Flying Home

Она стоит на берегу Эруэлл к нему спиной, обхватив плечи руками. Пасмурно и серо, река катит тяжелые свинцовые волны, и такие же тучи тащит по небу резкий, порывистый ветер. Рыжие пряди ее волос, длинная челка трепещут единственным ярким пятном в этом бесцветном пейзаже.

На ней легкое серое платье. Ей же холодно — конец октября… почему она так одета? Он стаскивает с себя куртку, накидывает ей на плечи. Девушка поворачивается. Она очень спокойна, почти равнодушна. Лицо — красивая маска. Привстает на цыпочки, тянется к нему… он чувствует прикосновение ее губ… Сердце бьется глухо, тяжко, размеренно, словно у него в груди разгоняется маятник из чугунного ядра. Что же будет, когда разгонится? Он отвечает на поцелуй, закрывает глаза, чтобы утонуть в этом чудесном ощущении… Опуская ресницы, он видит, как в ее зрачках, в самой глубине, пляшут крошечные оранжевые язычки.

Ее зубки прикусывают его губы, язычок скользит внутрь, возвращается, чертит влажные дорожки по скулам, забирается в ухо… Сладкая дрожь пробирает тело — до жути, до мурашек… Стон срывается с губ. Ладони скользят по ее бедрам, сминая тонкую ткань, добираясь до самого вожделенного… На ней только тоненькое платье и ничего больше. Как же он ее хочет, просто до одури…

Ее жаркое дыхание в ответ, податливость гибкого тела… Она ведет ладонями по груди, освобождая ее из платья. Соски твердеют, то ли от желания, то ли от ветра. Ему отчего-то не холодно, напротив… Он хочет коснуться, но она толкает его в грудь, опрокидывая на спину в высокий пожухший вереск. Мир опрокидывается. Мягко и пружинисто, как на кровать.

Несколько движений и она оседлывает его бедра, опускается… он должен почувствовать ее тепло, мягкость, упругость… но чувствует только свое возбуждение. От ее движений оно только растет и растет, ему кажется, что он больше не выдержит. Это прекрасно, мучительно, кажется, это не кончится никогда. На ее лице все то же безмятежное кукольное выражение.

Внезапно за ее спиной появляется фигура. Знакомая высокая, хрупкая фигура. Темные глаза смотрят с укором, но совсем без злости. В руке у человека нож. Здоровенный такой тесак. Самый обыкновенный, кухонный. Фигура заносит его над ее головой… А она ничего не подозревает, она безмятежна. Он дергается, пытаясь опрокинуть ее на бок, увести из-под удара, закрыть собой, и внезапно чувствует такой кайф — неописуемый! Просто молния прошивает всю эту налившуюся в паху адскую тяжесть. Облегчение, дрожь, слабость…

Том просыпается в собственной постели, хватая ртом прохладный воздух, как выброшенная на берег рыбина. Сердце колотится, он весь взмокший, по простыне расплывается что-то теплое и липкое. Что-то, что совсем недавно было частью него. Конечно, это сон. Кит больше не рыжая. Мог бы догадаться. Выругавшись сквозь зубы, он старается унять дрожь. Встает. Стаскивает испачканное белье с кровати и идет в ванную. Салют, тринадцатилетие, б*я…

Все еще вздрагивая под теплыми упругими струями, Том думает, что кончить в тот самый момент, когда твой брат пытается убить свою девушку, с которой ты трахаешься (пусть и во сне) — это редкостное извращение. Похоже, ему придется понять и принять как данность — влюбившись в это существо (черт, вот он уже как Лу — перестает думать о ней как о человеке), о нормальности придется забыть. Что нормального в том, чтобы втихаря втюриться в герлфренд старшего брата, в которую тот, в свою очередь, втюрился по Интеренту, зовет ее демоном и едва не отправил себя на тот свет, когда она его бросила? Да, еще она говорит со смешным акцентом, жить не может без мяса, ее дом за стотыщмиль отсюда, и она старше него, Тома, на восемь лет. ЧТО в этом нормального? Правильно — Ни-Че-Го.

На что он рассчитывает? Ни на что. Случайные прикосновения, сорванный по случаю праздника или приезда — отъезда родственный поцелуйчик. И сны. Вот и все его королевство… Хотя, лучше б совсем их не видеть, чем такие… Впрочем, закуклившись в чистое белье и погружаясь в дрему, Том уже совсем не против, чтобы Кицунэ ему снова приснилась. Интересно, насколько похожи ее поцелуи на то, что нарисовало его подсознание? Может, когда-нибудь он сравнит… как знать.

Привычная темнота клуба, крепкий алкоголь в бокале. Том пьет мало, сегодня на сцене — Кит. Ему нужна ясная голова, чтобы ничего не пропустить. В этот раз она прилетела не одна, а со своей группой. Луис договорился, и «Пустоши пиктов» сыграют один концерт в Манчестере. Пустоши пиктов… хм, даже название ее группы связано с историей Британии. Наверное, это судьба. Том, конечно, сто раз видел записи, но живое выступление — это совсем другое. Как здорово, что его самого никуда не унесло на это время…

Еще Кит привезла своего пса — дерзкое существо. В этот раз его не с кем было оставить. Красиво постриженный, наглый — скажи вот, что эта дворняга по помойкам когда-то шлялась? Остин такому гостю не обрадовался, пришлось Тому забрать терьера к родителям. А то они с Росво вознамерились биться насмерть… Зная характер и размеры Росво — смерть была гарантирована маленькому Остину.

Зато Том увиделся с Кит. Под этим самым благородным предлогом. Она как раз вышла из ванной, с влажными волосами, в футболке Луи. Она ей как короткое платье, футболка эта… все ноги напоказ. Колокольчики на шнурке брякают… Обрадовалась ему, обняла… чмокнула в щеку. Лу был прав — перекрасилась и правда изменилась. Стала еще загадочнее. Том собрал волю в кулак, и все равно, ему показалось, задержал свою руку на ее спине дольше, чем надо было.

Еще он понравился Росво. Вот так, сразу — брат даже взревновал. Пока Остин изливал ярость в визгливом лае, запертый в спальне, рыжий наглец осваивался в квартире. Узрев Тома, он не то, что не зарычал — напротив, спокойно обнюхал, оглядел янтарными глазами и даже прутом своим стриженым мотнул. Типа, одобрил.

— Ни фига себе! — воскликнул Лу. — А меня чуть не сожрал, когда я в первый раз к Китти приехал!

— Ну, там же он на своя территория, а здесь в гостях, — объяснила Кит, забираясь с ногами на диван. — И от перелет у него стресс.

— Стресс? У этой наглой морды? Он только что чуть из Остина фарш не сделал.

— Фарш в веганском доме? Ай-яй-яй, — усмехнулась Кит.

— Собаки в людях хорошо разбираются, — парировал Том, страшно довольный ситуацией. Вот так вот — он понравился ее четырехлапому телохранителю и точка.

Том вздохнул, вспомнив этот утренний эпизод. Потом они с Остином уехали, а Луи и Кит… занялись любовью. Чего им еще делать-то?

Когда она вышла на сцену, Том ее с трудом узнал. Темный макияж, агрессивно-острые темные пряди волос. И все равно она разулась, мило и по-домашнему оставив туфли на высоком каблуке на самом краешке сцены. Китти и каблуки? Ну и ну. Сердце тут же ускорилось, не спрашивая разрешения. Том глянул на брата — выражение идиотского счастья и обожания по всей роже, от уха до уха. Ему-то можно…

Лу пошел к сцене и сел прямо на пол, глядя на Кит снизу вверх. Том, недолго думая, сделал то же самое. Она поздоровалась с публикой, опустив микрофонную стойку под свой рост. Посмотрела на ладошку, кивнула своим парням. Да, брат говорил, что она пишет порядок песен на ладони. Ей так удобно.

Ах, какая же она умница… первая песня — Flying Home*, старая американская фишка, еще 40-х годов. И Кит ловит ею публику, как умело расставленной сетью. Ее голос плывет, взлетает, спрашивает:

Who are you? Who am I?

Is it real to touch the sky?

Nothingʼs real for the sky, —

Said the birds of paradise

Iʼm afraid, canʼt you see?!

Tell me, where you carry me?

You will soon realize! —

Said the birds of paradise. — uu-u uu-u

Flying home, flying home

To the land that you once had known

To the peace that once was true

For a little girl like you.**

И справа, слева от Спарксов пространство импровизированного амфитеатра заполняется распахнутыми глазами, приподнятыми лицами, подогнутыми коленками, сдвигающимися плечами… Те, кто скептически похмыкивал, кто приперся от скуки или потому, что поет русская девчонка Спаркса — че б не потаращиться… Луи был прав тысячу раз — она поет только первую песню и уже умудрилась заколдовать их всех. Мурашки путешествуют по шкуре одними им ведомыми тропами. Она закрывает глаза… наверное, летит… И Том летит тоже.

Допев, она поднимает ресницы, смотрит на своих парней. Улыбается. Смотрит на Лу. Потом на Тома. Это не взгляд — это награда.

— Теперь понимаешь? — шепчет брат ему в ухо. — Видишь? Я ж говорил…

Тома пробирает дрожь. Теперь понимает. Невозможно ее не любить. Невозможно.

Все, что она поет потом на русском, окончательно сводит его с ума. Понимать уже не важно — он чувствует и это главное.

*летим домой (англ.).

**Кто вы? Кто я?

Реально ли прикоснуться к небу?

Ничто не реально для неба —

Сказали райские птицы.

Боюсь, разве вы не видите?!

Скажите мне, куда вы принесете меня?

Ты скоро поймешь! —

Сказали райские птицы.

Летим домой, летим домой,

К земле, которую ты когда-то знала.

К миру, который когда-то был истинным

Для такой маленькой девочки, как ты.