотню. Но и то хорошо.
Он обходит резко затормозившего прямо посредине дороги старика, оказываясь прижатым к прилавку. Окидывает взглядом представленные там товары и кивает сам себе. То, что надо. Шкатулки, гребни, прочие безделушки, которые совершенно точно порадуют Бэрри. Особенно если потратить время и силы и превратить их во что-то по-настоящему ценное…
Ястен останавливает выбор на костяных серьгах кремового оттенка, подвеске в виде одной из букв исави и браслете из морского ладана. Потом, поразмыслив, добавляет к этому ещё одни серьги — на этот раз из серебра с бриллиантами. На вкус самого Ястена это самая неприятная из покупок — серебро, конечно, прекрасно держит чары, да и бриллианты… но он просто ненавидит работать с бриллиантами! Впрочем, он и не собирается что-то делать именно с серьгами. Всё же те — лишь подарок невесте…
Ястен мысленно посылает на голову Шая парочку проклятий, что позволяет почувствовать себя немного получше.
Он не сомневается, что это так и останется не более, чем пожеланием, но… В любом случае Шаю не стоило этого делать — Ястен прекрасно обходился и без знания, что через пару-тройку лет ему придётся связать себя узами брака… с младшей сестрой Йо и мужа Бэрри.
Вот, что он Шаю плохого-то сделал?!
Ястен вздыхает. Видит впереди городскую стражу, что-то высматривающую в толпе…
Восставших против правящего клана, что ли, пытаются найти? Так надо лучше пытаться… Ястен покупает мясо, нанизанное на прут и продолжает лавировать между прохожими. Да… Он улыбается. Правящая семья Исверы безуспешно пытается отыскать… нет, не тех, кто пытается её свергнуть — это-то как раз они прекрасно знают не в последнюю очередь благодаря помощи Шая и самого Ястена — они пытаются найти доказательства причастности своих врагов к заговору. Всё же тех защищает статус жрецов… С любыми другими правитель бы уже давно разобрался. Что до самих заговорщиков, то те точно так же безуспешно пытаются свергнуть клан… Безуспешно благодаря посильной помощи всё того же Ястена, надо сказать… Он позволяет себе улыбнуться.
Это так забавно, надо сказать…
Пусть и было всегда, по большей части, развлечением Шая. Но — да. Крайне забавно в том числе знать, что и клан, и заговорщики — не более, чем куклы. Впрочем… Судя по всему, верх всё же одержат родственнички девчонки с Книгой: то ли Шаю наскучила эта забава, то ли Сойлар, который официально и пытался оказывать помощь правителям, не сумел оказать эту самую помощь в нужном объёме (вероятно, при содействии всё того же Шая…), но факты налицо, увы — клан всё больше теряет власть над Эхтомом и Исверой в целом. И только помощь… хм… Ястена не даёт восставшим встать во главе страны. Впрочем, Майгор делает всё, чтобы приблизить этот миг…
И до сих пор неясно — зачем им и отступникам Круга это всё понадобилось…
Тренируются, что ли, перед тем, как провернуть что-то схожее в Мессете?..
Или…
Ястен выбирается из толчеи рынка и несколько мгновений наслаждается тишиной. Потом осматривается, пытаясь определить, куда следует отправиться. Можно зайти в дом, в котором он проживает последние два года, и заняться чарами — всё же до того момента, как ему и остальным будет позволено увидеть новорожденного, не так уж и много времени…
Ястен вздыхает, думая, что так и не может привыкнуть к мысли, что у Бэрри уже второй ребёнок. Хорошо ещё, что в случае с Бэрри дурная кровь Семьи не проснулась и не начала требовать своего. Впрочем, это и было ожидаемо — всё же она не более, чем мать.
— Да брось ты! Это всего лишь слухи! — голос позади отвлекает от размышлений. Ястен морщится от слишком громкого возгласа и собирается уйти, когда его останавливает следующая фраза: — Кто вообще поверит Саату? После того, как он решился взять в переход девку из местных?
Девка из местных, это, надо полагать, хозяйка Книги. Как там её звали?.. Ястен морщится, перебирая в памяти имена членов жреческого клана. Кайа. А Саат это… Тот самый ведущий каравана, что так и не согласился тогда доставить его к плите в сердце Пустыни.
Ястен вспоминает, сколько пришлось потратить времени и сил на то, чтобы уговорить этого жителя Пустыни хотя бы принести ему запись… И радуется, что больше прибегать к услугам караванщиков нет необходимости — помогла тётушка. Хотя он и не планирует посещать её родину в ближайшее время.
— Так вот из-за девки всё и случилось! — возражает второй голос. Вроде бы — женский, но Ястен знает, что удостовериться не получится. Караванщики редко перед кем показываются без своих вечных тряпок, что наверчены в невозможном просто количестве. Но… из-за девки? Что именно? — После того, как караван Саата прошёл мимо, оазис начал умирать. Вот кто ещё мог его проклясть?! Говорили, что несколько дней назад оазис умер окончательно.
— К тому и шло, — Ястен склоняется к растущему сбоку от выложенной белым (кто б сомневался-то?) камнем дороги кипарису, чтобы рассмотреть повнимательнее. Оазис, значит? Неплохо бы посмотреть собственными глазами… — А что те, кто там жил?
Ястен быстрым шагом направляется к дому. Стоит забросить туда приобретённые украшения и отправляться в Пустыню — посмотреть на этот самый оазис… И на тех немногих, кто ещё не умер их числа бывших его жителей.
Спустя короткое время он выходит через ворота, вновь, как в первый раз, поражаясь тому, как стены отсекают все звуки — стоит только оказаться за пределами Эхтома, как на голову обрушивается тишина, нарушаемая только стрекотанием насекомых и шорохом уже иссохшей травы. Ястен несколько раз медленно выдыхает, а затем отправляется в сторону границы с Пустыней. Злясь на то, что ему по-прежнему приходится для этого использовать исключительно собственные ноги. В то время как Шай… И ведь даже повозку не наймёшь — никто в здравом уме не решится покинуть Эхтом для такой поездки. Тем более, что время уже подходит к полудню.
Так что приходится проделывать весь путь на своих двоих.
На границе с Пустыней Ястен оказывается уже почти в сумерках, которых, впрочем, здесь и не бывает практически.
Он ненадолго замирает на самой границе, потом медленно выдыхает, одновременно с этим втягивая в себя нити бегущей по земле темноты и жара, что сейчас отдаёт песок — мимолётно порадовавшись, что верно подгадал время. Как только нити сворачиваются в пульсирующий клубок в сердце, Ястен делает шаг, оказываясь во власти Пустыни.
Это мало похоже на Шайраш — тот обнимает, наполняя горечью полыни и дыма. Дарует покой и принимает полностью. Пустыня же… она забирает себе, не слушая возражений, не желая делиться властью над тем, кто оказался на её территории. Ястен с немалым трудом удерживает власть над своей волей, делая первые шаги по песку, с неожиданной теплотой вспоминая Саата, что избавил его от прелестей путешествия по Пустыне.
Впрочем, даже даже тётушка не стала делиться с Ястеном хитростями быстрых путешествий по Пустыне — а ведь они явно есть… если вспомнить то, как быстро караванщики в прошлый раз вернулись с записью с той самой плиты… Но при этом обычно караванщики явно предпочитают пересекать Пустыню медленно, словно бы в поисках чего-то… Ястен досадливо ведёт головой, не желая забивать мысли этим. В конце концов, ни его самого, ни Семью, ни кого-либо ещё дела Пустыни не касаются…
…На то место, где был разрушенный оазис, Ястен прибывает на третьи сутки, затратив уйму сил и бесконечно благодаря тётушку за то, что та обучила его правильно ходить по Пустыне. Хотя, конечно, сила Слуг была бы предпочтительней… Но это всё ещё удел Шая. И не сказать, что Ястен так уж сильно возражает против этого.
Он поднимается на небольшую каменную площадку и застывает там, вглядываясь в пейзаж.
Это… он раздражённо морщится, не в силах подобрать слова, чтобы описать то, что чувствует, гладя на иссохшие пальмы, что-то отдалённо напоминающее колодец, в котором уже очень давно нет воды. И больше и не будет… Только это всё ерунда.
То, что в этом месте творится с нитями магии, вызывает приступ тошноты. Перекрученные, разорванные в сотне мест, они представляют из себя настолько отвратное зрелище, что… Ястен заставляет себя смотреть. Легонько касается одной из торчащих нитей и тут же отшатывается — настолько та пропитана болью и смертью.
Что же надо было сотворить, чтобы это место превратилось в…
Но понятно, почему оазис умер — в таком месте попросту невозможно течение жизни. Ни в каком виде. Просто потому, что вся жизнь ушла на латание дыры… Ястен качает головой, различая прореху за ворохом нитей. И…
…те, кто был связан с этим оазисом, не проживут больше пяти лет…
Ни один из его бывших жителей — дыра, образовавшаяся на месте оазиса, выпьет их досуха. До распадания на пыль.
Ястен опускается на ближайший камень, прикидывая, что теперь придётся тратить время на поиски хозяина Пустыни — всё же это его территория. И наводить порядок тоже ему. Хотя жителей… бывших… уже не спасти…
Хотя, вероятно, тот уже и так всё знает.
Не то, чтобы ему было дело до этих самых людей, конечно, но, надо полагать, хозяин оценит жест. И, быть может, облегчит проход по Пустыне…
Ястен поворачивается к мёртвому оазису спиной и собирается покинуть это место, когда глаз цепляется за след на камне. Надо же! За два года не успел истереться! Ястен наклоняется, рассматривая призрачные символы, вызвать которые получилось только задействовав едва ли не все силы, что ему подвластны.
Символы неизвестны. Но Ястен ни мгновения не сомневается в том, что за природа у них.
Книга.
Так, значит, оазис всё же уничтожила девчонка… Мило. В самом деле — мило. Внушает некоторое уважение, надо сказать. По крайней мере Ястен признаёт, что сам бы такого сотворить не смог. И вряд ли на такое способен Шай… или отец. Хотя бы в силу воспитания…
Всё же приходится признать, что Книга так или иначе, но подчиняет девчонку собственной воле. И это… Всё же плохо. Книга не должна была быть ничем иным, кроме как очередным экспонатом в его личной коллекции… Ладно — в коллекции Семьи! И уж точно не должна была становиться причиной… Ястен сплёвывает, всё же бросив ещё один взгляд на мёртвое пятно на месте оазиса.
И вот это уже не смешно.
Стоит отыскать девчонку и разорвать связь, пока она — по примеру создателя Книги и его любовницы — не попыталась опять уничтожить мир.
Только вот на этот раз Шайн точно не станет вмешиваться… Это даже он — не Слуга — может заявлять с полной уверенностью…
…И где ж её искать?..
