Мактуб. Для арабов это слово означает, что нельзя повернуть реку вспять. Всё, что происходит с нами, предначертано Аллахом. Так мне объяснил отец незадолго до своей смерти.
Он дал мне жизнь, вырвав с корнями из родной земли свою, отрекаясь от своего предназначения, за что и поплатился жизнью. Говорят, в пустыне чувствуют себя, как в своей стихии, только бедуины и Боги. Я же не отношусь ни к первым, ни ко вторым. Так кто же я? Отец мой – сын эмира, а мать – женщина с запада, как пренебрежительно любят здесь говорить о женщинах. Их религия учит, что лишь три женщины были совершенны: Хадиджа – жена пророка Мухаммеда, вторая – его дочь Фатима, а третья, Марьям – мать пророка Иисуса. Моя же мать всего лишь несовершенная женщина, которая меня родила. Возможно, одной из причин, лишившей меня связи с востоком, был этот снобизм, разделивший мою жизнь на две: одна принадлежала миру запада, где я родился и вырос, а вторая – миру востока, чья кровь текла по моим жилам.
Кровь пустыни. Иногда я слышал её зов, шёпотом песков сходящий с барханов, манящий меня на закате быстро уходящего красного солнца. Каждый раз, когда я видел алое солнце, я вспоминал свою единственную поездку в ксар в Тафуде. Эта неприступная крепость принадлежит моему деду – эмиру. В тринадцать лет под предлогом увидеться с внуком он похитил меня, чтобы сделать из меня наследного принца. Тогда я был слишком мал, чтобы воспринимать эту поездку, как что–то опасное. Для меня это было захватывающее, невероятное приключение, которым я ещё не один год хвастался перед сверстниками. К тому же, ко мне действительно относились, как к принцу. Я был счастлив в Тафуде до тех пор, пока не понял, что мне уготована участь вечного пленника. И я, возомнив себя сказочным героем, решил сбежать. Бесстрашный, уверенный в своей победе, я не сомневался, что пустыня покориться мне, и я пересеку её в считанные дни. Каким же глупым я был. Теперь бескрайний песчаный океан вызывает во мне только страх и восхищение. Любоваться алым солнцем на западе, слушая зов предков, не то же самое, что видеть, как пред тобой огнём полыхает небо, сжигая воздух, размывая границы между мирами.
Десять лет я ждал этой новой встречи. Десять лет я жил в страхе, что однажды я увижу, как кровь пустыни разливается по дюнам, лишая меня дара речи, убеждая, что я, наконец, дома.
– Господин, завтра к обеду мы уже прибудем в ксар, – успокаивал взволнованного чужеземца один из слуг, сопровождавших наследного принца до крепости.
– Я знаю, Салах. Я знаю, – задумчиво ответил Роберт, всматриваясь в костёр в центре разбитого лагеря.
Наверное, со стороны он выглядел обеспокоенным. На самом же деле, молодого мужчину переполняли чувства, названия которым он не знал. Он не соврёт себе, если сознается, что за последние десять лет, с тех пор, как покинул эти земли, он впервые остался наедине с самим собой. С момента, как они сегодня отправились в путь из Марокко в Тафуд, время для Роберта остановилось. Воспоминания оживали с каждым следующим шагом. Ровно десять лет назад, на этом самом месте, они точно так же сидели с отцом у костра и грелись. Тогда мальчишка не мог взять в толк, почему в пустыне по ночам холодно. Мулай, младший сын эмира, рассказывал сыну о жизни востока. Эти истории накрепко поселились в памяти впечатлительного ребёнка и, даже спустя много лет, Роберт точно знал, куда они направятся дальше, и что ожидает его впереди.
Рано утром наследный принц и его свита продолжили путь на верблюдах по золотым пескам. От лагеря, где они ночевали, дальше дорог не было. Как по часам, ровно к обеду, пустынный караван верблюдов прибыл в назначенное место, где провожатые должны были передать гостя воинам бенизаир, чтобы те безопасно доставили драгоценного внука эмира во дворец.
Местные жители удивительным образом ориентировались не только на безликой для европейцев местности, но и в ощущении времени. Не успели они подняться на холм, как вдалеке показался конный отряд, скачущий им навстречу. Здесь не было дорог ни десять лет назад, ни двадцать пять, когда Мулай, отец Роберта, покидал эти земли, ни сто веков назад.
Сердце наследного принца затрепыхалось при виде семейного флага, развевающегося по ветру в руках одного из наездников. Вмиг Роберта настигло жуткое нетерпение, обвенчанное с восторгом и воодушевлением. Мужчина сам не понимал, как широко улыбается и щурится от острого песчаного ветра, выглядывая знакомое лицо. По мере приближения гонцов улыбка сходила с его лица. Молодой человек не увидел того самого, кого даже не подозревал, что будет ждать, оказавшись на этом холме, в нескольких десятках миль от крепости.
Все знали, что принц с запада был отличным наездником, поэтому для наследника пригнали лучшего жеребца. Роберт и вправду с детства любил ездить верхом и с удовольствием поскакал бы сейчас со всей дури навстречу судьбе, пронзая раскаленный воздух. Однако, не обнаружив среди встречающих старого знакомого, мужчина поник. Какие такие дела могли удержать Ману в замке и помешали встретить первого и, возможно, единственного лучшего друга?
Бенизаир – воины великой пустыни Дроа, принадлежавшей Роберту, как и этот народ. Здесь его нарекли именем Мухаммед, и с этого момента он редко услышит имя, данное ему при рождении. На все вопросы стража не давала чётких ответов. Роберт точно знал, что его друг Ману был предводителем этого огромного войска бенизаир. Когда–то эмир даровал ему эту честь, однако его добрая воля была словно оплеухой для мальчишки, которому было столько же лет, сколько и Роберту. Но об этом потом. Самое главное, что он жив, и находится в крепости, ожидая появления принца Мухаммеда. Так ему сообщили встречающие.
Несмотря на траур по эмиру, Роберта встречали с почестями: крики, вопли, стрельба – всё, как и полагалось для долгожданного гостя. Всем не терпелось поскорее провести инаугурацию и преклониться перед новым государем. Ходили слухи, что чем дольше пустует трон, тем труднее будут годы правления нового правителя. Оставшийся без присмотра народ волновался, в нетерпении ожидая скорейшего вступления во власть наследного принца Мухаммеда. А уж после инаугурации со спокойной душой можно было почтить память о великом вожде.
Растерянность и паника – вот что поднималось в душе человека, не готового менять свою жизнь, не желавшего идти на поводу воли Аллаха и завещанию деда. Роберт молился всем Богам, чтобы поскорее встретить Ману, и чтобы тот, как и десять лет назад, спас его от неминуемой участи. Мужчина, как дикая кошка на охоте, шнырял глазами в поисках знакомых черт, словно идя по запаху, но всё было тщетно. Шум и толпы людей сбивали его с пути, отвлекая на себя. Он не шёл, его чуть ли не несли к воротам дворца, выказывая глубочайшее уважение. Теряя всякую надежду на поддержку единственного знакомого человека, которого знал здесь Роберт, последний смирился со своей участью и поддался благодарным рукам, которые незаметно внесли его в зал для торжественных приемов.
Он сразу его узнал! Толпа вмиг расступилась при виде высокого чистокровного араба, каким сам наследный принц не являлся. Сияющие глаза, как и прежде, сверкали благородным чёрным опалом, заставляя Роберта ненадолго поддаться их магическому притяжению. Ману всегда был немногослоен. Он говорил глазами: честно, искренне, не страшась тонких эмоций. Он был истинным мужчиной востока, чью кровь не признала пустыня.
– Добро пожаловать во дворец, наследный принц Мухаммед, – сердце пронзил чужой незнакомый голос, и волшебство рассеялось. Ману крепко обнял гостя и трижды обжёг его щёки колючей бородой.
Глупец, чего он ожидал? Встретить прежнего тринадцатилетнего мальчишку, чьё лицо было залито слезами в момент их расставания? Перед Робертом стоял высокий, широкоплечий молодой мужчина. В отличие от пришлого псевдопринца, лицо Ману украшала густая раскидистая чёрная борода, делая его лет на десять старше. Сухое грубое лицо было Роберту незнакомо. Он пытливо всматривался в новый образ друга, отчаянно пытаясь найти в нём хоть толику чего–то узнаваемого. Глаза! Заприметив в них былой огонёк, родной блеск, гость не сдержал улыбки. Казалось, все тайны пустыни были скрыты в чёрном омуте зыбучих песков спокойного уверенного взгляда Ману. Роберт внезапно осознал, какая между бывшими друзьями огромная пропасть. Это для него поездка в Тафуд и всё, что здесь приключилось десять лет назад, по–прежнему оставалась самым ярким событием в жизни. Роберт не удивится, если Ману и не вспомнит его, ведь то, что для мальчика с запада казалось диковиной, для Ману было обычной повседневной жизнью. Он воин. Каждый его день, как приключенческий роман.
Араб прислонил пальцы к сердцу, после к губам, а затем ко лбу. Роберт повторил за ним, с благодарностью отвечая на гостеприимство. Было душевно и тепло, однако молодого человека не покидала мысль, что Ману, друг детства, встретил его слишком официально.
Гостя немедленно проводили в его покои и помогли принять ванну. Традиционную одежду, оставленную на кровати для наследного принца, Роберт проигнорировал. Лёгкие брюки и футболка показались ему более удобными, чем мужское платье.
Внуку эмира не терпелось поскорее обсудить с Ману мучившие его всю дорогу вопросы о дальнейших планах старейшин, вознамерившихся, как и его дед когда–то, сделать из парня правителя земель Тафуда. Роберт был уверен, что друг пойдёт ему на встречу и найдёт способ, как его спасти несчастного принца от грядущей незавидной участи. Но каково было его удивление, когда сам Ману начал уговаривать друга остаться, смиряясь перед волей Аллаха.
– Ману, я здесь завою от тоски на третьи сутки. Пожалей меня! Придумай хоть что–нибудь, – выпрашивал Роберт, крутясь вокруг молодого мужчины, как коршун над добычей. Тот медленно ходил по большому парадному залу вокруг фонтана, раздумывая над услышанным. Где–то в сердце старого друга теплилась надежда, что ему всё же не придётся битый час уговаривать Роберта не отрекаться от имени, дарованного ему самим эмиром.
– Когда смотришь в себя, скучно быть не может. Душа человека непостижима. Так было задумано Аллахом. Поэтому мы продолжаем жить в бескрайней пустыне, и нам чуждо всё, что путает наши мысли и чувства. Ничто не должно отвлекать мужчину от бытия. Только в любви мы поддаёмся искушению и теряем голову. В объятьях женщин нам позволено постигнуть земной рай.
– Сейчас ты тоже думаешь о бытии? – недовольно подгонял его Роберт. Размышления о высоком – это, конечно же, интересное времяпровождение, но только после того, как решатся основополагающие вопросы жизни и смерти.
– Я слышу пренебрежение в твоём голосе.
– Прости. Просто я никак не могу понять, разве нельзя просто поговорить со старым другом и ненадолго забыть о душе, политике, религии? О чём ещё ты сейчас там думаешь?
– Я думаю, что новому эмиру нужно научиться терпению и правилам этикета. Ты понимаешь, какая огромная ответственность ложится на твои плечи?
– Я не хочу, чтобы эта ответственность придавила меня насмерть и сделала из меня пугало, которое ничего не решает, а так, только отпугивает соседних стервятников, чтобы те не посягали на вашу землю.
– Нашу.
– Ману. Ты как никто знаешь, что это – всего лишь прихоть деда. Меня никогда не признают здесь своим. Хоть сто лет просижу на троне, притворяясь эмиром, ни один бенизаирец не склонит передо мной головы, как перед моим дедом. Все будут молчать и вежливо кланяться, дожидаясь, когда подрастёт новый преемник. А после, не удивлюсь, если меня убьют свои же, чтобы освободить место истинному арабу. Я так понимаю, для меня уже и жену подготовили?
Ману уколол его подозрительным взглядом.
– Совет старейшин уже выбрали тебе невесту. Если в том мире ты уже женат, то ничего страшного. Мы внесём её в великую книгу судеб четвёртой или пятой женой.
– Что это за книга?
– По–вашему это что–то вроде досье. Туда записывают самые важные события, происходящие во время правления каждого из эмиров. Вот только женщина с запада не сможет быть первой женой.
– Потому что она неверная и принадлежит другому народу? Ты серьёзно? Ни одна девушка из моего мира не согласится на такие унизительные условия.
– Тогда проще развестись. Жена, которая не повинуется мужу – плебейка.
– Я не женат! И даже не собирался. Я только институт закончил, и мне всего двадцать три!
– Не пойму, в чём проблема? Мы с тобой одного возраста. У меня уже две жены и три сына.
– С ума сойти. То есть, поздравляю! Это здорово! Ты отец… – Роберт опустил взгляд в пол. Ему стало стыдно за себя и одновременно радостно за друга. – Трудно в это поверить.
– Мне трудно поверить, что мужчина отказывается от женщины. Поверь, женщину, которую выбрали тебе в жёны… – Ману чуть воздухом не подавился от восхищения. – Лучше во всём Тафуде не сыскать. Её растили и воспитывали для тебя. Сам эмир её благословил.
– Дело не в том, какая она замечательная, а в том, готов ли я к таким неслыханным сокровищам? Я не знаю, что с ними делать.
– Ты никогда не был с женщиной? – осторожно, с пониманием, великодушно спросил друг.
– Не говори глупостей! Я молод, но не евнух.
– Роберт, что тебя мучает?
– Я не хочу брать на себя такую ответственность.
Ману вздохнул и ненадолго задумался. Они стояли у большого красивого фонтана, оплетённого сочно–зелёными растениями, которым здесь было комфортно и свежо. Они вдоволь напитывались влагой и цвели, радуя хозяев огромного дворца своей красотой. Какие бы условия Ману ни предложил другу детства, тот никогда не согласится выполнять роль постамента в этих стенах. Даже если Ману бросит к его ногам все сокровища мира, Роберт будет непреклонен.
Его необыкновенно красивые голубые глаза не остужали сердце араба, как холодная горная вода, заигрывающая с опасными лучами солнца. Они не утоляли жажду. Наоборот, их пронзительно–холодный цвет до боли обжигал, впиваясь в кожу Ману, как тысячи ледяных осколков. Редкий человек мог выдержать на себе крепкий, как кофе, взгляд араба, при этом открыто бросая тому вызов. Отчаяние делало Роберта непоколебимым или его врождённое упрямство?
– Ты – мужчина. Рано или поздно тебе всё равно придётся заводить семью, – продолжил Ману. – Останешься ты здесь или вернёшься в свой мир.
– Я бы предпочёл, чтобы это случилось позднее. В мои планы не входило так скоро накидывать себе хомут на шею. Я хочу построить карьеру.
– Зачем тебе строить карьеру, если ты эмир? Что может быть величественнее этого почётного звания?
– Если так размышлять, то да, ничего. Ты хитро умалчиваешь тот факт, что за это звание мне придётся расплатиться свободой – своей жизнью.
– А что для тебя жизнь?
Они говорили на одном языке, но словно оказавшись на двух разных планетах. Когда спорят две истины, конца этому разговору не будет.
– Ну как… – Роберт потёр лицо и отошёл от мужчины. Ману сбивал его с чётких, логически простроенных в голове цепочек, внося хаос в и так беспокойные мысли чужестранца.
– Что там такого важного, чего ты не сможешь найти здесь? – Ману задавал простые в своей сложности вопросы.
– Например, машины, – не думая, быстро ответил молодой человек.
– В королевстве есть машины.
– Не те, а БМВ или Феррари.
– Зачем тебе такие машины в пустыне? Здесь в них нет ценности. Это всего лишь бесполезная груда металла.
– Здесь да, а там это…да что я тебе объясняю? Ты наверняка даже не покидал пределов Дроа, – теряя силы, снисходительно выплюнул Роберт. Ману не раз видел этот высокомерный, разочарованный взгляд адресованный в его сторону. Так на него часто смотрел эмир.
– Несколько месяцев назад я вернулся из Европы. Я получил высшее образование, – спокойно парировал мужчина, внимательно наблюдая за реакцией непослушного принца.
– Зачем, если ты всё равно им не воспользуешься?!
– Ты неправ. Просто я им воспользуюсь не для того, чтобы построить карьеру, а для того, чтобы укрепить наше государство, сохранить его традиции и дать людям ровно столько, чтобы они жили, а не думали о деньгах.
– Ману, этот разговор бессмысленный. Я уважаю твою точку зрения и …
– Зачем ты приехал?
Роберта словно ледяной водой окатили. Он застыл, подбирая слова для очевидного ответа.
– Как зачем? Потому что так надо. Я должен был почтить память деда.
– Вот именно. Потому что так надо, – с нажимом повторил Ману. Он изменил тактику и стал требовательнее в диалоге. – Ты не задавался вопросами и размышлениями о правильности решения. Ты сделал так, как почувствовал. Наверняка, рядом с тобой были люди, которые не смогли понять твоего порыва, но ведь это не преуменьшает твоей веры в то, что ты сделал.
– К чему ты клонишь? – Роберт испугался. Он даже немного подался назад, когда Ману снова подошёл к нему ближе.
– Если ты приехал, значит, в тебе была эта потребность. Ты интуитивно причисляешь себя к нам, к народу Дроа. Ты и есть этот народ. В тебе течёт его кровь. И это не изменить. Какая тебе разница, что подумают другие, глупые и слабые умы? Твоя кровь намного красноречивее и громче голосов неверных. Она привела тебя сюда не на похороны к деду. Она привела тебя, чтобы ты последовал за своим родом и стал следующим эмиром. Вот почему ты здесь! Признайся честно, тебя манит пустыня. Я вижу это по твоим глазам, по тому, как ты смотришь на меня.
– Прости, как?
– Ты изо всех сил пытаешь разгадать загадку. Ты хочешь узнать ответы, но вместо них ищешь оправдания.
– Ману, а в чём твой смысл жизни?
– Повиноваться воле Аллаха. Сейчас ты спросишь, а что есть его воля, я прав?
– Очевидно.
– На данный момент мой смысл жизни в том, чтобы убедить непослушного ребёнка в том, что он – уже мужчина.
– Ладно, хорошо, – усмехнулся молодой человек, хотя смешно ему вовсе не было. – А что потом?
– Зачем думать о том, чего нет? Если настанет потом, я буду думать о потом.
– А как же твоя миссия на земле?
– Ты точно образованный? Ты задаёшь очень глупые, невежественные вопросы, на которые я уже несколько раз дал ответы. Моя миссия в том, чтобы повиноваться воле Аллаха здесь и сейчас.
– Как ты понимаешь, что это воля Аллаха? – Роберт не сдавался! – Что это его затея, сделать меня следующим эмиром, а не блажь моего деда? Что, если бы я не приехал?
– Аллах привёл тебя домой. Я исполняю его волю. Ты – следующий эмир Дроа, – твёрдо отвечал Ману.
– Вот это я влип. Я был уверен, что ты поможешь мне отговорить старейшин от безумной идеи, но я не был готов к тому, что именно ты будешь удерживать меня здесь силой.
– Я ещё не пользовался силой, не преувеличивай.
– «Ещё»! Очень занятное и неоднозначное слово.
– Ты будешь сопротивляться?
– Кончено! Ты ещё в этом сомневаешься?
– Но здесь ты один. Ты проиграешь моей силе.
– Верно подмечено, поэтому у меня коленки трясутся, – Роберт взглядом указал вниз на ноги.
– Наследному принцу никто не смеет причинить вред. Можешь быть спокоен.
– Только сделают эмиром и женят на незнакомке, всего–то. Действительно, чего бояться? – в бешенстве, на эмоциях ёрничал принц.
– В пустыне многое внушает страх, но то, что назвал ты – благословение.
– Ману, очнись! Ну пожалуйста, хоть ненадолго стань моим другом, как раньше, – Роберт вцепился в плечи мужчины и постарался его встряхнуть, но Ману был неподвижен, как скала. – Прошу тебя! Твоя поддержка мне нужна больше всего на свете! Во имя нашей прошлой дружбы, стань таким, как прежде.
– Это как? Снова стать твоим рабом?
– Я никогда не относился к тебе, как к рабу.
– Это правда. Но и друзьями нас сложно назвать. За десять лет ты так и не появился. Этим мужчина и отличается от ребёнка. Ребёнок сам не ведает, что говорит. Мужчина же, если дал слово, сдержит его несмотря ни на что.
Обида Ману обухом ударила юношу по голове. Это точно была обида! Роберт знал, что здесь живут другие люди – их чувства глубже и прозрачнее чем у тех, с кем рядом он родился и вырос. Этот большой, суровый мужчина не стеснялся показывать честные эмоции и преданно служил каждому сказанному своему слову, как и услышанному в ответ. Здесь люди здороваются двумя руками, не пряча за спиной левую с ножом.
– Прости меня, – Роберт сдался. Тело его обмякло и расслабилось. Он не в окружении врагов, он рядом с тем, кто желает ему добра, пусть и по–своему. Юноша спокойно, по–дружески провёл ладонями по широким плечам, вцепился в них, желая повернуть время вспять и постараться доказать свои искренние намерения. Он никогда не забывал друга и мысленно встречался с ним тысячу раз. Вот только Ману об этом не знает. – Мне нет оправдания, я даже оправдываться не буду. Но ты тоже давал мне обещание. Пусть своё я выполнил с опозданием, но я приехал. Я здесь. Теперь и ты выполни своё – помоги мне!
– Нечестно использовать мои слова против моих же. Я обещал быть верным тебе до конца.
– Точно. Ты забыл добавить: «что бы ты ни сделал». Когда–то ты не побоялся самого эмира, и помог мне сбежать из этих стен. Почему это место, как воронка, всё время хочет меня засосать!? Ну да ладно. Ты заберёшь свои слова назад или останешься верен своим обещаниям?
Ману был застигнут врасплох. Пойти на поводу желаний Роберта означало нанести тому вред, пусть даже, если сам наследный принц этого не понимает. Пойти против него означало, что слова Ману не стоят и дирхама.
– Ты совершаешь большую ошибку.
– Пусть так. Но это моя ошибка! И только мне за неё расплачиваться, – уверенно отвечал чужестранец.
– Расплачиваться вместе с тобой будет целый народ, – с той же уверенностью возражал воин Тафуда.
– Ману, давить на чувство вины – запрещённый приём.
– Только для меня? Разве, призывая меня тебе помочь, ты не воспользовался тем же оружием? – теряя самообладание, араб сам начал повышать тон.
– А ты стал намного сообразительнее. И говорить больше стал.
– Раньше не было необходимости говорить о своей сообразительности. Мы доверяли друг другу без слов.
Оба замолчали, каждый оставаясь при своём мнении. Тугую тишину между ними рассеивали шорох и журчание воды. Ману предполагал, что столкнётся с сильным сопротивлением. Было ясно с самого начала, что заставить Роберта подчиниться воле семьи будет трудно. Но он здесь. Впереди вечер и вся ночь, чтобы уговорить юного принца вступить в законное право наследства.
– Давай отложим ненадолго наш спор. Ты прав, мы давно не виделись и вместо того, чтобы поделиться новостями, узнать о жизни друг друга, мы начали спорить. С моей стороны это было невежливо. Прости. У меня есть идея. Переоденься в одежду для езды верхом, – он впервые мягко улыбнулся, и Роберт осознал, что против обходительности бенизаирца он не выстоит.
– Куда мы? Я только приехал. Вчера на верблюдах, сегодня на лошадях… Если честно, я бы предпочёл остаться здесь и напиться с тобой, как следует.
– Ты знаешь, что мы не пьём.
– Даже если никто не узнает?
Ману засмеялся.
– Ты думаешь, я не пью потому, что боюсь, что меня могут увидеть? Собирайся. Мы недалеко. Нужно остудить голову, а я знаю только один способ.
Это был странный способ «остудить голову»: наперегонки мчаться галопом по пустыне, как ненормальные, обливаясь потом, задыхаясь от горячего воздуха. Но как ни странно, мысли мигом выветрились из головы, рассыпаясь, как песок под копытами лошадей. Каким бы Ману на первый взгляд ни выглядел взрослым и собранным, юношеский азарт в этом мужчине кипел, ненадолго делая его безрассудным. Роберт был великолепным наездником, но ему никогда не сравниться с жителем пустыни, который, казалось, родился верхом на породистом чёрном скакуне.
Они шли в одном темпе, но Роберт не обманывался. Он чувствовал, как предводитель бенизаирцев намеренно поддаётся ему, проявляя почтение и уважение к гостю, по совместительству и роковой случайности – будущему эмиру. Он всё такой же внимательный и чуткий. Обходительность Ману не исчезла с годами, она обрела мужественность и галантность.
Мужчина остановил коня, поднявшись на самое высокое место бархана. Отсюда открывались невероятной красоты виды. Переведя дыхание, Роберт спрыгнул с лошади, и только после того, как стряхнул с себя песок, открывая лицо миру, смог увидеть необъятную красоту вокруг. Алое солнце пустыни тонуло в золотых песках, разливаясь по волнистым дюнам точно так же, как в мечтах и бесконечно долгих снах Роберта.
– Помнишь, как мы ездили верхом на верблюдах? Это – то самое место, докуда нам с тобой удалось сбежать из ксар.
Роберт тихо засмеялся, вспоминая самоотверженный детский героизм. Сколько дерзости в них было! Неужели он всё растерял за эти годы?
– Только ребёнок мог подумать, что может пересечь пустыню один и скрыться от войска эмира, – вслух размышлял юноша, потерявший связь с собой. – Иногда я хочу вернуть себе былую уверенность, даже понимая насколько это абсурдно. Но то состояние веры в себя – ни с чем не сравнимое удовольствие. Пусть меня поймают тысячу раз, тысячу раз я хочу снова поверить в свои силы.
– Я слышу, как в тебе заговорил голос пустыни. Слышишь свои мысли? Они отличаются от тех, которые были озвучены в стенах крепости. Тебя манит свобода, но где бы ты ни остался, ты везде будешь пленником, – горько заметил Ману. Он сел на песок. Его чёрное традиционное одеяние бенизаирцев на фоне заходящего солнца подчёркивало его мужественность и зрелость, поэтому Роберт внимал каждому сказанному им слову, словно слушая наставления старшего. – Тяжёлая судьба тебе уготована, Мухаммед, но ты неправ. Ты не один пытался покорить пустыню. Рядом с тобой был я. За то, что я помог безрассудному принцу сбежать из крепости, эмир мог бы меня казнить.
– Я обещал тебе, что он тебя не тронет.
– Это так, но потом ты уехал. И жизнь в Тафуде вернулась в старое русло. Больше по извилистым тропинкам дворца не бегал мальчишка, любящий нарушать установленные правила, на ходу невольно переписывая историю.
– Он наказал тебя?
Роберт сел рядом. Он мало знал о жизни Ману, но судя по тому, что тот продолжает вести дела после смерти деда, предводитель бенизаирцев был на хорошем счету у старейшин.
– Нет. Эмир всегда держит слово. Меня отправили к воинам бенизаир на три года.
– Зачем?
– Тогда я думал, что в наказание за моё неповиновение, но сейчас я чётко понимаю, что эмир – мудрый правитель. Он не смог обуздать твой нрав и решил действовать дипломатично, как вы любите говорить у себя на западе.
– Что ты имеешь в виду?
– Не торопись. Посмотри, какой красивый закат. Протяни руку. Чувствуешь? – Ману поднял руку и нежно провёл ладонью по очертаниям красного шара. – Лишь избранным дозволено прикоснуться к солнцу.
Оно было настолько огромным, что не только рука, но и фигура Ману полностью помещались в огненно–красный круг.
– Как бы красиво здесь ни было, Ману, я не смогу остаться. Не питай ложных иллюзий.
– Первый год был самым тяжёлым, – игнорируя замечание друга, продолжил мужчина. – Я научился фехтованию и стрельбе из ружья. Меня учили владеть оружием не в дворцовых стенах, как тебя, а на поле боя в схватках с Зеральда. С этим племенем у нас всегда будет идти нескончаемая война, – спокойно, в полном смирении рассказывал Ману. – Там же мне пришлось научиться обрабатывать свои раны, чтобы не умереть от заражения посреди пустыни. Моё тонкое хрупкое тело быстро изменилось и огрубело. Было сложно, я не удержался и поддался ненависти. Я возненавидел всех. То было рождение нового меня. Менялось не только моё тело, но и душа. Несколько раз я хотел умереть, так невыносимо было находится среди воинов пустыни, которые не знали пощады даже к своим. Ребёнком они меня никогда не считали. В Тафуде мальчик становится мужчиной в тринадцать лет. Поэтому Эмир привёз тебя сюда в том возрасте. Он хотел сделать из тебя воина и достойного будущего правителя. Роберт, твой дедушка верил в тебя до самого конца.
– Наш дедушка. Ману, наш, – настойчиво поправил его Роберт.
Ману медленно повернулся лицом к юноше, снова попадая под обжигающий холодом взгляд.
– Выходит, ты всё знаешь?
– Отец рассказал.
– Мулай. Младший брат моего отца, – вспоминая дядю, Ману улыбнулся глазами. – Почему ты не сказал, что знаешь правду?
– Ждал, когда ты сам решишь поделиться. Это не мой секрет. Я не имею права говорить о том, что может ранить другого.
– Что изменилось?
– Устал ждать.
– Нетерпеливый мальчишка, – Ману дружелюбно хмыкнул. – За такие разговоры здесь можно потерять голову. Я не сказал не потому, что не доверял тебе. Мне запретили думать, что во мне течёт благородная кровь эмира. Я – сын неверной. Всего лишь прислуга королевской семьи. Раб брату своему.
– Но это неправда! – Роберт вскочил на ноги. – Отец был уверен, что произошла ошибка, и твою мать нарочно не вписали в эту самую книгу. Как она называется? Судеб или чего–то там?
– Великая книга судеб. Только то, что написано в ней – есть правда. Слова здесь не значат ничего.
– Все знают, что ты и есть наследник Тафуда. Почему какая–то одна неверная запись меняет весь ход истории и лишает человека его судьбы, его настоящего предназначения?! Это несправедливо!
– Не старайся, эмиром мне всё равно не стать, – Ману подозрительно улыбнулся. Он был простодушным, немного грубым, но таланты изворотливого друга он вычислил быстро. – Когда–то я думал так же. Возможно, по этой причине эмир отправил меня на воспитание в самое пекло. На моих глазах пустыня забирала жизни таких же несчастных мальчишек, как и я, спокойно вбирая их в своё песчаное лоно. По воле Аллаха эта земля дала нам жизнь, она и вернёт нас после смерти к Аллаху. «Если в тебе течёт благородная кровь, все силы родной земли станут твоим щитом. Ты вернёшься сильным и крепким, чтобы посвятить жизнь своему народу», – так сказал эмир.
– Он признал тебя?
– Когда я вернулся, я был совершенно другим человеком. Из крыла прислуги меня переселили в мужскую часть дома. Но наш дед так и не заговорил со мной. Многие годы мы лишь обменивались молчаливым вынужденным приветствием. Мысли о тебе не покидали наше с ним сердце. Я всегда видел в его глазах сожаление. Во мне он искал тебя. Не находя, глаза его темнели, не скрывая разочарования. Мы оба тосковали по тебе: он по наследнику Тафуда, а я по другу и брату, которого никогда не смогу заменить этой земле. Она требует тебя, Роберт, твоей нечистой крови, вписанной рукой человека в книгу судьбы. Такие здесь законы.
Ману замолчал. Он думал или вспоминал, неважно. Не хотелось его торопить. В эту ускользающую минуту тишины Роберт увидел прежнего друга: не по годам взрослого и исполнительного, но такого же отважного и одновременно трогательного, что невольно захотелось его защитить.
– И ты считаешь, что Аллах этого хочет? – с вызовом спросил чужак, не ведая законов чужой религии. – Это ошибка, нелепость, которая исковеркала судьбы многих, отняв жизнь у твоей матери и моего отца! Если бы я стал эмиром, я бы изменил эти жестокие законы!
– Стань.
– Что?
– Стань эмиром и измени законы, – властно и убедительно предложил воин. – Впиши меня в семейную книгу.
– Это возможно? – изумлённо воскликнул принц.
– Аллах говорит устами эмира.
– Я что, могу спокойно переписать закон, и сделать тебя новым эмиром? И никто не будет против?
– Теоретически это возможно, – вслух задумался Ману. – Нет такого закона, который бы гласил, что книгу судеб нельзя исправлять. В разные времена великие вписывали новые законы. Но ни один правитель до тебя не посмел бы изменить правила, устоявшиеся столетиями. Правоверный бенизаирец не способен на подобную дерзость. У них даже идеи такой не возникнет. Если только это не инакомыслящий. Может быть, всё было предначертано ради этого момента? Мы оба, полукровка и бастард, меняем ход истории. Увлекательное будет зрелище, – он снова как–то зло посмеялся.
– Почему ты сразу не сказал, что я могу сделать тебя новым эмиром? У меня аж гора с плеч! Если всё так просто, давай поскорее проведём инаугурацию и я, наконец, смогу установить справедливость, – на эмоциях, от радости распалялся Роберт. – Ману, ты – истинный эмир. Никто никогда в этом не усомнится. Если для этого мне нужно будет преступить закон, я готов взять на себя этот грех, ради нашей свободы. Я освобожу нас от обмана и жестоких традиций, лишающих человека выбора.
– А что потом?
– Как что? Каждый окажется там, где ему самое место! Надеюсь, я смогу посещать владения брата и оставаться желанным гостем? – заигрывая, навеселе спросил юноша.
– Ты снова меня не так понял. Наши владения. Если я умру, тебе придётся снова занять место правителя до тех пор, пока мои сыновья не достигнут совершеннолетия.
– Я тебе умру! – Роберт ударил кулаком в плечо друга. – С ума сошёл? Мы решили сложную головоломку времён, а он о смерти думает.
– Я должен быть уверен в тебе. Роберт, это важный и очень серьёзный шаг.
– Ещё бы! Ты знаешь, как я серьёзен? Мне дышать прям легче стало, когда мы нашли выход. Я реально думал, всё, ты меня не отпустишь. Ничего с тобой не случится. Ты – предводитель самого мощного войска в Сахаре. Аллах не просто так оставил тебя в живых. Ты проживёшь очень долгую жизнь. Я это чувствую.
– Ты хочешь себя в этом убедить.
– Пусть так. Но я – эмир, а через него говорит сам Аллах, кажется так ты говорил? Сколько нужно времени, чтобы закон вступил в силу? День, два? – как бы чужестранец ни переживал за друга, а своя рубаха ближе к телу. Хитрый прищур вмиг разоблачал Роберта перед Ману.
– С момента, как ты напишешь его в книге судеб.
– А моя инаугурация обязательна?
– Тебе так не терпится отсюда уехать? – разозлился араб.
– Нет. Мне не терпится на законных основаниях стать свободным и ощутить на себе все прелести гостя, а не повелителя Тафуда. Знаешь, когда ты свободен, мир видится иначе. Я снова люблю пустыню и чувствую, как мне хорошо здесь. Может быть что–то ещё нужно поменять в законодательстве? Ты только скажи, – хорохорился парень, предчувствуя благоприятную атмосферу для афёры века. – Хотя, ты и сам потом справишься, чего я лезу не в свои дела?
– Роберт, ты скучал по мне?
Тот ошарашено вылупил на друга глаза. Неужели он вёл себя неучтиво, радуясь своему скорейшему отъезду, а точнее бегству.
– Неожиданно.
– Я тебя смущаю?
– Немного. Никак не могу привыкнуть, что здесь мужчины…
– Честнее? – тактично напирал араб.
– Можно и так сказать.
– Тебя это пугает? Скажи, как нельзя, и я не буду так говорить, если тебе не нравится.
– Дело не в этом. Мне, на самом деле, нравится. Просто сложно переключиться. Я живу в мире, где искренние чувства и эмоции под запретом.
– Почему?
– У нас это считается слабостью. Ты же был за границей, сам должен был обратить внимание, как общаются мужчины в моей стране. Тебе, наверное, было нелегко?
– Не сказал бы, что были сложности. Мы тоже не всех допускаем к себе близко, как и люди с запада. Но если мы любим, мы не стесняемся это показывать. У вас всё наоборот: вы любезничаете с теми, кого ненавидите, и обделяете лаской тех, кого любите.
– У тебя появились там друзья? – с интересом, немного ревностно спросил Роберт.
– Такой цели я не ставил.
– Разве друзья появляются не спонтанно?
– Дружба – это союз душ. Она не может возникнуть спонтанно. Люди предначертаны друг другу. Аллах объединяет их, и где бы они ни оказались, их сердца всегда найдут друг к другу дорогу.
– Ты говоришь о нас?
– Мы связаны с тобой кровью, и порой мне кажется, что наши с тобой души – это половинки одного целого, объединяющего два мира в один.
– Ты красиво говоришь.
– Потому что от сердца. А что говорит твоё сердце? – Ману взял Роберта за руки. В этом жесте не было ничего необычного, так общались все мужчины в семье, поэтому юноша не противился чужим традициям, доверяясь чувствам друга.
– Я не умею изъясняться так красноречиво, как ты. Я чувства свои не всегда понимаю. Не выходит. Не говоря о том, чтобы их ещё и озвучивать.
– Вот где твоя тюрьма. Многие приходят сюда с запада за свободой в поисках себя.
– Разве здесь можно найти себя, когда приходится постоянно воевать со стихией? Воевать за свою жизнь?
– За что ты воюешь на западе?
Ману снова и снова спокойным, уверенным тоном задавал сложные вопросы, на которые у чужеземца не было однозначных прямых ответов.
– Как бы смешно это ни звучало, наверное, как и все. Мы воюем за место под солнцем.
– Вот оно, – Ману указал на половинку красного шара, утопающего в песках перед ними. – Кроме нас здесь никого нет.
– Не знаю, как тебе ещё объяснить. Каждый привыкает жить там, где вырос. Попробуй посадить пальму на севере, и она погибнет. Мы, как и вы здесь, не задаём вопросов, следуя законам нашего мира. Ману, они отличаются, но смело назвать какой–то один истинно верный у меня язык не поворачивается. Я знаю недостатки своего мира, но я умею с ними справляться, как и ты умеешь справляться с особенностями жизни здесь.
– Меня никогда не манило солнце запада, – не сдавался мужчина. – В твоих глазах я вижу тоску. Вот почему я думаю, что ты обманываешь не только меня, но и себя. Когда я смотрю в твои небесно голубые глаза, моё сердце плачет. Своё ты не слышишь, поэтому оно безутешно. Я согласен, что каждому растению нужна своя почва. Мне жаль тебя. Ты всегда будешь тосковать по земле, которой пока ещё нет на карте.
– Что это за земля? – Роберт с грустью ответил на прямой взгляд Ману. Они говорили о чём–то очень важном, над чем молодой мужчина с запада ещё долго будет ломать голову.
– Ответ на этот вопрос знаешь только ты. Тебе не хватает смелости заглянуть в себя. Как только ты осмелишься, ты сразу найдёшь путь домой. Вас приучили идти быстрым, лёгким путём, но послушай моего совета – всегда выбирай самый сложный путь. Он приведёт тебя туда, куда рвётся твоё сердце. Именно там тебя ждет счастье.
– Как я пойму, что это именно тот путь?
– Тебе будет страшно. Страх – твой ориентир. За ним открывается простор. Свобода, которой так не хватает вам – людям с запада. Свобода, которую ты так отчаянно ищешь.
– А если я сделаю неправильный выбор?
– Послушай, в пустыне заблудиться не страшно, потеряться в самом себе намного страшнее. Любая дорога к чему–то приведёт. На всё воля Аллаха, не противься ему. Не страшись боли и трудностей. А если настигнет смерть, то твои дети продолжат твой путь. Они – продолжение твоих мыслей и поступков. Ты очень похож на своего отца. Я с большим уважением вспоминаю Мулая. У него был точно такой же печальный, неприкаянный взгляд, как у тебя. Он, как и ты, не мог найти своего места под солнцем. Здесь оно обжигало его суровым нравом, а там убивало холодным безразличием. У тебя такая же тонкая душа, как и у твоего отца. Вы – не воины, вы одни из тех, кто меняет направление рек. В вас Аллах поселил саму любовь.
Роберт слушал Ману, как загипнотизированный. Ещё ни с кем ему не было так спокойно и интересно. На земле солнце садилось, а в душе наступал рассвет.
– Зачем мы такие нужны Аллаху? Мы не способны выжить здесь. Зачем он нас такими создал? Чтобы примирить два мира? Или что? – сердился парень.
– Пока никому это не удавалось. И я думаю, что даже если это возможно, в чем я сильно сомневаюсь, это будет временным явлением. Тебе будет тяжело. Твой отец выбрал смерть, надеясь, что ты сможешь дойти до конца вместо него. Роберт, где бы ты ни был, ты везде будешь чувствовать себя чужим.
– Потому что на карте нет моей земли?
– Потому что весь мир – твоя земля.
Что он творит?! Откуда в этой голове такие сложные мысли?! Роберт злился, так как каждое слово Ману болью отзывалось в его груди. Он не хотел вновь привязываться к этому мальчику, внезапно ставшему ещё сильнее, ещё интереснее и мудрее! Милостивый Аллах, он не хочет, чтобы пустыня имела над ним власть! Со смертью деда Роберт надеялся, что его связь с пустыней разорвётся раз и навсегда. Что ни кровь, ни корни – ничто больше не заманит его сюда. И вот сидит напротив него настоящий друг и выворачивает наизнанку душу доверчивого и уязвимого молодого человека. Пустыня безжалостна к своим детям. Она затягивает в свои зыбучие пески не только зовом крови. Она крадёт души, лишая покоя.
– Мне тебя не хватало, – Роберт набирал в ладонь песок и выпускал его тонкой струйкой, успокаивая себя этим медитативным занятием. – Теперь я знаю, с кем разговаривал в глубине души каждый раз, когда мне было трудно. Как раньше, так и сейчас, мне кажется, ты знаешь ответы на все вопросы.
Он со злости отшвырнул горсть и пнул извивающуюся под ним землю, поднимая облако песчаной пыли. Осознав, что вредит сам себе, Роберт успокоился и снова сел рядом с Ману. Тот был лишь сторонним наблюдателем: беспристрастным и неторопливым.
– Я – твой проводник, а не учитель. Я родился, чтобы стать твоей тенью. Ты знал, что мы появились на свет с разницей в несколько часов?
– Нет.
– Ты родился ночью, а я на рассвете, после тебя. Об этом мне рассказал Мулай.
– Папа? Почему он мне ничего не говорил?
– У нас с ним был тайный договор. Он тебя очень любил. В этом мы были похожи. Однажды он сказал: «Будь всё время рядом с ним». Что тебе будет нелегко, и ты будешь нуждаться в преданном друге. Тогда он и рассказал, что ты родился ночью, а на восходе солнца, словно твоя тень, появился я. С тех пор я ни разу не усомнился в нашей дружбе. Роберт, когда ты будешь стоять на распутье под палящими лучами солнца, я буду рядом, чтобы показать тебе дорогу домой.
– Неужели это всё – правда? Похоже на восточную сказку, в которую сложно поверить.
– Правда как раз и заключается в том, во что ты веришь, а не в чём тебя пытаются убедить другие. Моя правда – она такая. Тебе решать, какая правда твоя.
Ману встал и протянул руку.
– Солнце скоро сядет. Пора возвращаться.
Роберт схватился за протянутую руку и встал, но не отпустил её. По арабскому обычаю он двумя руками обхватил сухие ладони Ману и крепко их сжал.
– Я верю тебе. Ты заставляешь меня быть искренним рядом с тобой. Мне страшно. Но ты сказал, что если страшно, то это верный путь. Манну, я боюсь своих чувств. Я не привык к боли. Я не боюсь ответственности, как ты мог подумать. Я боюсь осознать, что даже здесь я чужой. Что, если они не примут меня? Я никогда не был рядом с теми, кого любил. Отец с матерью развелись, когда мне было три года. С пяти лет я учился и жил в школе для мальчиков. Я многое умею и многое знаю, но что, если ни моя кровь, ни мои знания не будут нужны народу Дроа? Что если для них я буду таким же случайным ребёнком, который однажды по воле Аллаха появился там, где его не ждали? Не хочу, чтобы меня любили и признавали по моей родословной. Даже ты… Не хочу, чтобы нас связывала кровь. Твоя дружба для меня крепче и сильнее зова крови! Мы не знали, что мы братья, когда стали друзьями. Да, узы крови сильны, но я верю, что мой дух сильнее кровной связи. Даже если я стану эмиром на один день, мне важно, чтобы был хоть один бенизаирец, признавший меня, как истинного правителя, а не как внука бывшего владыки. Теперь понимаешь, почему я не могу подчиниться законам какой–то там книги. Есть неписанные законы – законы моих принципов. Они для меня важнее всего на свете. Точно так же, как твоё происхождение. Ты – не бастард. Так сказали какие–то люди. Их слова ничто против воли Аллаха и моей веры в тебя. Ты – настоящий эмир Тафуда. И я уверен, что не было и не будет вождя мудрее и сильнее тебя. Этой земле нужен её сын. И я сделаю всё, если надо. Пойду даже на преступление, чтобы очистить имя твоей матери и вернуть тебе законные права. Прости, что невольно стал тем, кто усложнил и спутал твою судьбу. Прости, что занял твоё место. Прости, что отнёсся невнимательно к нашей дружбе, и что страхи оказались сильнее моих чувств к тебе. Поэтому я не приезжал. Я боялся, что если приеду, я больше никогда не выберусь отсюда. Теперь мне стыдно перед дедом. Страх перед ним так и не дал показать ему, что я его люблю. К сожалению, он уже не узнает о моих чувствах. Но я могу сказать о них тебе! Да, я скучал! Очень скучал. Никто не смог заменить мне тебя. И никто не сможет. Нет на свете друга преданнее, чем ты. Я горжусь нашей дружбой и сделаю всё, что от меня зависит, чтобы доказать тебе свои слова, как настоящий мужчина. Ману, я люблю тебя, – он крепко обнял друга.
Этой ночью гул песков не смолкал, заставляя Роберта вслушиваться в чарующую музыку песчаной флейты. После решения глобальной проблемы во дворце откуда–то появилась финиковая настойка и фруктовые вина. Ману, идя на поводу уговоров Роберта, снова поддался греху, следуя за беспечным другом. Точно так же, как и в далёком детстве.
– Почему ты не позволяешь себе немного вина после ужина? – довольный гость сделал несколько глотков и улыбнулся, отмечая скорую победу над судьбой.
В большой уютной приёмной Роберт и Ману лежали на подушках друг напротив друга. Гость всё–таки разрешил слугам нарядить себя после ванны в какой–то расписной халат из плотной ткани. В нём было удобно, а всё остальное сегодня оказалось не таким уж и важным.
Ману выбрал финиковую настойку. Возможно, он знал какой–то секрет, но с другом им не поделился. Роберт очень хотел, чтобы Ману напился и перестал вести себя, как один из нудных старейшин. Но, похоже, ни уговоры и ни выпивка не могли изменить характер строгого к себе араба.
– Алкоголь затуманивает разум, и человек становится безвольным, – пояснял Ману свой выбор. – Становится невозможно контролировать свои мысли, речь, поступки, и можно совершить ещё больший грех.
– Какой грех можно совершить от нескольких глотков вина?
– Осторожнее задавай вопросы, иначе Аллах тебе ответит, – как всегда таинственно отвечал настоящий хозяин пустыни.
Как бы то ни было, но под чутким руководством Роберта Ману позволил себе выпить и бокал фруктового вина. Сняв тяжесть с сердца и разобравшись с отягощающими делами, наследный принц окончательно расслабился и не ограничивал себя в простых, легкодоступных удовольствиях. Захмелев, будущий эмир стал разговорчивее и доверчивее. Ману со стыдом сознался себе, что ему посчастливилось, наконец, увидеть настоящие, непритворные эмоции друга. Как жаль, что на западе искренность просыпается под воздействием, а не по потребностям.
Рано утром в покои Роберта набежали слуги. Подготовка к инаугурации отняла несколько часов. Молодого человека готовили к новой должности, как женщину на свадьбу. Соблюдение всех традиций казалось Роберту лишними хлопотами. После нескольких часов этой бесполезной работы, будущий эмир смог сделать перерыв. Слуги заискивающе посматривали в сторону господина, пытаясь уловить довольный взгляд в отражениях огромных зеркал его покоев. В зеркале он не увидел себя. Облачившись в традиционное праздничное одеяние, Роберт стал похож на настоящего араба. Если бы не голубой цвет глаз, унаследованный от матери, мужчина с уверенностью сказал бы, что увидел в отражении своего отца. Белый платок (гутра) под толстым чёрным жгутом (игаль) украшал голову принца. Белоснежная длинная рубашка в пол (дишдаша) отличалась от той небесного цвета, которую вчера подарил ему Ману. Роберт вежливо поблагодарил друга, но отложил обновки, так и не примерив наряд. За пару дней гость востока успел сильно загореть, а белый цвет платья лишь сильнее подчеркивал его смуглые черты лица.
С утра слуги побрили его лицо, оформив образовавшуюся щетину в красивую форму. Восточные корни давали о себе знать, и если Роберт отпустит бороду, даже Ману со своей густой растительностью позавидует другу. Она сильно взрослила молодое лицо, по этой причине Роберту приходилось бриться каждый день. Но здесь, на востоке, не уместно ходить с голым лицом. Считалось, что молодость не украшает мужчину. Большей важности и помпезности трёхдневной щетине придавал бишт – чёрная, как смоль, накидка, расшитая золотыми узорами. Этому произведению искусства самое место в музее, но никак не на плечах молодого, неверного псевдо–принца. Однако не оценить красоту этого творения было сложно.
Изучив нового себя в роскошных, по–восточному колоритных апартаментах, Роберт улыбнулся слугам, показывая удовлетворение их работой. Положительно оценённые господином, они только после этого покинули его покои. Роберт боялся присесть, дабы не испортить идеальный образ фальшивого эмира. На его мысленный зов о помощи откликнулся и пришёл Ману.
– Ткани не мнутся, можешь сесть, – с ходу, читая мысли друга, разрешил Ману. – Ты голоден?
– Нет. Меня подташнивает.
– Это с непривычки. Я распоряжусь, чтобы к тебе приставили человека с опахалом.
– Не нужно никого звать! – истерично отказался Роберт. – Наоборот, я с утра среди толпы народа. Хочу побыть один.
– Привыкай к присутствию слуг. Они всегда будут где–то поблизости. Здесь ты можешь не бояться людей и чувствовать себя в полоном одиночестве даже рядом с ними.
– Это вряд ли. Можно, пока я здесь, они отдохнут?
Ману засмеялся, умиляясь наивности взрослого человека.
– Пойдём. Я хочу тебе кое–что показать.
– Там мы будем одни?
– Только мы. Расслабься.
Роберт шёл за Ману по длинным коридорам крепости. На удивление, было свежо. Стены из камня хорошо удерживали прохладу, и гость почувствовал, как к нему возвращаются силы. Они поднимались всё выше и выше. Оказавшись на самой вершине крепости, им всё равно снова пришлось выйти на открытое пространство под палящие лучи утреннего солнца.
– Это самая высокая точка, откуда ты можешь увидеть свои владения, – Ману в воздухе провёл рукой по кругу. – Вплоть до горизонта и намного дальше. Роберт, это земли твоего народа Дроа. Твои земли. Что бы ни произошло, пока ты жив и пока живы твои дети, никто не отнимет твоего права на владение этой землёй. Мне очень хочется верить, что однажды ты полюбишь её и услышишь её ласковый шёпот.
– Ману, к чему всё это? Мы же договорились, – куксился будущий эмир, плавясь под палящими лучами солнца.
– Я обязан сказать это тебе. Сегодня ты станешь новым эмиром. Уверен, наши предки радуются на небесах и поддерживают нас.
Роберт тяжело вздохнул. Пекло и помпезные разговоры Ману были сейчас весьма некстати. Лучше бы он сказал: «Друг, не дрейфь, скоро отстреляешься». Но вместо этого Ману взял Роберта за руку и сделал такое, от чего тот в удивлении открыл рот.
Предводитель воинов бенизаир преклонил колено перед будущим эмиром и поцеловал ему руку.
– У твоих владений есть границы. Моя же любовь к тебе безгранична. Владей ей, как нашими землями, во благо своего народа и счастья. Моя преданность твёрже камня и бескорыстнее любви матери. Научись полагаться и доверять мне. Я – первый бенизаирец, но поверь, не последний, кто признаёт тебя настоящим эмиром.
– Ману, ты меня пугаешь.
– Я говорю, что думаю. От сердца.
– Поэтому мне страшно.
– Тебя пугают мои чувства?
– Меня пугает, что ты, не разобравшись, клянёшься в верности первому встречному. Это большая ответственность – принять твои чувства. Я ничего не сделал, чтобы ты ко мне относился с таким почтением. Скорее мне нужно встать перед тобой на колени и поблагодарить за помощь.
– Странный ты человек. Говорить о чувствах тебе стыдно. Принимать любовь – страшно. Вы будто в рабстве находитесь. Ничего, я научу тебя. Ты научишься слушать своё сердце. Теперь ты – настоящий эмир, тебя признал бенизаирец.
– Так нечестно.
– Ты не говорил, что это должен быть кто–то другой, а не я.
– Как у тебя всё просто.
– Оставь сложности на потом. Не создавай их, они сами тебя настигнут. Лучше порадуйся. Сегодня великий день, – Ману встал с другом плечом к плечу. – Посмотри, к воротам дворца уже подтягиваются люди. Они идут, чтобы почтить нового повелителя и выразить ему уважение.
Взрослый араб радовался, как ребёнок, и совсем не был похож на строгого мужчину, каким вчера увидел его Роберт. Они словно поменялись местами, и теперь Ману вёл себя чересчур безрассудно и легкомысленно.
Лишь позже, после обрядов и празднества, нынешний эмир Тафуда узнает причину, по которой его лучший друг пребывал в безграничной радости, окружая нового правителя заботой и вниманием.
– Где книга? – разогнав назойливых старейшин и оставшись с Ману наедине, Роберт не унимался, торопясь совершить последний важный для него ритуал.
– Отдохни. Сегодня был тяжёлый день, – Ману захмелел от радости и крепкого кальяна, отдыхая после трудного волнительного дня. Пока Роберт не мог найти себе места, друг вальяжно расположился на низком диване в приёмной, постепенно привыкая к мельтешению перед глазами.
– Я выдохну, когда своей рукой отпишусь от ношения этого балдахина. Боже, как же тяжело и жарко, – Роберт скинул с себя одежду, оставаясь только в белой длинной рубашке. – Плечи затекли.
– Я могу позвать наложниц, они быстро вернут твоему телу лёгкость.
– Ну конечно, так я и повёлся. А на утро выяснится, что я обрюхатил одну из них и мне придётся задержаться здесь на ближайшие тринадцать лет. Спасибо, увольте.
– Ты во всём видишь подвох.
– Так где книга?
– Её здесь нет.
– А где она?
– В хранилище. Сейчас туда уже поздно идти.
– Ману… – Роберт посмотрел на друга опасным настойчивым взглядом.
– У меня для тебя есть подарок, – изящно увёл разговор бенизаирец.
– Не слишком ли много чести для фальшивого эмира?
– Ты – настоящий эмир. Это говорят документы и подтверждают тысячи глаз, которые присутствовали при твоей инаугурации. – Ману вынул из потайного кармана дишдаши золотистый конверт и протянул Роберту. – Прочти. Если хочешь, могу оставить тебя одного.
– В этом нет необходимости. Что это? Одно из посланий старейшин? Инструкция по управлению эмиратом для чайников?
Роберт развернул красивый конверт и достал письмо. По краям оно было украшено золотым орнаментом. Здесь даже письма оформлялись, как драгоценность. Вся эта церемонность давила на молодого мужчину, который в обычной жизни спокойно ходил в мятых рубашках, а на праздники дарил знакомым уже собранные готовые подарки из супемаркетов или бутылку хорошего вина. Одежда, письма, интерьер – всё выглядело, как в музее, и пестрило яркими красками роскоши, от которой голова шла кругом.
Слава Аллаху, письмо было написано на родном языке Роберта! С первых строк стало понятно, что это послание от его дедушки.
«Мухаммед. Прости, что называю тебя этим именем. Знаю, как оно тебе не нравится, но однажды, я верю, ты испытаешь гордость, услышав это имя из чужих уст, обращённых к тебе. Когда–то я нарёк тебя им и ни разу не пожалел об этом. Как бы ты ни поступил, я уверен, ты достоин называться именем пророка, ведь ты мой внук и наследник. Я попросил Ману вручить тебе это письмо после торжественной церемонии. Я искренне поздравляю тебя с обретённой милостью, дарованной Аллахом нашему роду. Ты и без меня понимаешь, насколько это ответственная миссия»…
– Я не хочу это читать, – воспротивился Роберт и убрал письмо в сторону, вновь ощущая давящее чувство вины.
– Читай, – настаивал Ману, лениво выпуская облако ароматного дыма.
– Ты знаешь, что здесь написано?
– Конечно. Дедушка не знал твоей письменности.
– Красивый почерк.
– Благодарю.
– Раз ты знаешь, что там дальше, может ты мне перескажешь?
– Читай.
Роберт снова вернулся к письму. Оно было длинным и поучительным, под стать возрасту и нравоучениям старика. Мужчина не заметил, как зачитался, узнавая о своих корнях новые удивительные подробности.
Ману наблюдал за ним со стороны и видел, как в некоторых местах Роберт даже улыбался, не замечая, как расслабляется и погружается в увлекательный мир мыслей и воспоминаний своего предка. И как ожидалось, всплеск эмоций, словно пробившийся из–под земли нефтяной фонтан, вынудил Роберта под конец разразиться бранью.
– Это что он тут пишет?
– Я неразборчиво написал слова? Прости.
– Нет. Там всё очень чётко и ясно описано. Не придраться. Смысл этих слов меня пугает.
– Не бойся, я с тобой.
– Ману! Что всё это значит? Я тебя убью.
– Не убьешь, иначе тебе придётся быть эмиром всю жизнь.
– Это обман! Тут написано, что эмир не может передать своё назначение другому, пока предыдущий «не покинет эту бренную землю»!
– Это детали. Ты ведь пойдёшь на что угодно, чтобы освободить себя от обязательств?
– Но не на смерть же!
– Успокойся. Присядь. Давай выпьем и поговорим.
– Я смотрю, пить здесь теперь можно каждый день, – Роберт готов был взорваться.
– Ну ты же новый эмир, всё будет так, как ты захочешь.
– Ах, так. Тогда я подумаю, как этим воспользоваться, чтобы наказать тебя за твои проделки! Ману, это не шутки.
– Повинуюсь любой твоей прихоти. Только не забывай, что я – единственная для тебя возможность избавиться от тяжкого бремени правителя. Если ты со мной что–то сделаешь, то на всю жизнь останешься здесь.
– А разве сейчас это не так? С тобой или без тебя, я по уши погряз в проблемах. Как ты мог так со мной поступить? Мы же братья!
Ману встал и подошёл к мужчине. Он аккуратно взял его за руки, успокаивая медленными тёплыми поглаживаниями. На время эмир затих в ожидании объяснений.
– Мы друзья. Тебе страшно. Я знаю. Ты бьёшься, как птица в клетке. Но не переживай, скоро ты сам сможешь открыть дверцу и выпорхнуть на свободу. Твоя золотая клетка будет сверкать на солнце и станет тебе ориентиром в бескрайнем океане песка.
– Заткнись! – Роберт вырвался из магического плена восточных глаз и сладострастных приторных речей. – Хватит мне лапшу на уши вешать! Ты что наделал? Что мы наделали? Мне же… теперь не выбраться отсюда никогда.
– Разве это не истинная свобода, о которой ты мечтал? Тебя никто не связывает.
– А как это, по–твоему, называется? Ты меня заманил и обманул! Заставил тебе поверить и стать эмиром. Теперь выясняется, что я должен оттрубить от звонка до звонка, потому что ты сам отказался от назначения! Зачем ты так со мной поступаешь?
– Я всегда буду рядом. Можешь закрыть глаза, я проведу тебя в твой новый мир, – араб без устал продолжал обольщать чужестранца.
– Не рассказывай мне эти сказки, давай по существу!
– Я лишь пытаюсь сказать, что мы вместе найдём то место, где ты сможешь быть счастлив. Я помогу тебе.
– Я хочу домой!
– Ты уже дома!
– Я больше никогда не признаюсь тебе в своих чувствах. Я повёлся на твои уловки, как девчонка. Боже, каким ничтожным и глупым я, наверное, выглядел со стороны. Представляю, как ты смеялся, выслушивая мои душевные излияния. Нужно было точно меньше сказок читать. Стыдно–то как! Посмешище, идиот!
– Мухаммед.
– Меня зовут Роберт!
– Тебе не обязательно жить здесь. Ты можешь быть эмиром и жить, где тебе вздумается. Но я не врал, когда говорил, что только ты сможешь отыскать своё место под солнцем. Это правда, здесь тебе будет трудно, но ты всегда можешь положиться на меня. Там… Я не знаю, как будет там, но моё сердце подсказывает, что тебя нельзя отпускать. Что мне сделать, чтобы ты прислушался ко мне и доверился? Побудь здесь месяц–другой. Поживи, узнай свою страну, неторопливо окунись в её историю и послушай её сказки, которые она тебе поведает. Вдруг именно в них ты найдёшь все ответы? Захочешь уехать, неволить не буду.
Роберт до боли зажал ладони в кулак. Грудь, до краёв наполненная воздухом, не могла отпустить возмущение и сделать выдох. Это было непостижимо! Страшно! Катастрофично!
Ману не издевался над ним. В его глазах отражался тот же непомерный страх, который испытывал сейчас Роберт. Но было в них ещё что–то жалобное и умоляющее молодого человека не делать поспешных выводов и резких заявлений.
– Скажи, что мне сделать, чтобы ты остался?
– Просто попроси, – процедил сквозь зубы новый эмир, сдаваясь грубому добродушию друга.
Это был долгий и трудный путь домой. После того, как стал эмиром, на запад я так и не вернулся. Всё время возникали разные события, которые отодвигали мою поездку в прошлое. Лишь со временем я понял, что сам не хочу возвращаться туда, где меня никто не ждёт. Ману сдержал обещание, данное мне ещё в детстве, и повторённое после моей инаугурации. Он всегда был рядом. И даже в те частые моменты сомнений, когда от усталости я сдавался, порываясь всё бросить и улететь в другой мир, манящий лёгкой жизнью, мой друг оказывался той клеткой, в которую я, к своему стыду, возвращался с большим желанием.
Стоило ему пристально посмотреть мне в глаза, как чёрный омут его глаз, как зыбучие пески, вновь и вновь поглощал меня, убаюкивал, убеждая, что моё место рядом с ним. Сейчас, когда его не стало, я, наконец, понял, что мой дом находился в его душе. Он бережно охранял мои покои, не перегибая, не ломая мою волю, давая мне возможность делать самостоятельный выбор. Конечно, не обходилось без его природного магнетизма и завуалированной обходительной хитрости бенизаирцев. Однако мне даже нравилось, что он всеми силами пытается сохранить нашу связь, не давая мне в отчаянии совершить роковую ошибку. И если его сердце стало моим домом, то моё превратилось в его храм. Он верил в нашу дружбу, и эта вера придавала мне сил двигаться дальше, чтобы выжить там, где мои корни иногда пересыхали от суровой действительности. Как ни крути, но я – сын своего отца, и при всей напускной храбрости всегда был впечатлительным. Столько слёз, сколько я пролил на этих землях, не видел ни один бенизаирец. Не видел никто, кроме Ману.
Сотни раз моя душа разрывалась на части и рвалась куда–то ввысь, в небо, словно там меня ждало успокоение. Но чем выше я поднимался, тем отчётливее видел, как среди золотых барханов сверкает одна яркая точка, словно путеводная звезда на ночном небосводе. Она ослепляла меня, полюса менялись, земля становилась вершиной, и я кубарем летел к его рукам, не страшась разбиться. Где бы мы ни оказались, а пустыня ни раз манила мальчишек тайком затаившихся в наших душах, на приключения, я всегда видел его спину впереди. Храбрый предводитель огромного войска отважных бенизаирцев. Пока я восседал на троне, он воевал. Поверьте, я часто рвался в бой вместе с ним, но он редко мне это позволял.
Ману считал, что он – моя тень, неустанно следующая за хозяином. Была у него какая–то до сих пор непонятная мне радость от мысли, что он служит мне. И если я считал себя недостойным тех благ, которые преподнесла мне судьба, то он относился ко мне, словно к божеству. Возможно, так повлияло на нас наше детство и первое знакомство. Или обещание, данное им моему отцу. Мы много спорили на эту тему и я, как и он, был неумолим. Неужели мою вредность и упорство он воспринимал, как царственность? Когда он особенно злился на меня, а я знал, что бывали и такие дни, он не смел повышать на меня голос. Вместо этого он сравнивал меня с нашим дедом. Из вредности или в отместку я лишь пуще расходился, доказывая, что он прав. Горячая кровь востока бурлила по нашим венам, кипела на заходе солнца и чуть остывала на рассвете.
Я научил его плохому: пить спиртное, спорить и поддаваться эмоциям. Лучше бы я брал пример с прилежного друга, чем тащил его в свои пороки, о чём не раз бранились его жёны. Об этом мне рассказывала моя единственная супруга. В отличие от Ману, я отказался иметь несколько жён. Эта горячая тема не единожды была предметом наших споров. Ману хотел, чтобы у меня были дети от разных женщин, а я никак не мог переступить через своё воспитание или эгоизм. Кто как это увидит. В моей голове до сих пор не укладывается, как можно иметь несколько жён и умудряться уделять всем одинаково достаточно внимания? Ману мог. В моём же сердце не было свободного места, его переполняла любовь к одному человеку. Вы подумаете, что к самому себе? И будете правы.
Я посадил пальму, вырыл колодец и воспитал четверых сыновей и двух дочерей. Не считая завоёванных земель и развития Тафуда, свою ответственность перед родом я выполнил. Мы с Ману с лихвой настрогали наследников, кому не страшно было передать бразды правления. Наши дети. Благодаря Ману на двоих это было целое небольшое войско. Каждый раз, когда он спал с наложницей, она рожала ему ребёнка. Плодотворный змей. У меня порой закрадывались сомнения, что половина его чад не от него, но зная историю самого Ману и его отношение к детям, я никогда не озвучивал свои сомнения. Отцом он был превосходным, о чём говорит выбор моей старшей дочери, по уши влюбившейся в троюродного брата. Мы даже не удивились, вновь сославшись на волю Аллаха, снова скрестившего наши судьбы в этом союзе. Однако, к отцовскому сожалению, наши сыновья не познали благости духовной связи. Их братская соперническая кровь, как песчаная буря, иссушает даже те малые хрупкие ростки дружбы, которые робко пробиваются между ними. Им до сих пор не ведомо, что объединяло нас с Ману все эти долгие годы и, по правде говоря, мне от этого горько. Как говорил один мудрец, пока есть вера, нет ничего невозможного. Как и Ману я буду до конца верить, что на всё воля Аллаха. Связь двух людей, как два клубка ниток: они могут запутаться, перепутаться в чувствах друг к другу, а могут сплестись, превращаясь в красивое панно жизни. Я буду верить, что наши сыновья найдут дорогу взаимной любви и уважения, и их судьбы сплетут не менее яркую и красочную картину, чем у их отцов. Рано или поздно они поумнеют, и бесконечное соперничество детей двух эмиров закончится.
А я не сказал?
Я всё же переписал закон в книге судеб и назначил Ману вторым действующим эмиром. Он никогда не пользовался своим положением, но всё же мне было так спокойнее и проще перекладывать иногда ответственность на его плечи, прикрываясь законом, написанным в великой книге судеб. Я бы очень хотел, чтобы именно его старший сын стал следующим эмиром после нас. Но мой первенец не сдаётся. И в кого он такой упёртый? Точно в прадеда. Пусть сами разбираются. А мне пора.
Прошёл ровно год с момента, когда к воротам дворца галопом примчалась лошадь Ману. Он был смертельно ранен. И на кой чёрт ему взбрело одному поехать на территорию Зеральдов? Да, эта война, кажется, будет идти вечно. Вражеская пуля догнала его и прострелила грудь. А ведь ему было всего шестьдесят пять. Он держался до последнего, дабы успеть вернуться домой и попрощаться. Я всегда был уверен, что именно я первым отправлюсь на аудиенцию к Аллаху. Но мой друг опередил меня. Он не боялся смерти, даже столкнувшись с ней лицом к лицу, больше всего он боялся меня – моего праведного гнева и горьких слёз. Умирая на моих руках, он неустанно просил прощение за то, что оставляет меня одного, а я продолжал рыдать и браниться, проклиная его, на чём свет стоит.
С тех пор я больше не видел солнца. Спустя несколько дней после похорон я ослеп. Теперь я точно знаю, что рождённый ночью был тенью того, кто появился на рассвете. Год я собирался духом, чтобы отправиться следом и поскорее рассказать Ману о тайне нашего рождения. Но даже после смерти друга невиданная сила охраняла меня, не давая уйти раньше срока, отмеренного мне всевышним. Преданность Ману даже после смерти материализовалась, не оставляя меня в одиночестве. Но уже пора. Я хочу вновь увидеть чёрные угольки этих хитрых глаз, которые однажды провели меня и помогли проделать огромный путь через всю жизнь. Я слышу, как по венам бьётся кровь пустыни, зазывая меня в своё лоно. Я истосковался по дому и вновь хочу увидеть свет.
Полукровка и бастард – шутка, ставшая явью, связь, которая изменила направление реки. Интересно, если нам посчастливится родиться вновь, сможем ли мы так же безрассудно поспорить с Аллахом и переписать великую книгу судьбы? М–м? Что скажешь, Ману?