Глава 33. Малахитовый дом

День прошел в слушании бесконечных препирательств матушки и Вадима, причем успокоить первую подчас было гораздо сложнее. Вечером Вад опять уединился со служанкой, и та, судя по довольному смеху в коридоре, была совсем не против. На какое-то время дом затих, но после полуночи в коридоре снова послышался шум. Невзор (к этому времени) только начал засыпать. Поначалу он хотел проигнорировать пьяные похождения друга, но затем все же встал.

Но оказалось, что шумел в коридоре не Вадим.

— Либена?

Женщина, пытающаяся нащупать на полу упавшую свечу, резко встала, запахнула сильнее халат.

— Простите, я нашумела.

Невзор подобрал подсвечник, протянул невесте.

— Не за что извиняться. Держите.

Она осторожно взяла предмет, генерал шагнул вперёд, зажигая ее погасшую свечу.

— Как вы себя чувствуете?

Они стояли рядом, почти вплотную друг к другу. Либена чувствовала тепло его тела. Или ей казалось, что чувствует?

— Все хорошо, благодарю.

Его рука легла на ее лоб так неожиданно, что Ли не успела испугаться.

— И все-таки лоб немного горячий.

Он убрал ладонь, и она вдруг чуть подалась вперёд, согретая нечаянной заботой. Алию было на нее плевать. Всегда. Но Ли поняла это не сразу, далеко не сразу.

А с чего она решила, что с новым мужем будет по другому?

"У него теплые руки, — подумала Либена, отвечая самой себе на каверзный вопрос. — В них хочется согреться. А ещё он никогда ничего не требует. Деликатный. Внимательный."

Руки, да. Алий тоже целовал ей руки. Говорил красивые слова. Дарил подарки. И купил ее этим, как покупал свои артефакты за золото или драгоценные камни. А генералу даже покупать ее не надо. Все решено за них. Так что ему совсем не обязательно вести себя прилично. И все же он крайне вежлив.

Почему?

— Куда вы шли?

Либена смутилась.

— На кухню. Я разбила графин.

Она махнула рукой, и Невзор увидел на длинном рукаве мокрое пятно.

— Давайте я вас провожу.

Она посмотрела на него с недоверием. Словно не могла разгадать, зачем ему это надо.

— У меня нет корыстных целей, — устало пояснил генерал. — Обещаю не покушаться на ваши запасы колбас и сыра. Вы больны, и я просто хотел составить вам компанию на всякий случай.

Либена против воли улыбнулась, когда офицер, говоря о съестных припасах, поднял руки вверх, словно собирался сдаться в плен.

— Пойдемте. Я думаю, даже если мы немного перекусим, нас вряд ли за это накажут.

Они вместе, почти соприкасаясь рукавами, двинулись к лестнице.

На кухне царили чистота и порядок. Невзор зажёг лампу, Ли на пару минут ушла в соседнюю комнату и вернулась с графином. Совершенно спокойно и уверенно она сама сполоснула графин водой и налила туда холодной кипячёной воды. Невзора удивило, с какой проворностью невеста ориентируется на кухне и как легко и быстро она превратила пыльную емкость в чистую. Даже его матушка считала ниже своего достоинства выполнять работу служанки, пусть это даже будет какая-то мелочь. А уж вена Силь и вовсе должна носик морщить от одного вида грязной посуды.

— Быстро вы. А я только нацелился вон на то колечко колбасы.

Тут в животе у Невзора действительно заурчало, и пришел его черед смущаться.

— Я пошутил, — попытался он неловко оправдаться.

— Ой! — Либена совершенно по-простому всплеснула руками. — Вы не ужинали? Наверно, гости забили вам голову своей болтовней. Я сейчас нарежу.

Ночь — удивительное время. Стираются границы нельзя и можно, позволено-непозволено, "хочу верить" превращается в "верю", а настороженность — в "хочу верить". Сейчас Либена, аккуратно нарезающая колбасу на деревянной доске, делала шаг ему навстречу. Невзор чувствовал ее лёгкое возбуждение от этого маленького кухонного приключения, в воздухе разлилось невысказанное "я попробую", и он был благодарен ей за эти мгновения почти настоящего тепла.

— Сейчас найду хлеб. Де всегда подвешивает на ночь на верёвку пару колбас, говорит, подсушенные с утра вкуснее будут, а запас выпечки у нее... кажется в этом шкафу. Да, вот. Держите. Чай?

— Нет, спасибо. Остановимся на этом этапе разграбления вашей кухни.

Либена улыбнулась, села рядом, с интересом наблюдая за жующим мужчиной. Налила воды в два стакана, один поставила перед ним, другой взяла в руки.

— Странно.

Она смутилась, потом посмотрела на генерала с недоверием, и наконец вздохнула.

— Что именно?

— Это все слишком по-домашнему.

— Разве в этом есть что-то плохое?

— Нет. Но... Нет. — Она тряхнула головой. — Может, это вообще ещё один сон, навеянный жаром. Ерунда.

— Мы два взрослых человека, которые скоро вступят в брак. Почему же вам кажется, что мы не можем провести время за мирной беседой на этой уютной кухне?

Она промолчала, разрушая своим упрямством очарование минуты. Да, все происходящее было необычно, и более всего — ее доверительное поведение, но разве они не жених с невестой? Что же странного в попытке сблизиться?

— Либена, я... Наверно, это неправильно, делать подобное сейчас, но... согласитесь такой умиротворённой минуты в нашем общении до этого момента не было. Это формальность, конечно, но все же я спрошу: вы станете моей женой?

Вена Силь посмотрела на него своими позеленевшими глазами.

— Я обещаю оберегать вас, уважать, считаться с вашим мнением. Вы же пообещаете никогда мне не врать.

— Вы хотите правды? Вы всегда ее ищите, да? — в ее голосе сквозило напряжение и злость. — Хорошо. — Она твердо посмотрела ему в глаза, словно принимала брошенный им вызов. — Я не буду вам лгать.

Невзору хотелось что-то сказать, чтобы утихомирить ее злость, но не придумал ничего лучше, чем протянуть ей для рукопожатия ладонь, признавая ее равенство.

— Договорились?

Она вложила в его руку свою.

— Договорились.

В голосе невесты уже не было злости, только усталость. Невзор тряхнул рукой, завершая рукопожатие. Пожалуй, слишком резко. Длинный широкий рукав женского халата соскользнул к локтю, открывая взору кисть.

Шрамы. Резали поперек и вдоль вен. Резали не раз.

Он выдохнул сквозь зубы, не в силах ни отпустит ее руку, ни отвести взгляд. Либена вырвала ладонь, вскочила на ноги, отступила назад.

— Я... вы...

Слова не находились. Темнота, царившая в доме, вдруг показалась не уютной, а зловещей.

— Это...

Не дожидаясь вопросов, женщина, забыв о свече, выбежала в коридор.

— Либена!

Она не остановилась. Невзор слышал быстро удаляющиеся шаги — торопливые, нервные, словно женщина бежала от чудовища, готового растерзать ее на куски.

— Ладно, — проговорил генерал во тьму. — Ты обещала мне не врать. А разговор неизбежен.

Тьма ответила молчанием.

***

Солнце ещё не взошло, а сида Гарне уже подгоняла слуг.

— С той коробкой осторожнее! Там моя любимая шляпка! Нет, ну кто вас учил так обращаться с вещами??? Ты же не помои несёшь! Аккуратнее!

Матушкин кучер проверял артефакт управления экипажем, местные слуги торопливо закрепляли многочисленные сундуки и коробки. Невзор, только собирающийся выйти на разминку с Игнасом, был весьма удивлен увиденным.

— Доброе утро, мама.

Сида тут же сменила тон.

— Зор! Мальчик мой! Как хорошо, что ты так рано встал! Хоть попрощаемся!

Генерал послушно поцеловал мать в подставленную щеку.

— Ты не говорила, что уедешь так быстро. И так рано.

— Я и не собиралась. Но находиться в одном доме с этим чудовищем выше моих сил!

— Эмм... ты о ком?

Сида всплеснула руками.

— О твоём друге, конечно, этом ветреном, грубом, назойливом, гадком мальчишке!

— Ему 30.

— Я бы не дала и трёх! — сурово заявила женщина. — Хам! Дерзкий выскочка! Пошляк! Знал бы ты, как он себя ведёт! — Невзор знал, но промолчал. — Какие вещи говорит! В том числе, между прочим, о твоей невесте!

Генерал не удержался, заметил:

— Тебе же она не нравится.

— Да, но это отношения к делу не имеет! Воспитанный мужчина не может так говорить о женщине! Вне зависимости от ее социального положения и личных качеств! Благородный человек никогда не опустится до рассуждений о прелестях и недостатках чужой невесты! Это низко! Я тебе говорю — я твоя мать! Я желаю видеть тебя счастливым и не могу не обсудить с тобой кандидатуру будущей невестки. Я женщина в конце концов. А он... шут ярмарочный! Черноязычный! Века четыре назад ему бы рот смолой склеили! Вне зависимости от приставки к его фамилии!

На этом душещипательном моменте мать увидела, что одна из коробок неправильно закреплена, и поторопилась дать новые указания по ее перевязке. Потом она расцеловала Невзора в обе щеки, надавала кучу советов и замечаний и, завидев выглядывающего из окна второго этажа Вадима, поспешила сесть в карету. Засветился артефакт управления, экипаж тронулся в путь.

Отослав Игнаса за шпагами, Невзор вернулся в дом. В прихожей на подносе уже лежали полученные спозаранку письма. Он пролистал газету, вскрыл два послания, что были адресованы ему.

— Битву за территорию, кажется, выиграл я? Не благодари, что отвадил твою матушку от этого дома. Чего только ради друга не сделаешь!

Вадим бодрым шагом подошёл к столу, взял тонкую местную газетенку.

— Ничего интересного. Как и всегда в таких местах. Ты идёшь на тренировку с мальчишкой? Любишь же ты натаскивать глупый молодняк! Не против моей компании?

Невзор смял письмо.

— Я уезжаю.

— Что?

— Мне надо в столицу. Срочно.

— Но тебе сказали не возвращаться, пока не решишь проблему!

— Придумаю что-нибудь!

Генерал быстрым шагом пересёк комнату. Его крик разрезал тишину ещё сонного дома.

— Катерджина! Пусть седлают коня!

Через полчаса Невзор вскочил в седло. Слуга прикрепил к конской сбруе сумку с нехитрыми походными пожитками генерала. Вадим смотрел на друга с недоверием.

— Это так срочно?

— Да. — Сид Гарне, и без того невесёлый, помрачнел ещё больше. — Милену убили.

Вен Борз не смог скрыть удивления.

— Лавочницу?

— Да. И это моя вина. Демоны возьми, моя!

— Это из-за сида Грош?

— Да. Хотя думаю, там кроется нечто большее, чем простое казнокрадство. — Невзор посмотрел на друга крайне серьезным взглядом. — Вадим, береги Либену! Обещай! Или хотя бы оставь ее в покое. Езжай к своей любовнице. Любой из них.

— Обещаю быть беспристрастным, мой генерал! — вытянулся в струнку аристократ. Сид Гарне бросил прощальный взгляд на дом и пришпорил коня.

Вадим заметил потерянно озирающегося Игнаса.

— Что, парень, и тебя бросили на произвол судьбы?

Дон Брит тут же вспыхнул.

— Сид дал мне поручение! Я буду его выполнять!

— И какое же? Хорошо кушать?

— Тренироваться!

— Ну ладно. Давай хотя бы по утрам шпагами махать вместе. А то в этом болоте и делать больше нечего.

— Почту за честь!

Вадим улыбнулся непосредственности мальчишки. Глупый щенок! Впрочем, Ават про него самого сказал бы тоже самое.

На пороге показалась Либена, как всегда кутающаяся в шаль. Что неудивительно: лето в этом месте больше походило на осень.

— Доброе утро. — Она посмотрела на Вадима с опаской и обратилась к Игнасу: — Что-то случилось?

— Желаю здравствовать вашему роду! — выпалил юноша. — Сида Гарне и сид Гарне отбыли!

Женщина нахмурилась.

Вадим кивнул мальчишке:

— Неси шпаги.

Тот поклонился хозяйке поместья и побежал в дом. Вен Борз обернулся, окинул вдову Алия вен Силь подозрительным взглядом и растянул губы в зловещей улыбке.

— Ну что? Вот мы и остались одни.

Либена вздрогнула и отступила на шаг назад.

***

Девушка танцевала под дождем. Шаг — взмах рукой — поворот — взмах — поклон...

Луна освещала каждое движение тонкой девичьей фигуры, звёзды падали ей в руки. Темные пряди шипели змеями на любое чужеродное явление. Девушка засмеялась, подпрыгнула так легко, что, казалось, она сейчас взлетит в небо, словно бабочка, но нет, босые ступни опять коснулись холодной земли. И не холодно ей?

— Нет, не холодно.

Она обернулась, но вместо лица Вадим увидел только сгусток тьмы.

— Испугался? Чего же? Ведь у тебя тоже нет лица.

Она закружилась, замелькала босые ноги, разлетелся подол простого белого платья, больше похожего на ночную рубашку.

— Зарытая-закрытая-синица в руке-журавль в небе.

Хлопок в ладоши разрезал тишину ночи. Зазвенели, падая, звёзды. Луна треснула, словно дорогая фарфоровая тарелка. Ещё немного — и осыплется на голову острыми осколками.

— Куда? — девушка в белом остановилась, склонила голову на бок, словно птица. — Куда? Ты же хотел найти истину! Ты всегда ищешь истину. Так что же? Спрашивай! Или боишься?

Девушка рассмеялась, села на возникшие из ниоткуда качели, оттолкнулась босой ногой от земли и полетела в небо.

— Была ли смерть в этом доме? Заходила, было дело. Я с ней не здоровалась, но дух ее пропитал эти стены. Убили-убили-убили! И огонь пожрал кровь, и ткань, и вещи, напитанные силой, но даже огонь не скроет следы боли. Убили, да! Но и ты убьешь! В этом доме, на закате дня!

Луна всё-таки упала, царапнула одним из осколков Вадима по щеке. По коже потекла теплая стойка крови.

— Чужая краса, да злые глаза! Сердитый насмешник, подлый защитник, неверный любовник! Надеваешь чужие лица, режешь людей осколками старой маски. Большой мальчик с детскими обидами!

Качели остановили движение. Змеи-прядки зашипели, сползаясь в прическу.

— Врёт ли она? Врёт! Врёт! Всем врёт! Но из сердца чужого кровь тянет. Забрала жесткость, заберёт и чувства, и разум. Быть крови на белой простыне. Быть крику в душной спальне. Радость обретёт лишь простивший и прощенный, смерть — не нашедший истины, обманувшийся в любви. Руки обагрятся кровью. Твои руки.

Задрожали на небе звёзды, заскрипели качели. Вверх, во тьму неба, вниз, во мрак холодной земной ночи, вверх...

— Купил! Купил лицо, а в сердце пусто. Тот, кто ходит с твоими шрамами, не нашел ни места, ни любви. Деньги — вода, путь домой заказан, а в руках — широкополая шляпа да платок, что спрячет уродство от чужих глаз. И та, что бередит сердце, пройдет мимо, морща носик. О, дамы любят морщить носик, ты знаешь! Ты помнишь, да? Только та тижийская девочка смотрела на тебя без брезгливости и содрогания. Одна во всем свете. Ты шел и шел, и она шептала, повиснув на твоей руке: "иди". И ты переставлял ноги снова и снова, снова и снова, делал шаг, даже если не было сил, колени дрожали, а живот прилип к спине от голода и жажды. И непонятно, кто кого тащил: она тебя, ты ее, или по очереди. Ты тогда и не вспомнил, что вместо лица у тебя шрамы и струпья. Ты вспомнил потом, когда медсестры поджимали губы, меняя повязку. Когда мать упала в обморок, увидев... Как хватит?

Качели взвизгнули, в очередной раз остановились.

— Кому хватит? Ты, кто любит вытаскивать на свет чужое грязное белье, что же ты так прячешь свое? Ратующий за честность и соблюдение закона, что ж ты его постоянно нарушаешь? Нет, людские жизни для тебя игра. Попользовался, развлекся — отшвырнул. Но однажды, выбросив на помойку очередную куклу, ты лишишься последнего шанса стать человеком. И останешься зверем. Щенком.

Зашелестели листвой деревья, вдалеке залаяли собаки. Девушка спрыгнула на землю, закружилась на месте, раскинув руки.

— На большее ты не способен. Только тявкать! Да и то беззубо.

Вадим мог бы опровергнуть это утверждение. Стоит вспомнить...

— Думай-не думай, а все сбудется. Нет, я вижу не будущее, я смотрю в прошлое. Только оно способно дать ответ, кто чего стоит, куда лежит твоя дорога. Что найдешь, что потеряешь, за что какую цену заплатишь. Дорога долгая, горькая у тебя, преданный предатель. И куда не иди — любовь, дружба, предательство и смерть стоят рука об руку. У тебя все ещё есть вопросы, глупый мальчишка?

Звёзды падали, путаясь в волосах девушки. Змеи-прядки шипели, поднимали головы, жадно пожирали золотистые кружочки.

— Глупый-глупый! Ничего не понял, а уже думает, кого в чем обвинить. За что судить того и этого. Свою вину топишь в вине, чужую клеймишь злым словом. Оделся в чужое лицо да дорогое платье, и горд. В пояс кланяются, за спиной — гадости шепчут. Но тебе ведь и не надо искренности, да? Любовь и вежливость ты привык покупать. Кого можно купить — вызывают презрение. А купить можно любого. Любого. И цена есть у всего. Цена твоей глупости — чужая кровь. Твои руки обагрятся ею, помни! На закате дня. Твои! И когда к ногам упадет тело, помни, что каждый заплатил и заплатит. И ты тоже. За свою свободу — чужой болью. Своей ведь ты расплачиваться не хочешь.

Она засмеялась, взмахнула руками — и по белому платью вдруг потекли струйки крови.

— Нет. Обманываешь! И себя, и других! Ты закутался в свои пороки и трепетно лелеешь прошлые обидки, боясь ступить шаг на новую дорогу. Нет пути — нет победы. Ничего нет. Маски на твоём лице две, и вторая гораздо более страшная. Мелочный придира, возомнивший о себе невесть что. Ты сделал шаг в бездну. А ту верёвку, что тебе бросят, ты перережешь собственными руками. И будешь падать-падать-падать...

Девушка вдруг выбросила вперёд руки, развернув их ладонями к Вадиму, словно пыталась толкнуть воздух — и он покачнулся и полетел а бездну тьмы. Мир заполнил жуткий хохот.

— Падать-падать-падать.

Вадим задёргался, закричал...

Стукнулся головой об изголовье кровати и от боли проснулся.

В открытое окно заглядывала луна, кое-где на небе мерцали тусклые звёзды. Голова болела от удара, руки дрожали, мокрая от пота рубашка неприятно липла к телу.

— Бред. Просто бред.

Он поискал графин с вином, прихваченный вечером с собой в комнату, но тот оказался пуст.

— Надо меньше пить. Или больше?

Голос дрожал. И вообще Вадим чувствовал себя ничтожным и жалким. Он ненавидел это чувство.

— Будет ещё какое-то глупое привидение мне нотации читать! — громко и зло воскликнул он и перевернулся на другой бок. Он сейчас заснёт. Мирным спокойным сном. Заснёт. Он не боится этой чародейки в белом. Он ничего не боится! Только потерять друга, ведь остальных всех он уже потерял.

И себя тоже.

Он закрыл глаза и действительно минут через пять забылся беспокойным сном.

Нет, ни дурные видения, ни глупые призраки не имеют над ним власти! Он всегда делает то, что хочет, и никто ему не указ. Он сам по себе.

Всегда.