Глава 17. Блу. Беги, Лола, беги
— Ну, вот на фига тебе сдался этот мужик? — спрашивает Йен на следующее после происшествия утро, подобравшись ко мне в очереди в столовку. — Может, он свое наказание реально заработал?
Я только фыркаю в ответ. Потом спохватываюсь и благодарю за ужин.
— Не стоит… — отмахивается парень и тут же расплывается в улыбке. — Но от небольшого поцелуя я бы не отказался.
Чмокаю его в щеку, даже не зарастающую путевой щетиной еще. Он использует подвернувшийся шанс, обнимает меня сзади, прижимаясь всем своим поджарым телом, и мурчит в ухо:
— Мне кажется, мы тут загостились… есть у меня планчик… На поле расскажу.
Взлетевшая ладонь, готовая сбросить его руки, замирает и просто ложится сверху. Со стороны, для охраны, парень всего лишь клеит понравившуюся деваху, так тут это не грех… Если только и это Аллигатор в отношении моей персоны не запретил. Пожалуй, Йен прав… Мне это не нравится, но, кажется, я обживаюсь… Черт… я уже знаю имена соседок по бараку, знаю, где выловили малышку Руби, кто из мужчин симпатичный, а кто так себе, какой охранник — зверь, а у кого сердце доброе. Знаю, что эта плантация не одна такая, сформированная по расовому признаку. Есть и другие, где, напротив, вся охрана сплошь белые, а покупать стараются только цветных или конкретно чернокожих. И много их, тех плантаций, гораздо больше, чем я думала. В самом большом и хорошо укрепленном городе Флориды Сент-Питерсберге не меньше пяти тысяч человек постоянно проживает. Плюс куча островов, плюс поселения по берегу Мексиканского залива, от Флориды и до Техаса, кормящиеся за счет моря. Пять тысяч человек! Я ловлю себя на мысли, что представить такое количество зомбаков могу запросто, а вот живых… Нормальных людей, живущих вполне устоявшейся, даже комфортной жизнью… Наших соседей в Форте Гейнс и сотни не наберется. А ведь это самая крупная община, которую я встречала в последнее время.
Йен вдруг тяжко вздыхает и шепчет:
— Шугани-ка меня, как ты умеешь.
— Что так? Руки судорогой свело?
— Да Си-Джей косится как-то…
Ну, об этом меня по два раза просить не надо… толкаю парня локтем, огрызаюсь. Йен деланно вздыхает и отваливает. Даже по дороге на работу держится особняком — мол, так сильно обижен и далеко отвергнут. Ох, и артист… И как я сразу не разглядела? Хотя… до него ли мне было?
Только на поле он снова как бы невзначай оказывается рядом и возобновляет начатый в столовой разговор.
— Тебе тут не место, принцесса… — шепчет он, не прекращая работы. — Ты со своим долбаным альтруизмом пропадешь… Или Черный Джек доберется сюда, и тебе все равно свободы не видать. Болтают, что у Аллигатора давние счеты с Тьяго… да и с Джеком тоже, как бы не отыгрался на тебе. Нарисовать девчонке «челси смайл» прямо на глазах у старого врага такому ничего не стоит.
Я уже привыкла к тому, что информацию из окружающего пространства Йен поглощает самую достоверную, и слегка напрягаюсь от такого расклада. Стать яблоком раздора не просто между мужиками, а между давно ненавидящими друг друга агрессивными ублюдками как-то не сильно хочется.
— Что такое «челси смайл»? — спрашиваю я. Знакомое выражение, кажется, у Bring Me The Horizon была песня с таким названием.
— Джокера помнишь?
— Да.
— Ну вот… Когда рот от уха до уха режут. Первыми это фанаты футбольные практиковать начали, потом уже бандюки переняли.
— Очаровательно…
— Не думаю. Видел как-то последствия. Тебе не пойдет, — без тени усмешки отвечает мой ангел-хранитель, и я прикусываю язык и внимательно выслушиваю план, который он предлагает. Рискованный, конечно… Но другие варианты требуют большего времени для подготовки, а его у нас, по мнению Йена, в обрез.
— Не испугаешься? Будешь делать все, что скажу? — спрашивает он. Киваю. Выбора нет, и я должна довериться тому, кого знаю меньше недели.
С утра небо было ясным, но к обеду его заволакивает плотными, пышными как подушки, облаками. Дышать невыносимо — парит, влага висит в воздухе почти различимыми каплями, которые тут же оседают на коже. И, как ни странно, пить от этого хочется еще больше. Невольники часто отпрашиваются у охраны и бегают к большой баклаге с кипяченой водой.
— Сэр, можно? — спрашивает Йен, в очередной раз разгибая спину и выразительно глянув на баклагу.
— У тебя там напрямую все соединено, что ли? — ворчит тот. — То пить, то ссать… Запарил уже туда-сюда бегать.
— Жарко, сэр, — оправдывается Йен. Милый, покладистый, немножко виноватый. Впрочем, охранник не зверь… Сам весь в поту, то и дело прикладывается к фляге, висящей на поясе. Ведет стволом автомата — чеши, мол. Я отворачиваюсь и принимаюсь за работу. Ну, пьет и пьет, ничего интересного в этом зрелище нет… Но сердце начинает разгоняться, а когда Йен возвращается и тихо шепчет: «Готово…» — оно вовсе подскакивает к горлу и срывается в галоп. Скоро… совсем скоро. Пан или пропал. Больше пить я не хожу.
Мы спокойно работаем еще с полчаса-час. А потом начинается… Сначала один из соратников по несчастью, зеленея, хватается за живот, потом второй отпрашивается в те кустики на краю поля, которые заменяют нам туалет. Дальше — больше. Работа практически замирает, добрая половина рабов тростник удобряет. Надеюсь, Йен не ошибся и это действительно не смертельно…
— Давай, — подмигивает он, и я присоединяюсь к скорбном хору хворых животами. Чтобы изобразить страдания на лице, великой актрисой быть необязательно. Тем более, в неволе так отвратительно, что и притворяться не нужно. Йен выжидает минут десять и подключается к спектаклю.
— Кто по кухне сегодня дежурил?! Твари, шкуры спущу! — рычит Си-Джей, морщась от отвращения. — Будут дерьмо из-под коров грести до следующего года!
— Воду недокипятили? — предполагает Аб с не менее кислой миной.
— Ну, а что еще?! Или вода, или жратва.
— Гони их в барак, а? Толку все равно никакого. Пусть Пилюля им колес каких даст, что ли… Дизентерии не хватало.
Надсмотрщики разделяются — часть остается с теми, кто здоров, работать дальше. Двое собирают заболевших, строят в колонну и ведут назад, на плантацию. Но довести без вынужденных остановок человек двадцать, мучающихся от поноса — та еще задачка. Мы тормозим каждые пять минут, и когда Йен подает сигнал — дружно делаем вид, что нам тоже ой как надо в кустики. Йен, артистище, качественно так постанывает, и даже побледнел, словно ему на самом деле плохо. Волнуется, наверное. Меня пробирает нервная дрожь — это адреналин, никуда не денешься… Убираюсь подальше от тропинки, чтоб меня оттуда не разглядеть было, притаптываю траву, делаю вид, что снимаю джинсы. Рядом в кустах что-то шебуршит, и меня обдает морозом — а вдруг там аллигатор?! А потом мурзилка моего товарища выныривает из зарослей, он протягивает мне руку, крепко стискивает вспотевшую ладонь и, стараясь ступать как можно тише, уводит меня в сторону, противоположную тропинке. Мы осторожно раздвигаем ветки и жесткие стебли, чтобы не шуметь, даже дышим через раз, только бы наше исчезновение заметили как можно позже! Сразу идти к реке нельзя — там нас будут искать в первую очередь. Остаются только лес и болото… из которого Йен клянется вывести меня живой и невредимой.
Когда свирепые вопли охраны долетают до нас, между нами уже приличное расстояние. Наша фора…
Тяжелое дыхание… чавканье грязи под ногами. Это мое дыхание, мое… и его. Звуки погони все ближе, усталость наваливается… Оскальзываюсь, теряю равновесие. Йен крепко сжимает мою руку, помогая подняться. Все пошло не совсем так, как рассчитывали… Че-е-ерт! Я слышу рык Погонщика рабов — сам кинулся ловить. От его нежного голоска всех аллигаторов на милю вокруг контузит — всплывут брюхом кверху. Паника искажает симпатичную мордашку моего странного ангела-хранителя. А потом его взгляд натыкается на одиноко торчащее прямо из воды дерево, толстенное, в два обхвата. Оно все заросло мхом. Дерево как дерево… я и внимания бы не обратила, но Йен кидается к нему, разгребая лохматые плети, свисающие с ветвей, и через несколько секунд меня уже заталкивают в большое дупло, в котором испуганно мечется какая-то мелкая скользкая живность.
— Нет! — шиплю я, цепляясь за его руки. — А ты?!
Перемазанная грязью рожица с блестящими от адреналина глазами — всего в паре сантиметров от меня.
— Так надо, принцесса! Или оба пропадем! Все помнишь? Как ориентироваться? Куда идти? Иди домой, Блу, к любимым… Живи.
Его губы на миг прижимаются к моим, пальцы скользят по щеке в торопливом ласковом касании, и густой покров мха падает, укрывая меня от преследователей. А Йен с нарочитым шумом уводит погоню в другую сторону…
Я сижу, зажав ладонями рот, и слезы катятся по щекам сами собой. Долго сижу, пока не стихают перекрикивания надсмотрщиков. Они его поймали… поймали… Они забьют его насмерть… или что похуже.
Ливень обрушивается как финальный аккорд нашей трагедии. Почерневшее небо распарывают молнии, гром ахает так, что закладывает уши. Вода льет плотной стеной, уровень ее поднимается, заливая мне ноги. Очень надеюсь, что в мое убогое убежище не шарахнет разряд. Загореться-то не загорится, но током меня убьет, тут же все мокрое насквозь…
Не знаю, сколько хлещет дождь — час, больше? Просто жду, сжавшись в комок, когда же он хотя бы немного утихнет. Когда грозу утаскивает дальше на север, я беру себя в руки, хотя тупое онемение удается скинуть не сразу. Но жертва моего маленького друга не должна быть напрасной… Цепляясь руками за скользкую древесину, осторожно выбираюсь наружу. Никого. Только километры болот и деревьев. Так, теперь нужно сориентироваться, как научил Йен. Только… прости, мальчик… и ты, Майк, если жив, прости… но домой я пока не пойду. Не сейчас.
Одинокий путь по болотам превращается в ад. При виде пузырей, поднимающихся со дна, сердце обмирает, проваливаясь в пятки. Аллигатор? Кайман? Нападения жду каждую секунду, а полугнилой дрын, выломанный голыми руками, кажется жалкой зубочисткой против закованного в броню ящера. Призвав на помощь весь опыт, почерпнутый, в основном, из той серии фильма, где Бер Грилс выживал в болотах Луизианы, я переставляю ноги в остро воняющей гнилью жиже. Чтобы не заработать траншейную стопу, приходится разуться, связав ботинки шнурками из портьер Вождя, и повесить их на шею. Без этого импровизированного оружия, чьи металлические носы проломили не одну гнилую черепушку, я чувствую себя абсолютно голой и беспомощной. Боже… я в жизни так не боялась еще, никогда, никого — ни живых, ни мертвых!
Солнце, прорвав тучи, мелькает ослепительными полосами между мокрых стволов деревьев. Я и не заметила, как оно свалилось к самому горизонту. Идти в темноте слишком рискованно, нужно устраиваться на ночлег. Если я заблужусь и погибну здесь, то даже зомбированным трупом никогда больше не увижу других людей. Выбрав дерево с широкой развилкой, забираюсь на него и приваливаюсь спиной к мокрой коре. Вить гнездо, как учил Бер, нет ни сил, ни желания. Вытягиваю гудящие от напряжения ноги, примостив палку поперек, закрываю глаза. Как же я устала, оказывается… И тут же одергиваю себя. Устала она… А Йен? Что с ним сейчас происходит, ты подумала?! Минимум — избили как собаку… Ты держись, парень… Держись. Я тебя там погибать не брошу.
Тонкий нудный звон над ухом и резкий укол в щеку заставляют вздрогнуть и с досадой вспомнить, что обновить слой грязи на лице я забыла. Вздыхая и кряхтя как столетняя бабка, сползаю вниз. Иначе к утру москиты на мне места живого не оставят.
Сказать, что ночью на болотах страшно — это не сказать ничего. Со всех сторон что-то чавкает, булькает, рыкает, вздыхает, взвизгивает и ухает. Птицы это, животные, или вырывающийся со дна болотный газ — какая разница? Уснуть под этот аккомпанемент сложно, да и зад уже затек… Кажется, появись сейчас откуда-нибудь мертвяк, и я обрадуюсь ему как родному — все ж таки человек, какой-никакой. Был им, по крайней мере, когда-то. Как же мне не хватает Каро… Его молчаливой поддержки, его теплого бока рядом, его могучих челюстей и острого нюха. Все чертовы два года с начала апокалипсиса мы были рядом. Через все прошли, все выдержали. У меня сердце зашлось, как только я его увидела — маленький тощий комок черной шерсти с блестящими пуговицами недоверчивых глаз. С тех пор мы не разлучались.
Был самый разгар эпидемии, мне с небольшой группой выживших чудом удалось выбраться из Бирмингема, уже погребенного под мертвой лавиной. В лесу за городом мы случайно наткнулись на маленький передвижной цирк. В одном из шатров я и нашла их в клетке — крохотного волчонка и его погибшую от голода мать. Она до последнего вздоха кормила детеныша молоком, и он смог продержаться чуть дольше. Голодный, полудохлый… черный как чертенок. Взяла его на руки, и он прижался ко мне всеми своими мослами, молчком. Ни звука не издал. Я видела как-то по телеку, что у канадских волков встречаются такие нестандартно окрашенные особи. Специального корма по магазинчикам тогда еще много было, люди не настолько оголодали, чтобы жрать собачьи консервы. Это уж потом, когда стало совсем туго, мы с ним честно пополам делили или мою порцию, или его… Потом он подрос, окреп… потихоньку выучился охотиться на всякую мелочь вроде опоссумов. А когда ему сравнялось полгода, он впервые атаковал человека. Живого человека, не зомбака. Меня защищал. Всегда мы друг за друга были горой…
В носу предательски щиплет от нахлынувших воспоминаний, пальцы машинально шарят, силясь найти жесткую теплую шерсть, зарыться в нее, успокаивая нервы. Каро, как мне тебя не хватает… Увижу ли я тебя когда-нибудь? То, что я задумала — настоящее безумие… Но я не могу иначе. Не имею права.
В конце концов, мне удается задремать. Очень надеюсь, что меня не найдет какая-нибудь анаконда и не слопает прямо целиком спящую.
Рассвет приносит не только тепло солнечных лучей, но и замечательное открытие: дерево, на которое я влезла для ночевки, растет на самом краю болот, за которыми начинается пустошь, покрытая редкими чахлыми деревцами. Кажется, я не заблудилась, и Миссисипи где-то рядом. Ужасно хочется пить, живот подвело от голода, но рисковать нельзя. Придется потерпеть до реки… Я осторожно спускаюсь с дерева, наношу новый слой маскировки и отправляюсь в путь. До сухой земли рукой подать, и хочется рвануть вприпрыжку, но делать этого нельзя. Ночью аллигатор ревел совсем рядом. Иду тихо, неторопливо, вертя головой на все триста шестьдесят градусов, чтобы не прозевать внезапную опасность. Но Джа милостив ко мне, и я достигаю суши без происшествий.
Высушив ноги пучками травы, обуваюсь, сверяю направление по солнцу и снова иду-иду-иду… Через несколько сотен метров впереди между низкими кустами мелькает асфальт. Я едва сдерживаюсь, чтобы не завопить от радости. Трасса тут только одна — вдоль реки, на север и юг. Я на восточном берегу, и все, что мне нужно — это добраться до Бетлехем Черч, церкви в последнем поселке на этой стороне реки. И теперь мне надо быть во много раз осторожнее, чтобы не угодить в лапы тем, кто меня ищет, или просто залетным разбойникам, которых в водах Мексиканского залива и по его берегам, похоже, полно.
