Finished
Series: Книга мёртвых, book #3
Боль… ха, наивняшка. Я-то думала, то, что было ночью — боль. Вот утречком, когда надо подниматься — вот тут натруженные мышцы вкупе с травмами дают мне прикурить. Пока не пришел надсмотрщик, сделала зарядку, чтобы разогнать молочную кислоту в мышцах. Голова просто раскалывается… то ли от ночного рева, то ли последствий контузии, которую ничем я не лечила — не успела просто.
— Принцесса, так ты что, реально подружка самого Черного Джека?! — вместо «привет» обрушивает на меня Йен в очереди за завтраком. Вареный батат и кружка снятого молока — недурно, как по мне…
— Ни хрена себе, слухи трансформировались за ночь, — грубовато отвечаю я. Конечно, процесс распространения слухов мы изучали и даже проверяли на практике еще в универе, где я честно и с блеском закончила факультет журналистики, чтобы по уши утонуть потом в рок-музыке. И все равно диву даюсь, как же искажается инфа в этом «глухом телефоне».
— Чего еще болтают?
— Что ты наставила ему рога с этим… с помощничком его, Тьяго! И Джек ему выпустил кишки у тебя на глазах и скормил акулам, пока он еще был жив, а тебя продал черным!
Не выдержав, принимаюсь хихикать.
— Ну, так правда?!
— Сам-то как думаешь?
— Н-н-ну… врут, наверное. Такая плакса-вакса с зареванными глазками, боящаяся аллигаторов, не может быть подружкой Джека.
Смеюсь в ответ и пихаю его локтем.
— Ой, только не туда…
— Уже утреннего угощения хапнул от наших церберов?
— Ага… Ну, так что, правда? Ну, принце-е-есса, не мучай, я же лопну от любопытства… Не забывай, я потенциальный отец твоих детей! И должен знать о тебе побольше.
— Иди ты в тростничок в известной позе, — отзываюсь я, — я же просила не называть меня принцессой.
— Ок-ок, Блу, королева рисовых полей и моего сердца… руса-а-алочка… ну скажи?
Это слово врезается мне в сердце стилетом. Это Майк прозвал меня русалкой за привычку плескаться в реке, как только выдастся свободная минутка. Улыбка гаснет.
— Йен… заткнись уже, а?!
— Ладно, извини… Я не хотел тебя обидеть, — парень умолкает, виновато захлопав ресницами, и переключает, наконец, свое внимание на еду.
Впрочем, по дороге на работы он снова неизбежно оказывается рядом и, когда охранник отвлекается, как уличный факир, извлекает вдруг откуда-то из-за спины красивый сиреневый цветок.
— Мир, Блу? — спрашивает шепотом. Где он его добыл? Я не замечала никаких цветов по пути на рисовую плантацию. И вот как на такого злиться? Киваю. Он тут же без церемоний пристраивает цветок мне за ухо.
— Красиво оттеняет синяк? — язвлю я.
— Нет. Глаза. А синяк скоро сойдет… Только веди себя благоразумно — не выпрашивай новых, ок?
— Договорились.
— Кстати, а Блу — это имя или прозвище? Ты ведь не американка?
— Кто-то слишком любопытный, не?
— В самый раз, по-моему, — весело парирует Йен, — просто ты слишком ко мне строга.
— Закрой уже рот, трещотка… Или тебе нравится порка?
— Конечно… Сплю и вижу вон его, — кивает на охранника, — в эротичном красненьком бельишке. Отшлепай меня, пра-ативный… О, да, да, еще!
Мне приходится зажать рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос. Как всегда, когда смеяться нельзя — во время лекции там, или на службе в церкви, любая шутка обязательно вызывает какую-то чересчур бурную реакцию.
— Кому там сильно весело? — угрюмо бурчит Аб, оборачиваясь. Ну и слух… Рэп, наверное, читал, в прошлой-то жизни… А, может, был учителем в школе? Как знать. Апокалипсис перековеркал людей и их судьбы так, что теперь и не поверишь, что вот этот головорез с мачете раньше был скромным офисным работником, а, может, электриком? Или играл на бирже, или снимался в сериалах… Да все, что угодно. Я сама два года назад ни машину толком водить, ни тем более стрелять не умела. Жизнь заставила…
— Так ты подружка Джека или как? — шипит Йен, наклонившись ко мне под благородным предлогом дружеской помощи. Теплая жижа под ногами, в руках рисовый куст.
— Йен, сам подумай. Уж если б Джек хотел превратить мою жизнь в ад, уж наверное тавро на лицо мне бы шлепнули? — говорю я, погружая руку с побегом в воду.
— Ну… да.
— И-и-и?
— Брехня? — шкряб-шкряб в затылке мокрой пятерней.
— Меня ему не довезли, — прерываю я мучения своего разговорчивого приятеля. — Я Джека в глаза не видела, как и он меня.
— Поймали по заказу?!
— Типа того. И перепродали налево… вследствие некоторых моих поступков.
— Каких?
— Откусила язык охотнику. А потом бежала из дома Вождя. И была б за сто миль отсюда, если бы… не досадная случайность. Джек не знает, что меня сюда продали. Да я и не горю желанием с ним знакомиться. Просто прикрылась его именем. Ты б сделал одолжение, рассказал о нем побольше.
— Откусила язык?! Круто, крошка!
Тычок под ребра:
— Будешь много болтать…
— Понял, не дурак. О Черном Джеке столько слухов по побережью… Но одно я тебе точно скажу — это самый жестокий и бесстрашный сукин сын в этих водах. Ты не представляешь себе масштабов его влияния. Поставляет оружие и патроны Легиону. Торгует наркотой. Договаривается о поставках горючки с мексиканцами. Крышует все морские перевозки по заливу и охраняет Сент-Пи от посягательств других пиратов. И помощничек у него… под стать — полный псих, просто вообще без башки. И когда Джек узнает, что ты здесь — а он узнает, не сомневаюсь — он за тобой придет.
— Вот не знаю, то ли радоваться, то ли…
Резкий окрик прерывает нашу занятную беседу. Блин, как не вовремя! У меня теперь тысяча вопросов — что такое Легион? Раз на побережье идет масштабная торговля оружием и ГСМ, значит, есть, кому его продавать? Тут что, выжило так много людей? Хотя… такую массу рабов пригнали растить еду явно не на одну сотню «патрициев». Кстати, сегодня мы стали свидетелями местного изощренного наказания. В чем именно вина этого мужчины — не в курсе даже Йен, но еще утром его поставили связанным на колени посреди двора, с четырьмя остро отточенными кольями у глотки, вкопанными под углом в землю со всех сторон, и так оставили, а остальных погнали на работу…
Впрочем, охранники тоже люди — и потрындеть, и покурить прерываются, и к закату Йен успевает снабдить меня информацией о жизни и порядках на северо-восточном берегу Мексиканского залива. И они, надо сказать, презанятные…
Когда мы возвращаемся с работы — наказанный все еще стоит посреди двора, пошатывась от дикой усталости. Лицо обгорело до корки, губы спеклись и почернели, глаза закрыты… а он все стоит, хотя по шее кое-где струйками сбегает кровь.
Я не смогу есть, видя, как он там стоит… У меня кусок в горло не полезет.
Плюнув на все, дергаю из строя у столовки под вскрик Йена, пинком вышибаю кол из-под горла, потом второй. Изумленные глаза, распахнутые, снизу вверх… Меня хватают, конечно, оттаскивают. Рык Аллигатора, наблюдающего с веранды своего персонального жилища за порядком на вверенной территории:
— Не бить! В барак ее!
Не бьют. Но сегодня я без ужина. Да и х*й с ним, с этим ужином… Но эти глаза…
Пока все наслаждаются честно заработанной едой, я смирно сижу как цепная собачонка на кучке листьев, ощущая печальную пустоту в желудке, и от того же, видимо, небывалую легкость на сердце. Альтруистка гребаная, ага. Рисовые побеги выучиться жрать, что ли, тайком от бригадира? Сука эта… глаз на Руби положил, бедная девчонка в панике…
Отужинавшие товарки по несчастью вскоре начинают стягиваться в барак, переставляя натруженные за день, мертвенно-бледные от постоянного пребывания в воде ноги. Неожиданно одна из вольняшек с пугающе огромным животом в виде крейсера — последние дни дохаживает, сворачивает к моей постели и протягивает что-то, завернутое в листья.
— От приятеля твоего…
Разворачиваю: кусок кукурузной лепешки, пара побегов тростника. Блин, аж в носу защипало…
— Дай, угадаю, что он сказал…
Женщина улыбается, печально и насмешливо.
— Мать моих будущих детей не должна голодать?
— Ага. Слово в слово. И добавил — даже если она дурочка.
Улыбка расплывается до ушей. Ангел-хранитель ты мой, что ли?
— Пользуйся своим привилегированным положением, пока можешь. Твой этот Джек то ли явится, то ли нет? Скажи старшему надсмотрщику и бригадиру, что вы с этим парнишкой вместе. Тут парочки если складываются сами — они не против… так, через любовь, власти над людьми больше. Иначе будешь как я… ненавидеть папашку того «чужого», что тебя разопрет.
И она уходит по проходу между скудными постелями, медленно и тяжело, переваливаясь как уточка. А я жадно съедаю щедрый дар моего маленького поклонника, запиваю нежданный ужин водой из собачьей миски, и, видит Бог, эта еда кажется мне вкуснее клубники, обнаруженной на одной из ферм на вылазке в начале лета, которой Майк кормил меня с рук.
Ночью у той женщины, что принесла мне передачку от Йена, начинаются роды. Спать под аккомпанемент стонов роженицы — то еще удовольствие, доложу я вам. Охранник притаскивает фонарь, таз горячей воды и тряпок, все прочее оставив на усмотрение ее товарок. Хоть бы докторишку какого отрядили, самого паршивого! Гребанный керосин… Заткнув уши ладонями, я проигрываю у себя в голове всю музыку, какая только приходит на ум, и даже один фильм посмотреть умудряюсь — спасибо богатой фантазии и хорошей памяти. К рассвету она благополучно разрешается младенцем «мужеского полу». Не знаю, приносит ли это событие радость хоть кому-то, кроме наших так называемых хозяев? Полку невольников прибыло… А я от души жалею крохотного страдальца, родившегося рабом в мире, кишащем мертвецами и ублюдками всех мастей. И, наконец, проваливаюсь в глубокий черный колодец сна, чтобы спустя какой-то час проснуться перед самой побудкой с дико колотящимся в груди сердцем, в слезах, жадно хватая ртом спертый влажный воздух. Майка больше нет рядом, и кошмары возвращаются — муторный сон, всегда один и тот же, терзавший меня добрых полтора года с начала Апокалипсиса, пока мы не осели на гидростанции и жизнь не вошла в более-менее нормальную колею. Кое-как уняв колотящую все тело дрожь, поплескав в лицо водой, я дожидаюсь, пока меня раскуют, чтобы встать в очередь за своей порцией баланды и отправиться на работу.
О, этот дивный, дивный новый мир…