1. Не доводи меня

Ненавижу свое имя. Особенно, когда кто-нибудь произносит его, противно растягивая: «Ангела-а-а-ада». Мне кажется, что за этой словоформой скрывается что-то громоздкое и уродливое. Это ж надо было придумать столь идиотскую звуковую конструкцию. Уж лучше бы мама назвала меня какой-нибудь Катей или Машей, и я бы оборачивалась на звук своего имени вместе с десятком других девочек. Или хотя бы выбрала более благозвучную форму — Ангелина. Или Альбина, или Алина, Алиса, да мало ли еще на свете нормальных имен? Ну почему мое имя должно рифмоваться с анфиладой, клоунадой и прочим? Особенно нелепо звучит в купе с фамилией Ангелада Самайлова. Еще более уродливая и громадная конструкция. Все равно, что Женевьева Табуреткина. Так стоило обозвать какой-нибудь завод по производству железобетонных блоков, но никак не меня.

— Ангела-а-а-ада, — мерзко и звонко пропела математичка, — Я тебя спросила. Не знаешь, так и скажи, нечего тратить наше время.

— Что, простите? — переспросила, слыша шепоток с задней парты: «Ангелада съела тонну шоколада», и по классу прокатилось хихиканье.

— Где у этого логорифма основание?! — взвизгнула Луиза Петровна, ударяя указкой по доске.

— Три, кажется, — голосу не хватило уверенности.

— Кажется или не кажется? — Луиза Петровна наклонилась вперед, наверное, она пыталась выглядеть угрожающе, но мне показалось, что ее сухонькая фигурка вот-вот переломится. Поняв, что поза не возымела нужного эффекта, она выпрямилась, будто только что проглотила свою указку, поправила костлявыми пальцами выбившуюся прядь из седого пучка и закашляла, как курильщик со стажем в сто лет.

— Три, — повторила я увереннее.

— Вот так бы сразу, Ангеладочка, — математичка улыбнулась идеальной металлокерамической улыбкой, поправила очки, а меня передернуло от применения к моему и без того мерзкому имечке уменьшительно-ласкательного суффикса, и тут же в тон моим мыслям послышалось с задней парты: «Ангеладочка — на жопе складочка».

— Чтоб тебя в мусоропровод спустили по ошибке, — буркнула под нос, садясь на место. Метелкина, что сидела позади меня и одаривала эпитетами, ткнула в спину карандашом. Чувствительно ткнула.

— Думай, что говоришь, — прошипела главная заводила и любимица наших мальчиков, Варвара Метелкина. Любимица, потому что легко доступна, а вовсе не потому что первая красавица.

Я обернулась и повторила более отчетливо:

— Чтоб тебя в мусоропровод спустили. И ошибки тут не будет.

— Самайлова! — послышался окрик Луизы Петровны, — Что ты забыла на парте у Вари? Смотрим на доску.

С задней парты прилетела скомканная бумажка. Я уже знала, что на мятом клочке обнаружу очередную угрозу, но все равно развернула, чтобы прочесть всего два слова: «Тебе конец». Я смяла записку и отложила в сторону.

Прозвенел звонок, и я начала складывать тетради в сумку. Луиза Петровна, словно не замечая наступившего хаоса, продолжала вещать, тыкая указкой в доску, но голос ее терялся во всеобщем шуме.

— Лада, — обеими руками на мою парту оперлась Сонька Климова, — Ты после школы домой?

Я окинула ее ленивым взором. Климова отчаянно пыталась со мной подружиться. Уж не знаю, с чего она решила, что мне так уж необходима ее дружба, но эта скромная девочка, которую даже учителя не замечали, периодически пыталась меня опекать. Особенно, когда я в очередной раз задирала Варьку. Может быть, считала меня жертвой буллинга, начитавшись статеек по психологии. Только я себя жертвой не считала. Просто мне неинтересна эта школьная жизнь. И друзья такие неинтересны. Которые под дружелюбностью скрывают унизительную жалость. Сонька неплохая девчонка, только мне не нужна мне ее дружба. И вообще ничья не нужна. Мне и с самой собой хорошо.

— Нет, — ответила, закидывая сумку на плечо, — Ты иди, а у меня еще тут кое-какие дела.

— Какие? — беззастенчиво поинтересовалась она, — Надолго? Может, подождать тебя?

— Да мне тут... — мозг судорожно соображал, какое бы такое дело придумать, но Климова сделала это за меня.

— Поняла, — вдруг заулыбалась она, — У тебя свидание. Так бы и сказала.

В душе я хохотала в голос. Какая же она все-таки дурочка. Но вслух я, конечно, ничего не сказала, лишь скрыла смех за загадочной улыбкой. Пусть остается во власти собственных фантазий.

— А кто он? — не унималась Климова, — Из нашего класса?

Врать не хотелось, я вообще не любитель сочинять небылицы, но, собственно, это и не ложь вовсе.

— Нет, — ответила я.

— А я его знаю?

— Вряд ли.

— А можно хоть издали посмотреть?

— Соня! Иди уже, мне еще на консультацию к русичке надо.

— Ну, — растерянно пожала она плечами, — Тогда до завтра.

Соня Климова... Невзрачная, вся какая-то серенькая, даже беленькая форменная блузка казалась на ней серой, и темно-синяя юбка отдавала сизым, словно пылью покрытая, тонкая косичка мышиного цвета и совершенно незапоминающееся лицо, но в то же время живая, любопытная, смешливая девочка. Может, зря я так с ней? Сонька дружила со всеми и в то же время ни с кем. О ней не сплетничали, не задирали, как меня, но и близко не подпускали. Вот и я не подпустила. Видно, судьба у нее такая. Но не мне ее жалеть, это точно.

Я действительно не собиралась сразу идти домой. Хотелось побродить в одиночестве по городу, пошуршать осенними листьями в парке, понаблюдать за людьми, представляя, что я призрак, скучающий по прежней, земной жизни, и никто меня не видит, зато я способна заглянуть глубоко в душу. Я подождала, пока мои одноклассники покинут школу, немного пошаталась по рекреации и только потом, накинув куртку, вышла из школы.

Никак не могу вспомнить, есть ведь такое слово специальное, которое обозначает то, что я сейчас чувствую. Вот, бывает, только пройдет дождь, не ливень, а такой моросящий дождик, земля размокнет чуть, а Солнце пригреет так, что запах этого дождя от земли исходит. И грибы под каждым кустом мерещатся даже здесь, на пришкольной территории. О, вспомнила! Петрикор!

— Самайлова, — противный голос прогундосил мою фамилию. Я обернулась, выныривая из собственных мыслей. У забора стояла Метелкина в окружении своих подпевал. Одна она никогда бы не стала вот так приставать ко мне на улице, но при подружках сразу в голосе появляется уверенность, а в глазах играет бравада.

Не смогла сдержать усмешку, заметив ее голые коленки. Осень хоть и ранняя, но уже довольно прохладно, у меня и уши-то мерзнут без шапки, а коленки Метелкиной и вовсе приобрели багровый цвет.

— Не холодно? — спросила ее, она в ответ лишь непонимающе хлопнула ресницами, — Кто тебе колготки разодрал?

— Что?! — взревела Варька. От ярости у нее даже ресница отклеилась, так сильно глаз задергался.

Одна из Варькиных подружаек вдруг вытащила спички. Я подумала, что она собирается закурить, но та вдруг зажгла спичку и бросила в меня. Опасности это, конечно, не представляло, спичка погасла, так и не достигнув цели, но я позорно взвизгнула. Огонь — один из самых больших моих страхов. Больше всего боюсь сгореть заживо. Мне кажется, это самая ужасная смерть.

Метелкина захохотала, запрокинув голову, чувствуя победу. Воронцова, та, что кинула спичку, тихо хихикала, мерзенько так, по-старушечьи.

Кровь прилила к лицу. Мне хотелось убраться поскорее, убежать, я даже отвернулась уже и сделала шаг в сторону, но вдруг услышала:

— Куда собралась, ссыкуха? Только в классе смелая, да?

Краем глаза я заметила, Варьке прибывало подкрепление. Парни из одиннадцатого, литеру не знаю, стояли в сторонке и наблюдали за ее представлением, а Метелкина придала взору надменность, несмотря на отклеивающуюся ресницу, видать, королеву из себя корчила. Наверняка, эти ребята были хорошо ей знакомы. Слишком хорошо.

— Да она сейчас убежит или обоссытся, — хихикнула вторая Варькина подружка, имени которой я не знала. Кажется, она вообще не из нашей школы.

— Не доводи меня, — произнесла я совсем тихо.

Метелкина выше меня ростом и в плечах шире, а из-за каблуков, так изрядно выше. Не хотелось бы доводить дело до драки, но как же мне сейчас хотелось вдарить носком сапога по ее голой коленке. Чтоб хруст раздался.

Но это в мыслях, на деле же я все еще стояла, отвернувшись от нее, и лишь сердце яростно клокотало в груди. Они и впрямь решили, что мне страшно. Но это не так. Просто бесит, что нельзя просто взять и поубивать всех идиотов. Идиток, точнее.

Звонко цокая каблучками, Метелкина сама приблизилась, схватила меня за куртку и попыталась развернуть меня к себе лицом.

— Я тебя предупреждала! — прошипела она.

— Руки убрала, тварь, — огрызнулась, стараясь вырваться из мертвой хватки нарощенных когтищ, — Не доводи меня!

— Ах ты мразь! — она дернула сильнее, послышались смешки, а сердце мое заколотилось так быстро, что стук перешел в монотонный гул.

Мир вдруг утратил краски. Скривившиеся алые губы Варьки вдруг почернели, а само лицо стало белым, как снег, словно контрастность черно-белого фото довели до максимума. Все стало не просто бесцветным, а лишь черным или белым. Глаза ее, что интересно, вовсе утратили радужную оболочку, на меня смотрели лишь уродливые точки зрачков. Передо мной была не просто задиристая девчонка, а настоящее чудовище.

Страх пронзил позвоночник, заставил дернуться, но движения выходили слишком медленными, будто я под водой. Кажется, я даже увидела волны, идущие по воздуху. Я высвободила плечо и схватила Варьку за грудки, и, несмотря на то, что двигалась я очень медленно, Варька не шелохнулась вовсе. Даже ее белые волосы не колыхались. Потянув на себя, я заставила ее наклониться и прошипела прямо в лицо:

— Чтоб у тебя кишки лопнули! — не знаю, почему именно это пришло мне в голову.

Ее кожа вновь приобрела человеческий вид, да и вообще краски возвращались, только Варька вдруг побледнела и заорала так, что у меня уши заложило, а потом стала заваливаться на бок, и я, не сумев ее удержать, дала ей упасть в грязь.

Орала она страшно, поджимала ноги, каталась по земле, не обращая внимания на то, что к лицу липнут мокрые листья, а юбка задралась до неприличия.

— Что ты наделала?! — один из парней схватил меня за плечи, развернув к себе.

Тем временем подружайки пытались поднять Метелкину, но безуспешно, та орала и отмахивалась от рук.

— Скорую надо! — выкрикнула Воронцова, — Ей плохо.

— Что ты сделала?! — повторил парень.

— Ничего, — спокойно ответил, — Она сама упала.

Метелкиной становилось хуже, изо рта полилась рвота, а лицо уже отдавало зеленью. Парень, что держал меня, бросился к ней. Она затихла, а он пытался повернуть ее голову так, чтобы она рвотой не захлебнулась.

Скорую все-таки вызвали. Кажется, Воронцова звонила.

Я отошла в сторонку, не отправилась домой, как следовало бы сделать, а продолжала наблюдать за происходящим. Я ведь ничего с ней не делала. Просто совпадение. Ну не могли же у нее и впрямь кишки взорваться от того, что я такое пожелала.

Метелкину увезли, а из ее компании никто так и не решился подойти ко мне. Я чувствовала их иррациональный страх и жгучую ненависть. И эти ощущения были мне приятны. Никакой вины по поводу случившегося я не испытывала. Я ведь ничего не сделала, чтобы они не думали, но не могу так же сказать, что сильно сожалею о том, что случилось с Варькой.

На следующий день я уже знала, Метелкину увезли с острым приступом аппендицита. Внезапно разорвался аппендикс, как поговаривали. Но я ведь тут ни при чем...