Глава 1

Я знал, что это просто грим, и все равно казалось, будто Василич сейчас встанет и скажет: «Это же розыгрыш! Чего вы все такие хмурые, прям как на похоронах?». Да, это было бы в его манере...

Не верилось...

Не верилось, что всё происходит на самом деле. Василич всегда казался мне слишком живым. Уж он-то точно собирался жить вечно. С кем угодно могло это случиться, но только не с ним.

Однако похороны были настоящими. А на его лицо всего лишь нанесли краску...

С Василь Василичем мы познакомились в больнице. Он, как и я, перенёс инфаркт, но уже шёл на поправку. Меня же только перевели из реанимации, и я всерьёз думал, что не выкарабкаюсь — до того хреново было. А Васька шутил. Постоянно, в любой ситуации, частенько невпопад и совсем не к месту. Надо мной в том числе.

— Розовая пена изо рта, говорите? — слышал я его разговор с врачом. — Не, мне бешеных в палату не подкладывайте. Он меня покусает, а кто отвечать будет?

Поначалу его шуточки страшно злили, и в какой-то момент, я понял больше всего мне хочется встать с койки и хорошенько ему врезать. И это желание пересилило тягу тихонечко помереть. В итоге с постели я встал, но Василич на своё счастье уже выписался.

А потом мы снова встретились, опять в больнице. Мне тогда установили окклюдер, а Василича только готовили к операции. Вот тогда-то я за всё отыгрался. Понарассказывал всяких ужасов про установку окклюдера. И без наркоза, и зонд, будто червяк, по внутренностям лазит, а если пошевелишься, то сразу каюк. Бред, конечно, но Василич подëргался маленько. Вообще, смешно, конечно, взрослые люди, оба на пенсии, а вели себя, как дети. Василич говорил, что когда к подходишь к смерти слишком близко, начинаешь навёрстывать упущенное. Вот, он и дурачился. И меня своей дуростью заразил.

Я и сам не понял, как наши взаимные подколки переросли в дружбу. Неожиданно вышло. Закрутилось как-то всё, дача, рыбалка.

В санаторий он меня всё звал по бесплатной путëвке. Нам, как инвалидам, положено было раз в год санаторно-курортное лечение. Только я документы не успел оформить, и Василич один поехал. По его возвращению мы так и не встретились.

Жаль... Хороший мужик был.

На кладбище собралось не так уж много народу. Я практически никого из них не знал, только жену Василича, Лиду, разглядел разглядел в толпе. Она стояла рядом с не то девчонкой, не то мальчишкой, так сходу и не поймёшь, только ядовито-зелёный хохолок выделялся на общем серо-чëрном фоне.

— Соболезную, — произнёс я, подойдя к Лиде. Меня она недолюбливала, частенько винила, если благоверный её что-нибудь эдакое вытворял. Говорила, что покой нам нужен и отдых. А Василич отвечал, что покой нужен только покойникам. Теперь, вот, успокоился.

— Спасибо, Арик, — тихо ответила она. — Там на даче вещи твои остались, садок и ещё что-то. Ты заедь, забери. И желательно побыстрее.

Лида, в отличие от супруга, всегда казалась мне чересчур рассудительной. Эта невысокая округлая женщина постоянно пребывала в заботах, руководила и командовала. Ну, и нас гоняла почëм зря. Вот и сейчас говорила она о каких-то вещах, которые остались на даче. Будто бы это важно.

— Сердце? — всё-таки спросил я, имея в виду причину смерти. По правде, мне совсем не хотелось поддерживать с ней беседу. Смотрела она на меня снизу вверх, но я отчего-то чувствовал себя рядом с ней провинившимся мальчишкой. Тяжёлый у неё взгляд и какой-то неприязненный.

— Ой, — махнула она рукой, — там и сердце, и почки, и щитовидка, всë разом подвело. Допрыгался, — зачем-то добавила.

Нет, мне не показалось, Лида всё-таки винила меня. Просто за то, что я ещё жив, а Василич — нет. Такой уж характер у неё — всегда искать виноватого.

Я перевëл взгляд на покойного. Теперь мне вдруг почудилось, будто он улыбается. Вообще, он всегда улыбался, даже когда его бесознательного в палату привезли после операции. Из-под наркоза выйти не успел, а улыбался.

Вот как бывает, лечишь одно, а отказывает другое. С чего щитовидка-то? Не припомню, чтоб у него с гормонами проблемы были. И вообще, перед отъездом он совершенно здоровым выглядел. Эх, лёгкой дороги тебе, Василич.

Сразу после погребения я отправился домой. На поминки не поехал. Дел всяких много предстояло переделать, да и Пульхерия Львовна не любила надолго оставаться одна. Несмотря на почтенный возраст, она порою чудила в моё отсутствие.

Однако домой я попал только к вечеру. Замотало.

Пульхерия Львовна вышла на скрип открывающейся двери и окинула меня недовольным взглядом. По помятой рыжей гриве было заметно, что она едва проснулась, но всеми силами демонстрировала, дескать, ждала целый день у двери, а ты, скотина такая, шлялся невесть где.

— Мрр-мяу? — с укором спросила она.

— Виноват, Пульхерия Львовна, задержался.

— Мрр, — презрительно фыркнула кошка.

— Сейчас ужинать будем.

Пульхерия подпрыгнула на месте, вильнула хвостом и скрылась в комнате. Обиделась.

— Я ваши любимые консервы принёс, — выкрикнул я.

Уверен, она слышала, но гордость не позволяла ей выглянуть из-под дивана. Она ждала, когда я опущусь на колени и загляну в её укрытие. Тогда Пульхерия подойдёт, ткнëтся мне в лицо мокрым носом и, так и быть, позволит себя покормить.

Будучи ещё котёнком Пульхерия появилась в пожарной части, где я тогда работал. Она забилась под машину, под самое колесо, и мы чудом её не раздавили. А когда перепуганного зверëныша попытались вытащить, она пулей вылетела из-под машины и прыгнула мне в руки, да так внезапно, что чуть с ног не сбила. Тогда же её и прозвали Пулей.

Но позже оказалось, что кошка-то с характером. В руки она никому не давалась, а ходила с таким важным видом, будто это мы все у неё во служении. И как-то несолидно стало звать нашу хозяйку Пулькой. Так она превратилась в Пульхерию. А уж когда к зиме у неё львиная грива выросла, Пульхерия наша стала Львовной. Потому что наверняка у неё в роду львы имелись. Уходя на пенсию, я позвал кошку с собой. Так и сказал ей, дескать, живу один, пойдëм ко мне. И Пульхерия, ко всеобщему удивлению, пошла. Вышла со мной из ворот части, дошла до парковки и, едва я открыл дверцу машины, прыгнула внутрь. Что ж, кто я такой, чтоб спорить с Пульхерией Львовной? Тем более, сам пригласил. Поздно переобуваться.

В последнее время ей пришлось особенно трудно. Пульхерия тяжело переживала разлуку, а я почти весь прошлый год провалялся по больницам. Конечно, к кошке заходила соседка, кормила, как полагается, но Пуле явно меня недоставало. Теперь она каждый раз волнуется, когда я покидаю квартиру. Может штору сорвать или мусорку перевернуть назло, если меня долго нет. Чудит, старушка, так сказать, в знак протеста.

Для начала я положил корма в миску, а потом отправился предлагать кошке перемирие. Подошёл к дивану, опустился на четвереньки и заглянул в темноту.

— Пульхерия Львовна, ну, хватит дуться.

В меня вперились два зелёных глаза.

— Мр-мр, — капризно мяукнула она, но подошла ближе, обнюхала и только потом соизволила вылезти из-под дивана. Но я более был ей неинтересен. Пульхерия рванула на кухню, где её ждал ужин. Я же поднялся и последовал за ней. Мне тоже не помешало бы поужинать.

Пуля принюхалась к миске, затем с подозрением посмотрела на вошедшего в кухню меня.

— Ну, Пульхерия Львовна, неужели я похож на отравителя?

Кошка ещё ненадолго задержала на мне взгляд, потом согласно кивнула и принялась трапезничать.

Я и сам хотел уже последовать её примеру, то есть поужинать по-человечески, а не съесть кошачий корм, но тут зазвонил телефон.

— Да, — сказал в трубку.

— Ты почему не заехал? — сходу спросила Лида. Она явно была раздражена. С одной стороны я, конечно, понимал, что у неё горе. Но с другой, на мне-то зачем срываться?

— Лид, ну, будет время, заеду. Я думал, тебе сейчас не до того. Да и мне как-то...

— Что — как-то? Я дачу продавать собираюсь, упëрлась она мне. Завтра порядок там наводить будем. А там садок твой.

Вот же настырная!

— Хорошо, завтра съезжу, заберу.

— Сегодня надо было, — противно протянула Лида. — Пришлось сына отправить, чтоб он сарай разобрал. А то долго я это бардак терпеть буду? Завтра чтоб с утра забрал. Вон, сына пришлось напрягать. И всё из-за тебя, Аристарх!

Ну, всё, докатилась до прямых обвинений.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы и отключился.

Пульхерия оторвалась от миски и зашипела. Она Лиду на дух не выносила, даже когда просто слышала её голос в телефоне. А самого Василича любила. Мы Пульхерию на дачу брали, ей там хорошо отдыхалось.

— Эх, Пулечка, не видать тебе больше дачи... — кошка зло посмотрела на меня. — Умер Василич, не к кому нам теперь в гости ездить. 

— Мрмяв? — она не понимающе уставилась на меня.

— Ешьте, Пульхерия Львовна, не берите в голову, — и кошка вновь уткнулась в миску.

Я ей даже немного позавидовал. В отличие от Пульки, мне никак не удавалось выбросить из головы внезапный уход Василича. Будто всё не на самом деле случилось. Сон дурной да и только. Аппетит совсем пропал. Сейчас бы на дачу рвануть, весна, как никак, да только не с кем и некуда. Так и придётся теперь в четырёх стенах сидеть в компании кошки.

— Ешь, Пулечка, — я наклонился и погладил мохнатую.

— Мр-мр-мр, — недовольно забурчала она.

А ведь и Пульхерия уже совсем не котёнок. Шестнадцатый год пошёл. А она всё так же весела и пушиста.

Утром я, конечно же не поехал к Лиде. Мне каждый день предстояло совершать множество дел, отчего создавалось ощущение, будто я не на пенсию отправился, а стал работать курьером. Возьми бумажку там, привези сюда. Поликлиника, соцзащита, МФЦ, опять поликлиника. И всё для того, чтобы оформить очередную выплату или получить бесплатные лекарства. Будто, в самом деле, мне теперь платили за транспортировку всех этих бумажек. И хоть говорили, что сейчас все процессы автоматизировали, придумали всякие электронные очереди, я всё равно сидел в очередях обычных. Да и интернетом в должной степени не владел. А теперь, когда повсюду объявили карантин из-за ковида, каждая бумажка добывалась в два раза дольше. Попробуй поймай нужного специалиста. Интересно, как бы я выкручивался, если б мне полагалась ещё и самоизоляция?

Путёвка... По правде, пока я её оформлял, уже сто раз передумал ехать куда-либо. Да и чего я в этих санаториях не видел? К тому же Пульхерию оставить не на кого. А деньги, сейчас они бы мне пригодились. И я твёрдо вознамерился отказаться от поездки, забрав денежную компенсацию. Собственно, узнав стоимость пребывания в этом санатории, решил, что за данную сумму соглашусь месяц под мостом жить. Нет, к чёрту ваше санаторно-курортное лечение, лучше деньгами.

Девочка из соцзащиты быстро щëлкала клавишами, не отрывая взгляда от монитора. А я сидел напротив, будто истукан, и терпеливо ждал, когда она оформит отказ.

— Вы точно хотите отказаться от путёвки? Смотрите, потом мест может не быть, — спросила она, не поднимая на меня взгляда.

— Лучше деньгами, — в очередной раз повторил я.

— Хорошо, — ответила она и вытащила ещё тёплый лист из принтера. — Вот здесь, — черкнула она галочку, — подпишите.

И я едва не подмахнул росчерк, как вдруг заметил, что в графе «Компенсация» стоит единичка с тремя нулями. Нет, тут явно опечатка.

— Девушка, тут в сумме ошибка, — обратился я к операторше.

— Где? — хлопнула она ресницами и удостоила меня краткого презрительного взгляда.

— Тут всего тысяча. Нолик, наверное, не пропечатался.

— Нет, всё верно, — возразила она. — Компенсация санаторно-курортного лечения — одна тысяча рублей. В конце месяца будет...

— Вы издеваетесь? — не дал я ей договорить. — Да в этом санатории номер стоит пять тысяч в сутки!

— Это если покупать, — невозмутимо ответила операторша. — А если бесплатно, то льготная цена — тысяча рублей за двадцать один день, — и она снова сунула мне бумажку.

— Нет, — отодвинул я от себя бланк. — Не надо мне компенсации.

— Что ж мне всё заново оформлять? — скривила девушка губы, но снова уткнулась в монитор и защëлкала по клавиатуре.

Вот такой дурдом везде. Если бесплатно, то всего тысяча рублей на двадцать один день, а если сам покупаешь, плати пять штук за сутки. Нет, я, конечно, ожидал, что компенсация будет меньше полной стоимости. Просто не ожидал, что настолько. Хотя с лекарствами, которые мне тоже положены бесплатно, дела обстоят примерно так же. Только нужных мне препаратов никогда нет в наличии. А, вот, аспирин и парацетамол — это всегда пожалуйста. А брилинта, ксарелто, эликвис — это всё за ваши кровные. Возьмите компенсацию в тысячу рублей и покупайте сами. Только не забудьте ещё десять добавить. И с чего я взял, будто в этот раз мне дадут больше?

— За проезд к месту лечения вам тоже будет положена компенсация. Вам нужно будет взять справку с пенсионного фонда, подтверждение права на льготу, справку о пребывании в санатории, проездные документы обязательно сохраняйте...

— Там тоже тысяча рублей? — не дослушав, спросил я.

— Нет, вам возместят стоимость проезда.

Интересно, сколько сейчас стоит проезд на электричке? Сто рублей? И ради этого я должен объехать весь район, собирая справки. М-да уж, бензин мне выйдет дороже компенсации.

— Спасибо, я на машине как-нибудь. Стоимость топлива мне кто-нибудь возместит?

Девочка задумалась. Снова уткнулась в монитор, что-то понажимала на клавиатуре.

— Такой компенсации не положено. Но вы можете доехать общественным транспортом, — девушка протянула мне документы.

— Обойдусь, — произнёс я, выходя из кабинета.

И тут у меня зазвонил мобильник.

— Аристарх! — прокричала в трубку Лидия. — Забери уже свои удочки! Сколько можно ждать?

— Сейчас всё брошу и приеду! — прорычал я в трубку и отключился.

Нет, она ведь не отстанет. До чего же дотошная! Однако я, в самом деле, сел в машину и направился к дому Лидии. С такими вещами следует расправляться, как можно скорее, пока мозг не выели чайной ложечкой.

Я припарковался во дворе, вышел из машины и направился к подъезду, ощущая внутреннее сопротивление — общаться с Лидой сейчас хотелось меньше всего. Тоска вдруг накатила, я ж в этот двор к Василичу приезжал, а теперь... Будто сейчас заберу этот садок несчастный, и последняя ниточка оборвётся. Всё...

И всё-таки я нажал на звонок домофона. К двери подошли не сразу, потом же раздался недовольный голос:

— Кто?

— Это я, за садком.

— Я же сказала, сын забрал. У него твой садок, к нему и иди теперь.

Вот-те новости!

— А сразу нельзя было сказать?

— А я говорила. Ты чем слушал? — и Лида повесила трубку.

Что ж, может, оно и к лучшему — не придётся к ней в квартиру заходить. И дело не в том, что я так уж не хотел общаться с Лидой. Дело в том, что нет там больше Василича...

Антон, сын их, жил неподалёку. Точного адреса я не знал, но как-то раз бывал у него. Визуально помнил расположение дома и квартиры. Машину решил оставить, мне пешком тоже надо ходить. Только вытащил из багажника скандинавские палки и направился к дому Антона. С палками этими, и впрямь, ходилось легче. Я их сам сделал, получились чуть тяжелее, чем магазинные, но всё равно удобные. И опереться можно, и вроде как не на костылях. Я быстро добрался до нужного дома, но тут понял, что не знаю номера квартиры. Так-то я помнил, четвёртый этаж и направо, но домофону этого не объяснишь. Конечно, я мог позвонить Лидии, но я пошёл другим путём: набрал цифры наугад.

— Кто там? — раздалось из домофона.

— Почтальон, — ответил с ходу.

— Пшëл вон, наркоман!

Что ж, на первый раз не повезло. Однако со второй попытки дверь открыли, не спрашивая. И я преспокойно прошёл на четвёртый этаж, порадовавшись удавшейся хитрости. Мелочь, что называется, а приятно.

Антон дверь открыл сразу, но вдруг отшатнулся от меня, как от чумного. Я даже не понял, в чём дело.

— Ой, зачем же вы пришли-то?

Вёл он себя странно, лицо отворачивал да ещё руками прикрывался.

— Так мать твоя послала. Садок забрать.

— Аристарх Георгиевич, я ж на карантине. Вам садок этот срочно нужен?

— Да вообще не нужен, если честно. Лида сказала, чтоб я срочно забрал. Мешался он ей.

Только сейчас я вспомнил, что не видел его на похоронах. Теперь понятно, почему.

— Давайте, в другой раз, — Антон закашлялся, совсем отвернувшись. — Не хочу вас заразить.

— Ладно, лечись. Только Лиде скажи, что я забрал, чтоб она мне не названивала.

Антон не ответил, захлопнул дверь, и уже сквозь неё я снова услышал надрывный кашель.

Вот же Лида! Больного сына заставила на даче сарай разбирать.

Махая палками, я пошёл к машине, но вдруг услышал крики в стороне. Тут поблизости располагалась детская площадка, её из-за кустов не видно. И что-то крики меня насторожили. Конечно, нормально, когда дети играют и кричат. Вот только, кричали сейчас иначе.

Повинуясь чутью, я рванул напролом через заросли. Скандинавские палки теперь превратились в оружие против веток.

На площадке трое били одного. Ногами. Я разглядел заляпаную грязью курточку и подрагивающие ботинки. А парни, совсем уже не дети, с остервенением налетали на жертву.

— Вы чего творите?! — заорал я.

Подростки на секунду замерли, оставив несчастного.

— Вали отсюда, дед, — погундосил самый рослый из них.

Я окинул площадку взглядом, но никакого деда не увидел. Это меня, что ли, дедом назвали?

Без лишних раздумий, я подскочил к пацанам и огрел долговязого палкой по спине.

— Охренел, старик? — теперь троица оставила жертву и шагнула ко мне.

— Я тебе покажу, старик! — и злость меня такая взяла.

Одну палку я швырнул в кусты, вторую перехватил двумя руками на манер боевого шеста.

Ткнул одним концом длинному в живот, он согнулся на мгновение, выставив мне макушку. По ней и пришелся удар другим концом. Я пнул пошатнувшееся тело в колено, и парень упал.

Второй зашёл сзади, но ударить не успел. Я не глядя толкнул его локтем, а потом всë так же, не оборачиваясь, врезал палкой. Обернувшись, увидел, что выступ угодил прямо в лоб.

А третий... Третий уже удрал, только пятки сверкнули.

— Изверг! Пошто детей бьëшь?! — с балкона высунулась какая-то бабка. Как всегда, вовремя.

— Валим! — заорал тот, что получил в лоб, и эти двое резво поковыляли прочь. Догонять их не стал.

Вместо этого подошёл к мальчишке, лежавшему на земле. Он был весь в грязи, но живой.

— Ты как? — спросил я, наклонившись. И теперь заметил у того на голове знакомый зелёный хохолок. Я ж его на похоронах видел. Только тогда не понял, мальчик это или девочка. Теперь же уверился, что передо мной мальчишка. Ну, не будут же девчонку трое ногами бить. Хотя кто этих чертей знает?

— Нормально, — прохрипел парнишка и поднялся с земли.

Нос ему расквасили слегка, но стоял он на ногах твëрдо, только грязный весь был.

— За что тебя так? — спросил его, подводя к скамейке.

— За самовыражение.

— Отстань от детей! Я сейчас милицию вызову! — не унималась старуха с балкона.

— Да иди ты! — ругнулся на неё и сам опустился на лавочку. Дышать вдруг стало трудно. Эх, не то уже здоровье — со школотой тягаться.

— А я вас знаю, — произнёс пацан. — Вы у дедушки... — он оборвал себя на полуслове. Выходит, не постороннего пацана спасать кинулся, а внука Василича.

— Да, был. Так чем же ты так самовыразился?

— Как чем? Вот же! — он провел ладонью по волосам. — Прическа им моя не нравится! Всё время достают.

— Хм, ну, знаешь, так всегда бывает. Что ж ты из-за своих зеленых волос так и будешь битым ходить? Может, всё-таки пересмотришь своё самовыражение? Пока совсем не прибили.

— Ни за что! Я фашистам потакать не стану!

— Фашистам? — не уловил я логики.

— Сначала они к цвету волос придираются, потом к цвету кожи, а потом будут убивать всех, кто не дотягивает до стандартов. С этого и начинается фашизм.

Я задумался. Мне и самому все эти новомодные самовыражения не нравились. Ну, ладно, девушки там красятся в разные цвета. К этому мы как-то уже привыкли. Но чтоб пацан — мне это всё ещё казалось диким и неправильным. А этот ещё и цепочками весь обвешался, как цыганка, в ухе серьги, кольца на пальцах, ну, впрямь же, как девчонка. Неудивительно, что Василич внука мне ни разу не показал. Да я б и сам такого постеснялся, если честно. Но было в его рассуждениях и здравое зерно. Вот только, этот хохолок дурацкий мешал воспринимать пацана всерьëз. Хотелось отчитать, пример какой-нибудь привести, побрюзжать как следует. Ох, неужели я, и впрямь, старый?