Глава 25. Стольград

Окна завешены темными тяжёлыми портьерами. В комнате мрак, разгоняемый только светом двух свечей, да огнем из камина. Вязкая тишина нарушается лишь неровным клокочущим дыханием лежащей на кровати женщины да сопением девчонки-сиделки, задремавшей в кресле. Девчонка-сиделка юна, тонка, ее руки, уже успевшие получить множество мозолей, сложены на коленях. Женщина стара, худа, пот стекает с ее лба на подушку, глаза закрыты, а в уголках рта - засохшая пена. Седые волосы свалялись и кажутся белой паутиной, обмотавшей голову.

Женщина умирает, но не знает об этом. Даже в те недолгие часы, когда она приходит в себя, слугам запрещено говорить ей о настоящем положении дел. Зато их знает ее дочь.

В гостиной на первом этаже другая атмосфера: светло, прохладно, пахнет не травами и потом, а розами - огромный букет поставили прямо у окна в напольную вазу. Букет украшен лентами красного и синего цвета. Это цвета канцлера.

- Какая прелесть! - восхищается гость в маске и, не снимая шляпы, садиться в кресло без предложения хозяйки. Кажется, что это его дом, он здесь главный, но нет, мужчина прибыл сюда пять минут назад с черного входа, как он всегда делает на протяжении последних нескольких недель.

- Да что же вы стоите, милая! Садитесь!

Девушка в простом домашнем платье садиться в кресло напротив. Золотые волосы рассыпались по плечам, ненакрашенные губы бледны, а в глазах затаилась боль.

- Как успехи?

Ей хочется дать гостю пощечину, но тогда она не получит заветную склянку, и девушка прячет боль, прячет ненависть, и покорно отвечает:

- Все благополучно.

Мужчина довольно усмехается, рассматривает ее так, словно она сидит перед ним голая. Девушке хочется спрятаться от этого пошлого, оценивающего взгляда, но прятаться ей некуда, и она расправляет плечи, опускает глаза на кружевную оторочку рукава. Гость усмехается и спрашивает:

- Канцлер ещё не потерял к тебе интерес?

Она вздрагивает.

- Нет.

Как бы она этого хотела! Благо, вен Воль полагает ее слишком скромной, дабы проявлять настойчивость или пыл в любовных делах. Что было бы, узнай он, что он ей не интересен? Что звуки, которые она издает - лишь плохая актерская игра, основанная на лекции, которую ей прочитала одна из столичных проституток месяц назад, здесь, в этой самой гостиной. Вен Воль вообще многого не знает и не замечает. Ни шепотков за спиной об их связи, ни анекдотов по поводу его политических решений, ни рассуждений о степени его влияния на господаря и причинах подобной расстановки сил. "Седина в бороду, бес в ребро", так, кажется, говорится в народной пословице. Канцлер данному выражению соответствовал вполне. По крайней мере Злате он казался ненасытным до ее внимания, неосторожным, ведущим себя очень опрометчиво. Она осознавала, что репутация ее, скорее всего, загублена, но если мать наконец встанет с кровати, какая ей будет разница до того, что судачат в свете? Они почти никуда и не выезжали. Даже когда отец был жив. А теперь, когда вен Воль требует ее к себе в кабинет, если не может устроить им встречу вечером, их семье и подавно никто не пришлет приглашения.

"Мне нравится твоя невинность." О Отец, может ли всерьез воспринимать такие слова шлюха канцлера?

Время, казавшееся ей замершим, неподвижным, вдруг шагнуло вперёд. Вязкая дремота дома была разрушена очередным приказом.

Человек напротив удовлетворённо кивнул и сказал:

- Хорошо. Очень хорошо. Вот тебе имя, скажи что-нибудь нелестное об этом человеке. Обмолвись, как бы ненароком, что он плохо о тебе отзывался. Не волнуйся, он действительно о тебе не лучшего мнения, здесь ты ни капли не соврешь.

Девушка взяла маленькую записку, развернула. Не более минуты рассматривала короткую надпись, запоминая каждую букву, запоминая почерк, затем подожгла лист от огня свечи и бросила в пепельницу. Та, как и многое другое здесь, им с матерью досталась после смерти отца. Последняя серебряная вещь, что пока осталась в доме. Хотя она узнавала когда-то цену этой вещицы, и оказалось, что стоит та катастрофически мало по сравнению со счетом, что ей выставили за лечение матери. "Но итог мы не гарантируем, все зависит от организма," - аккуратно добавили "доктора" из странной организации под названием "Плоть и кровь", натужно ей улыбаясь. Шарлатаны!

- Запомнила?

- Да.

Она посмотрела в прорези маски, пытаясь поймать чужой взгляд - но наткнулась только на тьму. Мужчина щёлкнул пальцами.

- Недовольна? Чем же? Мы свою часть сделки выполняем, ты тоже должна выполнить свою.

Девушка сжала кулаки. Она уже заплатила за чудодейственный настой своим телом и своей репутацией, но жизнь постороннего человека...она не может этим распоряжаться!

- Кто он?

Мужчина в маске развалился на кресле, закинул ногу на ногу, посмотрел на собеседницу покровительственным взглядом.

- Жалеешь? А зря. Ты ведь знаешь, что твой отец не умер бы от болезни, если бы не рана, полученная им в грудь на дуэли? Именно она усложнила выздоровление, превратила тяжёлую, но всё-таки излечимую болезнь в смертельно опасную. Так вот, ее нанес папаша этого ублюдка. Неужели имя тебе не о чем не сказало?

- Нет.

Имя действительно показалось Злате незнакомым. Но у того аристократа есть бастарды, насколько ей известно.

- Он внебрачный сын от какой-то шлюхи, - подтвердил ее мысли гость. И продолжил: - Нарушал закон, но не был пойман, если тебе интересно. Так что, тебе просто стоить сказать имя, посеять сомнение в голове канцлера, а там уж он найдет такую груду преступлений, что не каждый висельник может таким набором похвастаться.

О, если этот человек пошел в своего отца, то подобное положение дел неудивительно!

- Вы не похожи на человека, оберегающего интересы Серземелья.

Гость хмыкнул.

- Зря дерзишь, девочка. Для полного выздоровления твоей матери нужно пить это лекарство ещё несколько недель. Так что хочешь, или нет, а ты будешь меня слушаться. Ну или станешь наконец здесь полноправной хозяйкой. Единственной.

Злата вздрогнула. Стоило на секунду представить, что теперь, через год после смерти отца, она и лишится и матери - и ужас накатил волной. Нет! Мама, ее немного наивная, искренняя, добрая мама, всю свою жизнь посвятившая тихой семейной жизни, интересам мужа и образованию дочери, будет жить!

- А насчёт интересов, - продолжил человек в маске, - так кому их ещё охранять? И как? Честные методы, увы, не дают того результата, который обеспечивают подковерные игры и манипуляции через друзей, детей и любовников. Вот об этом бастарде канцлеру, например, не раз говорили, но он так и не внял ни донесениям служебным, ни сомнениям, высказанным в частном порядке. А обмолвишься ты, что он о тебе плохо отзывался, и вен Воль тут же начнет под него копать из старческой ревности. Что поделать, добрые дела часто делаются грязными руками.

Злата молчала. Ей нечего было ответить гостю. Да, он, наверно, частично прав, но... Но неужели нельзя сделать хорошее по-другому? Почему она должна расплачиваться за торжество правосудия собственным телом, репутацией, будущим?

Но ведь она платит не за справедливость, а за жизнь матери...

Лучше бы они забрали последнюю деревню и этот дом!

Человек без имени удовлетворённо кивнул.

- А ты молодец. Втерлась в доверие к канцлеру, интенданта помогла выслать из столицы, и сейчас не перечишь. Канцлер в тебе души не свет, видно умаслила его с лихвой. А такой скромницей казалась!

Злата знала, что там, под маской, губы мужчины растянулись в довольной улыбке.

- Ты хорошо служишь.

- Сколько ещё?

Она не могла не задать этот вопрос, хоть и боялась услышать ответ.

- Недели две-три, максимум четыре.

- Это долго.

Усталость и обреченность невидимым грузом навалились на плечи. Долго,так долго! Но надо продержаться. А потом она увезет маму на восток или на юг, к морю. Папа мечтал свозить их к морю последние пару лет, но дела в деревне шли плохо, денег не было... Но теперь они съездят. Обязательно. Как только мама встанет крепко на ноги!

Человек в маске неторопливо встал, поставила небольшую склянку на свой край стола, обошел его. Злата, погруженная в свои мысли, не сразу заметила его маневр. Когда он приблизился к ней, она тоже начала было подниматься, но его рука легла ей на плечо, буквально вдавливая девушку в кресло. Мужчина стал позади нее, погладил, словно ребенка, по голове.

- Хорошая девочка.

Флакон стоял на другой половине стола, дразня девушку блестящим боком.

- Послушная.

Пальцы гостя коснулись ее шеи.

- Исполнительная.

Он потянул ленту, что скрепляла платье у горла.

Нет! Он не может... Злата схватила мужчину за руку, попыталась встать, но на плечо легла вторая ладонь, тяжёлая, словно мраморный памятник.

- Я выполняю свою часть договора! - дрожащим голосом сообщила девушка, пытаясь отцепить чужие пальцы от ткани платья. Гость склонился к ее уху, жесткий каркас маски царапнул ей щеку.

- Вот и выполняй. Твоя задача - послушно раздвигать ноги.

Злость, боль, отвращение душили. Слезы выступили на глазах, как она не хотела их скрыть.

- Перед канцлером!

- Перед тем, кого я укажу! И если я скажу тебе, - ее руку грубо скинули, и мужские пальцы скользнули под платье, - стать на колени и открыть рот, то ты станешь на колени, - рука опустилась ниже, - и широко откроешь рот.

Холодные пальцы коснулись груди, по-хозяйски ее огладили. Второй рукой мужчина потянул за ленту, окончательно вытаскивая ее из платья.

По щекам девушки против воли потекли горячие слезы. Она была жалкой. Жалкой и слабой... Она была зависимой... Она...

Злата сжала челюсть. Сбросила чужую руку, вскочила с кресла.

- Нет! У нас был уговор! Только канцлер! И на то время, пока мать не поправиться!

Она схватила флакон, прижала его к груди.

- Иначе канцлер никогда не услышит нужное вам имя!

Мужчина насмешливо спросил:

- Ты думаешь, ты единственная, кто скажет его? Нет. Просто так получилось, что вен Воль действительно тебя почти боготворит, так что обидчик любовницы сейчас, пожалуй, для выглядит более зловещей фигурой, чем государственный изменник. Впрочем, если понадобиться, эту одержимость будет весьма легко развеять. Помни об этом, девочка. И будь послушной. Эти недели ты должна быть паинькой. Самой влюбленной и счастливой живицей, что млеет от каждого чиха своего любовника, ясно?

Злата судорожно кивнула.

- Ясно.

Мужчина надел перчатки. Это позволило девушке немного расслабиться.

- Что там за молодой лейтенант к тебе приставал? - спросил гость неожиданно. Злата, ещё не отошедшая от только что случившейся перепалки, яростно возразила:

- Ко мне никто не приставал!

- Разве? Как того мальчика зовут? Дон Оддин, кажется?

Девушка побледнела.

- Он не при чем! Мы просто случайно столкнулись в приемной!

- И на лестнице.

- И на... Откуда вы знаете?

- Я знаю все, - зловеще сообщил гость. - Даже то, что юноша тебе понравился.

- Нет! Я ушла!

Гость стряхнул с рукава невидимую пылинку. Он играл с ней. Она знала это, но все равно проигрывала. Она всегда проигрывала в споре этому странному и страшному человеку.

- То, что ты ушла, это только подтверждает. Испугалась? Спешу тебя порадовать: если это облегчит тебе жизнь, то можешь с ним спать. Только на твоей безудержной страсти к канцлеру это не коим образом не должно сказываться. А так, почему бы и не иметь кого-нибудь для души, если уж тело ты отдала старому похотливому брюзге?

Злата покраснела. И от высказанных предположений, и от гнева.

- Вы...ужасны! И нет, я не собираюсь с ним спать, он никогда не стал бы и намеков делать на подобное!

- Ох, молодость! - неопределенно воскликнул гость и поправил шляпу. - Что ж, до свиданья. Весьма скорого, я думаю. И помните, милочка, что от каждого вашего слова, от каждого вашего движения зависит жизнь вашей матери. Так что вам стоит быть посговорчивей. И помудрее.

Он покинул комнату неторопливым, хозяйским шагом. Злата не пошла провожать гостя, он появлялся в ее доме и исчезал из него по собственному почину, не нуждаясь ни в ее разрешении, ни в сопровождении. Девушка устало опустилась на пол, обняла себя за плечи дрожащими руками. В одной из них до сих пор был зажат флакон.

На секунду ей захотелось размахнуться, и расколоть проклятую склянку на тысячу осколков. Нельзя. Девушка осторожно отставила пузырек в сторону. Драгоценная вещь, очень дорого ей доставшаяся.

На полу, у ее ног лежала лента из платья. Злата встрепенулась, схватила тонкую полоску и с озверевшим лицом стала рвать ее на куски. Ткань трещала, сердце громко стучало в груди, по оконным стеклам застучали капли летнего дождя.

Холодно. Очень холодно, но нет средства, что могло бы ее согреть.

Наверху что-то упало с громким грохотом. Девушка вскочила на ноги, схватила лекарство и бросилась бежать. Мила не профессиональная сиделка, вдруг что натворила...

Человек в маске покинул дом через задний служебный выход. В карете, что стояла на соседней улице, его поджидал товарищ.

- Ну как девица? - первым делом спросил он.

- Она давно уже не девица, хоть и до сих пор мнит себя недотрогой, - ответил связной. - Пыталась ставить условия. Смешно.

- Взбрыкнет?

- Нет. Эта лошадка покладиста. Тот, кто прогнулся раз, тот прогнётся и второй, и третий, а затем терять ей будет уже нечего. Ляжет под кого надо, сделает, что скажут. Домашняя девочка, что с нее взять? Она не умеет бороться Но надо отдать ей должное, канцлер действительно ею околдован.

Карета тронулась.

- Быстро учиться?

- Скорее его пленила ее безыскусственность и простота. Хотя платья он ей присылает весьма откровенные. Впрочем кто из мужчин не мечтал о скромной развратнице?

- Имя назовет?

- Безусловно. Я достаточно наговорил, чтобы она приняла это близко к сердцу. Про ее нового знакомого тоже обмолвился. Иногда совпадения замечательнейший образом соответствует нашим планам. Это восхитительно.

- Игра стоит свеч.

Человек в маске фыркнул.

- Денег. Все всегда упирается в деньги и власть. Что ж, думаю, мы почти уладили проблему.

Его собеседник, прятавшийся во мраке, царившем внутри кареты, недоверчиво возразил:

- Но мы так и не нашли бумаги у вдовы Грош. А они нам нужны.

- Значит, они в другом месте. Что ж, круг приближенных к бывшему интенданта столицы лиц, не так уж велик, а ломать пальцы Гром умеет.

После этой фразы в экипаже воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием двух спутников.