XLIV

    Она не была в Пустыне с того самого раза. И сейчас просто не в состоянии сделать ни шага. Кайа стоит на небольшом валуне на самой границе Пустыни и смотрит вперёд, не в силах отвести взгляд. Она и забыла, как это ощущается… Какой там Шайраш! Можно подумать, в этой реальности, что находится за гранью, есть что-то, кроме полыни, огня и дыма… И чудовищ… Кайа кривится и тут же выбрасывает башню и прочее из головы, наслаждаясь пустотой и жаром пустыни. Можно, кажется, простоять так вечность…

    Она неловко слезает с камня, морщась от болей в ногах и позвоночнике, и пытается вспомнить, как тогда ходила по здешнему песку…

    Хотя сейчас способ, которым пользуются караванщики, не очень-то и подойдёт… Слишком долго. Слишком затратно. Да и на полотно всегда можно случайно наткнуться…

    Кайа вытаскивает Книгу, ласково проводя по обложке, и раскрывает её на одной из страниц. Этот рисунок она использовала лишь пару раз… в Нэйнне. Как ни странно, но он, вопреки предупреждениям, не оставил в пространстве следа, хотя, конечно, боль… но это всегда боль. Так что на неё не стоит вообще обращать внимания. Но… Пустыня… В отличие от Мессета или Исверы… Кайа не возьмётся утверждать, что и для Шайраша это будет верно, конечно… но по сравнению с прочими странами по эту сторону от грани — Пустыня слишком отличается. Кайа жалеет, что не поняла, не знала этого раньше. Тогда, когда вместе с караваном пересекала пески. Ведь в противном случае… Быть может, она бы и не получила это увечье, которое теперь не излечить никакими способами.

    Кайа вздыхает и, призвав рисунок, скользит по песку так быстро, как позволяет с каждым мгновением усиливающаяся боль. Боль поднимается от ступней, разносится по кровотоку через сердце к каждому волоску. И надо постараться добраться до нужного места до того, как боль захлестнёт голову.

    Это один из немногих рисунков в Книге, плата за который берётся прямо во время его действия. В первый раз, как сейчас вспоминается, Кайе было невероятно сложно удержать концентрацию, из-за чего пройти получилось всего-то в пределах видимости. Впрочем, с тех пор Кайа всё же поняла, как именно нужно обходиться с подобными рисунками — а их в Книге было не так уж и мало.

    Сейчас она почти летит над песком, как лодки каравана, впитавшие в себя молнии. И думает, что… и запрещает себе думать о том, что ведьма может оказаться правой.

    Но даже если и так… пусть проблемы, о которых сообщает… что-то… будут касаться, например, Лекки. У неё, в конце концов, под рукой есть мама, дядя Кьятт, Дайл и прочие. Так что для сестры будет проще справиться с чем угодно… Пусть это и звучит несколько…

    Неважно.

    До места она добирается уже в темноте. И замирает в половине шага, отказываясь верить в то, что каравана попросту нет там, где он должен быть — Лаок говорил, что в этот раз они собирались пройти по краю Пустыни до пересечения с Исверой, а уже после этого отправиться вглубь. Примерно до того места, где Пустыня, если верить тому, что рассказывала Тия, проваливается во что-то, чему караванщики не придумали названия. Вернее — не сумели перевести его для Кайи. Но оттуда в Пустыню иногда забредают странные и страшные существа, про которых не стоит вспоминать некстати. Зачем каравану понадобилось идти в это место, Кайа не имеет ни малейшего представления. Но…

    Но дело в том, что, направляясь туда, они обязательно должны были оказаться возле этого оазиса. И — как раз сегодня. По крайней мере, если бы их никто не задержал.

    Кайа задумчиво смотрит на уже практически чёрное небо, на песок под ногами…

    Идти сейчас по Пустыне, где в любой момент есть риск наткнуться на ночных хищников или что-то ещё, глупость полнейшая. Но то, что не даёт ей покоя уже несколько дней, не оставляет места для…

    Кайа срывается, вновь прокрутив в голове рисунок.

    Сейчас она вообще не видит, куда именно направляется, доверяя Книге. Перед глазами только смутные очертания однообразных песчаных холмов. Но это не особенно волнует. Можно было бы даже прикрыть глаза, но Кайа боится, что в таком случае может пропустить караван, если тот будет идти ей навстречу — что, конечно, маловероятно, но… — или стоянку. Поэтому она изо всех сил всматривается в темноту впереди, ругаясь про себя за безлунную ночь. Одного света звёзд слишком мало.

    Только вот, кажется, даже будь сейчас на небе луна, никакого каравана Кайа бы не встретила…

    У границы с Исверой она оказывается быстро. Быстрее, чем можно было бы предположить.

    Кайа отпускает рисунок и некоторое время стоит в песке Пустыни, не решаясь переступить невидимую грань. Почему-то кажется, что это будет означать, что она всё же вернулась к семье. А этого Кайа давно уже решила не делать ни в коем случае. Она оборачивается назад и почти не вздрагивает, видя проплешины на песке в тех местах, где ступала, добираясь сюда. Ну, да. Точно так же было и в Нэйнне. Ничего необычного. Эти следы потом затянулись спустя несколько дней, как говорил Лаок.

    Правда именно это и стало причиной того, что Кайа старалась не использовать этот рисунок слишком часто… не считая того, что уже завтра всё её тела ниже пояса будет разваливаться на куски от боли — слишком сильная нагрузка всё же получилась. Как и в первые разы. Только вот в этот раз Кайа не уверена, что рядом будет Лаок, чтобы растереть ей спину и ноги…

    Глупости.

    С ним всё в порядке.

    У них в роду тоже не было пророков…

    Кайа кривит губы, понимая, что только что позволила себе сравнить собственный род с родом жалкой ведьмы из крохотного городка! Которая ещё и смеет указывать ей, как нужно себя вести…

    Да Кайа получше лесной ведьмы… она ж в лесу родилась? Так? Она получше какой-то там лесной ведьмы знает тонкости этикета. И всяко стоит выше по происхождению, чтобы хотя бы мысленно ставить знак равенства между ними.

    Кайа встряхивает головой и делает шаг вперёд.

    И тут же налетает на кого-то. Не вскрикивает только потому, что тогдашнее путешествие по Пустыне навсегда отучило её издавать хоть какие-то звуки по ночам… а иногда и днём…

    — Так и знал, что поймаю тебя где-то здесь, — раздаётся тихий голос Кайта. — Керья посоветовала мне присмотреть за тобой. На всякий случай. Но ты так быстро сбежала из башни, что я не успел тебя перехватить.

    — И ты, разумеется, тут же побежал выполнять её приказы! — фыркает Кайа. Тихо, чтобы услышал только он. Кайт пожимает плечами. — С чего ты вдруг решил выползти из своей норы?

    — А ты? — Кайт отпускает её и даже отходит на пару шагов назад, чтобы получше рассмотреть. — Разницы-то всей только в том, что я сижу в «норе» где-то ближе к вершине башни в Руинах, а ты — в «норе» в особнячке на границе Мессета… Только вот ты тоже особо не стремилась куда-то оттуда выбираться… при том, что особняк тебе не очень-то и нравится, правда?

    — У меня, знаешь ли, травма… — Кайа жалеет, что произнесла это до того, как сообразила, что может ответить Кайт. Тот, впрочем, лишь ласково улыбается. Потом вздыхает и предлагает отправиться туда, куда Кайа собиралась…

    Проблема в том, что Кайа и сама не знает, куда именно она собиралась. Каравана нет. В Пустыне его нет совершенно точно. Ну, а здесь…

    Они идут вдоль невидимой, но вполне ощущаемой границы так тихо, как это возможно для исверцев. Проблема в том, что местные жители — такие же исверцы.

    Спустя половину, вероятно, ночи Кайа не выдерживает тишины. Тем более, что они сейчас находятся в такой части страны, где вообще практически не бывает людей… Насколько она помнит уроки землеописания… Она выспрашивает Кайта о том, чему стала свидетельницей в башне. Кайт морщится, отнекивается, но потом всё же сдаётся.

    Вполголоса он рассказывает о городах — не так, как раньше, когда он описывал то, какие они, нет. Он рассказывает о том, как те создавались в ином пространстве, поглаживая при этом флейту. Кайа подавляет желание пробежаться пальцами по Книге, чтобы почувствовать… неважно. Не имеет сейчас значения. Кайа заставляет себя слушать. Про то, как вырастали облики всех трёх городов в сознании брата, как он искал правильное место для того, чтобы привязать их к миру… На этом месте Кайа морщится, вспоминая, как ей пришлось выставить на улицу вдову с детьми… что с ней стало? Хотя… какая разница? Не в ней же дело, а в… Да. В том, что Кайе пришлось из-за этого прочувствовать.

    — Вот и получается, что для того, чтобы окончательно привязать города, нужно проделать кое-какие манипуляции, — продолжает тем временем Кайт, подавая ей руку, чтобы Кайа могла перебраться через нагромождение камней. — Я планировал сделать это сам, но Ива так мечтала увидеть хоть один город, что я уступил это право ей… хотя и предлагал передать роль Кэо… Вот парень точно бы справился лучше! Во всяком случае — он бы точно не воспринимал всё так близко к сердцу… — Кайа вопросительно приподнимает брови, только после этого вспомнив, что не видно сейчас почти ничего. Но Кайт её понимает. — Три жертвоприношения… Между прочим, я её предупреждал!.. И я совершенно не понимаю, что там такого могло произойти, чтобы…

    — А ты бы смог? — перебивает Кайа, прикоснувшись к руке брата. — Убить человека? Помнится, в детстве ты не меньше моего боялся просто порезать шкурку козлёнку…

    — Когда ты пропала, я помогал Дайлу и Лекки… пусть и зря, конечно, — произносит Кайт, мягко убирая руку Кайи. — В том числе и пытал людей. Думаю, разницы между пыткой и жертвоприношением я не почувствую.

    — Откуда ты вообще взял этот ритуал?

    — Кукольник посоветовал, — отмахивается Кайт, высматривая что-то впереди. Кайа приподнимается на носочки, чувствуя, как по позвоночнику прокатываются первые иголки боли. Той, что в скором времени охватит её едва ли не целиком.

    Впрочем, о боли она тут же забывает, увидев впереди лодки караванщиков с чудовищными проломами по бортам.

    Что…

    Всё плохо. Кайа не знает, сколько раз за последние полсуток эта мысль прокрутилась в сознании. Но — всё плохо. Отвратительно.

    Кайа стоит, укрытая чем-то вязким и липким — созданным мелодией флейты, которую Кайт не выпускает из рук с того самого момента, как разговор с Лекки окончился ничем.

    Да, за оставшиеся ночные часы они добрались до Эхтома, разбудили Лекки и потребовали… в смысле, Кайа потребовала, конечно — Кайт просто всё это время стоял в сторонке, не выпуская из рук флейту, и как-то мрачно поглядывал на их сестру.

    Только проку с разговора не было никакого — Лекки всего лишь сообщила, что тот мужчина, что стал официальным мужем Кайи, почему-то решил уничтожит караванщиков, и его поддержало большинство. И что самой Лекки это, конечно, не нравится, но помешать она никак не может… и что…

    Тот караван, что захватили вчера, будет показательно казнён сегодня в полдень…

    Сестра ещё что-то говорила, но Кайа…

    — Не вздумай туда соваться, — шипит Кайт, на мгновение отрывая губы от флейты. После чего чуть меняет мелодию, и Кайу прижимает к земле так, что она попросту не в состоянии даже пошевелиться. Она сначала возмущённо смотрит на брата, который, кажется, полностью ушёл в свои мысли, потом начинает перебирать в памяти рисунки, с некоторым ужасом понимая, что ни одного подходящего попросту нет…

    Всё, что ей сейчас остаётся — стоять в тени одного из кипарисов и смотреть.

    Смотреть, как лениво стекаются представители влиятельных кланов, рассаживаясь на на скорую раку сооружённых местах под большим навесом, хоть как-то укрывающим от жара солнца… а ведь на небе сегодня — ни облачка…

    Кайа смотрит, как мимо, не заметив их присутствия, проходят Дайл, облачённый в одеяния властителя, и Лекки в одежде верховной жрицы. Кайа мимолётно думает, что как-то это всё не особенно и идёт младшей сестре. Ей стоило бы остаться жрицей семьи. Но никак не…

    Следом за правящей четой проходят дядя Кьятт с семьёй и — отдельно — мама. С бесстрастным лицом, прямая, как спица, но... в глубине глаз Кайа видит печаль. О чём ты грустишь, мама?..

    Наконец, все гости собрались.

    На небольшую арену выходит мужчина, черт лица которого Кайа не помнит. И только краткий комментарий опять ненадолго прервавшегося Кайта даёт понять, что это — её муж.

    Кайа скользит взглядом по его лицу, не находя, за что можно было бы зацепиться. Светлые волосы и смуглая кожа. Карие глаза чуть более жёлтого оттенка, чем у Кайи или Кайта… Таких в Исвере едва ли не половина. Совершенно обыкновенный. Даже зацепиться не за что.

    Впрочем, все мысли вылетают из головы, когда муж уходит с арены, освобождая её для пленников.

    Кайа жмурится, до последнего надеясь, что это какие-то другие караванщики — пусть это и крайне мерзко с её стороны, но…

    Увы, нет.

    Тия.

    Она выходит на арену первой, высоко подняв голову и, кажется, даже что-то напевая. Топая при этом так, что слышно даже рядом с кипарисами. Кайа чувствует, как мгновенно руки покрываются ледяным потом.

    Она мысленно повторяет имена тех, с кем разделяла путешествие по Пустыне, сбиваясь в тот момент, когда стражники выталкивают на арену мальков…

    Что?!

    И их — тоже?!

    Это же…

    Неслышная мелодия проклятой флейты Кайта усиливается, лишая возможности на что бы то ни было.

    Остаётся только смотреть.

    Как последними выходят водящие — все трое.

    Лаок…

    Он единственный безошибочно отыскивает её, скрытую непонятной силой флейты, и слабо улыбается.

    И Кайа навсегда запоминает эту улыбку.

    И только её и видит всё то время, пока по одному караванщики оседают на песок, получив укол в сердце «шелком».

    Когда Лаок падает замертво, Кайт в мгновение ока появляется рядом с ней, отнимая флейту от губ, и, сжав ключ, переносит их в башню.

    ***

    Она не понимает, где она и что… Да. Что она такое, она сейчас тоже не очень-то понимает. Хотя и помнит, что надо бы открыть глаза и начать собирать себя в какое-то подобие человека…

    Странно, конечно, что она вообще помнит про наличие у неё глаз и то, что, кажется, является человеком…

    И совершенно точно не желает знать, почему сейчас существует в таком вот состоянии.

    Она морщится — кажется, это следует называть именно так — когда в её пространство врываются голоса.

    Голоса громко спорят, обвиняя друг друга в глупости, недальновидности… и… она не совсем понимает, что именно происходит.

    Потом всё стихает. Надолго. Она только улавливает, как кто-то, кто воспринимается очень родным, оказывается рядом и прикасается к её лбу… Ну, если у неё, конечно, есть лоб…

    …Ива приходит в себя рывком. Настолько резко, что это отдаётся болью в голове. Она тихо стонет, откидываясь назад. Гамак начинает раскачиваться, от чего в голове отвратительно пульсирует. Ива зажмуривается, надеясь, что это как-то поможет справиться с болью… ещё было бы неплохо накрыться чем-нибудь с головой и уши заткнуть… и избавиться от запахов…

    Она с трудом подавляет ещё один стон, когда слышит, как приоткрывается дверь. Шаги.

    Кэо, конечно же. Кто ещё может находиться здесь, в подвальных комнатах башни…

    Но почему…

    Ива поворачивает голову и осторожно приоткрывает один глаз, отслеживая перемещения Кэо. Тот бросает на неё один коротки взгляд, хмыкает и набрасывает сверху плед. Так, что её накрывает полностью… Вот, и как после этого на него вообще можно злиться? И то, что он привёл именно Лирну…

    Лирна!

    Ива резко садится, от чего гамак начинает раскачиваться слишком сильно, отзываясь болью не только в голове, но и во всём теле. Лирна. Как же Ива могла забыть то, что случилось?! Она безуспешно пытается остановить гамак и как-то выпутаться из него и пледа. Но ничего не получается… Пока Кэо, вздохнув, не подходит и не помогает. После чего просто подхватывает её на руки и переносит на собственную кровать.

    Ива буркает себе под нос что-то, что при некотором воображении можно посчитать благодарностью, сворачивается в клубочек и закрывает глаза.

    Она вспоминает. Лирну. Которая всегда и везде ходила с очередной книгой под мышкой. Знала все сплетни. Обожала подшучивать над Ёнь… Ива сопит, чувствуя, как к горлу подкатывают слёзы — в носу появляется тот самый запах, который у Ивы всегда ассоциировался с морем. Пусть на море она и не бывала никогда… Она смаргивает.

    Интересно, что те люди, что появились перед тем, как она и Кэо убрались с Острова, сделали с телом Лирны? Забрали ли с собой. Похоронили?

    — Кайт, а потом и вернувшийся к нам Лио сказали, что второй ритуал не был завершён, — тихо произносит Кэо, посчитавший, видимо, что Ива уже в достаточной степени пришла в себя. Он осторожно почёсывает ей макушку, одновременно с этим чарами убирая боль. — Но, как они сами же и подтвердили, его можно будет завершить позже… нет, дополнительных жертв, кажется, не потребуется. Так что нам сейчас в ближайшие пару дней стоит завершить третий.

    Ива вздрагивает.

    Третий?!

    Она не уверена, что вообще… Она разворачивается и внимательно смотрит на Кэо. Который усмехается как-то совершенно невесело. И вообще смотрит куда угодно, кроме неё самой. Что не так?

    — Лио мне кое-что объяснил, — криво улыбается он. Оглаживает кончиками пальцев её щёки, убирая скатившиеся слезинки. — Кайт, вероятно, этого попросту не знал, но… Я ведь так и не объяснил, как именно выбирались жертвы, не так ли? — Ива обозначает кивок, отмечая, что боль стала слабее. — Тебе стоило всё же передоверить исполнение ритуала мне. Так было бы проще. Но… Ты — девочка умная. Можешь и сама сообразить, почему первая девушка попросту была обязана быть похожей на тебя.

    — Это была «я», — шёпотом произносит Ива. Кэо кивает. Наклоняется вперёд, доставая из-под кровати тарелку с жидкой кашей. Ива кое-как приподнимается. Она совершенно не желает, чтобы её сейчас кормили с ложечки, но чувствует, что руки её точно не будут слушаться. Поэтому она позволяет себя кормить. И думает, что не просто так ощущала тогда, будто бы сама она умерла в ту ночь.

    Тогда и со второй жертвой становится всё понятно.

    — Обрыв привязок к миру людей? — Кэо кивает, зачерпывая ещё одну ложку каши. Которая, кстати говоря, довольно сносная. И даже не причиняет боли горлу, прокатываясь мягко, обволакивая. — А третий…

    Учитывая, что это — окрестности Нахоша, в который Иве совершенно не хочется возвращаться никогда в жизни, она вполне способна предположить, что это будет что-то, что связано с её детством — символ разрыва с прошлым и человеческой сутью… Ива радуется, что её кормят — сама бы она сейчас попросту выронила ложку из трясущихся рук

    Только вот…

    Если уж совсем честно признаваться самой себе, то выходит, что это уже не ощущается чем-то совершенно ужасным.

    Более того. Сейчас она чувствует, словно бы уже не принадлежит этому миру. Словно бы его условности… не то, на что следует обращать внимания.

    Тем более — на людишек, что…

    Она испуганно поднимает глаза на Кэо. Тот пожимает плечами.

    — Меня это не испугает. Кроме того — Лио сказал, что со временем это несколько поутихнет. И ты вполне сможешь если не стать одной из людей, то хотя бы притворяться и как-то уживаться с ними. Хотя, если ты решишь навсегда порвать с человечеством… башня в нашем распоряжении… ну, не считая соседей, конечно.

    — Нашим соседям наплевать на то, кем мы можем стать! — фыркает Ива с облегчением.

    В Нахош они отправляются спустя сутки — когда у Ивы получается удержаться на ногах, а голова больше не пытается развалиться на части…

    ***

    Я знаю, что произошло что-то плохое.

    Настолько, что все мои планы… ох, какие планы могут быть у сознания, заключённого в тюрьму?!У меня же даже тела нет. И не предвидится…

    Ну…

    Но что же произошло?

    Я помню — пусть временами это здесь настолько зыбко, что верить собственным воспоминаниям достаточно опрометчиво — что последовательно отсылала знание о грядущих неприятностях тем, кто мог бы это изменить.

    Только вот в первый раз это не помогло…

    …Быть может, что и во второй?

    Ох, нет! Нет, нет, нет.

    Это будет просто кошмарно.

    Я ведь и сама когда-то…

    Я не хочу об этом вспоминать!

    Но… Как же плохо, что я не могу узнать, что конкретно произошло! И что теперь с этим делать… Что я вообще теперь могу сделать?

    Ждать?