Глава 2, в которой Лин читает письмо, оказывается в ловушке, и бесславно сдаётся в плен

Ночью я встал, потому что совсем не мог спать от голода и пробирающей насквозь дрожи, и прокрался ко входу. Страшных людей не было, они спустились на ночь вниз, и я решился – протянул сквозь перламутрово мерцающую завесу руку и схватил два яблока из корзинки. И тут же их съел. А когда хотел достать ещё – корзина перевернулась и, не удержавшись на боку, покатилась по ступеням лестницы и скрылась.

Я плакал, пока не уснул.

Утром мои колченогие наблюдатели в грязной одежде вернулись, да не одни – вместе с ними появился ещё один злобный субъект… в латах! В настоящих боевых латах, довольно грубой ковки, стопроцентно ручной работы, и все кожаные детали поддоспешника, обуви и тканевые вставки одежды были потёртыми настолько, будто он носил их не как ролевой костюм, а просто каждый день. И пришедшая мне вслед за этим мысль была столь ужасна, что я даже не отреагировал на его злобное шипение и ругань на незнакомом наречии, только стоял и таращился на его одежду и амуницию, а он, заметив мой изумление, затих и присмотрелся к моим.

Знаю, что белая синтетика мнётся и пачкается гораздо меньше натуральных тканей, но три дня в пыли и грязи никого не украсят. Впрочем, сотни пластмассовых и стеклянных стразов, нашитых на мой костюм и нити почти идентичного натуральному высококлассного пластмассового жемчуга, вплетённого в белоснежный парик, произвели на злого мужика впечатление – всё это великолепие сверкало на солнце и отбрасывало радужные блики на затенённые стены зала, покрытые росписями.

Военный, а передо мной был военный, нахмурился, окинул меня ещё одним цепким взглядом и неуверенно склонил голову. Я не знал, что мне делать. Как отреагирует это… средневековое ископаемое на бурное общение? И как именно я должен общаться, если даже языка их не понимаю? Поэтому я решил придерживаться кодекса поведения своего компьютерного персонажа, за которого часто играл – чуть прикрыл глаза, показывая, что заметил поклон, но отвечать взаимным поклоном не стал – если меня принимают за нечто сверхъестественное, не сто́ит ронять статус. Он всего лишь генерал, в то время как я… подыхающий от голода мальчишка, выскочка из другого мира в радужных перьях…

Чтобы он не услышал бурчания голодного желудка, я отошёл и занялся каллиграфией, а вояка стоял у входа, скрестив руки, и наблюдал какое-то время, а потом, что-то приказав остальным, ушёл. И остальные – крестьяне? – ушли тоже.

А я снова остался один. Без еды…

***

Прошёл день и ещё одна ночь без сна. Днём я старался чаще пить воду, чтоб заглушить голодную боль в желудке, а ночью спать мне мешал влажный холод, проникающий сквозь синтетическую красоту моего белого костюма, будто её и нет, в принципе. Кажется, что только бельё из хлопка, лёгкие кроссовки и парик защищали меня от холода. Если бы я знал, чем добыть огонь, то спалил бы, наверное, все обломки мебели, которые тут были… Но я не курил в «той» жизни, не было у меня ни спичек, ни зажигалки, оставалось только лежать, скрутившись комочком, трястись и думать, вспоминая дневные события. Что, например, мог приказать тот военный? И почему после его приказа все ушли, и даже новой еды никто не принёс?

Уснул я уже после восхода солнца, когда оно выпарило остатки тумана из храма и стало теплее…

Проснулся же я, когда закатные лучи пронзали оранжевыми стрелами пространство зала уже с другой стороны.

Я встал и обречённо поплёлся попить воды и долго смотрел в про́пасть, на дне которой среди начинающего покрывать её сумрака, виднелась доли́на с лоскутками возделанных полей. Вечерний туман уже наползал на неё и среди сине-сиреневой мути вдруг засверкали жёлтые искорки – в деревне у подножия скалы зажигали свет. И, конечно, никакого электричества и близко не было…

Я заставил себя оторваться от этого зрелища и пойти внимательнее осмотреть свои «владения». Здесь, наверху, было ещё светло, но ночь подступала быстро, будто синей водой подтапливая окружающие скалу доли́ны…

В ужасе от предстоящей холодной ночёвки я решился обыскать трупы – вдруг удалось бы обнаружить нечто, чем можно разжечь огонь? Если бы я нашёл спички или зажигалку!

Я уже говорил, что не все из умерших были монахами? На одном из трупов был пробковый шлем, на ноге другого – уродливый кроссовок примерно восьмидесятых годов прошлого века, но самое интересное я нашёл во внутреннем кармане расползшейся под моими пальцами полевой гимнастёрки. Это был дешёвый портсигар из тонкой, почти проржавевшей штампованной жести. Вначале я обрадовался, но ни спичек, ни сигарет в нём не было, только сложенная вчетверо записка. Бумага явно была взята из того же монастырского шкафа, а слова написаны карандашом и я застыл, поворачивая найденное сокровище к последним лучам солнца, чтобы различить серые следы карандашного грифеля.

Это была краткая исповедь северокорейского дезертира, которого настиг отряд соотечественников и, быть бы ему убитым на месте, но все они провалились «сюда». Мой безвестный предшественник (пробравшаяся в портсигар влага не сохранила его имени) был, видимо, образованным человеком. Он предположил, что это место является выходом пространственно-временной аномалии, которая действует по неизвестному принципу и что судя по его наблюдениям, вернуться назад невозможно. И ещё он написал о судьбе, постигшей его и посланный за ним отряд.

«…ранен, поэтому его оставили меня охранять. Остальные шестеро пошли вниз, в деревню. Ночью мы слышали отдалённую стрельбу и видели, как что-то внизу горит. Потом стрельба прекратилась. А потом снизу, из деревни, послышались жуткие вопли. Послушав их пару часов, мой охранник, похоже, сошёл с ума, и мне пришлось связать его, прежде чем идти на разведку.

Мне не хотелось, и было страшно, но я понимал, что если я не узна́ю, что там происходит, сегодня ночью, то завтра может быть поздно, а сидеть здесь, запертыми в ловушке без еды и воды неизвестным противником – худшая тактика из всех возможных. И я пошёл.

В деревушке полыхал дом и бегали странные люди – таких оборванных бродяг я никогда не видел, даже в наших колхозах… Вокруг раздавались крики и плач на незнакомом языке – похоже, наши перестреляли кучу народу, и ещё резал уши тот же ужасный вой. Пока местные бегали и суетились вокруг пожара, я пошёл на звук и ползком, благодаря темноте и царящей панике, незаметно добрался до площади. Там я и увидел, что стало с отрядом моих преследователей.

Все шестеро были связаны и прикручены к забору, а ещё, перед ними стоял человек в средневековых доспехах и по его приказу селяне тянули из наших кишки… Кажется, я поперхнулся, когда падал от этого зрелища и этот монстр, командующий происходящим, повернул голову в мою сторону. Отблеск пожара скользну по его щеке, и из-под шлема я увидел ужасный шрам на его лице. Не помню, как я забрался обратно по лестнице…

А утром этот монстр и другие стояли у дверей храма и потрясали оружием. Пройти внутрь они не могли, но точно никого из нас отсюда не выпустят… Мы сдохнем от голода.

Я развязал своего спятившего товарища, но он спрыгнул со скалы. Впрочем, зря, это плохой выход, потому что он снова свалился посреди храма, только ещё и ноги сломал. Через два дня я вынужден был его добить, так как больше не мог выносить его скулежа и бреда от начавшегося заражения крови.

Если ты, такой же пришелец, как и я, помни – прыгать со скалы – плохой выход. Придумай что-то другое.

У меня остался автомат моего охранника и пара патронов. Я мог бы потратить один, чтобы застрелить того человека со шрамом, который торчит у входа, а второй оставить себе, но… 

Я устал ненавидеть, и я ненавижу войну. Почему я родился в такое время и в такой стране, из которой вынужден был бежать? Почему мне это не удалось? Почему я попал сюда? Это судьба? Предопределение? Осталось ли хоть что-то, чем я могу распоряжаться? Сделать хоть один правильный выбор?

Я не буду убивать монстра. В конце концов, эти дебилы перестреляли половину деревни. Наверное, он имел право злиться и имел право так поступить, и если это действительно чёртово Средневековье, такие зверства в отношении врагов, наверное, в порядке вещей…»

Листок с этой запиской вывалился у меня из рук. В густом сумраке уже было не разобрать ни слова, но перед глазами мелькали отблески того пожара, метались бегающие на его фоне фигуры, и стояла одна неподвижная, со шлемом на голове…

Эх, вы, солдаты… Как же вы испортили карму всем, кто попал сюда после вас, как бы давно это ни было!

***

Всю первую половину следующего дня я сползал по лестнице вниз. В глазах темнело от голода и приходилось постоянно опускаться на ступени и пережидать, пока не пройдёт головокружение и только потом, опираясь о стену идти дальше.

Вся моя гордость, разумные соображения и страх перед неизвестным миром и будущим отошли на второй план. Я просто очень хотел жить. А в том зале на вершине скалы смерть не только вышла из тени – она стояла уже за плечом: ещё один день без еды и ночь в холоде меня бы точно добили. Но, может быть, смерть ждала меня и в деревне? Я был согласен. Только бы всё это поскорей закончилось или изменилось, в любую сторону, потому что так как есть оно больше не могло продолжаться…

Я шатаясь. брёл по деревне и из последних сил старался держать спину прямо, а голову высоко. Местные жители замолкали, бросали свои дела и шли следом.

Наверное, мне было бы более страшно, если бы я нормально соображал, но сейчас всё воспринималось как сон и даже ощущения от слуха, зрения или прикосновения ног к разбитой деревенской дороге, доходили до меня с опозданием, будто сквозь слой воды. Краем сознания я отметил, что нигде нет рынка, как обычно изображают деревни в исторических фильмах или дорамах, а значит, я не смогу что-нибудь схватить и съесть. И ещё – что местные оборванцы-крестьяне все низкорослые, смуглые и едва ли выше моего плеча.

Так мы и шли – за мной толпа молчаливых крестьян, впереди та же толпа, только расступающаяся по сторонам улицы и дающая мне дорогу. А ещё впереди, в конце улицы, были двое, которые стояли и ждали меня.

Когда я доковылял и поднял на них глаза, в одном из мужчин узнал давешнего военного в латах, который нахмурившись, смотрел на меня и сжимал рукоять меча. Второй был мне незнаком. Он был выше окружающих, ростом с меня, доспех и вооружение у него были такие же потёртые, но меч, нагрудник и шлем, хоть и были покрыты пылью и брызгами грязи, посверкивали позолотой. За его спиной уводили в сторону такого же усталого и грязного коня.

Я остановился и медленно склонил перед этим вторым голову, не зная, что делать дальше. Молчание затягивалось.

Мужчина в позолоченном шлеме стоял в странной позе – чуть отвернув голову, будто собирался уйти, или же давая понять, что всё происходящее ему не интересно, но… это было не так. Он неотрывно смотрел на меня, и вслед за его взглядом медленно поворачивалась и голова, пока хозяин лишился самоконтроля. А когда голова повернулась полностью, я увидел багровый пузырящийся шрам на левой половине его лица.

После этого внутри у меня стало легко-легко, мир повернулся, и я мягко свалился под ноги этим двоим, прямо в жидкую грязь деревенской улицы…