Глава 25. Блу. Флоридская рулетка
Мы встречаемся в гостиной через пять минут, оба полностью одетые. Хмуро оглядев меня, Тьяго протягивает мне худи.
— Зачем?
— А — капюшон. Б… капюшон!
А ведь секунд так триста тому назад настроение у него было прекрасное. Стояк доставляет неудобства? Кто ж ему виноват.
— Если б кое-кто не устроил пальбу, на нас никто не обратил бы внимания, — бурчу я, утопая в довольно просторной для меня одежде, пахнущей табаком и чем-то еще, терпким, мужским, но, впрочем, приятным.
— Б**ть, ты первая начала! — огрызается он и натягивает капюшон мне на нос. — Идем.
Опустив голову, топаю за местным психом, который только что подвизался сделать для меня весьма грязную работенку. Жаль ли мне людей, которых мы собираемся убить? Нет. Тех, кого хочу освободить — жальче.
— Если меня будут искать — я домой пошел, — бросает Монтеро сидящей на ресепшене девице. Теплый бриз ударяет в лицо, когда мы выходим на улицу. Вдыхаю его полной грудью — люблю запах моря… Домой… Интересно, где его дом? Откуда он вообще родом? Латиноамериканец, но это понятие растяжимое.
— Санчес! — гаркает Тьяго.
— Здесь, босс, — отзывается из джипа его шустрый помощник.
— Погнали на яхту… Да, все до единого ублюдка! Потом бар залатаете. Дельце нарисовалось.
От борделя до пристани рукой подать, и через пять минут я уже поднимаюсь на борт большого катера в компании доброго десятка головорезов. Портовый патруль к Тьяго предпочитает не соваться и мне под капюшон заглянуть никто не пытается. Так, парой слов с ним перекинулись, и все.
— Блин, — замираю я.
— Что? Кружевные панталоны забыла? Забей. Ходи нагишом — мне так больше нравится.
— У меня же катер вон там.
— На приколе? Никто не тронет. А тронет — найду и отверну башку. Успокоил?
— Более чем, — хмыкаю я. Этот и найдет, и отвернет. Моя б к тому времени на плечах осталась.
Вспыхивает мощный прожектор на носу посудины, клином вспоров темноту, катер отваливает от причала, взбивая черную воду в белую пену. Огни города тают, удаляясь — мы покидаем бухту. Я откидываю ненужный больше капюшон и ветер подхватывает короткие рваные пряди. Стрижка у меня красивая… спасибо умелым ручкам Вив. Как она там? Как Сара? Только бы все, кому нужна была помощь, которую я так и не привела, были живы…
Когда из темноты залива, подсвеченная габаритными огнями, появляется яхта, я понимаю, почему Тьяго не захотел тащить эту красавицу в порт и лавировать там между воняющими рыбой суденышками. Дождавшись, пока нам спустят трап, он легко перекидывает крепкое тело через борт и протягивает мне руку. Я слишком устала, чтобы ломаться и корчить из себя мисс Я Сама, поэтому молчком принимаю помощь.
— Добро пожаловать на «Святую Марту», сеньорита, — церемонно поведя рукой и галантно склонив свежезаштопанную голову, говорит он. Ну прям испанский дон на средневековом галеоне. Не знаю, какая муха меня кусает... но я растягиваю подол худи, приседаю в реверансе и выдаю половину багажа известных мне испанских слов:
— Gracias, señor*.
И никто ни в кого не стрелял… как будто бы. И вообще, мы прогуляться едем. Тьяго фыркает. Смешно ему…
— Кэп, мы наладили охлаждение движка! — докладывается подлетевший к нам матрос.
— Отлично. А теперь марш-марш на реи, ублюдки! Поднять якорь! Курс на норд-вест! Шевелите жопами, и мы скоро отлично повеселимся!
С интересом наблюдаю, как Тьяго рявкает на команду, мешая английские, испанские слова и голландские морские термины, и та разбегается по местам, поднимая паруса. Он и сам с удовольствием берется за все эти веревки, не знаю, как они правильно называются? Похоже, ему это нравится. Настоящий парусник, хоть и снабженный движком, я на таком никогда не бывала. Интересно, а черный флаг у него имеется?
Паруса разворачиваются, наполняясь ветром, палуба под ногами мягко ныряет вниз и дает легкий крен, и яхта начинает набирать скорость. Рычащий катер устремляется вперед. Здорово…
— Ну что ж, Блу, пойдем в мою каюту. Там, конечно, не как у Джека, но тоже вполне уютно, — говорит Ти, раздав ЦУ, затрещины и смачно обругав всех не слишком расторопных членов команды. — Санчес, да снимите вы уже дохлятину с рея! Бедолагу второй день чайки жрут.
Что? Тело на рее? Где?! Я верчу головой, чтобы разглядеть висельника, но Тьяго уже увлекает меня внутрь корабля. Все очарование момента разлетается вдребезги… Я в замкнутом пространстве, в полной власти полусумасшедшего, раздражительного ублюдка и его команды, которая, я уверена, ему под стать. Надеюсь, здешние каюты полны отличных, тяжелых пепельниц… как-то мне с ними спокойнее. Ти после их применения хотя бы с часок просто шелковый.
— Морской болезнью не страдаешь? — интересуется он, распахивая передо мной двери каюты. — А то я брезгливый, не выношу, когда блюют.
Ну прям сама галантность… куда б деваться.
— Справлюсь, — хмыкаю я. — Ром и сон меня спасут.
— Ром… хах. Ром спасает только меня. Молись, чтобы мы не попали в шторм. Да, кровать у меня здесь только одна…
— Ничего, потеснишься. Надо же мне как-то привыкнуть к той мысли, что мне еще с тобой трахаться.
Нет у меня никакого желания делить с ним ложе, ни в каком смысле. Я б и на полу поспала без проблем. Еще лучше — в каком-нибудь отдельном помещении. Но с Монтеро, похоже, как с диким зверем — дашь слабину, и он тут же тебя сожрет. Поэтому свою территорию надо обозначать сразу и конкретно.
— Эта мысль такая неприятная? — резко спрашивает он. Привык, небось, что местные шлюшки текут от одного его имени… Пожимаю плечами, разглядывая роскошную каюту: светлое дерево, лак, зеркала и красивые светильники. И кровать… да я на такой и поперек помещусь. И чисто, аж блестит все. Даже удивительно, что у мужика такой порядок. Или не удивительно… может, как раз нерасторопная прежняя «горничная» мачту собой и украсила?
Не дождавшись ответа, Тьяго начинает раздеваться, рывками стягивая одежду и швыряя ее на пол. Потом падает на кровать, закукливается в одеяло, резко произносит: «Предупреждаю: я толкаюсь во сне, разговариваю во сне и перетягиваю одеяло на себя» — и отворачивается. Я остаюсь озадаченно созерцать его взъерошенный затылок. Мне показалось, или вот прям сейчас эта психопатина чертова, час назад меня обстрелявшая, только что велевшая выбросить за борт тело казненного человека, надулась, отвернулась и обиженно сопит своим горбатым носом, делая вид, что спит? Ты подумай только, какие мы нежные! И ранимые. Тьфу.
Фыркнув, я стаскиваю с ног ботинки и, предусмотрительно не раздеваясь, укладываюсь на своей половине, сунув револьвер под подушку. Нож в ладошки, ладошки — под щечку. Такой теперь ритуал для сна… везде, вне надежного, тысячу раз перепроверенного убежища. И даже соседство мое нынешнее тут не при чем. Хотел бы трахнуть — уже бы сделал это. Не так-то сложно такому здоровенному мужику меня разоружить, как кажется. Но ему, видно, все эти игры по душе.
— Спокойной ночи, малыш Ти, — хмыкаю я, притушив светильник в изголовье. Несмотря на усталость, мне кажется, что я не усну. Но легкая качка и плеск волн за бортом убаюкивают так быстро, что я проваливаюсь в глубокий, крепкий сон в считанные минуты.
Из уютного забытья меня вырывает увесистый пинок в бок. Изворачиваюсь змеюкой, замахиваясь ножом… и понимаю, что я не в бараке. Не на дереве. И даже не в клетке. А на мягкой кровати в каюте пиратского корабля. И пинок — не акт агрессии, просто сукин сын и правда брыкается во сне как мул. Медленно опустив занесенную руку, я прислушиваюсь, что он там бормочет, разметавшись по кровати морской звездой. Что-то по-испански… быстро, сбивчиво. Кошмары снятся. Разбудить? Или пусть себе дальше наслаждается? Разбудишь — обидится еще… Или психанет. Бедолага, по-моему, он сам не знает, что отколет в следующую минуту.
Заснуть снова не удается — Тьяго продолжает ерзать, стонать и ругаться. Я тихонько сползаю с кровати, прихватываю револьвер и отправляюсь на палубу. Не думаю, что мне тут что-то угрожает… как ни странно. Просто привычка.
Ночь в открытом океане… Боже, как же красиво… И никаких тебе мертвецов: только свежий ветер, скрип снастей и звезды… Надраенная палуба приятно холодит босые ноги. Я подхожу к борту и тихо ахаю: звезды не только на небе, но и в воде. Море вокруг яхты сияет миллионами голубых огоньков, словно кто-то опрокинул за борт рождественскую иллюминацию. Я читала про светящийся планктон и фотки в Интернете видела, но живьем это намного красивее. Аж дух захватывает. Облокотившись о фальшборт, я смотрю, как искрится и переливается пенный след за кормой. Плавник! Подсвеченный этим чудесным светом, он режет воду совсем рядом с судном. Скорость у корабля намного ниже, чем у катера, и морское животное легко за ним поспевает. Интересно, это дельфин или акула? Наверное, акула. Дельфины вроде ребята компанейские и плавают всегда стаей.
— Tu tiburón? * — раздается голос из-за спины.
— Извините, не понимаю, — отзываюсь я, оглядываясь через плечо. Так и есть, Санчес. Он вообще спит когда-нибудь?
— Ваша акула? — повторяет он на ломанном английском. — Уже с час как за нами идет.
— Не знала, что акула может быть чьей-то, — удивляюсь я, — это же просто рыба. И тут их, должно быть, полно.
— А мне кажется, ваша, — авторитетно заявляет мужчина, облокачиваясь о широкие перила рядом со мной. Это под его руководством бандитские морды в меня стреляли. А сейчас на тебе — светские беседы ведем как ни в чем не бывало.
— Акулий бог присматривает за вами, сеньорита, — добавляет он уверенно. У него ровный, благожелательный тон, но что-то в глубине черных глаз есть такое… от чего мне кажется, что он с удовольствием швырнул бы меня за борт, к мотыляющейся там морской владычице.
— Акулий бог? Это такой, с телом человека и акульей мордой?
— Дакуванга, — говорит Санчес.
— Почему ты так решил? — спрашиваю я.
— Я это знаю, — просто отвечает он, прикуривая сигару. — Красивая ночь, не правда ли, сеньорита?
— О, да… Очень.
Спорить со старпомом психа у меня желания нет. Они тут все одним миром мазаны, похоже… Или на одной наркоте торчат. Мы молчим некоторое время, наслаждаясь красотой океана, а потом я спрашиваю:
— Санчес… а Тьяго, он всегда был таким?
— Может, и нет. Но я не знал его другим.
— Кости мне моете? Мило, б**ть, — вкрадчиво выводит низкий, с хрипотцой, голос. Проснулся, блин… Не дожидаясь ответа, Монтеро с толчка, красиво так, ласточкой, уходит за борт. Всплеск. Крик Санчеса:
— Босс, акула!
— Спокойно, Санчес! Я мылся с кипарисовым мылом, от меня не пахнет едой! — доносится снизу. Я перевешиваюсь за борт и смотрю, как этот ненормальный следует за судном мощными гребками. Но яхта идет слишком быстро, и он начинает отставать, а акула — проявлять вполне понятный интерес к свалившейся так внезапно прямо ей на голову закуске. Бог мой, ну что за придурок?!
— Может, бросить ему веревку? — начинаю беспокоиться и я. — Он мне кое-что обещал, и не имеет права сдохнуть раньше, чем выполнит обещанное! А ну, не трогай его! Фу! Пошла прочь!
Санчес уже и без меня рысит со спасательным кругом наперевес и привязанным к нему канатом, и пуляет все это за борт. Приносятся вахтенные, дружно налегают на веревку, вытягивая из-под акульего носа свое мокрое долбанутое начальство. Оказавшись на палубе, Ти тут же устраивает дичайший разнос матросне, прочухавшейся, по его мнению, с вылавливанием обожаемого босса. Я смотрю на его гибкое сильное тело, забавно подсвеченное прилипшими к коже микроорганизмами, и силюсь понять, в чем же секрет? Как его, такого самодура, терпит команда? Почему не прикончили сто лет назад, а вместо этого заглядывают в рот и вон из шкуры лезут, чтобы угодить? Задачка на уровне «откуда взялся вирус Z» и «есть ли жизнь на Марсе».
Раздав новую порцию ругани, страшно довольный собой и своим купанием Тьяго цепляет меня за руку и тащит обратно в каюту. Наспех вытеревшись полотенцем, он плюхается на кровать и заявляет:
— Я выспался. Давай во что-нибудь поиграем, а то скучно.
Да твою ж мать! И чего мне не лежалось?! Заснула бы снова, глядишь, и он до утра бы проспал.
— Во что? — безо всякого энтузиазма интересуюсь я, слоняясь по каюте.
— В карты? Не… В шахматы? Тоже нет, я тебя обыграю, — он злобно прищуривается. — Давай в русскую рулетку? Это ж твоя национальная игра.
— Спасибо, в рулетку я уже играла, мне не понравилось, — отрезаю я. В памяти встает совершенно дурацкая история… с выяснением отношений с Майком. Жесткие вопросы. Честные ответы. Игра на моих нервах. И… пустая гильза вместо патрона, как потом выяснилось. Я с ним после этого месяца два не разговаривала.
— Тогда в бутылочку? — не без надежды интересуется Ти.
— А смысл? Нас тут всего двое, как ни крути. Давай хоть Санчеса позовем, что ли… — черт, что я несу? Его шиза, похоже, заразна…
— К черту Санчеса. Я хочу авансик, — нагло заявляет он, ероша влажные волосы. Только что орал дурниной — теперь улыбается, склонив голову набок.
— Ты у меня щас в одно рыло в рулетку сыграешь, — злобно огрызаюсь я. Авансик ему…
— Скучная ты. И злая, — разочарованно говорит он, откидываясь на подушку. — Тогда валяй, расскажи мне историю, как эта… б**ть, ее… Шахерезада!
— А давай так… — я забираюсь на кровать с ногами и, выбив из барабана пять патронов, оставляю один: — Давай сыграем в «Верю — Не верю». Правила проще некуда: я задаю вопрос, ты отвечаешь. Если мне кажется, что ты солгал, я жму на спусковой крючок. Потом меняемся. Идет?
— Идет, — легко соглашается он. — Валяй свой вопрос!
В глазах вспыхивает дурной блеск. Да ты адреналиновый наркоман, похоже?
— Откуда у тебя шрам на лице? — спрашиваю я, прокрутив барабан о ладонь.
— Когда пришлось бежать из психушки, я выбил головой стекло… А, нет, стоп! Это была не моя голова, — он ухмыляется, и зрачки в хищных глазах расширяются, вытесняя янтарную радужку. — Аллигатора же знаешь? Ну, вот. Подарочек на память слишком борзому рабу.
— Ты был рабом?! — вот так сюрприз, в голове не укладывается, до такой степени не вяжется образ Тьяго с этим статусом. Про психушку даже уточнять не стану — тут пучок диагнозов и так налицо.
— Был. Давно и недолго. Ах-хах… х**вый из меня был раб. Веришь?
Быстро оглядываю крутые плечи — да нет клейма, я бы заметила. Сколько он передо мной нагишом шастает?
— Клеймо ищешь? — догадывается он. — Вот оно, на спине. Я вертелся очень.
Тьяго поворачивается, и я вижу старое, давно зажившее треугольное тавро прямо на лопатке. Оно смазанное, и если не приглядываться, то в полусумраке и не заметишь.
— Теперь веришь? — усмехается он.
— Верю, — отвечаю я, хотя мне понадобится какое-то время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
— А вот где твое клеймо, куколка?
— Должно было быть на лице. Имя Черного Джека спасло, — отвечаю я.
— На лице? Вот у**ки, такую мордашку портить, — фыркает он и лезет в бар за бутылкой. Сделав глоток, вдруг без всякой связи с игрой просит:
— Разденься, а? Должен же я хоть посмотреть, б*я, за что рискую жизнью! Это честно.
— Хах… выиграешь — разденусь.
— А кто выигрывает: тот, кто сдох, или тот, кто жив остался?
— Софистика, — хмыкаю я. — В конечном счете, нет никакой разницы.
— Ладно… уж прям так стыдно голенькой, — ворчит Ти и протягивает руку к револьверу. — Моя очередь вопросы задавать!
Я спокойно отдаю ему оружие. Кажется, мы уже достаточно поняли друг о друге, чтобы не злоупотреблять доверием?
Он прокручивает барабан о предплечье и спрашивает:
— Я тебе нравлюсь?
— Нет.
— Не… — продолжает он, проигнорировав мой ответ. — Стоп. Не то. Почему ты меня не боишься? Совсем. Да и вообще ничего не боишься, похоже. Здоровый страх — залог выживания. Ты бы не выжила.
— Ты не слишком пугаешь, — со смешком отвечаю я. — Ты вон тоже ничего не боишься, но ведь жив как-то?
— Кто сказал тебе эту хрень? Конечно, боюсь. Просто я ловлю от этого кайф… — говорит он, и в одну секунду ствол оказывается прижатым к моей голове. Щелк! Бабочка где-то в животе взмахивает крыльями. Все. Больше я ничего не чувствую. Сердце не срывается с места, проваливаясь в желудок, пульс не набирает пулеметную скорость, разгоняя по венам спасительный адреналин… Только глухая, сосущая тоска и… досада.
— А вот ты, кажется, нет, — констатирует Тьяго, внимательно следя за моей реакцией. — Это не смелость. Я видел смелых. Что с тобой?
— Не знаю! — огрызаюсь я. Он прав. Храбрости во мне всегда было немного. Зато упрямства хоть отбавляй, и оно мне с успехом много чего заменяет.
— Лжешь.
Щелк. Бабочка делает еще один взмах.
— Давай еще варианты, — велит пират, нависая надо мной. — Хочешь, чтобы я тебя пристрелил просто так? Хрена лысого! Это твоя игра. И твои правила. Вот и соблюдай.
Этот ублюдок что, насквозь меня видит? Неприятный сюрприз. Дуло крепче прижимается к виску.
— Я перегорела… — нехотя говорю я. — Моя семья… новая семья — просто группа выживших… попала в адов замес. Я ехала за доком для наших раненых в соседний поселок, когда меня украли. И страх копился, копился, как снежный ком… все это время. Когда Йен оставил меня одну на болотах, я умирала от ужаса… Шла и шла по пояс в воде, и там где-то в зарослях шевелились аллигаторы… Многие мили с этим ужасом и ожиданием нападения… Я никогда так не боялась. Никого. Ни людей… ни мертвецов. И теперь я не чувствую страха вообще. Во мне его не осталось. Ни капли. Может, и чего другого не осталось — я пока не разобралась.
— Б**ть, — лаконично отзывается сеньор Монтеро, убирая оружие от моей головы и опускаясь на кровать напротив. — Занятно.
И подпихивает мне бутылку с ромом.
— Веришь? — зло спрашиваю я, но от алкоголя не отказываюсь. Крепкое пойло снова обжигает гортань, заставив задохнуться.
— Верю.
— Моя очередь, — я выхватываю у него револьвер. — За что тебя упекли в дурку? Чего ты натворил?
Он молчит немного, сверля меня взглядом, а потом отвечает:
— Это очень длинный рассказ.
— А я никуда не спешу.
Стук в дверь обрывает нашу занятную игру.
— На**й угребли на зюйд-зюйд-вест, я ж сказал не лезть ко мне, я трахаюсь! Никакой личной жизни, б*я!
— Но босс… прости, что отвлекаю, танкер, о котором я говорил утром… — терпеливо бубнит из-за двери Санчес. Интересно, он спит вообще, или они все тут на коксе?
— А, каракатицу тебе в…
Не уточнив, куда, Ти соскакивает и начинает одеваться. Все, программа в башке переключилась. Кажется, я начинаю к этому привыкать.
— Доиграем потом, ок? Поспи, ок? Налижись тут в одиночку вусмерть и просто вырубись. И ни о чем не переживай. Где бар, ты знаешь. На случай, если одной бутылки не хватит. А утром мы покопаемся в твоих тараканах. Está bien**?
Он вдруг осторожно касается моей щеки кончиками пальцев, проводит тяжелой ладонью по волосам, заглядывая мне в глаза.
— И сними уже это тряпье, Девы Марии ради. В шкафу есть чистые футболки.
Улыбнувшись, он исчезает за дверью, оставив меня в легком, так сказать, недоумении. Со своими бы таракашками сначала разобрался… психоаналитик фигов. То стреляет в многострадальную мою башку, то гладит.
А не воспользоваться ли мне его добрым советом? Раз уж со смертью не срослось, убьемся алкоголем. Я-то не собиралась в него стрелять. Но жгучий комок, ставший в горле при воспоминании о Майке… Какая-то злость на грани отчаянья… Секундное малодушие, которому я поддалась? Или психоз хозяина «Святой Марты» и впрямь заразен? Но всего одна пуля могла бы поставить точку во всем этом… Просто во всем. Одно «бах» — и готово. Конец всем переживаниям, сомнениям, сожалениям, страхам. Конец этой бесконечной борьбе, на пределе сил, на надрыве. Конец. Покой. И пусть все идет дальше как может… только уже без меня. Господи… как же я устала.
Опрокинув в себя с полстакана обжигающей жидкости, я падаю на кровать, раскинув руки. Яхта покачивается на ходу, ром разбегается по венам, убаюкивая… Каюта начинает плыть перед глазами. Вот теперь плевать. Даже если Тьяго решит взять на абордаж какой-то там танкер… или даже меня, я все равно не проснусь.
*Спасибо, сеньор (исп.).
**Хорошо? (исп.).
