Глава 11

Ильм развернул Элвин спиной к себе, усаживая на колени, и стал мягко поглаживать плечи и целовать затылок.  Королева не сопротивлялась, а им самим овладевала страсть — точно угли под пеплом разгорались все ярче. То, что Райна видела, противоречило словам Канника, или он ошибался. Либо было в королеве нечто, воспламенявшее и холодных крылатых, но непонятное Райне в силу ее природы: женской и скрежета. Руки Ильма, покрытые золотистым пушком, поблескивавшим в сиянии светлой ночи, жарко скользили по плечам Элвин, сжимая их сильнее. Поцелуи жгли пожаром. Райна подумала, целуй Ильм так ее — она давно бы уже растеклась лужицей. Не осталась равнодушной. Обернулась бы к зеленокрылому, изгибаясь течной кошкой, подставляя для ласк все новые места, и сама бы целовала в ответ взахлеб и яростно. А Элвин сидела куклой, лишь слабо задрожала, когда ладони мужчины грубо прошлись по наружной стороне ее бедер, перешли на внутреннюю сторону, от колен продвигаясь выше, и скомкав и приподняв платье, нырнули в темноту и задержались там, настойчиво добиваясь отзвука. В какой-то миг Элвин хрипло и коротко застонала — не то стыдясь, не то мешая крику сорваться с губ. А Ильм продолжал ласкать ее, как виолу, добиваясь звонкой и чистой ноты. Надеясь ее услышать. Вкладывая всего себя. И такие силы ходили сейчас, вздымались волнами в опочивальне — что куда там боевой магии.

Крылатый мягко устроил Элвин на постели, опахнул крыльями, укутал в ароматы цветения, сплел песню, предназначенную для двоих, бросил венцом на чело королевы и продолжал то мягко, нежно ласкать, то жестко прижимал с сильному телу. Из юного мальчика вылепился мужчина: не трепетный, но надежный, знающий силу своих желаний. И глаза горели мрачной зеленью, а кровь текла с искусанных губ.

Райна теперь лишь больше Ильма хотела.

Она поймала себя на том, что на коленях выползла из убежища. И не будь зеленокрылый так занят королевой, а Элвин — так упорно не охраняй предназначенную к сдаче крепость, они бы точно Райну заметили.

Но Ильм, усевшись, откинувшись назад, заставил бедра королевы обвиться вокруг его собственных, и взял в ладони чаши ее грудей, то сжимая, то целуя и втягивая торчащие между пальцев соски. То слизывая слезы и пот, бегущие по лицу Элвин.

Райну уже просто колотило.

Она закусила кулак, пытаясь не выдать себя стоном или криком. И поползла прочь, ловя мгновения, когда хриплые вздохи Элвин разрывали тишину.

Но от двери еще обернулась, поняла, как наконец едины эти двое, как меч нашел свои ножны и вонзается в них, заставляя тела колыхаться в едином ритме. И тут ее накрыло первую.

Как Райна выбралась из опочивальни, она не помнила. Может, ее вела целительница тьма, а может, просто выбросило волной накрывшей Ремору страсти.

Очнулась девушка-скрежет рядом с Канником. Тот потягивался сытым котярой, скреб безволосую грудь, облизывался, как лиса, только что отобедавшая в курятнике. Встретился с Райной глазами и подмигнул.

Райна поспешно натянула одеяло, нащупала под ним свой медальон, выдохнула. И все в ней тоненько задребезжало. Девушка-скрежет не помнила этой ночи, которая, судя по серебристому свету с галереи, не закончилась. Райна шпионка, ей нельзя терять контроль над собой! Но, судя по виду аптекаря, он не догадывался, кто она такая.

— Где моя одежда? Выйди! — заозиралась она. Влезая в штаны и рубаху, заодно проверила и даже ощупала постель. Та была девственно чистой, хотя и помятой. В медальоне успокоительно заворочалась тьма.

Может, и не было ничего? Может, и не было…

Райна подумала, что эта ночь была самой подходящей для нападения — если любовное безумие накрыло город и замок, бери всех голыми руками. Разве что мешает лето. Хватит ли Сиург сил провести сюда целую армию? И неужели это нельзя было сделать намного раньше? Неужели зимней ведьме не известна эта уязвимость?

Или скрежетов тоже накроет страсть, как вот ее, Райну?

Столько вопросов и ни одного ответа.

— Копуша! — Канник сунул лицо в щель. — Нас ждут уже!

И об Ильме с Элвин Райна поразмышлять не успела.

Зато вскоре увидела их в том чертоге, где Элвин отрубили крылья. Их, нескольких крылатых в передниках; одетых в броню людей из отряда Элвин. Некоторые поздоровались с Райной глазами.

Огни в этот раз тоже горели тускло, почти не разгоняя мрак, только не синие, а красные, факельные. Райна инстинктивно зажмурилась, запнулась о канавку под ногами. Канник подхватил ее, отвел к стене, в толпу. Девушка-скрежет порадовалась, что аптекарь держит ее. И что огни светят в затылок. Оставляя лицо в тени.

Стараясь выровнять дыхание, черноволосая обежала чертог глазами.

Канавки все так же рассекали пол лучами звезды, сходясь к середине зала. Горловину воронки перекрывала вычурная решетка из черных, толстых прутьев. Над ней стояла на массивных лапах та же дубовая рама с петлями и кольцами. И подле мраморный стол, отмытый до белизны. Но массивные каменные кресла по кругу были пусты — кроме одного, в котором замерла королева. И в зале стояли легкий гул разговоров, шелест одежды, скрип доспехов, шелест огня.

Но звуки были такими же тусклыми, как огни. А присутствующие — хмурыми, сосредоточенными — точно и не пережили вот только вот время любви и наивысшего счастья.

Низкая боковая дверь распахнулась, и Канник глухо вздохнул, заставив Райну вздрогнуть. По полу проволокли и бросили под ноги Элвин Шэду. Руки советницы были стянуты за спиной, крылья обвисли, ронд, рассеченный в трех местах, обильно кропил лицо кровью, превращая его в ужасающую маску гнева. Синекрылая плюнула на сапог Элвин, но та успела убрать ногу.

— Рабы! Да как вы смеете! — прохрипела Шэду. — И ты, мелкая бескрылая дрянь!

Синие глаза сверкнули на красном. И чертог с его полутьмой заполнил ком злобы. Пробежал по стенам, гася факелы. Даже разрезанный ронд, похоже, не помешал советнице колдовать. Но строй воинов-людей стоял неколебимо, а ронд Элвин заполыхал, и тьма, ворча, уползла.

— Правом королевы я сужу тебя за предательство, советница Шэду. За то, что была одной из отравителей прежней королевы Ашад. За смерть в огне юноши Орма. За мои отрубленные крылья. Все твои преступления подтверждены и доказаны. И свидетели живы. Если у тебя есть слова оправдания — можешь оправдаться.

— Сжечь тебя с твоим птенцом надо было! Или удушить! Лишить крыльев — это слишком мало! Королева рабов, убийца, — провизжала Шэду, под конец теряя голос. — Я не буду оправдываться. Никогда.

Элвин посмотрела на капли крови на сером полу.

— Есть в этом зале кто-то, кто скажет в ее защиту?

Треск огня, шум дыхания. И ни слова в ответ.

— Казнить.

Узколицый крылатый с тусклым рондом и серыми крыльями шагнул вперед и ткнул пальцами в шею Шэду. Советница осела мешком, и Райна точно знала, что она мертва.

Одного за другим вводили советников, оглашали приговор, убивали, сбрасывали в яму под решеткой тело.

Элвин знала, что они сильны, и использовала ночь, когда советники были уязвимы, и сонное зелье Райны. Райна и восхищалась королевой, и боялась ее сейчас. И ведь они сами с Канником дали Элвин в руки доказательство преступления совета. Ни один крылатый не сумеет ее осудить!

Из десяти советников осталось двое. Ронху оставляли напоследок, а сейчас на колени перед королевой поставили мужчину с узорчатыми сине-белыми крыльями. Его ронд был не только разрезан — советник с досадой глядел на кровавые пятна, испортившие рубаху, — но и обмотан черной тряпкой. Но пленник не пытался колдовать, не выкрикивал оскорбления. Вздохнул:

— Я подозревал, что все закончится так. И все же надеялся на твое благоразумие, дама Элвин. Я разочарован.

— У меня есть доказательства убийства Ашад. Совет замешан в этом.

— Почему совет? — поморщился он. — Мы бы никогда не унизились до убийства королевы.

Элвин привстала, заглядывая ему в лицо:

— Ну да, отрубить крылья проще и легче. И убить юношу, который вам мешал.

— Это была случайность.

— Или Ронха хотела сломать мою волю. Проще управлять одинокой, да?

Они говорили так тихо, что Райна едва разбирала слова. Но воздух потрескивал, как от молний.

— …одинокой, презираемой, униженной. Поставленной на одну доску с рабами. Вы же не думали, что я захочу и сумею с людьми договориться! Не подозревали, да?

— Мы действовали согласно закону. Древнему, редко используемому, жестокому. Но… — он помедлил, округлив рот. — Все, что мы сделали — сделано было во благо Реморы, чтобы избежать ее падения. А ты сейчас уничтожаешь плоды наших трудов. И собственных страданий, приведших тебя на трон. Ты предпочла месть верности. И убиваешь сильнейших, лучших защитников твоей башни. А что до Ашад… все видели, что она бесплодна. И понимали, к каким бедствиям это может привести. Почему ты обвиняешь в убийстве совет?

— Я провела обряд призыва, — вмешалась дама Сель холодноватым насмешливым тоном, выйдя из тени трона. — Как только узнала, что в теле Ашад найден яд. Призрак назвал поднесших его. А мозголом скажет, насколько лично ты замешан в этом. Конечно, если сам не признаешься.

Советник побледнел. Это было видно даже сквозь корку запекшейся на его лице крови.

— Я не замешан в этом, моя королева. Я был против планов Ронхи. И Орма не хотел убивать.

— Тогда и тебя не убьют, — эхом отозвалась она. — Только отрубят крылья.

Мужчина опустил голову. На миг все застыло, как в вязком киселе. Потом советника подняли под локти и повели к раме.

— Они это сделают?

Райна подумала, что следует спрятать лицо у Канника на плече, чтобы выглядеть глупой испуганной деревенской девчонкой. Она облизнула губы.

А казнимого растянули на раме, и железные кольца на его лодыжках и запястьях захлопывались сами собой, а вернее, волей королевы. Нити магии, которые должны были удержать советника вместе с железом, не были растянуты между креслами, все их держала в горсти Элвин. И лицо ее было едва ли не бледнее лица осужденного. Ильм окаменел за креслом королевы. Крылатый с тусклым рондом принял в руки секиру-лунницу и шагнул советнику за спину.

— Остался ли кто-то, кто хочет сказать в защиту осужденного?

Сель, королева замка Карм, опять шагнула вперед. Встряхнула тяжелыми русыми волосами:

— Отдай его мне. Жизнь за жизнь, твоя — за его.

Казалось, все в зале вспомнили, как дышать. Даже свет в лампах разгорелся ярче.

— Это тоже древний закон. Но — милосердный, — шепнул Канник Райне на ухо. — Проще отправить сильного воина в изгнание, где он принесет пользу крылатым, чем делать из него инвалида — когда идет война и беспомощных и без того хватает. А убитым и вовсе потерян счет.

— Она молчит!..

— Она согласится. Элвин и впрямь обязана Сели жизнью.

— Освободите его, — сказала королева Реморы. — Мой долг уплачен, дама Сель.