Глава 5

Утро началось неудачно. Мать весьма бесцеремонным образом растолкала меня. А ведь я надеялся сегодня выспаться, раз уж выходило так, что не спал я трое суток. Или же наоборот, спал и сны видел. По правде, я не ощущал себя так, будто бы бодрствовал несколько дней. Ни усталости, ни сонливости не имелось, но я решил, что раз уж технически не спал, а пребывал в виртуальности, то просто обязан выспаться.

– Там тебя спрашивают, давай быстрее, – в очередной раз толкнула меня мама.

Здоровье 82%

Совсем не порадовало меня это дурацкое сообщение. Поймаю Бота, обязательно вытребую у него объяснения.

Продрав глаза, я кое-как оделся и вышел из комнаты, на ходу натягивая джинсы, споткнулся об некстати вставшую у меня на пути табуретку.

И кого там чёрт принёс с утра пораньше? Неужели Макс изволил припереться? Неймëтся ему снова на опыты сдаться. Рыжему, кажется, игра всё-таки понравилась, несмотря на то, что мы-таки сдохли.

Но в коридоре меня ждал, к сожалению, не рыжий…

Двое в форме, один в штатском. А морды у всех одинаковые – кирпичом. Или кирпича просят? Ох, только, похоже, мне самому сейчас достанется...

У меня никогда ещё не было проблем с законом. Серьезных проблем, в смысле. Ну, по мелочи-то бывало, конечно. И пьяным меня задерживали. И, давно ещё, соседи за громкую музыку ментов вызывал. Но эти… Что ж, я догадывался, зачем они явились. И ничем хорошим мне это точно не светило.

Воздух в квартире вдруг стал густым, как кисель, и с трудом пролезал в легкие. Голова пошла кругом, мне захотелось, как в детстве, убежать и спрятаться под одеялом. Чтоб ни один монстр не достал. Но против мусоров одеяло, к сожалению, бессильно. Да и в детстве-то я тоже не особо верил, что оно поможет.

Тот, что в штатском достал ксиву и представился:

– Оперуполномоченный, капитан Полетаев. А ты, значит, Волков Евгений, – это был не вопрос, но я всё же кивнул.

В сунутом под нос удостоверении я успел увидеть лишь четыре буквы ФСКН. Собственно, этих букв было достаточно, чтоб мне обосраться на месте.

Потом мент вытащил ещё какую-то бумажку.

– Постановление о проведение досмотра помещения, – пробормотал опер.

Обыск. Они собираются проводить обыск.

Если бы это был фильм, я бы потребовал звонок адвокату или ещё как-то начал права качать. Но это, к сожалению, была реальность. И я понятия, не имел, как должен проводиться обыск. Будут ли все вещи из шкафов вываливать, разрежут ли обивку мебели?..

– Какой ещё досмотр? – мать упëрла руки в боки и сделала шаг к оперу.

– Обыкновенный, уважаемая. – Сигнал поступил на телефон доверия. Обязаны прореагировать. – капитан перевёл взгляд на меня. – Если выдашь всё сам, можешь рассчитывать на пятерку.

– Пятерку? – переспросил я, не сразу вдуплив, о какой пятерке речь. Дошло с опозданием – пять лет.

– Да-да, сотрудничество со следствием и всё такое, – закивал опер.

– Но у меня ничего нет, – возразил я. – Можете хоть всё тут перевернуть, нету у меня ничего.

– Перевернëм, перевернëм, – снова кивнул опер и, потеснив мать, вместе с мусорами прошёл к комнату.

– Это что такое? – поджав губы, прошипела она. – Жень, чего они ищут?

– Наркотики, – ответил я.

– Да ты с ума сошёл?! – тихо, но весьма эмоционально вскрикнула мать. – Домой эту дрянь притащил!

– Да ничего я не притаскивал. Пусть ищут. Я не нарк, мам.

Происходящее не казалось мне реальностью. Будто я всё еще в игре. Менты, обыск, это всё не про меня ведь. Я же не конченный…

– А ну-ка идите сюда, – послышался голос капитана из спальни. – Оба.

– Вы что делаете?! – крикнула мать, рванувшись вперёд. Только теперь я заметил, что они вошли в спальню Алисы. Перепуганная девчонка сидела на постели и дышала кислородом. Из глаз её текли слезы.

– У меня сестра больна! – крикнул я. – Вы её пугаете, ей нельзя волноваться!

– Ага, – Полетаев гадко ухмыльнулся и кивнул. – А это что? – в его руке были ампулы. Алискины ампулы с обезболивающими. А это даже не морфий!

– У меня рецепты на всё есть, – заговорила мать. – Алиса – паллиативная больная. Знаете, что это? Эти лекарства предоставляет детский хоспис.

– У нас сигнал, уважаемая, – опер обернулся к одному из ментов. – Серег, изымай всё.

– Мужики, вы охуели? – не своим голосом пробормотал я. – Она ж сдохнет без лекарств. Моя сестра без них сдохнет! У неё ж боли!

– У меня ж все рецепты… – мать зарыдала. – Ты что ж наделал, подонок! – она стукнула меня в плечо и взвыла. Алиса закричала, закашлялась.

– У неё рак, блять! – орал я. – Вы ребенка убиваете!

– Нехуй ребенком прикрываться, барыга, – ответил опер. – Заткнись, пока тебе триста девятнадцатую не накатали ещё.

– И сопротивление при аресте, – поддакнул один из мусоров. – Пакуем, Серег.

Мент достал наручники.

– Лекарства оставь, мразь! – вскрикнул я. – Я сам пойду! Ампулы положь, говорю!

Они меня не слушали. Опер подошёл вплотную, а я сжал кулаки, готовясь к сопротивлению. Я реально хотел врезать ему, но что-то меня тормозило. Не то рыдающая мать, не то воющая Алиска.

– Ты, пацан, угомонись, – произнёс опер. – Сопротивление окажешь и тебе кранты. Ты понял?

– Лекарства оставьте, – попросил, сделав глубокий вдох.

– Разберемся с лекарствами. Подпишешь всё, и сразу разберемся. Ручки протяни.

И я сдался. Прикрыл глаза и протянул обе руки. Под наручники.

Контроль ярости +1 

Выплыло под закрытыми веками.

Я позволил вывести себя из квартиры. Теперь мне было уже плевать на себя. Лишь бы мать нашла все рецепты и вернула алискины лекарства. Я цеплялся за одну эту мысль, пока меня паковали в «Бобик».

Пять лет. Он сказал, пять лет – минимум. Наверное, это, и впрямь, не так уж и много. Хотя я за это время мог бы и в универе восстановиться. Мог бы работу нормальную найти. Да много чего мог бы… Теперь ничего не будет.

***

– Серег, ты куда рулишь?! – заорал Полетаев.

– Да там же херня какая-то, товарищ капитан. – Вы не видели?

– Нет, – он покачал головой.

– Дороги все перекрыли, траншею вырыли какую-то.

Впереди показались очертания башни: контуры едва прорисовывались сквозь утренний туман.

– И когда только построили? – удивился опер. – Ещё вчера ж ничего не было.

– Ночью, наверное, товарищ капитан, – пожал плечами водитель.

***

Низкий потолок вращался. Ремизов никак не мог сфокусировать взгляд, ему казалось, будто все качается и плывет.

– Пей! – строго приказал женский голос, и его губ коснулось что-то холодное. – Пей, последнее ведь отдаю!

С трудом приподняв голову, он сделал глоток. Травяная горечь обожгла рот, скользнула в глотку, едкая, неприятная, как настой перечной мяты. Кашель продрал горло, но тут вращение вдруг прекратилось, и перед глазами проступил образ темноволосой девушки.

– Ты откуда здесь? – спросил он.

– Я? Я здесь живу, при храме. А, вот, ты, раэс, как в моем колодце оказался?

– В колодце?.. – повторил он и попытался сесть. К его удивлению, от кошмарного головокружения не осталось и следа, отступила и сопутствующая тошнота. Прикрыв глаза, он увидел сообщение:

Уровень 1

Здоровье – 94%

Сила – 2

Выносливость – 4

Ловкость – 0

Магия – 6

Этот мир не мог быть реальностью. Ремизов вспомнил, что предшествовало его перемещению в виртуальность. Выходило так, что тело его все ещё лежит в депривационной ванне. И хуже всего было то, что ванна оказалась неисправной. Не имелось никаких гарантий, что он сумеет вернуться в реальность.

– Тебя сикиль Сакар заметила. Пошла за водой, а там ты лежишь. Зацепился канди, оттого и не утоп. Сакар – старая и глупая, крик подняла, говорит, нару в колодце. Но я-то знаю, что никакой ты не нару, а человек самый настоящий. Только раненый, в крови весь.

– Погоди-погоди, – схватился Ремизов за голову, – ты говоришь слишком много непонятных слов. Нару, сикиль – что это, вообще, значит?

– Чужеземец, – расплылась в улыбке девушка, потеребила ворот полупрозрачной туники. – Но ты опоздал. Праздник закончился.

– Ничего не понимаю, причём тут праздник? Если я ранен, то почему сейчас ничего не болит? Ты… – он хотел уточнить, является ли девушка программой, но не знал, как сформулировать вопрос, – кто, вообще?

– Сикиль Дилинэ, – ответила она. – Точнее, уже ми-сикиль. Можешь так ко мне обращаться. Ми-сикиль значит, что я старшая из жриц. Не по возрасту, просто старшая. Сикиль Сакар могла бы давно стать старшей, если бы не была такой глупой. А как твое имя, раэс?

– Дима, – еле слышно ответил Ремизов.

Дилинэ округлила глаза и прикрыла рот ладонью.

– Неужто тот самый? – прошептала она. – Дим-ан.

– Ну, можешь и так меня звать.

– Дим-ан, – повторила она. – Творец неба… Это же ты… создал…

Сам Ремизов понятия не имел, откуда боты в его игре берут эти странные слова. Он ведь ничего не выдумывал, нейросеть сама создала игровую вселенную, пришлось лишь немного подкорректировать и ввести характеристики для игроков. Теперь он ощущал себя так, будто перепрограммировал вполне реальный мир. Он смотрел на прорисовывающиеся сквозь тонкую тунику формы девушки и не мог заставить себя считать ее программой. Она даже пахла по-человечески. Все казалось ему слишком настоящим. Пальцы ощутили колючие ворсинке по краю одеяла и гладкие шёлковые простыни. Если он, и впрямь, всё это создал, неудивительно, что его тут сочли едва ли не богом. Вполне возможно, та же нейросеть запрограммировала данную узнаваемость для самого Дмитрия. По крайней мере, это объясняло внезапное благоговение девушки.

– Наверное, тебе не нужен был золотой настой Дару, – Дилинэ опустила голову. – Творец мог и сам себя излечить, а я потратила последнее.

– Этот настой так дорог?

– Не в том дело. Просто соцветия Дару добывали в горах, а теперь Хурсаг забрал горы. Это больше не наши земли, понимаешь? И просто пойти и добыть соцветия теперь невозможно.

– Ну, ясно, – кивнул Ремизов. – Но ты не напрасно отдала мне этот настой. Творцы, они, знаешь, для себя ничего не могут сделать. Только миры сотворяют, а так совсем ведь беспомощные.

Дилинэ заулыбалась, кокетливо отвела взгляд и покраснела. И всё-таки ее туника была слишком прозрачной, и Ремизов, смутившись, отвел взгляд. Он погрузился в свои мысли, и задумался, а как, вообще, нейросеть сумела создать иллюзию не просто зрительную, но и настолько осязаемую? Ведь здесь чувствовались запахи, вкус, прикосновения и даже боль. Ничего этого не было в исходных данных. За точку отсчёта система принимала лишь временной отрезок из прошлого, а всё остальное нейросеть дорисовала сама. Слишком реалистично дорисовала...

Конечно, квантовая система позволяла использовать особые алгоритмы. Вместо двух вариантов, нуля и единицы, у Ремизова имелось три, которые можно было интерпретировать как «да», «нет» и «может быть». Состояние суперпозиции и давало эту эфемерную величину «может быть». И именно этот факт позволил миру Кимелем развиваться совершенно непредсказуемо. И стать настолько живым.

***

Никогда меня не привлекала блатная романтика.

Наручники с меня так и не сняли, выгребли все из карманов и шнурки зачем-то из кроссовок вытащили, а после запихнули в маленькое помещение со стеклянной дверцей. Ощутил себя обезьянкой в клетке. Хотя нет, будь я обезьянкой мне б хоть банан кинули, а ещё пальцами бы показывали. Но меня не замечали. Я, скорее, был тут вместо золотой рыбки: сидел себе в аквариуме, и никому до меня не было дела. Я пялился сквозь стекло, а менты ходили мимо, будто я предмет интерьера, а не живое существо.

Положение более, чем унизительное. Вообще, мне кажется, лишение свободы – само по себе достаточное наказание. И совершенно ни к чему подвергать жертву дополнительному унижению. Особенно, когда ты ещё даже не осуждён. Просто задержан. Но я для них уже не человек.

– Эй, гражданин начальник! – я постучал по стеклу, пытаясь привлечь чье-нибудь внимания. – Дайте хоть покурить!

Но успеха мои действия не возымели. Я просто сел на скамейку и стал ждать. Не будут же меня вечность тут держать. В конце концов, кормить заключённых ведь положено. Не мрут же они с голоду. Наверное...

Когда я уже потерял всякую надежду, дверь, наконец, открылась.

– Гражданин начальник, – обратился я, – дайте сигаретку.

– Потом, – буркнул мент. – На выход.

Я думал, что меня ведут на допрос, но мы почему-то вышли во внутренний двор. Холод здесь пробирал до костей, дома толком одеться не дали, а ещё ведь совсем не лето стояло на улице. Но курить сейчас хотелось так сильно, что я бы и на морозе с удовольствием погулял в одной футболке. Однако остановиться мне не дали, мент, толкая в спину, завел в отдельно стоящее здание, а дальше меня ожидал спуск по лестнице. Ох, чую допрос будет выглядеть совсем не так, как я рассчитывал.

Мент открыл железные двери, больше походившие на створки гаражных ворот, и впихнул меня в помещение.

С потолка свисала тусклая лампочка, а ещё крюк, на который обычно мясные тушки вешают. Стало не по себе.

– Руки, – скомандовал мент и я заметил, что мы тут не одни.

Наручники с меня сняли, и я принялся растирать запястья. Не успела кровь прилить к конечностям, как меня повалили на пол, заломили руки за спину и снова заковали в браслеты. Запястья мне зачем-то обмотали тканью. Тогда я не понял, для чего.

– Бить будете? – только и спросил.

– Нет, – с улыбкой ответил один из ментов, тот, что уже был в этом подвале, и я почувствовал, как стальной браслет защëлкнулся на лодыжке.

– Если тебя бить, – услышал я, лёжа на холодном полу, – ты ж потом жалобу накатаешь. А вдруг выпустят, так побои побежишь снимать. Бить мы тебя не будем. Просто подвесим. Конвертиком.

И меня вдруг дëрнуло вверх. За наручники. Коленями я стоял на полу, а, вот, цепь между браслетами они зацепили за крюк. Встать на ноги не получалось, я не мог выпрямить колени, а потом дошло, что ноги с руками так же цепью скованы.

Поначалу больно не было. Да, немного тянуло суставы, но я даже улыбался и решил, что ничего подписывать не стану. А если, и впрямь, будут бить, то я в самом деле побегу снимать побои. Если, конечно, выйду отсюда.

Стиснув зубы, я молчал. Суставы растягивались всё сильнее. Улыбаться я перестал. Менты время от времени заглядывали в подвал, издевательски хмыкали.

Не знаю, сколько прошло времени. Эта боль, она накатывала волнами. Примерно так болят зубы: тянет, ноет и не отпускает.

Здоровье 80%

Выносливость +1

К чёрту такую выносливость! Кажется, я начал тихо стонать. Ныла каждая кость в теле.

– Ну, не пора ещё? – кто-то из ментов заглянул в подвал.

Я не ответил. Наверное, я бы даже согласился подписать всё, что угодно, только бы меня отпустили. Но не мог разжать зубы. Только стонал.

– Ну, повеси ещё чуток, – усмехнулся мусор.

Здоровье 79%

Выносливость +2

Железные створки заскрежетали в очередной раз, и кто-то гаркнул:

– Отставить!

А потом я упал. Руки и ноги мне больше не принадлежали. Боль тоже ушла. Точнее, я знал, что она всё ещё есть, но будто бы со стороны. Кому-то больно, но не мне. Сознание медленно, но верно угасало.

***

– Ох, привидится же такое, – пробормотал Юрка, свалившись с дивана. Его потряхивало с похмелья, дрожащей рукой он шарил по полу в поисках чего-нибудь освежающего, но нащупал только початую чекушку. Глотнул и почувствовал, как желудок подкатывает к горлу.

– Никогда! – просипел Юрка. – Никогда больше не буду пить.

Женщина с раной в горле, исчезнувшая половина пятиэтажки, горы – всё это теперь казалось ему сном. И лишь эта мысль удерживала рассудок от помешательства.

Квартира Юрки была неустроенной и грязной: повсюду валялись бутылки, а по остаткам закуски не брезговали пробежаться жирные тараканы. Спал он на засаленном диване, который так и не выбросили после смерти бабки. От неё-то Юрке и досталась квартира, но жилище своё он терпеть не мог. Временами он искренне хотел привести его в порядок, ремонт сделать, выбросить старую мебель, но периоды трезвости были столь коротки, что в них никак не удавалось уложиться. Однако Юрка пытался. Даже сколол старую плитку в ванной и на кухне, выставил обросшую жиром плиту на лестничную клетку и разломал старые доски. На этом дело и застопорилось, а из дыры в полу начали ползти тараканы. Поэтому он старался приходить домой лишь на ночëвку, и то если не получалось зависнуть у кого-нибудь из собутыльников.

Наспех умывшись, а заодно и напившись воды, парень влез в потрëпанную куртку и покинул неприглядное жильё. В карманах звенела мелочь, и её вполне должно было хватить, чтобы сбить похмелье каким-нибудь соком. Больше всего Юрка любил апельсиновый.

Он вышел из подъезда, доковылял до ларька, роясь в карманах, стукнул в окошко, как вдруг за спиной услышал невнятный шум. И обернулся.

– Ну, чего тебе, говори! – спросила высунувшаяся из окошка продавщица, но Юрке уже было не до неё. Его взгляд притянул рваный край кирпичей, которым внезапно оканчивалась пятиэтажка. Но это было не самым страшным. С горы, которая ночью казалась белой, а теперь вдруг стала угольно-черной, катился сияющий шар. Оранжево-красный шар, будто бы закатное солнце вместо того, чтобы скрыться за горизонтом, вдруг упало за землю и теперь росло, как снежный ком, оставляя дымящийся выжженный след.

– Твою мать… – произнёс Юрка и побежал.

Так быстро он ещё никогда не бегал, даже когда ещё не пил. Бежал не оглядываясь, не разбирая дороги, лишь бы подальше от странного «солнышка».

И он не видел, как взорвались остатки пятиэтажки, как ларек превратился в расплавленную лужицу, и как разгорелось пламя там, где в строение вонзился шар. Только спиной ощущал жар, заставляющий бежать его всё быстрей и быстрей.

Замедлил бег он лишь тогда, когда оказался на мощëной гладкими камнями узкой улице. Странной улице, на которой почему-то никогда ранее не бывал. Дыхание Юрку подвело, он привалился к стене и жадно глотал воздух. Перед глазами всё ещё мельтешили лиловые пятна.

– Грязный? – вдруг услышал он, попытался обернуться и едва не упал. – Ты как сюда попал?

Юрка сфокусировал взгляд и вдруг увидел парня в платье. Потом понял, что это не платье, а будто бы ковер. Примерно такой же висел у него на стене. Самым странным ему показалось то, что он этого парня знает. Точно знает! А позади этого парня пряталась красотка в полупрозрачном халатике.

– Бот? – с сомнением произнёс Юрка. Происходящее перестало казаться ему реальностью. Ремизов, завëрнутый в ковер, да ещё и с полуголой девкой – разве не бред?

– Ты был у Альберта Германовича? Почему у тебя одежда не прогрузилась?

– Чего? – Юрке хотелось закричать, что Бот спятил, но, несмотря на постоянную нетрезвость рассудка, он понимал – спятить мог только он сам.

– Наверное, баг в игре, – отмахнулся Ремизов. – Ладно, забей.

– Что это вообще за херня?! – Грязный стукнул кулаком по стене.

– Ты пьяным, что ли, в депривационную ванну полез?

– Никуда я не лез. Там дерьмо полное творится. Дом взорвался. Солнце с горы свалилось.

– Хурсаг, – подала голос девица.

– Иностранка, что ли? – сощурившись, Юрка глянул на красотку.

– Сикиль Дилинэ, – представилась она и потянула к Грязному руку, но вдруг передумала и отступила назад. – Для тебя ми-сикиль.

– Короче, – начал Ремизов, – это всё не на самом деле. Ты, похоже, пошёл на испытание моего устройства к профессору Каминскому. Я придумал новую штуку для виртуальной реальности. Сейчас мы её испытываем. Прикинь, каким спросом будет она пользоваться теперь, когда в реальности все развлечения недоступны?

– Ты чë несёшь? Бот, ты совсем ку-ку? Где, блин, какой-то профессор, а где я, сам подумай! Я проснулся и всё началось. То есть, наверное, вчера ещё началось, только тогда пьяный был.

– Потому и попутал всё.

– Это я, что ли, попутал? – разозлился Юрка и слегка толкнул Ремизова в грудь.

– Как ты смеешь прикасаться к Дим-ан! – вдруг вышла вперёд Дилинэ, и Юрке показалось, что у неё глаза засветились так, будто там светодиоды вместо зрачков.

– Ты, это, сиклю свою уйми, – уже не слишком уверенно произнёс Юрка. – Пусть не выëживается.

– Это ты успокойся и пойми уже, наконец. Это игра, этот мир создал я.

Юрка задумался, почесал макушку и зачем-то произнёс:

– Хреново…

***

Здоровье 75%

Сопротивление холоду 0

Не помню, как оказался в кабинете. Одежда на мне почему-то стала мокрой. Нет, не только штаны, как можно было бы подумать. Сидеть было трудно, кости ломило, но всё же это было лучше, чем висеть.

– На, – Полетаев протянул пачку сигарет и зажигалку, – кури, если хочешь.

Трясущимися руками я потянулся к пачке, вынул сигарету и не с первого раза высек пламя из зажигалки. Затянулся глубоко, задержал дыхание. Трясти стало меньше, но я так и не согрелся. Просто перестал дрожать.

– Ты ещё скажи спасибо, что с тобой в водолаза не стали играть, – произнёс Полетаев, а я не стал уточнять, что он имел в виду. – И матери спасибо скажи, приходила тут, плакалась, рецепты показывала, – он сделал паузу и сложил руки в замок, потом взял бумажку со стола и сунул мне. – Подписывай.

– Это что?

– Твоя объяснительная.

Это был самый обыкновенный лист бумаги, исписанный мелким кривым почерком. Можно было бы и прочитать, но вместо этого я зачем-то вопросительно уставился на опера.

– Я же ничего не писал, – пробормотал.

– Значит, пиши: «С моих слов записано верно, мною прочитано». И подпись. Давай, не тяни уже. У нас тут на районе ещё и теракт нарисовался, некогда мне с тобой сопли жевать.

– Теракт? – спросил я.

– Да тебе какой дело? Взрыв, газ, теракт, атомная бомба, дел полно, читай быстрее и подписывай.

Я опустил глаза к тексту. В объяснительной значилось следующее:

«Я, Волков Евгений Александрович, находился в общественном транспорте без маски, поскольку её сорвало ветром и унесло, а домой мне попасть было нужно. Обещаю больше режима не нарушать и не подвергать опасности других людей. С протоколом ознакомлен, претензий не имею.».

И, собственно, всё. Ни слова о наркотиках, обыске и аресте. Выходило, что меня задержали лишь потому, что я в трамвае без маски проехался. Охренеть можно…

– И… меня отпустят? – неуверенно спросил я.

– Отпустят, – кивнул капитан. – Знаешь, я всё понимаю, сестра у тебя больная, мать одна вас двоих тянет, но зря ты с мутными делами связался. На первый раз тебя велено было предупредить. Второй раз будет жёстче. Если денег задолжал, отдай. Если не можешь, беги. Там… – он постучал по столу пальцами, – мать твоя говорила, ты в армию собирался? Вот и давай, иди, служи отечеству. Не порть себе жизнь.

Я подписал эту бумажку. Наверное, я бы сейчас подписал бы всё, что угодно, за одно лишь обещание, что меня домой отпустят. Мне вернули вещи, даже шнурки и мелочь из карманов. И менты эти улыбались, добренько так, будто старого друга из отделения провожали. По плечу похлопали, дескать, нормально всё, гуляй.