XL

    Прошло уже несколько дней после того, как хаг Майгор приходил с визитом. Только вот Леа в этот раз никак не может отвязаться от ощущения, что что-то…

    Она переворачивается на живот, ощущая, как задирается и скручивается ночная рубашка, собираясь комком где-то под бёдрами. Повозившись немного, Леа кое-как одёргивает ткань, радуясь, что ради этого не пришлось вставать.

    Почему-то это до сих пор кажется важным… Как тогда, в детстве.

    Леа выдыхает и раздумывает — стоит ли сдаться и зажечь свечу, или продолжать пытаться заснуть и дальше? Она запускает руки под подушку и устраивает подбородок на них, смотря невидящими глазами в темноту перед собой.

    Зачем вообще хагу Майгору так нужен этот брак?

    Что такого ценного он может получить от союза с единственной наследницей Горького Приюта? Земли, на которую никто из местных по доброй воле не ступит… При этом не гнушаясь принимать помощь, что характерно.

    Леа тяжело вздыхает и всё же поднимается с кровати, сдаваясь тревоге. На ощупь нашаривает обувь и плетётся к выходу из комнаты. Кажется, в кухне оставалось молоко. И оладьи.

    В кухне она продолжает передвигаться всё так же в темноте. В конце концов, она прекрасно ориентируется в собственном доме, чтобы не бояться наткнуться на что-либо… как будто бы тут вообще можно на что-то наткнуться… Леа занимает привычное место за столом, откусывая от оладьи, игнорируя при этом столовые приборы. И радуется тому, что этого никто не увидит…

    Она смотрит в видимое через неплотно задёрнутые шторы окно покачивающиеся ветви старой яблони с перекрученным стволом. И замирает на половине движения — кусочек оладьи падает на стол — заметив мелькнувший отсвет.

    Кто…

    Она резко поднимается из-за стола, морщась от оглушительного грохота упавшего стула, и бегом покидает кухню, сворачивая в коридор для прислуги, через который можно быстрее добраться до чёрного хода, что как раз и выводит в эту часть сада. Судя по тому, откуда исходил свет, кто-то пробрался в подвал! В ту часть подвальных коридоров, до которых сподручнее добираться не из дома. По ряду причин. Только вот никто не может знать про этот вход!

    Никто, кроме самой Леа и бабушки…

    Она распахивает двери и замирает на пороге, вслушиваясь в тишину. Потом делает первый шаг по траве, понимая, что домашняя тряпичная обувь сейчас безнадёжно отсыреет. Потом встряхивает головой и срывается на бег, придерживая подол ночной сорочки, чтобы не запутаться в нём. Она с досадой понимает, что не взяла фонарь, но потом думает, что, быть может, так оно и лучше — по крайней мере тот, кто забрался в подвал, не увидит её раньше срока.

    Правда, она не представляет, что именно будет делать, когда поймает вора…

    Впрочем, в каком-то смысле ей везёт — открыв дверь подвала, она видит Найда, отшатнувшегося в испуге. И прижимающего к груди чёрную диадему, что все эти годы лежала в самой дальней комнате. И к которой никто не мог прикоснуться, что бы ни делал.

    — Найд? — довольно-таки глупо спрашивает она. — Зачем?..

    — Хагари Аллеана… — недоумённо произносит Найд. Потом переводит взгляд на диадему и часто-часто хлопает глазами. Леа прислоняется к косяку и внимательно следит за этой пантомимой. Поверить ему?

    Выглядит оно так, словно бы Найд вообще только сейчас сообразил — где он. И что у него в руках. Может ли такое быть?

    Вряд ли, конечно. Но Леа, пожалуй, даст Найду шанс оправдаться. Всё же за те два года, что он провёл в Приюте, Леа не может припомнить ни единого момента, когда Найд повёл бы себя подозрительно. Хотя, конечно, это вполне может быть как раз-таки и…

    Леа нащупывает прислонённую к стене снаружи лопату. И оставляет на месте. Пока что.

    Она протягивает руку, предлагая передать ей диадему. Найд с готовностью вкладывает ту ей в руку, жалобно вздохнув в тот момент, когда его пальцы перестают касаться холодного металла. Сама же Леа ощущает, как на плечи ложится неподъёмная тяжесть. И руки начинают неметь от холода, что растекается по венам от того места, где кожа соприкасается с диадемой.

    Старая реликвия, которая и в той комнатушке всегда производила гнетущее впечатление…

    Вещь, из-за которой дядя сошёл с ума ещё в те дни, когда сама Леа была маленькой. Зачем Найд?

    — Она звала меня, — нарушает молчание Найд, косясь на диадему. — С того самого раза, когда я оказался в первый раз перед дверью, она мне снилась. Звала. Я… я просто больше не мог не замечать этого. Тем более, что хаг Майгор приходил из-за неё.…

    — Что? — удивлённо поднимает на него глаза Леа. Хаг Майгор… Да, конечно, он всегда мечтал, что… но — сейчас? Почему? — Что за глупость ты говоришь? Зачем ему…

    — Я не знаю! Но ему нельзя отдавать эту вещь! — убеждённо восклицает Найд, комкая полы рубахи так, что та скоро порвётся на клочки. — Она… Она не должна принадлежать таким, как хаг Майгор!

    — И что же ты предлагаешь? — сейчас не так важно, правду ли Найд говорит про сны. Всё же то, как он оказался здесь… да и его практически пустая память… Да и сам факт того, что он сумел прикоснуться к этой вещи, чего не удавалось ни одному из поколений хранителей, может говорить о многом. Сейчас важно другое. — То, что ты вынул её из комнаты, в которой она была недосягаема, создаёт проблемы. Теперь её может взять кто угодно. Об этом ты подумал?

    — Хагари Аллеана… — Найд бледнеет и становится совершенно несчастным и виноватым. Настолько, что Леа хочется обнять его, напоить молоком и сказать, что всё в порядке. Но не стоит этого делать. Нужно, чтобы Найд в полной мере понимал последствия своих действий. Так что… — Её ведь можно… уничтожить?

    Вот как? Леа смотрит на идеально чёрную поверхность диадемы, что, кажется, делает всё, чтобы Леа её отдала обратно Найду, который ей… если допустить мысль, что эта вещь способна на подобное, конечно… нравится гораздо больше, нежели сама Леа. Уничтожить?

    Если слова Найда про то, что хагу Майгору нужна диадема, верны, то…

    Отдать или сделать так, чтобы он никогда её не получил?

    Всё же не на пустом месте слухи про причастность его ко смерти папы появились…

    Леа прикасается к одному из зубцов и тут же отдёргивает руку — больно. Она явно не нравится диадеме!

    Уничтожить…

    — Нет, — решается она, сдёргивая с ближайшей полки старую пропылённую тряпку и оборачивая в неё диадему. — Мы не станем её уничтожать, но и оставить так, как есть, не можем. Надо её спрятать так, чтобы никто не знал…

    Никто. Даже Найд.

    И этим Леа займётся сама. Завтра.

    В конце концов — она и только она является наследницей Приюта. Ей и делать.

    ***

    За те дни, что прошли с тех пор, когда тут прогулялись… хм… тени, Нахош стал выглядеть более целым, но до того, каким он был до всех этих разрушений, городу однозначно далеко. Шайесс останавливается около обломков одного из мостиков и внимательно рассматривает их.

    А так ли нужны все эти мостики такому городку, как Нахош?..

    Зачем вообще их изначально тут настроили, если необходимости в них не было никакой?

    Он качает головой и идёт дальше, позволяя мыслям течь так, как им заблагорассудится. Время от времени останавливается около очередного разрушенного дома, из-под которого — к счастью, наверное, местных жителей — уже убрали трупы. Рассматривает остовы, выбоины на мостовой, оставленные кое-где обломки… по большей части их успели прибрать присланные его величеством королевские маги под чутким руководством Кэлла.

    Тот, кстати говоря, сейчас находится в городе, только вот Шайесс не испытывает никакого желания сейчас его видеть. Тем более, что Кэлл сейчас слишком занят, чтобы…

    Шайесс ненадолго останавливается возле того самого дома, где кусок крыши… кажется… убил девчушку. Вроде бы она была сестрой одной из тех, кто учинил разгром города… Шайесс на мгновение замирает на месте, вызывая в памяти образ светловолосой девчонки… Нет, он не может вспомнить, где бы он мог её видеть раньше, увы.

    Шайесс вдыхает и направляется к выходу из города.

    По сути, тут, конечно, делать и вовсе нечего. И Шайесс точно бы не отправился сюда, если бы его величество не посчитал, что чего хранитель чёрного сердца вполне себе сгодится на роль курьера… Но эта проблемка настолько мелка, что не стоит того, чтобы о ней вспоминать.

    Шайесс удаляется от полуразрушенного города, направляясь к Могильнику. Давно он там не был, надо сказать… С того самого раза два с лишним года назад.

    Могильник не сильно изменился. Те же надгробия, то же странное ощущение присутствия чего-то, что никак не удаётся понять. Шайесс медленно идёт вдоль могил, отмечая, что тут явно кто-то был не так уж и давно. Кто-то из… хм… теней? Вот же люди! Обязательно придумают какое-то нелепое название всему, чему угодно! Шайесс усмехается, вспоминая разговор с Клаем на эту тему. Ну, да. Тогда он и сам предложил нечто похожее, но сейчас, поразмыслив, пришёл к выводу, что это только привлечёт к ним лишнее внимание, которое вполне себе может стать причиной для тех же недовольных, что собрались в Майгоре, присоединиться к этим самым… теням. Конечно, после того, как кто-то из них отметился в лоскуте, сам хаг Майгор вряд ли станет иметь с ними дело — всё же благополучие собственных земель не является для него пустым звуком, но прочие…

    Так что не стоит давать им преимущества, пусть даже и призрачные.

    Шайесс ненадолго останавливается перед склепом, явственно улавливая следы недавнего присутствия «подарка». Он прикасается к прохладной стене, вспоминая последний разговор с ведьмой.

    Как ни хотелось забрать её прямо оттуда, пришлось всё же отложить это до более подходящего момента. Тем более, что «подарок» не была даже в курсе того, кем является. Конечно, можно было бы — и вероятно это даже значительно облегчило бы первоначальный этап, но… Использовать втёмную конкретно эту ведьму при том, какие именно планы у Семьи (и у него самого) на неё, будет неправильно совершенно. Так что пришлось…

    Впрочем, учитывая то, что суть всего она узнала… или узнает от тех, кому доверяла большую часть жизни, дальнейшее взаимодействие видится вполне удачным.

    Шайесс входит в склеп и с удивлением видит, как Ясь с любопытством рассматривает постаменты и по-прежнему составленные в дальнем углу гробы. Кажется, в ту ночь он не особенно интересовался тем, что осталось после побега…

    — Странно видеть тебя здесь, Ясь, — произносит Шайесс, поднимая какую-то забытую здесь безделушку. Видимо, совершенно ненужную, раз даже после недавнего визита «подарок» решила оставить её здесь. — Странно вообще, что ты сейчас в Мессете.

    — В Исвере сейчас вообще не стоит находиться, — сообщает Ясь, почти сумевший не выдать того, что не ожидал появления кого бы то ни было в склепе. Шайесс делает вид, что верит. Изводить младшего сейчас нет особого желания. Ни к чему это сейчас. — Новое правительство, кажется, и само не знает, чего хочет… Во всяком случае их сейчас раздирают такие противоречия, что, пожелай его величество Сойлар присоединить те земли к Мессету, ему не потребовалось бы и четверти того, чем Мессет располагает на сегодняшний день.

    — Всё настолько весело? — Шайесс садится на постамент, продолжая вертеть в руках безделушку. Некое подобие фигурки женщины, грубо выточенное из кости… Судя по тому, как покалывает кожу от прикосновения к кости, это поделка бродяги… причём Шайесс не сильно удивится, если окажется, что кость взята из ближайшей могилы…

    — Новый правитель желает отрезать от наследования древние роды, из которых он и сам вышел, его жена… или, вернее, её родственники жаждут расширения полномочий для жреческих родов, что, понятное дело, самому правителю совсем не по душе, пусть он и пришёл к власти именно благодаря им. Несколько глав влиятельных родов уже вовсю делят страну на зоны влияния — кое-где вспыхивают стычки, что пока что удаётся как-то скрывать от правящей четы… — последнее Ясь произносит с неподражаемым сарказмом. — Забавно то, насколько слепы могут быть люди… Кроме того один из таких глав, связанный браком с девушкой, владеющей до сих пор Книгой… — Ясь выдаёт оскал, имеющий мало общего с улыбкой, — решил изгнать из Исверы караванщиков, которые приносят стране немалый доход… Подмял под себя весь север страны и возводит ограждения на границе с Пустыней.

    Шайесс фыркает, откладывая поделку в сторону.

    — Что ж. Хаг Чэнне с радостью воспользуется возможностью увеличить благосостояние Нэйнне, — произносит он, откидываясь назад и принимаясь скользить взглядом по потолку. Тот здесь в достаточной степени ровный. Даже без намёков на хоть какой-нибудь рисунок… увы. — Подкинуть, что ли, Сойлару идейку?

    То, что кто-то там решил начать войну — а иначе это и назвать нельзя — с самой Пустыней, не может вызывать ничего, кроме предвкушающей усмешки. Хозяин Пустыни никогда не отличался всепрощением и за детей Пустыни спросит сурово. И вопрос времени, надо сказать, когда он выставит счёт нынешней хозяйке Книги за то уничтоженный оазис… Впрочем, он умеет ждать, насколько Шайесс знает из рассказов прадеда.

    — А что тебя занесло в Могильник? — нарушает тишину Ясь, который точно так же скользит взглядом по потолку.

    — Передавал Кэллу кое-какие документы, — сообщает Шайесс прикрывая глаза. — Ему срочно потребовалось что-то по Нахошу, которым он занимается по поручению Сойлара, а последний…

    Ясь смеётся.

    Разговор ожидаемо перетекает на события в Нахоше, которые Ясь пропустил, и на встречу с «подарком». Шайесс, само собой, и не думает скрывать такое от Яся. Зачем? Ясь молчит долго. Настолько долго, что Шайесс успевает провалиться в полудрёму — сказываются несколько бессонных ночей в подвале башни Клая.

    — Ты планируешь взять её второй женой? — голос Яся заставляет вздрогнуть, вырываясь из пелены некрепкого сна. — Стоит ли?

    — Ты полагаешь, что женщина с королевской кровью недостойна подобного? Или предлагаешь передать её кому-то ещё? — уточняет Шайесс, переворачиваясь набок. От последней фразы, доверенной голосу, сводит мышцы. При одной только мысли, что его «подарок» будет отдан кому-то ещё, появляется почти неконтролируемое желание убить любого, кто только подумает о подобном. Почти.

    — О, что ты! У меня и в мыслях подобного не было, — отнекивается Ясь. — Но ты уверен, что она или Тьянни спокойно воспримут подобную идею?

    — Вполне, — пожимает плечами Шайесс, садясь. Он быстрыми движениями протирает лицо ладонями, чтобы отогнать сонливость. — Они обе были воспитаны с мыслью, что брак — сделка ради благополучия их или их близких. Кроме того Тьянни выросла в Даэх и прекрасно осведомлена об особенностях Семьи… за последние два года — тем более. Что до «подарка»… думаю, и тут особых проблем не будет. Впрочем…

    Он поднимается с постамента и направляется к выходу. До этого момента надо ещё добраться. А рассуждать сейчас… просто рано.

    Уточнив, что Ясь отправляется сейчас в Дайвег — навестить родителей… и получить указания от них же… Шайесс кивает, прощается и выходит за порог склепа. Надо возвращаться в Кепри и отчитываться перед Сойларом, который то ли страдает от скуки, то ли проверяет границы власти над конкретно Шайессом, то ли… то ли что-то ещё, о чём Шайесс не имеет ни малейшего понятия.

    Быть может, он таким образом сбегает от охраны, которую организовали хаг Чэнне и Шайесс.

    Идиот. Временами.

    Шайесс вздыхает, признавая, что иного правителя у них на примете сейчас нет, да и убрать уже существующего не получится…

    ***

    Лекки быстрым шагом идёт по очередному коридору, в сплетении которых, несмотря на обоняние исверки, научилась разбираться только спустя несколько десятков дней. Она жалеет, что не может сейчас переодеться во что-то более удобное, нежели церемониальные одежды верховной жрицы. Тяжёлая ткань путается в ногах, замедляя движение, а плотность заставляет обливаться потом — конец лета в Эхтоме выдался невероятно жарким. Настолько, что жители предпочитают выбираться наружу только в самые ранние утренние часы.

    В городе сейчас до невозможности тихо.

    Хотя это обусловлено и тем, что рьес Кьорр зачем-то объявил войну всем караванщикам. Последних в окрестностях Эхтома не видели, наверное, с того самого времени, как власть перешла к Дайлу. И Лекки не понимает — зачем. То, что Кайа, вероятно, оказалась у них, не означает, что… да и изначально, если вспомнить, всё случилось из-за недовольных конкретно рьесом Кьорром… А никак не по вине караванщиков. Какие-то личные счёты?

    Лекки недовольно встряхивает головой, вызывая перезвон вплетённых в волосы колокольчиков, что отгоняют зло. И остро чувствует отсутствие под рукой хоть чего-то, что можно было бы разобрать на ниточки… ну, не портить же одеяние жрицы!

    Причём — учитывая статус Лекки — отгоняют зло от Исверы в целом. Что вынуждает носить это… украшение… едва ли не сутками.

    Она сворачивает несколько раз, оказываясь в личных покоях, где с наслаждением стягивает с себя лишние тряпки, оставаясь в нижней сорочке. С довольным вздохом растягивается на постели, прикрывая глаза.

    На совет её вполне ожидаемо не пустили. И это даже несколько забавно, вероятно. В самом деле. Впрочем, повлиять на решение кого бы то ни было из тех кто составляет высшую власть в Исвере теперь, она не смогла бы, даже находись она там сейчас. Лекки переворачивается на живот, подкладывает руки под подбородок и сверлит мрачным взглядом подушку.

    Строго говоря — она сейчас является едва ли не самой влиятельной женщиной Исверы. И могла бы запросто приказать что угодно. Хоть выплатить помощникам из Мессета то, что они просили — пусть она и колебалась тогда, когда власть только упала к ним с Дайлом в руки. Хоть отрядить людей на поиски Кайи, как когда-то обещала самой себе и Кайту. Что угодно. Только вот на деле получается, что ни мама, ни дядя, ни кто-либо из тех, кто участвовал в смене правящей семьи… хотя, по сути, род-то остался прежним… не станет даже слушать её в тех делах, что не касаются обрядов. Да и тут… мама знает больше. И умеет тоже больше.

    И даже сама она теперь никак не может покинуть Исверу, поскольку обряды должна совершать именно она! Да и кто отпустит жену правителя?

    Как же это всё…

    Лекки вздыхает, утыкается носом в подушку, мечтая о том, чтобы прямо сейчас наступила ночь. Чтобы можно было заснуть и забыть обо всём.

    Странно, что хаг Ястен, который обещал помощь… и даже предоставил её!.. до сих пор ни разу не дал о себе знать. Он ведь, кажется, был заинтересован в Кайе — именно на обещании рассказать ему всё, что они знают, и была выторгована помощь…

    Можно предположить, что он узнал своими собственными силами, после чего решил разорвать договор?

    Можно, конечно.

    Только вот что это может значить?

    Нашёл ли он Кайу? И — если да — то где она сейчас и что с ней?

    Лекки жалобно выдыхает.

    И почему Кайа тогда не могла… Нет. Неправильно её обвинять. Никто ведь так и не выяснил — что именно с ней случилось. Только то, что она была жива тогда. И то, что действовали враги рьеса Кьорра…

    Который…

    Мысли идут по кругу, заставляя болезненно кривиться. Лекки совершенно не нравится то, что караванщиков явно пытаются выжить из Исверы. Они всегда приносили столько уникальных товаров, перепродажа которых являлась одной из весомых частей дохода всей страны… Лекки усмехается, думая, что отец-торговец многому научил не только Кайта… Но всё же. Сознательно обеднять страну во имя каких-то своих идей?! Глупость полнейшая…

    Лекки закрывает глаза, приказывая себе заснуть.

    И это, несмотря на все мысли, через некоторое время ей удаётся. Потому, что она открывает глаза, за окном — так и не задёрнутым — уже темнота. Непроглядная, хотелось бы сказать, но это не так. Даже с постели Лекки видно отсветы факелов.

    Она поднимается с постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Кое-как надевает платье и покидает комнату.

    Судя по тому, насколько темно на улице, уже глубокая ночь. И, значит, в той части дома правящей семьи, который они с Дайлом теперь занимают, где располагается сокровищница, сейчас нет никого, кроме пары стражей. Которые, само собой, никак не смогут запретить ей…

    Глупость, конечно, но почему-то кажется, что нужно обязательно узнать — что же именно так жаждут получить помощники из Мессета в обмен на предоставленные услуги.

    «Небольшая костяная шкатулка инкрустированная изумрудами и жемчугом с прорезанными по краю крышки символами неизвестного ныне языка»… Лекки чуть хмурится, вспоминая переданное им описание. Шкатулка. Но, надо полагать, дело не столько в самой шкатулке, сколько в том, что она содержит. И совершенно не хотелось бы собственными руками передать врагам… а маги всегда останутся для народа Исверы не более, чем врагами, которых надо либо уничтожить, либо, если это невозможно, как-то сдерживать в тех границах, в которых они пребывают ныне.

    Она пересекает длинный коридор и на некоторое время замирает около дверей, ведущих в зал… судя по тому, что удаётся услышать, собрание совета по-прежнему продолжается. Лекки беззвучно выдыхает, чувствуя некоторую жалость по отношению к Дайлу, но потом вспоминает, что вместе с ним там страдают и остальные, злорадно усмехается и продолжает путь, стараясь при этом передвигаться бесшумно.

    Сокровищница вообще не вызывает никаких эмоций. По сути это просто большой зал с сундуками, забитыми различными вещами. Никаких полок с разложенными предметами, как это было в доме на площади Снов — ничего такого. Поэтому Лекки каждый раз, когда бывает здесь (происходит это нечасто и в большей степени по необходимости, так как именно сюда отнесли все атрибуты для проведения положенных обрядов, а прикасаться к ним никому, кроме самой Лекки нельзя… даже другим жрецам), она стремится как можно скорее покинуть это место. Но сейчас, видимо, придётся тут задержаться надолго… Потому что Лекки попросту не представляет себе, где искать эту самую шкатулку…

    Попробовать воззвать к памяти рода?

    Как будто бы это чем-то поможет!

    Лекки фыркает и тут же зажимает рот ладонью, замирая и прислушиваясь к тому, что происходит за стенами сокровищницы. Потом медленно выдыхает и задерживает дыхание. Так, чтобы по телу прошлось онемение, чтобы ужас от недоступности глотка воздуха заставлял поджиматься пальцы на ногах и сводил мышцы. Лекки зовёт Дымку. Теперь, по прошествии нескольких лет после того случая в подворотне Кепри, это получается запросто. Как и обратная трансформация. Даже смешно, что тогда так паниковала…

    Сейчас она по словам матери выглядит как очень молодая кошка. Серая. С белыми полосками на шее и подпалинами по бокам в рыжину.

    Лекки пробегается по выглядящей для неё сейчас просто огромной сокровищнице, пытаясь ощутить, где может находиться та самая шкатулка. Кость, изумруд и жемчуг… Изумруд не пахнет ничем, само собой. Но вот жемчуг и кость… Лекки переходит от одного сундука к другому, внимательно принюхиваясь. Она выискивает запахи моря, что навсегда впечатаны в жемчуг, и старой смерти…

    Всё это занимает много, очень много времени. Слишком уж много в сундуках хранится украшений, костяных изделий и прочего. Тех же редких трав, что успешно отбивают обоняние, к примеру… Засунув нос в один из сундуков, Лекки потом долго не могла прочихаться… Так что шкатулку, запрятанную, как она выясняет после того, как вновь принимает человеческий облик, на самом дне довольно-таки вместительного сундука, Лекки находит уже незадолго до рассвета.

    Шкатулка небольшая, но неожиданно тяжёлая. Такая, что удержать её одной рукой попросту невозможно. Да и двумя… Лекки садится на стоящий рядом сундук и устраивает шкатулку на коленях, внимательно рассматривая узор, созданный из жемчуга и изумрудов, и вязь символов, что оплетают саму шкатулку. Это выглядит… неприятно. Красиво, бесспорно, но хочется отставить шкатулку подальше от себя и забыть навсегда про её существование.

    Тем не менее она осторожно приподнимает крышку, которая никак не заперта! Быть может тот, кто создавал эту вещь, решил, что того, как она воздействует на людей, будет достаточно? Магия… хочется по примеру Кайта повторить его «мерзость»! И в самом деле…

    Внутри Лекки видит зеркало.

    И от удивления, смешанного с испугом, чуть не роняет шкатулку на пол.

    Зеркало.

    Точь-в-точь, как то, что Лекки взяла в руки в подвале дома на площади Снов три года назад…

    …Если вспомнить, что потом началось… Лекки захлопывает шкатулку и тут же убирает её обратно в сундук.

    Для верности стоило бы опутать оный цепями и выбросить куда-нибудь в море.

    Только вряд ли это хоть чем-то поможет.

    Лекки прикрывает глаза, воссоздавая в памяти зеркало. Каменное, тяжелое даже на ощупь. Только… в отличие от того, что, вероятно так и осталось в подвале их старого дома, без изъянов. Сейчас Лекки вспоминает, что у того были почти незаметные для беглого взгляда царапины на поверхности «стекла» и выбоины на ручке в том месте, где у этого стоят чёрные неблестящие камни, почти слившиеся с самой ручкой.

    То зеркало было повреждённым?

    Если вспомнить, то и диадема, что была в другом сундуке, тоже… Только Книга оказалась целой. На беду. Хотя Лекки так до сих пор и не пришла к единственному верному ответу на этот вопрос… Стали бы ублюдки Майгор врываться в их дом, не окажись там Книги? Случилось бы нападение на Кайу в оранжерее? И, если да, сумела бы она спастись? И стала бы она так вести себя с Йошшей, спровоцировав ту на подобный шаг… Лекки попросту не знает, как бы развивались события.

    Да и… зачем теперь знать?

    Лекки одевается, только сейчас сообразив, что после того, как побегала по залу в теле зверя, так и осталась голой… К щекам тут же приливает кровь — Лекки прикладывает ладонь, убеждаясь, что кожа горячая — при мысли, что в любой момент мог бы кто-то войти из посторонних и увидеть её… И почему с того, первого раза, так и не получилось перетекать в форму зверя вместе с одеждой?! Что она делает не так?

    С этими мыслями Лекки выскальзывает из сокровищницы и тем же путём, что шла сюда, добирается до своей комнаты.