Глава 8

Крылья были настоящие. Законсервированные волшбой, чтобы не истлели. Мягкие, нежные, алые — крылья королевы Элвин.

Справившись с внезапным ужасом, Райна обозначила коротким неприличным словом все, что думает о коронном совете Реморы. И принялась сверлить гроб. Когда коловорот пробил дерево, и Райна вытащила его наружу, следом поплыла в камеру вонь. Стараясь дышать ртом, девушка сунула в дырку щуп и подождала какое-то время, надеясь, что Канник не напутал с чарами. Когда терпеть мочи больше не было, она выдернула щуп и залепила дыру хлебным мякишем. Загладила и отправилась в обратный путь, прежде кинув жадный взор на люк в потолке: возможность вернуться в жилые покои, умыться, а не часами еще блуждать по горе.

Канник у лаза уже извертелся весь. Подхватил Райну под локти, оглядел и обнюхал со всех сторон. Громко чихнул:

— Что на тебе за дрянь? И почему ты бледная? С призраком встретилась?

— Уж лучше бы с призраком… — пробурчала девушка-скрежет, стараясь не заплакать от облегчения. А Канник покатал слизь с ее куртки между пальцами:

— Ты что, там пауков давила?

Райна криво улыбнулась:

— Одного. Только очень толстого. И призрак тоже там был, кажется… Не знаю, чей.

— Испарений ты надышалась! — Канник бросил под ноги платок, защищавший Райне лицо, а потом повисший на шее. — Идем-идем. Умоешься и спать ляжешь, а я пробой займусь.

Он жадно покосился на мешок Райны, сгреб и погасил магический огонек и карту. И повел девушку наружу. Там уже окончательно наступила ночь — прозрачная, серебряная, тихая, как все ночи по эту сторону Стены, вдали от сражений на изломе лета. Воздух был напоен ароматами воды и трав, поспевающих яблок и уютного дыма. Райна охотно бы прилегла под ближайший куст и задремала, очарованная свежестью этих запахов, но Канник теребил, тянул за локоть и говорил, говорил, не давая девушке заснуть на ходу.

Да и в аптеке не позволил улечься сразу. Душераздирающе зевая, разроняв пузырьки и склянки, достал из недр резного глубокого шкафа микстуру в непрозрачном бутыльке и приказал выпить разом. Горло обожгло, зато головная боль развеялась и спать стало хотеться не так сильно.

— Во дворе купальня, белье в сундуке, грязное замочи в корыте, — скомандовал аптекарь коротко и, схватив сумку Райны, исчез в лаборатории. Бросив через плечо:

— Как закончу — разбужу.

Девушке казалось, прошел какой-то час, когда ее растолкал аптекарь. Был он бледен, с бисеринками пота на лбу и висках.

— Я бы прав, Ашад отравили. Вставай, проведешь меня к королеве. Она должна это знать.

И вот тут на Райну в первый раз в полной мере обрушилось понимание: она нарушила обещание, вмешала третье лицо, и даме Элвин это может очень не понравиться. Девушка сгребала руки и ноги, чувствуя ломоту в каждой косточке, ужасаясь от одной мысли, что надо вставать и идти. Канник истолковал это по-своему, сперва грубо массировал черноволосой конечности, а потом влил в нее обжигающий, бодрящий чай.

— Вставай, или я тебя понесу.

Райна скрипнула зубами и встала. Надо было испить эту чашу до дна. После Сиург — почти не страшно.

Возвращения девушки в замок никто не заметил, равно как и ее ухода. Кроме неприметного юноши-человека, посланного в проводники. Райна смутно помнила паренька: он был из отряда, который девушку спас. А сейчас неприязненно покосился на Канника:

— Кто это?

— Мой друг. У него важное известие для королевы.

Воин кивнул. И без лишних разговоров повел спутников — но не наверх, в покои, а к подъемнику и вниз, теми же коридорами, которыми Элвин вела ее и зеленокрылого Ильма, обозначая свой скорбный путь.

Одна из дверей по сторонам коридора сложилась вверх крылом летучей мыши. Проводник указал спутникам на темный вход, а сам остался снаружи.

Обстановка покоя была не то что скудной — убогой: ложе, табурет, жаровня и водопадик, стекающий в каменную чашу. Элвин забралась на ложе с ногами. В миску у нее на коленях капала из ронда сквозь полую иглу кровь. Королева, морщась, стирала побуревшим полотенцем отлетевшие брызги. И, кажется, обрадовалась, что Райна не ахает и не задает вопросов.

— Оборотная сторона силы, — прошелестела она. — Так удается не разорвать себя изнутри, когда я долго не в бою. Ронха хорошо знает мои слабые стороны… Дама Сель обещала, что тело нащупает равновесие, но оно, видимо, против.

Элвин указала на табурет:

— Садись. Ты нашла нужные травы?

— И травы, и доказательство, что Ашад отравлена.

Ледяное спокойствие слетело с королевы. Миска с колен опрокинулась, выплеснув бурый язык крови на пол. Элвин, морщась, выдернула и бросила следом иглу. Прижала платок к ранке.

— Рассказывай.

— Пусть лучше он.

— Кто? — взгляд хлестнул по лицу терновой веткой. Но Райна, полагая, что терять уже нечего, поманила Канника. Тот подошел, поклонился, прижав руку к сердцу:

— Простите девочку, моя королева. Она не враг вам. И я тоже буду другом.

И стал рассказывать о поисках и находках. Чем дольше он говорил, тем светлее становилось лицо королевы. Наконец она довольно опустила веки.

— Ты не представляешь, как мне помогла, Райна. И ты, Канник. Я хочу видеть тебя среди женихов, если ты не связан обязательствами.

Он улыбнулся, встряхивая крыльями:

— Даже если мне не повезет, моя королева, я буду пробовать еще и еще. Пока мне не повезет однажды.

Элвин ответила улыбкой. Жестом подозвала к себе Райну:

— Отныне ты будешь со мной везде и всегда, кроме боя.

— Прошу прощения у моей королевы, — девушка-скрежет, внутренне трепеща, склонилась, коснувшись руками пола, чтобы хоть так укрыть пламенеющее лицо. — Но в бою я тоже буду с тобой. Моя деревенька сожжена, мои родичи убиты. Я должна отомстить.

Королева вскинула на нее светящиеся самоцветами глаза:

— Пусть будет так, если ты хочешь. А пока у нас роздых между боями — будем готовиться к ритуалу.

Элвин шепнула несколько слов Каннику и отпустила его вместе с проводником, что у ожидал у двери. Прождала какое-то время, давая им уйти. Сосредоточилась, точно тянулась к чему-то невидимому, а Райна вновь ощутила, как волосы на затылке шевелятся от странного холода.

Почти сразу же объявилась Ронха. Морщась, оглядела убогий покой.

— Что угодно моей королеве?

Райна спрятала руки за спину и опустила глаза, стараясь утаить от чернокрылой немотивированную ненависть. Девушку-скрежета послали шпионить за Элвин, а не помогать ей, но Райна вдруг оказалась вовлечена в интриги и невольно выбрала сторону.

— Назначь день ритуала, Ронха, — слабым голосом произнесла королева. — И помоги мне вернуться в покои.

— Надо было довериться лекарю, а не истязать себя самой, — Ронха взяла Элвин под локоть, мазнув по Райне взглядом, точно по мебели. Главу коронного совета распирало торжество. Еще бы, гордая королева сломалась, сдалась! Сама ее позвала… — Я пришлю его. И портних. И соберу коронный совет. Мы все устроим в лучшем виде. Все заботы возьмем на себя. Позже я приду со списком женихов.

— Нет. Отправь глашатаев. Пусть каждый не связанный обязательствами крылатый получит свой шанс.

— Как будет угодно моей королеве.

«Неужели не насторожится даже? — подумала Райна. — Впрочем, Элвин кажется такой невинной. Такой измученной и слабой… А Ронху слепит гордыня».

Девушка забилась в угол спальни, не привлекая к себе внимания, пока чернокрылая не убралась наконец. И маска Элвин не превратилась в лицо.

— Ильм вернулся? — спросила Райна робко.

— Вернется через три дня. И Сель прибудет тоже.

Эти три дня провели они не без пользы.

Прежде Райна видела праздники лишь мельком — кухарка живо хватала ее за косы и приставляла к работе, — и потому сейчас умирала от неловкости (поди очутись в центре радужного вихря) и любопытства. Да еще старалась не попадаться на глаза Ронхе. Элвин сцеплялась с той по каждой мелочи, и в воздухе отчетливо пахло грозой — в прямом смысле.

Если на украшение покоев обе ведьмы обращали мало внимания, передоверив его слугам, то из-за платьев для церемонии, обуви, украшений поскандалили всерьез. Ронха настаивала на черном с серебром: родовых цветах Реморы. Платье, на взгляд Райны, было чудесным, хотя и излишне нежным: укороченный лиф, густо усаженный тонкими нитями по краю, треугольный вырез, завязки на шее и открытая спина. Но Элвин уперлась, что желает алое. Раз уж ее лишили крыльев, то пусть хоть алый шелк их напоминает. И спина должна быть закрыта: она никому не покажет шрамы.

— Но тогда ты будешь, как человек! — проскрежетала Ронха.

— Я бескрылая, — Элвин сверкнула глазами. — Приравняла меня к людям — терпи.

Ронха отступила. А Райна едко подумала, что главе совета важно уложить Элвин на брачное ложе, и цвет платья при этом не имеет значения.

Но и королева скандалила не просто так. Она отвлекала Ронху от чего-то важного. Гонцы (исключительно люди) появлялись и исчезали, обменявшись двумя-тремя словами с королевой, что-то происходило подспудно, но что именно, даже Райна до конца не понимала.

Иногда за девушкой заходил Канник, нетерпеливо свистел под окнами, и они убегали в город. Вот уж где было празднество. Цветы, флаги, ярмарки, менестрели. Райна погружалась в круговерть с головой и дичиться перестала. Три дня пролетели, как один. А потом вернулся Ильм. Пахнущий дорогой, явился в покои Элвин, подняв сквозняк зелеными крыльями, точно присыпанными серебром. Весь такой ясный, светлый, что у девушки-скрежета захолонуло сердце.

Ильм поставил на столик черненый ларец с высокой крышкой.

— Дама Сель дарит тебе свое сердце и войдет в Ремору по первому твоему знаку.

Элвин открыла ларец. Оттуда пахнуло травами. Райна, повинуясь нетерпеливому жесту королевы, подошла. Принюхалась, громко чихнула, ладонью коснулась лба.

— Да этим половину Реморы можно усыпить, моя королева.

— Так усыпи, — дернула Элвин ртом. — Отправляйся к своему аптекарю. Ильм, отдыхай. Завтра у нас много дел.

Королева была права. Ранним-ранним утром разбудил едва прилегшую после варки зелья Райну тонкий серебряный звук трубы. Он несся над спящей Реморой, заставляя взлетать птиц и горожан высовываться в окошки или выскакивать на крылечки, увитые розами.

Процокали от высокого замка белые и вороные кони, неся на себе воителей в серебристых кольчугах. Туманами вились хвосты и гривы коней, поступь была ритмичной и звонкой, а солнце, вставая, обливало алым наконечники копий над головами всадников.

Пробежали по влажным от росы мостовым девчонки, разбрасывая из плоских корзинок лепестки.

В небе выписывали круги, пестрели крыльями крылатые. Отчетливо пахло сдобой и праздником.

Райна ехала в свите королевы, сдерживая горячащегося коня — верхом она ездить не умела, и жеребец это чувствовал. Но свита двигалась шагом, так что едва ли выпадало упасть. Под Элвин был белый иноходец, и вот он-то как раз пребывал с хозяйкой в гармонии, а праздничное алое платье складками ложилось на круп и по обе стороны седла. Полыхал ронд. В руке, свободной от поводьев, сжимала королева букетик маков, на скулах горели пятна, в густо подведенных глазах плескалось пламя. Королева старательно опускала ресницы, чтобы никто из коронного совета не разглядел этот взгляд.

Горожане подносили шествию цветы, еду, питье. Райне показалось, в толпе мелькнул Канник с ковшом. Начерпал проезжающим вина из высокой бочки на углу улицы. Но когда черноволосая в хвосте процессии подъехала туда, бочку уже укатили и аптекаря не было.