Глава 1

Стеклянная дверь развлекательного комплекса покрылась трещинами. Сверху зияла дыра от удара камнем. Криво наклеенная надпись «временно не работаем» пожелтела и наполовину выцвела так, что слово «временно» стало почти невидимым.

Некогда оживлëнная улица в центре города теперь почти обезлюдела. Веранды летних кафе забросало мусором. Витрины магазинов обросли слоем пыли, а кое-где их изуродовали вандалы. Им говорили, это ненадолго. Им говорили, что скоро они смогу открыться вновь, но вынужденные каникулы для многих обернулись полным банкротством. В центре города слишком высокая стоимость аренды, а теперь вышло так, что платить такую цену некому. Прежние владельцы магазинов и кафе разорились, а новые не спешили прийти на их место.

Шёл третий год пандемии.

Автомобиль профессора Каминского остановился возле частной клиники, всё ещё чудом державшейся на плаву в условиях экономического коллапса. Учреждение специализировалось на психолого-психиатрической помощи, но платëжеспособных клиентов становилось всё меньше. Каминский знал, что скоро и клинику придётся закрыть, если не придумать что-то принципиально новое. Нечто такое, что сможет безопасно существовать в условиях пандемии. Не удаленные консультации, не вебинары, на которые и даром никто записываться не желал, а то, что восполнит дефицит реального общения. И у Каминского уже имелся план решения проблемы. Пока ещё робкий, не прошедший испытания, но, несомненно, способный изменить мир.

***

В голове будто снаряд разорвался. Острая боль выдавила из меня глухой стон. Я накрыл голову руками, но резкий, отвратительный звук продолжал ввинчиваться в барабанные перепонки. Задержал дыхание, стиснул зубы, и не было никаких сил ответить на телефонный звонок.

Выдохнул, лишь когда звук прекратился. И тут же получил хлëсткий и влажный удар по спине.

– Опять всю ночь шлялся, наркоман драный! – рявкнула мать, и я почувствовал, будто у меня мозги вынули и растоптали. Затошнило.

– Ы-ы-ы-о… – попытался ей ответить.

– У всех дети как дети, а у меня… – последние её слова сожрал всхлип. Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Мне показалось, что эту дверь разбили мне об голову. Прям очень явственно ощутил, как треснула моя черепушка.

Заставил себя открыть глаза, перевернулся, и потянулся за бутылкой кока-колы. Пошарил рукой возле дивана, но ничего не обнаружил. Видать, ночью выхлестал.

Горло саднило, как при простуде, хотелось пить, но я знал, что водой в таком состоянии не напьëшься. Кисленького бы чего…

Встать удалось со второй попытки. Перед глазами плясали пятна. Руки тряслись, будто я не один раз перебрал, а выхожу, как минимум, из месячного запоя. Через силу потянулся, послышался треск заскорузлых сухожилий, будто мне не двадцать три года, а все сто двадцать три. Мерзкое утречко...

Доковылял до окна, открыл форточку, чтобы хоть немного выветрить удушливую вонь перегара и дешёвого курева. Ох, видать, опять курил в постели, не просто так матушка разозлилась.

Воспоминания о том, где я, вообще, вчера был, смыло запредельным количеством алкоголя. Не помню, как добрался до дома. А, главное, не помню, выполнил ли свою работу. Нашел рюкзак, сунулся в него – пусто. Что ж, наверное, я всё же разложил адреса.

Стараясь не шуметь, выполз на кухню, дошёл до мойки, повернул вентиль и поток воды ударил в гору грязной посуды. В этой куче я нашарил относительно чистый стакан и начал жадно пить.

– Воду закрывай! – зло окрикнула мать, и я вздрогнул. Не сразу заметил, что она здесь, за столом сидит, помешивая чай ложечкой. – У нас счётчики, вообще-то, мотают по полной. А от тебя толку никакого. Чем коммуналку платить?

– Ну, мам, не начинай, – жалобно протянул, давясь очередным стаканом сырой воды. – И так тошно.

– Пить меньше надо! Или что ты там делаешь. Колешься поди?

Она считает меня наркоманом. Странные звонки, переписки в телефоне, регулярное отсутствие по ночам и вечное состояние паники, будто за мной гонятся. Но мать не права, я не наркоман. Всё гораздо хуже, я – закладчик. Да, тот самый нехороший человек, что продает школоте спайс. По-правде, я понятия не имею, кому продаю. Я просто делаю закладки, а продажами занимается уже кто-то другой. И, да, можете меня ненавидеть, я привык.

– Просто… у друга день рождения был, – соврал я.

– Жень, когда это кончится? – вздохнула она, и взгляд её подëрнулся пеленой слез. – Я бьюсь изо всех сил, а ты всё прожигаешь?! Неужели тебе плевать?

– Мам, ну, я ж принёс деньги в прошлом месяце. Я ж, правда, стараюсь... Ну, прошу, давай не сегодня, башка трещит.

– Хоть бы про Алису подумал, – мама звонко стукнула чашкой об стол, и в голове вновь пронеслась ракета. Я зажмурился из-за резкой боли, а она вышмыгнула с кухни, оставив недопитый чай.

Хотел бы я сказать, что об Алисе и думал, когда соглашался на эту дрянную работу. И рассказал бы, чем рисковал, если б дело выгорело. Вот только, деньги я получил лишь раз. А теперь получал одни угрозы. Не будешь работать – пойдёшь по статье. Хотя, какая разница? Если не выпутаюсь, все равно рано или поздно попадусь. Или дилер сдаст. Закладчик – расходный материал. Только, жаль, что понял я это слишком поздно.

Я вымыл посуду, превозмогая тошноту. Не то, чтоб меня эта посуда беспокоила, просто хотел сделать хоть что-то полезное, раз больше ни на что не годен. Ну, и просто потому, что когда делаешь что-то руками, не так болезненно гоняешь мысли в голове. Кухня, некогда уютная, теперь походила на один из тех притонов, где я пропадал ночами. Понятное дело, матери сейчас не до уборки, она изо всех сил тянет мою сестру. И временами мне кажется, если б меня не было вовсе, материны нервы были б целее. Она права, толку от меня – ноль.

Я стал расставлять посуду по местами. Одна чашка выскользнула из дрожащих пальцев, звякнула об стол, и ручка откололась.

– Блять! – выругался и швырнул несчастную посудину в мусорку.

– Ты ещё и буянить будешь, бестолочь! – прибежала на шум мать.

Я лишь закатил глаза и попытался спрятаться за холодильником. Идиот.

– Ты чего натворил?! – заорала она, вытаращив глаза. Ну, да, за холодильником было вовсе не так много места, чтоб я остался незамеченным.

– Я… – покинув укрытие, попытался оправдаться, – помочь хотел…

– Все мозги прокурил? Ты видишь, чем моешь? – она потрясла перед моим носом пластиковой бутылкой. – Это масло! Ты посуду помыл маслом, бестолочь! За что ж мне горе-то такое?

Ничего не ответил. Вместо этого открыл холодильник и теперь спрятался за дверцей. А заодно стащил лимон, говорят, при похмелье помогает.

Осторожно, не закрывая холодильника, боком протиснулся к выходу. Нет, ещё минуту и голова лопнет, однозначно. Услышал, как мать всхлипнула и захлопнула дверцу.

В руке вместо лимона обнаружился апельсин. Начал чистить на ходу, но тут подумал, что куплены они, скорее всего, не для меня.

Дверь в комнату Алисы была приоткрыта. Значит, она не спит. Я осторожно заглянул к ней, не желая беспокоить, если она все-таки задремала. Сестра спала плохо, её постоянно мучили кошмары, часто кричала по ночам. Собственно, это неудивительно.

Она заболела, когда ей было восемь. Сначала, конечно, никто и не подумал, что случилось что-то страшное. Температура у ребенка, ну, с кем не бывает? Тем более в условиях пандемии это никого не удивило. Но для детей, кажется, зараза опасности не представляла. Лечили её антибиотиками и ещё чем-то, ну, чем там положено лечить детей? Потом у неё стали появляться синяки. Я тогда ещё был у матери на хорошем счету, учился, пытался подрабатывать, и, вообще, был примерным сыном. Теперь бы она непременно подумала, что это я бью сестру. Но Алису никто не бил, синяки появлялись сами собой. Тогда стало ясно, что это не простуда, и не этот дурацкий вирус, из-за которого мы уже чёрт знает сколько живём в условиях карантина.

Потом была химиотерапия, больница, снова какие-то терапии. Алиса сильно похудела и выглядела младше своих лет, потеряла свои золотистые локоны, осунулась. Потом была ремиссия, на какое-то время мы вздохнули с облегчением. Конечно, двадцать первый век на дворе, лейкоз у детей излечим. Нам говорили, что у семидесяти процентов – уж точно! А семьдесят – это ведь много, правда?

Но нам не повезло. Ремиссия не продлилась и года. И болезнь теперь беспощадно съедала девчонку. Так наша жизнь покатилась по наклонной.

В комнате пахло аптечной химией. Рядом с кроватью стояла тренога со склянками и свисающими с неё трубками. Алиса лежала в постели, теперь она редко её покидала, и смотрела какие-то дурацкие мультики. Бледная, отощавшая до состояния скелета. Мне показалось, что от неё осталась лишь одна голова, а тело будто бы истаяло в плену одеял.

– Привет, – сказал я. – Хочешь апельсин? – и протянул ей изуродованный ногтями фрукт, который так и не дочистил.

– Что-то не хочется, – ответила она, не отрывая взгляда от телевизора.

– Он вкусный, – я выдрал дольку и сунул в рот. Скривился, кажется, фрукт оказался изрядно недозрелым. Апельсин, будто серная кислота разъедал горло. Боже, какая гадость!

– Мама сказала, что мы полетим на самолёте, – тихо произнесла сестрёнка. – Она ведь врёт? Я знаю, что врёт.

– Ну… – протянул я, – если мама так говорит, наверное, полетите, – я знал, что речь шла о поездке в Израиль или в Германию. Но не мог сказать прямо, что денег на дорогостоящее лечение за границей у нас нет. Да и границы закрыты.

– Мы никуда не полетим, – совершенно спокойно ответила Алиса, – потому что это всё бесполезно. Я слышала, что говорила Надежда Николаевна. Она сказала, пару месяцев, Жень. Я теперь очень хорошо слышу, даже то, что говорят за дверью.

– Ну, врачи иногда ошибаются, – произнёс я, садясь на табурет рядом с постелью. – Знаешь, у меня друг один есть, так ему в детстве голову пробили кирпичом. Кровища на весь двор хлестала. Мы все думали, что он – труп. А он выжил. И до сих пор живёт. Даже дураком не остался. Ну, почти.

Алиса вяло улыбнулась.

– Надежда Николаевна умная, она не ошибается, – проговорила она.

– Знаешь, что? А я сделаю всё, чтоб она ошиблась! – рука непроизвольно сжала растерзанный апельсин, и сок брызнул на постель. Цитрусовый аромат перебил запах лекарств. И, мне показалось, что так даже лучше. Может, от этой химозы у Алисы и аппетит пропал. Я бы сам, наверное, сдох, если б постоянно дышал этой аптечной дрянью. А не сдох, так повесился бы.

Квартира у нас небольшая, слышимость отличная, и потому я сразу заметил, как в соседней комнате надрывается телефон. Надо сменить звонок на что-то более мелодичное, а то когда-нибудь, и впрямь, голова от этого звука лопнет.

– Мне на звонок надо ответить, – я встал с табурета и попятился к выходу, будто оправдываясь, что так мало внимания уделил сестре. Она лишь кивнула, продолжая пялиться на Спач Боба.

Телефон едва не свалился с тумбочки, когда я зашёл в комнату. Попытался подскочить быстрее, свалил стул – чёртово неуклюжее тело! А когда дотянулся до аппарата, звонок уже прекратился. Полез смотреть пропущенные, но тут смартфон снова разразился звоном, и трясущиеся пальцы едва не выронили его.

– Ну, Джек, ты чего не отвечаешь?! – донëсся из трубки голос Макса.

– Потише, – попросил я. Громкий звук, да ещё и прямо в ухо, вызвал новый приступ головной боли.

– Да ты охерел? Тебе уже из клиники звонили! И мне названивали, спрашивали, слился ты или нет!

– Чего? С какой клиники?

– Ай, забыл название. Ну, ты чего? Совсем не помнишь, о чём вчера разговор был?

– Я даже не помню, где был.

– Доктор там этот был, на придурка похож, но, кажись, правда, доктор. Ты к нему в подопытные записался.

– В подопытные?!

– Да ты не ссы, там херня какая-то.

– Ага, а потом вскрытие покажет, от чего сдох, – не поверил я.

– Да брось, норм всё будет. Давай, двигай в клинику, а то опоздаем, я тоже щас там буду.

– А, так ты тоже в этой теме.

– Не, ты реально не помнишь ни хрена?

– Да я своё имя с трудом вспомнил!

– Короче, на месте все поймешь. Клиника – вспомнил! «Реалакс» на Комсомольской, – вдруг заторопился Макс. – Давай, жду, – и отключился. А я подумал, что захлопнулась ловушка для подопытной крыски, и усмехнулся.

Я всё же просмотрел списки пропущенных. Помимо Макса, мне, и впрямь, звонил незнакомый номер. Но перезванивать не стал. Не потому, что мне совсем неинтересно. Просто денег на балансе – болт.

Проверил кошельки, там оставались буквально копейки, но я всё слил на карту – хоть на сигареты с колой хватит.

Наспех принял душ – холодная вода немного притупила головную боль. Нашёл пачку активированного угля, съел пять штук, от чего зубы мои окрасились в радикальный чёрный цвет. Что ж, вот и повод их почистить. Ненавижу ходить на собеседования с похмелья. Хотя, вообще-то, я и их в принципе ненавижу, собеседования в смысле, но в таком гадком состоянии, точно буду отчаянно тупить и хотеть домой.

Порадовался, что пандемия не угасает, и помятое лицо скроет маска. Так-то я догадался, на какие опыты вчера подписался. Наверняка, это будет испытание очередной вакцины. Я слышал, что за это платят, но был не уверен, что подойду на роль подопытного. Кажется, брали не всех, а лишь тех, кто прошел какие-то тесты.

***

Профессор заметно нервничал, входя в кабинет заседаний. Расходы за текущий месяц вполне могли счесть нецелевыми, а его проект – полным бредом. Но отступать было некуда, деньги потрачены, оборудование установлено.

– Доброе утро, – произнес Каминский, окидывая взором учредителей. Среди них находился и Дмитрий Ремизов. Парень не входил в совет директоров, не был он и сотрудником клиники и, вообще, к медицине отношения не имел. Ремизов был физиком. И именно он разработал устройство, которое приобрёл Каминский. Профессор надеялся, что если не он сам, то физик уж точно сумеет донести до учредителей важность своего изобретения.

– Господа, позвольте начать, – заговорил профессор, покончив с формальностями. – Наша клиника специализируется на психологических и психических расстройства. Мы живём в эпоху тотального стресса. Мы научились бороться с депрессиями, фобиями, навязчивыми состояниями и многими другими проблемами. Ещё пятьдесят лет назад многих диагнозов даже не существовало в природе, всё списывалось на характер или обыкновенную лень. Например…

– Ближе к делу, пожалуйста, – оборвал Каминского один из учредителей.

– Да-да, я и пытаюсь подойти ближе, Михаил Петрович. Так вот, времена меняются. И теперь мы столкнулись с новой проблемой в условиях пандемии – изоляцией. Третий год учёные бьются над созданием эффективной вакцины, однако длительная изоляция, отсутствие привычных людям развлечений, постоянное напряжение и ограничения вылились в новое психологическое расстройство, которое посредством удаленной работы очень трудно купировать. А проводить очные консультации теперь стало практически невозможно. Но раз мы не можем просто выйти на улицу, выйти в реальный мир без риска заразиться, значит, пришло время выйти в мир совсем нереальный, но ничем не отличимый от реальности.

– Да-да, – кивнул Михаил Петрович, – я понял, о чём речь. У моей дочери есть очки, так вот, в них вставляется телефон, и можно видеть этот самый нереальный мир, – его губы исказила усмешка. – Вы закупили очки виртуальной реальности?

– Да нет же! – воскликнул Каминский. – Это совсем другое! Позвольте представить вам Дмитрия Ремизова, – профессор махнул в сторону парня рукой, – кандидата физико-математических наук и автора уникального проекта.

– Такой молодой и уже кандидат? – скептически хмыкнул седовласый мужчина с недовольным лицом. Но Ремизов не обратил на него внимания. Он привык, что его не воспринимают всерьёз.

– Вы слышали о точке сборки? – заговорил Дмитрий.

– Позвольте, но это же антинаучно, – возразил всё тот же недовольный старец.

– Вовсе нет, – улыбнулся Ремизов. – Смещение точки сборки, осознанные сновидения, гиперреалистичные галлюцинации в состоянии сенсорной депривации, всё это является не какой-то там мистикой, а научно доказанными состояниями.

– Ну, допустим. Только какое это имеет отношение к клинике? – поинтересовался Михаил Петрович. – И к физике.

– Самое прямое, господа, – произнёс профессор. – Дмитрий создал уникальный прибор, позволяющий эту самую точку сборки менять и погружать пациента в искусственно созданный мир.

– Ну, я бы на создание мира не претендовал, – улыбнулся Ремизов. – Знаете, миров может быть бесконечное число. Мне кажется, я лишь нашел один из них. И немного подкорректировал. Этот мир сам по себе развивается абсолютно самостоятельно.

– Простите, – седой мужчина хлопнул папкой по столу, – но у нас тут не сборище фантастов.

– Но прибор работает! – воскликнул профессор.

– Вы лично его испытывали?

– Н-нет, но господин Ремизов не раз бывал в этом состоянии. И я, как психиатр, могу сказать, что вхождение в новую реальность благотворно сказалось на его психике.

– Ну, один человек – это ведь не показатель, – возразил третий учредитель, до сего момента молчавший.

– Дмитрий сам, – Каминский поднял указательный палец вверх, – нашел двух добровольцев. Они должны были подойти, – профессор взглянул на часы, – но что-то запаздывают. Наверное, из-за транспорта.

– Альберт Германович, – обратился к профессору седой, – Вы и без того превысили расходы в этом месяце, приобретя оборудование без согласования. К сожалению, мы не можем выделить средства на клинические испытания.

На этом заседание было окончено. В кабинете остались лишь Каминский и Ремизов.

– Я пообещал подопытным денег, – произнёс Дмитрий. – Просто так в бочку на свой страх и риск никто не полезет.

– Что-нибудь придумаем, – вздохнул профессор.

***

Хоть Макс и сказал, что мы опаздываем, я медлил, мялся у входа в клинику, пытался закурить, но, то ли зажигалка сдохла, то ли пальцы мои слишком сильно тряслись. Я чиркал, мусолил во рту фильтр и страшно злился, но не мог выругаться вслух, потому что тогда бы выронил сигарету. Совершенно безвыходное положение.

От внезапного хлопка по плечу, вздрогнул и сигарету все же выронил на мокрый асфальт. Тут же швырнул со злости зажигалку куда-то на проезжую часть.

– Ты чего нервный такой? – спросил Макс.

– Плохо, – выдохнул я.

В клинику мы вошли вместе. Я совершенно не понимал, что нужно делать. Память отказывалась подсовывать ответы. Тупо глазел по сторонам, пока Макс о чем-то мило курлыкал с администраторшей.

– Эй, – махнул он мне рукой, – сюда двигай, твой автограф нужен.

– Угу, – кивнул и подошëл, а затем мой взгляд упëрся в пышный бюст в белом халате, на котором красовался бейджик с именем «София». – А… – протянул я, понимая, что неприлично вот так пялиться, – а… прививка – это больно? – зачем-то спросил, но взгляд неимоверным усилием воли поднял выше.

– Какая прививка? – спросила обладательница бюста.

– Ну, которую испытывать…

– Заткнись, – толкнул меня локтем Макс.

– А мы не прививку испытывать будем? – спросил у друга шепотом.

– Нет, идиот, не прививку.

– Профессор Каминский ожидает вас наверху, – произнесла София. – Пойдёмте, я провожу.

Девушка покинула пост и, покачивая бедрами, двинулась к лестнице. И я всю дорогу думал, она нам будет уколы делать или этот самый профессор? Но разве профессора сами что-то делают? Они ж только научные труды пишут и лаборантов гоняют. Значит, иголкой тыкать нас будет София. И я невольно улыбнулся, представив её в процедурном кабинете.

– Чего лыбу тянешь? – опять толкнул локтем Макс.

– Да так, задумался.

– Ага, знаю, о чём ты задумался.

– Отвянь, рыжий, – Макс до памороков не любил, когда ему напоминали о цвете волос. Самое смешное, рыжим он был не от природы. Сам, дурак, выкрасился. Он, конечно, не специально, просто так вышло. Вот и ходит теперь с салатом из корейской морковки на башке.

Мы поднялись на самый последний этаж. Просторное помещение не походило на чистенькие и светлые коридоры клиники. Стены тут отливали серебром, будто сделаны из металлических листов, а потолок украшали косые балки. Виднелись коммуникации, какие-то пучки проводов. То есть София привела нас на чердак. Ухоженный, даже местами красивый, но чердак. И тут я всерьёз испугался, что живыми мы уже не выйдем. Хотя, надо сказать девушке спасибо. Если б она отвела нас в подвал, я бы запаниковал сильнее. Но чердак – это ж не так страшно?

Администраторша подошла к единственной двери, настойчиво постучала и громко произнесла:

– Альберт Германович, к Вам можно?

Сама она дверь не открывала, будто там рентгеновский кабинет.

– Может, свалим? – шепотом спросил у Макса.

Происходящее совсем перестало мне нравиться. Но тут дверь резко распахнулась и в нас вперился колючий взгляд профессора, по всей видимости. Старик недобро улыбнулся, отодвинул девушку и жестом руки поманил нас. У меня не возникло ни малейшего желания заходить, но Макс сделал шаг вперёд, да ещё меня за рукав потянул. А у меня пока слишком плохо соображала голова, чтобы отказаться от участия в этом непонятном эксперименте.

– Ну-с, молодые люди, – заговорил этот дед, – проходите. Жаль, что вы припоздали немного. Хотел представить первопроходцев нашему начальству, но да, как говорится, чёрт с ними! – старик нервно рассмеялся. Мне он, вообще, показался каким-то дëрганным, будто под солями. Ещё не хватало, чтоб на нас опыты ставил доктор-торчок. Может, он по жизни такой? Или в маразме? Ну, уж нет, дед в маразме – это даже страшнее, чем дед-торчок.

Помещение, в котором мы оказались, было натыкано всякими непонятными приборами. Я такое только в кино видел. Ага, в фантастике. Космической.

– Дмитрий рекомендовал вас как опытных путешественников по виртуальным мирам, – этот профессор снова глупо хихикнул. – Простите, ребята, я совсем не смыслю в компьютерных играх, а Дмитрий говорил, что это как-то связано с его изобретением.

Я стоял и недоумевал, о ком этот старикан вещает. И причем тут игры? Разве мы не за прививкой пришли?

– Бот, – шепнул мне Макс.

Вот, значит, про кого дед рассказывал. Бот, он же Димка Ремизов, учился со мной в одном классе. Ну, он всегда умным был. Я бы сказал, что заумным. От того его и звали Ботаном. Только в старших классах он начал всех пиздить за издëвки. И Ботаном его звать перестали, сократив до «Бота». Я знал, что он экстерном окончил институт и вроде как даже учёную степень получил. Вообще, Ремизов, наверное, единственный из нас стал приличным человеком. И, если честно, я ему немного завидовал. Теперь, вот, оказывается, херь какую-то изобрел, а мы, значит, крысками подопытными будем.

– Ох, что ж я сразу-то про дело, – расплылся в полубезумной улыбке профессор. – А мы ж даже не познакомились, – ага, подумал я, и не выпили. – Меня зовут Альберт Германович, да-да, прям как Эйнштейна, – можно подумать, кто-то из нас знал, как там Эйнштейна по батюшке. – Я – профессор психиатрии, – вот это новость! – А вы, значится, Максим и Евгений, мне ваш друг о вас столько рассказывал.

– А… – замялся я, – а прививки?

– Какие прививки? – вытаращил профессор глаза.

– Ну, от вируса этого. Я думал, вы на нас прививки испытывать будете.

– Ох, – изменился в лице Альберт Германович, – разве Дмитрий вас не ввёл в курс дела?

– Ну, – протянул Макс, – в общих чертах.

– Дмитрий ненадолго в университет отбыл, у него лекция. И, пока его нет, давайте я проведу общее обследование. Чтобы, так сказать, сравнить состояние до и после.

Макс кивнул, а у меня очередная ракета ударила в голову. Тошнота подкатила, мозги будто закипели, и я, не спрашивая разрешения, плюхнулся на кушетку.

– Ох, что-то вы, кажется, неважно себя чувствуете? – спросил профессор. – Не волнуйтесь, сейчас, вот, обследуемся, а потом я вас вмиг на ноги поставлю.

Я пожал плечами. Ну, если у него имеется секретный способ лечения похмелья, я б его прямо сейчас испытал. Даже без денег. Ради, так сказать, науки. Но волшебной таблетки профессор мне не дал. Вместо этого он, в самом деле, начал обследование. Так-то, если б я заботился о своем здоровье, это уже выплыло бы в немалую сумму. Эх, надо было мать сюда позвать, а мне-то что до всех этих УЗИ и МРТ? Знаю, что своей смертью не помру.