Глава 28. Стольград

После встречи с вдовой сида Грош Миколас отправился на Красную улицу.

Скотобойни, колбасные цеха, мясные лавки и прочие подобные им заведения выстроились в ряд. Здесь же находился подъезд к значительной территории мясного завода дона Лук, брата жены сида Грош. Лейтенант внимательно огляделся.

— Эй, аламейские телеги приехали! Зови грузчиков!

Дон Оддин прогулочным шагом приблизился к голосам. Дон Лук не спроста тесно общался с родственником на "деловые" темы и даже знал таинственного "усатика" лично. Руки зачесались от желания тут же побежать расспросить рабочих, служащих, самого хозяина завода. Сдерживая собственный порыв, лейтенант неторопливым шагом дошел до ворот, в которые въезжали повозки. Простая одежда, которую он носил, чистая, но явно неновая, часто давала окружающим повод воспринимать его как слугу. В данном случае это могло пойти на пользу.

— Ух ты! — присвистнул он. — А мой хозяин не верил, что к вам из самой Аламеи мясо везут!

Двое, стоявшие на воротах, повели себя по-разному. Высокий плешивый мужчина в чистом костюме недовольно покосился на него — и все, бородатый рабочий в окровавленном переднике хрипло рассмеялся.

— Эх, какая Аламея? Ты, балда, представь, чтобы с мясом стало, если его оттудова к нам везли! — пропитым голосом пояснил он. — Они стада пригоняют под Старолицу, а там уже разделывают. И в холодных повозках сюда везут.

— Ух ты! — восхитился Миколас. — И не портится?

Бородач важно выпятил грудь.

— Да ты шо! Там же тех-ни-ка!

— Лёд?

— Где лёд, а где и эта... селютра! Токмо та селютра бабахнуть может, так что со льдом, оно надёжнее.

Громыхнуло, кто-то закричал, и плешивый поспешил к уже заехавшим на территорию завода телегам — разбираться, что там произошло. Миколас решил воспользоваться моментом.

— А что? Хорошее у вас мясо?

— Хорошее! — гордо заявил рабочий. — А чего ему плохим быть? Аламейцы ж, они лучшие по мясу! Хоть и подлецы!

— А почему подлецы?

— Так чё они не по правилам-то все делают? А мы их ещё покрывать должны. То хозяин заранее им мешок шлёт, то прикажет поставить, что все мясо привезли, хоть и привезли туш меньше.

— Да? Мешок шлёт? Это как? Для мяса, что ли?

— Тьфу, — рабочий смачно сплюнул себе под ноги. — Да не, с деньгами, я так думаю. А с чем ещё к ним помощника посылать?

— А помощник какой? Хороший? А то может он и приворовывает?

— Да не! Он давно тут. Но вообще это сида Гроша человек. Толковый.

— А телеги бывают пустыми?

— Это да, бывают. Но они обычно всегда знаком на боку обозначены. А потом все равно мясо довозят, только другое. Я с малолетства на Калевской скотобойне работал, то подручным подай-принеси, а потом и мясником, так что дело енто хорошо знаю. Что как делается-то. А тут — то одни телеги, то вторые. А галочки наш лысый ставит, будто получил все с первого раза. Такое вот. Ну и как не назвать аламейцев подлецами? Чего им с первого раза все не прислать? Ан нет, чего-то мудрят.

— А..

Появился управляющий, увидел до сих пор беседующих людей, нахмурился.

— Мясник! — окрикнул он грозно рабочего. — Твое дело разве языком трепать?

— Мое дело свиней да быков рубить! — ответил бородатый.

— Вот сейчас завезут, и пойдешь рубить.

— Да пойду. Куды денусь.

После столь содержательного разговора рабочий вышел на дорогу посмотреть, сколько ещё телег должны заехать на территорию завода.

— Ох, ты ж, Лихобор! Последние.

Управляющий подошёл к нерадивому работнику. Но обратился к Миколасу.

— Тебе что тут надо?

— Здравствуйте, уважаемый! Так мне хозяин наказал присмотреть мясо для ужина. К нему скоро гости приедут. Важные. Так что наказали мне узнать, где в столице лучшее мясо продают. Вот, — лейтенант развел руками. — Узнаю. А вы как? Телеги даёте, если много покупать, или к вам со своими повозками только приезжать?

Плешивый смотрел все так же подозрительно.

— Со своими.

— Спасибо! Так хозяину и передам! Спасибо, уважаемый!

И Миколас поторопился отойти от мрачного мужчины. Такой сначала прикажет охране избить странного гостя, а потом уже будет разбираться, вор ли тот, шпион конкурента или случайный прохожий со слишком длинным языком.

Что ж, день вышел плодотворным. Миколасу было, что отписать сиду Гарне. Лейтенант довольно улыбнулся, предвкушая вечернюю встречу, остановил извозчика и поехал по знакомому адресу. Письмо он ещё не сочинил, но ведь он ещё вчера обещал себе, что непременно навестит добрую старушку. Без причины. С уважаемой Миленой было приятно разговаривать о пустяках. Да и стоило справиться о ее внучке.

А потом — встреча со Златой и поездка к доктору. Как, наверно, обрадуется девушка!

Беспечно улыбаясь, довольный абсолютно всем, что наполнило сегодняшний день, Миколас ехал по наполненным летним жаром улицам Стольграда.

Он совершенно забыл о кровавом рассвете.

***

Солнце на улице светило столь же ярко, зеленела повсюду листва, не менее сочная, чем вчера. И в лавке на Чугунной улице по-прежнему пахло удивительной смесью ароматов цветов и специй. Вот только вместо сухонькой старушки с доброй улыбкой у прилавка стоял человек в форме охранника порядка.

— Вы ее знали?

Миколас оторвал взгляд от засохшей лужи крови. Потерянно осмотрелся.

— Я? Да, знаю. Захожу иногда. Дона Слав всегда хорошие специи даёт... давала.

— Часто заходите?

— Когда как...

— И вчера были?

Миколас вздрогнул. Охранник порядка насторожился.

— Был, — сглотнув, согласился лейтенант. Мужчина в форме кивнул, принимая информацию к сведению, и уткнулся в бумаги. Миколас мял в руках какой-то пучок засохших трав. Пахло горечью Пятно крови на полу казалось ненастоящим, нарисованным. Нет, он видел кровь, и не раз. Свою и чужую. Но... только кровь Смеянки была настолько ненастоящей. Неправильной. Тогда ему тоже казалось, что все просто сон, что сестра умерла не взаправду. И так же выла мать...

Лейтенант встрепенулся, покосился на дверь, за которой, как он знал, находилась спальня Светласки. И из-за которой вдруг донесся одинокий болезненный стон, резко оборвавшийся, словно девушке заткнули рот. Она всегда была огненной, непокорной, и никогда не страдала напоказ.

— Могу я...

Охранник порядка кивнул, не отрываясь от бумаг. Миколас шагнул к двери, но на минуту остановился, спросил:

— Что будет с внучкой?

— Что-что, останется здесь хозяйкой, — буркнул недовольно мужчина.

— Но она не может ходить.

— Ну сиделку наймет. Вам, дон, какая разница? Наше дело — зафиксировать насильственную смерть, расследовать убийство. Расспросить свидетелей, назначить подозреваемых. А вы коли свататься пришли, так идите утешайте. А нам не мешайте.

Миколас кивнул и пошел утешать. Или утешаться.

Светласка лежала на кровати, укрывшись одеялом с головой. Когда скрипнула дверь, пропуская в маленькую тесную комнатушку незваного гостя, девушка замерла, даже дышать почти перестала.

— Здравствуй.

Молодой человек застыл на пороге, не зная, что сказать. Захлопнувшаяся дверь ударила его по спине, и он рефлекторно сделал шаг вперёд. Ещё шаг — и колени упрутся в кровать Милениной внучки. Места мало, слов ещё меньше. Что сказать человеку, у которого умер последний родич? Какими мудреными фразами утихомирить его боль?

— Прости.

Она скинула одеяло с головы. Черные волосы растрепаны, лицо опухло от слез. Губы искусаны до крови.

— Прости? Да неужели? Это вы! Вы ее убили! Вы забрали всех! Всех!

От искренней неудержимой ненависти, что горела в ее глазах, Миколас попятился.

— Трус! — презрительно выкрикнула Светласка. — Трус, как и твой хозяин! Прикрываетесь долгом, а сами убиваете ни в чем неповинных людей! Хочу, чтобы знал: это ты всадил в нее нож! Ты! Пошел вон, пёс убийцы!

Лейтенант не выдержал, выскочил из комнаты, не попрощавшись.

— Чего это она раскудахталась? — с удивлением спросил охранник порядка. Миколас, не отвечая, выбежал на улицу. Ему действительно казалось, что по его рукам течет кровь. В след донесся недовольный голос следователя, но лейтенант не расслышал слов. Солнце выжигало глаза, горячий летний воздух душил. Миколас бросился в тень, потом побежал вниз по улице.

Бесцельное, бездумное блуждание по городу закончилось на одной из людных улиц. Лейтенант успел в мыслях несколько раз застрелиться, разработать три-четыре плана давления на отдел охраны порядка, дабы те нашли убийцу поскорее и покарали его особо жестоко, составить план собственного расследования, и сочинить текст объявления о найме сиделки (платить которой он был намерен из своего жалования), когда рядом вдруг крикнули:

— Посторонись, олух!

Лейтенант отпрянул, пропуская телегу, запряженную старой лошадью, отошел к домам. Заметил, что солнце уже клонится к закату и вспомнил о скорой встрече. Сердце забилось чаще, но радости не было — только груз вины.

Когда он подошёл к Вечным часам, то заметил, что Злата уже стоит на порожках, высматривая его в толпе. Заметив его фигуру, она радостно подпрыгнула и бросилась бежать ему на встречу. Наплевав на правила приличия, на осуждающие взгляды и выкрики. Ей было неважно, что юбку она приподняла слишком высоко, что шляпка сбилась набок, а летний шарфик в тон платью развязался, норовя упасть с плеч. Она бежала к нему, забыв обо всем на свете, и Миколас улыбнулся. Как ему хотелось подхватить ее, закружить! Обнять...

— Здравствуйте!

Ее лицо было счастливым. Впервые с того момента, как он увидел ее в первый раз. И молодой человек вдруг тоже ощутил прилив надежды. Все будет хорошо! Обязательно! Все должно быть хорошо! Он найдет убийцу и отомстит! Он поможет Светласке! Он поможет Злате! Отпишет сиду Гарне обо всем произошедшем, и тот обязательно сделает правильные выводы! Все решится!

Вот только лавочницу живой это не сделает...

— Что-то случилось? Встреча отменяется?

Злата помрачнела, готовая расплакаться сию секунду, если надежда ее подвела.

— Все в порядке, — успокоил девушку Миколас. — Идёмте. Доктор Шаль примет нас в АМХИ. Ещё есть время, можем прогуляться. Или поймать извозчика?

— Не стоит. Я не против прогулки.

Злата улыбнулась ему — ЕМУ! — и лейтенант слабо улыбнулся в ответ, предлагая ей руку.

До Артефакторно-Магико-Хирургического Института они дошли довольно быстро. Гораздо дольше пришлось искать приемную доктора. Злата нервничала, то бледнела, то краснела, Миколас злился на себя, что заранее не расспросил обо всем кого-нибудь. Да хоть сторожа. Или того же Бешеного — у него, кажется, здесь учится то ли друг, то ли родственник. Наконец они нашли нужную дверь и зашли в приемную.

— Здравствуйте. Миколас дон Оддин и Злата нис Вер. Нам было назначено на сегодня. Пять минут назад, но мы немного потерялись в вашем лабиринте.

Немолодой секретарь посмотрел на часы, висевшие на стене, недовольно поджал губы и полез в бумаги.

— Так... так... ну вот. Да, назначено. Десять минут назад.

— Простите! — Злата прижала ладони к сердцу. — Но нам очень важна эта встреча! Очень! Нам нужно всего пять минут! Пять! Мы больше не займем! Клянусь девятью добродетелями!

— Ничем не могу помочь, — сурово возвестил мужчина.

— Да имейте же сердце!

Секретарь устало вздохнул.

— Давайте без истерик и жалоб! Сердце, к вашему сведению, у меня есть! Я знаете ли, это чувствую с каждым толчком крови! Не мертвяк ведь перед вами сидит, правда, почтенная? Но я ничем не могу вам помочь: у уважаемого доктора час назад прихватило сердце. Сейчас он сам нуждается в лечении. Между прочим, он до сих пор не пришел в себя, а вы тут разнылись, будто это вы умираете в больничной палате!

— Вы шутите! — Злата перегнулась через стол, вцепилась секретарю в сюртук. — Вы смеётесь надо мной! Так не бывает! Нет!

Она отцепила пальцы от чужой одежды, бросилась к дверям, толкнула их: и увидела пустой кабинет с разбросанными по столу бумагами.

— Где он?

— Он в больничной палате под присмотром жены и других докторов, — раздражённо пояснил секретарь. — А теперь будьте добры, покиньте помещение! Молодой человек, уведите отсюда эту сумасшедшую!

Когда Миколас взял ее за руки и повел к выходу, Злата не сопротивлялась. Она вся померкла, поникла, перестала обращать внимание на окружающий мир. Лейтенант, словно ребенка, вывел ее за руку на улицу, придерживая за талию на ступеньках.

— Ниса Вер, я сожалею.

Она молча шла вперёд, еле переставляя ноги. Сгорбленная, словно успела состариться за это время в три раза.

— Мы найдем кого-нибудь ещё.

Миколас сам не особо верил в то, что говорил. Но и не говорить не мог. Ему надо успокоить и ее, и себя.

— Придумаем что-нибудь. Я обещаю.

Она молчала. Взгляд ее стал стеклянным, безразличным, словно завтра ничего исправить будет уже нельзя.

— Какая у вас беда? Может, зная о ней подробнее, я смогу вам помочь в большей степени?

Шарк-шарк... Шелест листьев, отголоски чужих разговоров, ржание камней и скрип экипажей. Злата споткнулась, потеряла туфельку, но шагнула дальше, даже не заметила этого. Миколас схватил обувь, догнал девушку, остановил.

— Можно?

Она не слышала его — застыла бесчувственным изваянием посреди улицы, смотря куда-то за мостовую. Лейтенант приподнял подол платья, надел туфлю на маленькую ножку. Взял девушку за руку.

— Давайте я провожу вас домой.

Злата послушно шагнула следом, но было маловероятно, что она поняла его фразу.

Они дошли до ее дома, когда уже почти стемнело. Миколас постучал в дверь, ему открыла молчаливая служанка и тут же исчезла внутри помещения. Лейтенант сам завел нису Вер в дом, нашел гостиную, усадил ее в кресло. Огляделся. Дом выглядел уютным, но мертвым.

— Здесь есть слуги?

Злата вдруг отмерла.

— Слуги... да, слуги. Они уходят. Вечером. Так... надо.

Миколас обнаружил графин и предложил:

— Воды?

— Чтобы утопиться?

Злата горько усмехнулась, потом вдруг обнаружила на шее завязку от шляпы и вдруг вскочила, принялась срывать с себя все: шарф, шляпку, чуть не удушив себя синей лентой, дернула завязки платья.

— Что вы делаете?

— Надо избавиться! Избавиться от надежды! Снять её с себя, как верхние юбки или плащ! Тогда все будет проще! Если принять, как данность — сразу станет легче! Не придется бороться, не придется врать! Надо просто не верить! Никогда — в лучшее! Содрать эту веру вместе с одеждой, вместе с кожей!

Повис на одном рукаве разорванный лиф платья, на коже правой руки остались длинные кровоточащие полосы от ее ногтей.

— Содрать!

Миколас перехватил ее руку.

— Не надо! Как можно себя увечить? Злата, сегодня был сложный день, но ещё не всё потеряно!

Она задрожала. Миколас увидел графин с вином, налил два бокала почти до верху, вручил один ей.

— Пейте! До дна!

Девушка осторожно пригубила напиток, закашляла.

— До дна!

— Это не вино. Это для...

Она замолкла, не говоря, для чего или для кого стоял графин с крепким напитком. Миколас, пытаясь отвлечь девушку от мрачных мыслей, да и чтобы отвлечься, попробовал сам выпить залпом налитое. Поперхнулся, но стоически допил все до дна. Горло жгло, в груди разлилось тепло. Злата посмотрела на него, зажмурилась и тоже выпила до дна.

— Жжется. — Она передёрнула голыми плечами. Миколас отвёл взгляд от полуголой фигуры, скинул торопливо сюртук.

— Вы замёрзли? Возьмите.

Он накинул сюртук ей на плечи. Пальцы его скользнули по гладкой коже. Глаза их встретились — шальные, печальные, полные вины у обоих. Миколас взял девушку за руку и обнаружил, что пальцы ее холодны. Он сунул ей в руку ткань.

— Держите.

Слово — тихое, несмелое, сказанное на выдохе, растворилось в полутемной гостиной. Злата смотрела на него расширившимися зрачками, в уголках ее глаз стояли так и не пролившиеся слезы. Губы от спиртного покраснели, появился румянец на щеках. Девушка пахла вином и сладкими духами, от которых у Миколаса кружилась голова. Или это на него так действует ее взгляд?

Его дыхание коснулось ее шеи, она невольно дернулась, и сюртук упал на пол. Ладонь лейтенанта скользнула вверх по голой руке. В голове шумело, а все тело сжигало то ли вино, то ли чувство, название которому Миколас не искал. Любовь или желание — сейчас это было неважно. Любовь или желание — сейчас это было едино. Дыхание перемешалось, губы встретились — и все растворилось в бессвязно бормотании и порывистых движениях. Это было искренность, откровением, избавлением. Только для двоих. Хотя бы на эту ночь.