Глава 3. Город Подхолмье

Дело не клеилось. К единственному оставшемуся в живых разбойнику Вадима не пускали.

— Я не могу рисковать вашей жизнью! — противно осклабившись, вещал толстопузый глава города дон Низ. — Да и доступа у вас нет!

Доступ был, но стоило ли светить секретным жетоном перед лицом человека столь безнравственного и откровенно продажного? Это могло не помочь, а помешать делу. И Вадим, крайне недовольный полученным ответом, все-таки покинул особняк главы города мирно.

Почти.

Если не считать парочки каламбуров, про низость и низ, которые не понять было невозможно. Но дон Низ только улыбался, кивал головой, как болванчик, и теснил гостя объемным пузом в сторону выхода. Вадим почувствовал себя уличным шутом, а не остроумным наследником старого дворянского рода. Подобное отношение настроения ему не улучшило. Отчаянно хотелось выпить.

Или в бордель. Но бывают ли вообще в таком месте, забытом Отцом всего живого, увеселительные заведения подобного рода?

Вадим прошелся по центральной улице и нескольким ее ответвлениям, но ничего интересного не увидел. Пришлось нанять экипаж — не самоходный, как в столице, а ездящий по-старинке за счет двух лошадей, — и ехать на постоялый двор.

Внутри клокотала ярость.

Глава города — идиот. Он мало слышал о семье вен Борз? Не знает, с кем связался? Или, наоборот, дон знает слишком много? Вряд ли. Тот инцидент замяли довольно быстро. Никто и не вспомнит. Кроме самого Вадима.

Мужчина нервно провел пальцами по губам и резко выдохнул. Экипаж остановился.

К кривому дому аристократ подходил в крайне мрачном расположении духа. У него не было информации. И доступа к ее обладателю. И даже вина. Вино на проклятом постоялом дворе "Мягкая перина" не подавали. Никому. И Вадим исключением не был.

А он хотел вина. И кое-что еще.

Азарина — румяная, статная, ловкая, неуловимой тенью сновала от стола к столу. Вадим сел за свободный и стал наблюдать за посетителями. Обычное мужичье, желающее нажраться, подраться и потрахаться. Что они забыли здесь, в мире ароматных сдоб и пахнущего восточными пряностями мяса?

— Ужин?

Он посмотрел на женщину оценивающе. Хозяйка нетерпеливо притопывала ножкой. Почти пританцовывала. Юбка, волнами спадающая вниз, очерчивала линию бедер. Все-таки одежда простолюдинов гораздо приятнее глазу, чем пышные юбки дворянок.

— Ужин, — согласился покорно Вадим. Женщина упорхнула к другим столам.

Улыбка седому толстяку, шаг в сторону, приветственный кивок вошедшему тощему парню, смешок над какой-то скабрезной шуткой чернобородого мордоворота... Азарина знала каждого, кто к ней приходил, и каждый знал ее. И шел именно к ней.

Вадим отодвинул от себя тарелку, с ненавистью поглядел на кувшин с ягодным напитком и отправился к лестнице на второй этаж. Поймал походя за рукав верткую хозяйку и попросил:

— Бумаги и чернил.

Женщина кивнула и словно проточная вода вытекала из его рук.

Змея или фея?

Вен Борз удовлетворенно улыбнулся и зашагал по скрипучим ступеням на второй этаж. Он обожал загадки. Можно сказать, их разгадывание было его внештатной работой.

До прихода хозяйки, мужчина успел проверить "маячки", которые оставил в комнате перед уходом, и переодеться. Судя по нетронутым меткам, в спальне во время его отсутствия никто не хозяйничал. Ну или это был чрезвычайно умный и очень знающий человек.

Азарина сначала постучала и, только дождавшись разрешения, вошла. Поставила на выскобленный почти до блеска стол чернильницу, положила металлическое перо и несколько листков дешевой тонкой бумаги.

— У вас необычайно чисто, — заметил Вадим. Женщина пожала плечами.

— Это постоялый двор, а не свинарник.

— Очень средненький постоялый двор, стоит заметить, хоть и единственный в этом захолустье. Впрочем, зачем они здесь нужны? Важных чинов, проезжающих мимо, будет обхаживать дон Низ, а, допустим, разорившийся крестьянин, удовлетвориться и углом в какой-нибудь пивной со стратегически верным названием "Кабанья ляжка".

Азарина препираться не стала, только сверкнула карими глазами. Иногда Вадиму казалось, что из этих глаз на него смотрит Тижийская степь.

— Еще чего-нибудь желаете?

— А ты можешь что-то предложить?

Она молчала. Вадим встал.

— Тем, кому есть что мне предложить, я очень хорошо плачу.

Он шагнул к застывшей посреди комнаты женщине, но та ужом скользнула к двери.

— Бордель у нас на Цветочной улице.

Ее насмешливый ответ звучал в комнате даже тогда, когда дверь за ней закрылась.

***

На Цветочной улице Вадим побывал. Не только с пользой для тела, но и с выгодой для дела. Кому, как не проституткам, знать все грехи первых лиц города?

Информация, деньги и титул сделали наконец необходимое: через сутки мужчина уже сидел в "гостевой" комнате городской тюрьмы в уютном кресле, а напротив, на низкой скамье, специально сюда для этого принесенной, устроился раненый чародей. На Вадима разбойник смотрел без особого страха, что последнего немного раздражало.

Обычные головорезы так не смотрят. Значит, за ним стоит кто-то очень сильный. И чародей верит, что его вытащат. Или надеется на собственные способности? Нет, конечно, в таком захолустье давно позабыли о правилах содержания под арестом темнокровных, вот только чародеи давно выродились. И этот не исключение. Максимум, что может – зажечь камин, нагреть металл, отвести глаза. Иначе бой на постоялом дворе закончился совсем по-другому. Впрочем, чародеи и до Кровавого столетия не умели ходить сквозь стены, так что куда отсюда денется этот тип? Разве что в могилу.

— Боишься? — спросил вен Борз, медленно наливая в бокал алую словно кровь жидкость. Что-что, а хорошее вино глава тюрьмы любил. Даже странно, что человек со столь низменными наклонностями имеет столь хороший вкус.

— Нет.

Чародей говорил уверенно. Слишком уверенно. Аристократ приподнял в показном удивление брови.

— А зря. На днях тебя повесят.

Преступник не ответил, только дернул нервно щекой.

Не такой уж он и бесстрашный.

Аристократ с интересом понаблюдал, как враг внимательно осматривает комнату, попутно сжимая-разжимая левый кулак — правая рука лежала на животе, и зло и презрительно усмехнулся.

— Что глазами вертишь? Думаешь, ты сможешь без алотравья меня одолеть?

Разбойник вздрогнул и наконец посмотрел на допрашивающего.

— Знаете... — прохрипел он.

— Знаю, — кивнул вен Борз. — Я понимаешь ли, в некотором роде знаком с южными традициями. Можно сказать, прочувствовал их на своей шкуре. И действие берсерк-травы, как ее называют тижийцы, я вполне способен определить по глазам. К тому же мог ли я поверить, что два человека, прошедших Тижийскую войну, еле-еле справились с парочкой лесных головорезов? Мой генерал способен на большее, уж я-то знаю.

— Какие нежные отношения! — усмехнулся разбойник, и тут же получил по лицу еще раз. Аристократ аккуратно протер белоснежным платком кулак и неторопливо взял со стола бокал. Стоило перейти к сути.

— Кто вас сюда привел?

Голос стал сухим, резким, слова острыми лезвиями разрезали тишину комнаты, но чародей не спешил с ответом.

Молчание.

Вадим небрежно откинулся в кресле, словно его это нисколько не задело, сделал глоток вина.

— Я знаю, что тебя наняли, — скорее "догадываюсь", но вражьей шавке это знать не обязательно. — И знаю, где. И даже люди, которые стоят за твоим нанимателем, мне известны. А теперь мне нужен посредник. Имя. Или описание. Что угодно. И тогда, может быть, тебя завтра не повесят.

Разбойник недоверчиво усмехнулся. Он не верил в возможности столичного франта, но верил в своего "покровителя". Видимо, тот наобещал им с три ясминовых сундука*. Эту ситуацию следовало изменить.

Вадим допил вино, повернулся к столу — и резким взмахом руки разбил бокал о его край.

— Что ж, вешать целым тебя не обязательно.

Когда он подошел к чародею, глаза того начали зеленеть, но вен Борз предупреждающе ударил разбойника по лицу. Голова крепыша дернулась, он оторвал руки от живота и задумчиво потрогал выступившую на губах кровь.

Не верит.

Вадим тоже в Нерчи не верил, что ему, ценному пленнику, могут всерьез попортить шкуру...

Пальцы инстинктивно потянулись к лицу, но мужчина опомнился и оборвал движение.

— Знаешь, один мудрый человек мне сказал: каждая разумная тварь является заложником своего выбора.

Неуловимое движение — и кровь стекает со щеки чародея на шею. Темная, особенная кровь. На Севере Континента раньше за такую убивали.

Вадим взмахнул стеклом повторно — и половина уха преступника упала на пол. Разбойник вскрикнул и вскочил на ноги, смотря на отрезанный кусок с удивлением и ужасом одновременно.

Вен Борз улыбнулся. Можно, конечно, было использовать стилеты, но ему хотелось добавить в представление толику безумства. Это всегда производило бОльшее впечатление. Теперь главное не упустить момент.

— Девка в деле?

Разбойник, одной рукой держащийся за ухо, промычал что-то невнятное.

— Отвечай! Кто привел вас из Приречья сюда? Откуда вы знали, что мы остановимся именно на этом дворе? Хозяйка из вашей банды подослана?

Чародей выпрямился и посмотрел на мучителя ярко-зелеными глазами. Вадиму на секунду даже показалось, что между их лицами заклубился зеленоватый туман, стирая понятия времени и пространства, но вот он моргнул раз, два, и ступор исчез, а разбойник получил еще один удар.

— Следующий будет в живот, — предупредил аристократ жертву. — И ты знаешь, к чему это приведет. Так что, ты будешь говорить?

Чародей сплюнул кровь прямо на отделанный шараджайским мозаичным стеклом пол, и ответил:

— Буду, человек без лица, буду.

Вадим побледнел. А преступник улыбнулся.

***

Когда вен Борз вернулся на постоялый двор, в обеденном зале уже были заняты три стола, а на втором этаже некто неизвестный заселился в комнату напротив. Аристократ отметил краем глаза эти изменения и заперся в своей спальне. Полученную днем информацию стоило обдумать и притом тщательно, так как чародей мог и соврать. Однако часть сказанного явно была правдой. Осталось узнать, какая часть.

Итак. Наниматель — мужчина, высокий, худой, брюнет, "по одеже богатый". Молодой. Костюм дорожный коричневый, плащ и перчатки — черные. Вышел на них в Приреченском лесу, предложил поработать за очень высокую плату. Казалось, делать ничего практически не надо: дойти до соседнего города, договориться с одинокой хозяйкой постоялого двора (получиться — миром, а нет — так порезать вместе с остальными), ну и, когда приедут "гости", — "порешить" их. Постоялый двор в городке один, никаких проблем быть не могло. Но "баба оказалась строптивая", отдавать деньги не хотела, "дружить" не хотела. Пригрозили, ушли, заплатили одному мальчонке с улицы, чтоб следил, кто прибудет, и докладывал. И через день дождались гостей. Напали, как и было оговорено, инсценируя ограбление. Сначала хотели "из бабы деньги вытрясти", потом уже на второй этаж подняться — прирезать постояльцев в кроватях, да слишком рано пришли. "Вы ж, парчовые, долго жрете, словно и дел никаких у вас нет, а простой человек, он торопится, у него работы не початый край". Вчетвером были, потому что понадеялись на настой алотравья, выданный им нанимателем, да на наличие в группе чародея.

Складно. Даже красиво. Девка не причем. Нападавшие — туповатые разбойники, которым просто хорошо заплатили. А посредник/заказчик — молодой брюнет в коричневом костюме и черных перчатках. Таких — четверть всего дворянского населения Серземелья. Поначалу Вадим думал, что нападающих нанял человек из столицы. Кто-то из тех, кому слишком деятельный генерал сид Гарне перешел дорогу. Ведь Миколас остался в Стольграде не случайно, и об этом могли прознать, как известно, у любой стены есть уши. Тем более, что связь генерал решил держать с подчиненным через старуху-лавочницу, что держала лавку с зеленью на углу Чугунной улицы. Теперь же... Что думать?

В дверь постучали.

Пришлось вставать, идти открывать. Кого там принесло?

Азарина протиснулась в комнату мимо него. Она все так же пахла цветами и пряностями и еще немного — медом. Прошла к столу, выставила на него темную склянку, чашу с водой и несколько тряпиц.

— Это что? — удивился Вадим.

— Для ссадин, — женщина показала на его правую руку. Действительно, кровь запеклась. Своя и чужая. Он и забыл. А она, значит, приметила...

— Поможете, добрая дона?

Хозяйка посмотрела на него недовольно, но вымочила в воде тряпицу и поманила постояльца пальцем.

— Идите ближе. Не на пол же кровью капать!

— Чистюля, — фыркнул Вадим — и женщина вдруг едва заметно улыбнулась. Осторожно взяла его ладонь, стала стирать с нее кровь.

Вода в тазу окрасилась в розовый, словно туда бросили лепестки рассветной травы.

У нее были грубые рабочие ладони, совсем непохожие на гладкие ручки холеных придворных дам и гораздо более пышная фигура.

Ему нравилось в ней именно это — ее простота, и отсутствие возможности что-либо у него требовать. У таких, как она, было право только подчиняться, в их отношениях требовать мог только он сам. Статус позволял. Впрочем, на эту женщину он, кажется, не производил должного впечатления.

Женщина омыла костяшки пальцев водой, обработала мазью, и, подхватив чашу, шагнула к двери.

— И все? — удивился Вадим. Азарина помрачнела.

— Подать ужин?

— Даже не спросите, откуда кровь?

Хозяйка посмотрела ему в глаза.

— И так ясно, вы в тюрьму ездили.

— И вы не осуждаете? — Аристократ подошел ближе к застывшей у двери женщине. — Вам не противно? Я бил человека. Может быть, убил.

Ее взгляд стал колючим, злым, а лицо приобрело жестокое выражение.

— А они чуть не убили Игнаса. Мне нет дела до тех, кто несет вред.

— Интересная позиция. Добро должно быть с кулаками, да?

— Да!

Ее честный пламенный ответ удивил мужчину. Правда, приятно или нет, он еще не понял. Вадим наклонился к Азарине и, почти касаясь ее губ своими, прошептал:

— Тогда, возможно, вы мне поможете в одном маленьком дельце?

Карие глаза смотрели в его серые без тени лжи или лукавства.

— Сомневаюсь.

Она чуть-чуть двинулась вперед, то ли ему, то ли себе доказывая, что ей нет до странного постояльца никакого дела и ни бояться, ни слушаться его она не намерена. А затем отступила назад, толкнула бедром дверь — и исчезла в темном коридоре, унося с собой запах выпечки, трав, и меда. Вадим посмотрел на замотанную тряпкой руку, хмыкнул и вышел следом.

Пора было поужинать.

Стоило спуститься, как мужской гомон немного поутих. Те, кто приходил сюда есть, отнюдь не были нищими или преступными членами общества, в основном постоялый дом посещали мелкие чиновники, лавочники и прочий подобный люд. То есть в массе своей это были обычные горожане низкого и среднего достатка, не больше, и горожане эти, конечно же, очень отчетливо чувствовали различие их статуса и статуса странного гостя, что жил почему-то не у дона Низа, а на постоялом дворе "Мягкая перина". Потому они инстинктивно понижали голоса, когда в обеденной зале появлялся человек с редкими почти незаметными шрамами-оспинами на лице. Вадима отчужденность и незримая, но ощутимая приниженность прочих посетителей вполне устраивали. Он сел на "свое" место, у окна, наблюдая, как Азарина ловко кружится между столами, одаряя мужчин едой и улыбками. И они улыбаются ей в ответ толстыми обветренными губами.

Красавица и чудовища?

Да нет, у нее грубые руки, а карминовые губы потрескались то ли от ветра, то ли от кухонной жары. И на лице видны уже морщинки. Да, она красива: яркая, статная, с огнем в карих глазах, но далека от идеала так же, как мрачный черноусый мужчина, что сидит здесь каждый вечер за ближайшим к стойке столом.

Ни красавиц, ни чудовищ. Она просто здесь своя.

— Мясо с овощами или кашу?

Вадим задумчиво окинул взглядом фигуру в линялом синем платье.

— Мясо.

Она шагнула было прочь, но он схватил ее за руку, останавливая.

— Вина, конечно, нет?

— Нет, — отрезала Азарина.

— Какое скудное у вас меню, однако! — воскликнул аристократ.

— Не нравится — ешьте у дона Низ.

Азарина попыталась вырвать руку, но Вадим только крепче сжал пальцы на ее запястье и дернул женщину на себя. Той пришлось шагнуть ближе.

Краем глаза вен Борз отметил, что черноусый лавочник начал вставать со своего места.

— Но, согласитесь, это не может не вызвать вопросов: постоялый двор — а выпивки нет!

— Это место предназначено, чтобы проезжающим было где заночевать, а нажраться до поросячьего визга желающие могут под любым забором!

К черноусому подошел бодрый, хоть уже и седоволосый, старичок и начал что-то говорить. Вадим отпустил руку Азарины, и та направилась на кухню. Когда она проходила мимо разговаривающей парочки, черноусый тихо что-то ей сказал. Хозяйка медленно развернулась к нему лицом и вдруг ударила гостя по щеке. Звук пощечины вышел настолько громким, что даже Вадим от неожиданности вздрогнул. Затем женщина исчезла за хлипкой деревянной дверью, а лавочник почему-то зло посмотрел на Вадима. Вен Борз просто не смог удержаться — встал, царственно прошествовал через обеденную залу и толкнул дверь, что вела на кухню. Ему показалось, что он услышал скрип зубов черноусого. Вадим довольно улыбнулся и сделал еще пару шагов между какими-то каморками, дабы оказаться наконец в мире специй, теста, и жары ничуть ни меньшей, чем та, что высушила Тижийскую степь.

— Вы...

Она на секунду со страхом посмотрела на вошедшего — он успел заметить, что в глазах ее застыли слезы, — и тут же вскочила с табурета и отвернулась к печи.

— Что же он такого сказал, что такая независимая женщина плачет?

Азарина обернулась — полная боли и гнева.

— Вам очень интересно? Назвал меня вашей шлюхой. Разве не это вы всячески показывали в зале?

В ее голосе не было ни одного намека на жалость — только злое недовольство. Аристократ безразлично пожал плечами.

— Почему же сразу шлюха? Есть красивое слово — любовница.

— Для любви нужно нечто большее, чем похоть.

— Для любви к соитию — нет.

— Любите играть словами?

Он улыбнулся.

— Обожаю.

Она посмотрела на его довольное лицо.

— Думаете, я к вам приду?

— Придешь. Ты такая беленькая, чистенькая, своевольная посреди этого сброда. К кому тебе идти? Не к этому же лавочнику с обвисшими усами.

Азарина вдруг насмешливо фыркнула.

— Это не лавочник, а кузнец...

— Малахольный он что-то для кузнеца.

— ... И когда-то он был моим женихом.

Вадим безразлично пожал плечами.

— У тебя плохой вкус.

— "У вас". Я, конечно, не аристократка, но и не безродная служанка.

— Зачем нам выкать, мы же все равно переспим!

На некоторое время Рина потеряла дар речи, а затем спросила:

— Вы так уверены, что я соглашусь?

Вадим перестал улыбаться. Сказал сухо, словно отчитывался перед начальством:

— Я уверен, что я буду не первым твоим мужчиной (Азарина вздрогнула). А еще я уверен, что тебе нечего терять, потому что все и так считают, что мы спим. Так зачем же отказывать себе в удовольствии? Видишь, я честен с тобой. Попробуй и ты быть честной.

Он вышел, не дожидаясь ее ответа.

Стоило аристократу вернуться за свой стол, как седовласый старик, что пытался утихомирить ранее черноусого, встал и под удивленными взглядами прочих мужчин засеменил к высокому гостю.

— Высокочтимый вен, позвольте пару слов.

Надо же, "высокочтимый"! Для официального обращение вполне хватило бы одного прилагательного без всяких "высоко-", "много-" и т.д.. Впрочем, некоторые люди в порыве подобострастия сочиняли и нечто наподобие "многовысокоуважаемого".

Вадим, пребывающий в добром расположении духа, милостиво махнул на табурет. Старик сел. Помял свою шапку и горестно вздохнул.

— Не обижайте девку, уважаемый.

— А с чего мне ее обижать? — удивился аристократ. — Я ее наоборот...

Старик кашлянул.

— Я, конечно, не высоких кровей, почтенный, — заявил он уже менее подобострастным тоном. — Но и не зверь лесной без разума и долга, ась человек ведь. Будьте же и вы человеком, не баламутьте наше болото. Вы на днях съедете, а ей тут жить, детей растить.

— Да, — вздохнул печально Вадим, — о детях я не подумал.

Старик зло прищурился.

— Вы ничего о ней не знаете. Не знаете, как она вертелась, дабы мальчишку обеспечить, как с утра до ночи работала, чтобы халупу эту выкупить, как обустраивала ее сама, благо есть добрые люди, приставили сыновей помочь девке, и я двоих отсылал, чтоб пол переложили. Она нам дочь да сестра, можно сказать. Все ее горе видели, да никто не помог тогда, так хоть теперь совесть проснулась.

— Сиротинушка.

Старик качнул седой головой.

— Не насмешничайте. Не понять вам, как можно иметь родителей, да не иметь их одновременно.

Какие все несчастные!

— А вы расскажите.

— Для того, чтобы быть человеком, не обязательно все знать. — Старик встал. — Много бают о аристократической чести, да я ее не видывал. Если есть она — не трожьте девку. Ринка хорошая, а то, что одна, заступиться некому... найдутся.

Разговорчивый дедок нацепил шапку и отправился к выходу. Остальные, косясь на Вадима, продолжили трапезу. Черноусый за время разговора успел покинуть помещение. В зал впорхнула Азарина с тремя тарелками, одну из которых она поставила перед аристократом. Тот молча приступил к трапезе. В конце концов готовят здесь действительно вкусно, хоть и до безобразия просто.

*С три ясминовых сундука — очень много. Легенда о ведьме-царевне Ясмине, что в трех сундуках поместила все королевство.